Глава 12
Погоня за мечтой
Мэри снова была собой: жесткой и беспринципной. Войдя в дом, Мэри с порога закричала, чтобы все готовились к завтрашнему отъезду. Предстояло упаковать награбленное и собрать вещи, которых на самом деле у бандитов было совсем мало. Выделялся только Федька-чечеточник, он возил с собой какой-то реквизит и разные костюмы. Его соратники решили подшутить и написали на его чемоданах «МАМЗЕЛЬ».
Фомка не спал всю ночь, прислушиваясь к каждому шороху в доме. Он не находил себе места, потому что о Мэри не было никаких известий целые сутки. И хотя интуиция убедительно твердила «с Мэри все в порядке», фантазийный разум воссоздавал ужасные картины, достойные полотен Иеронима Босха.
— Я беспокоился! — немного взволновано произнес молодой человек, глядя на обнаженную спину Мэри. Она уже давно не стеснялась своего верного наперсника и могла свободно при нем раздеваться, не задумываясь о том, что он может испытывать неловкость. Перед Фомкой она могла снять абсолютно все, кроме шляпы.
— Не стоило беспокоиться!
— Ты исчезла. Могло случиться все, что угодно!
— Все в порядке. Мамочка вернулась. Нам нужны билеты. Завтра утром едем.
Когда Фомка ушел, Мэри закрыла дверь на замок и наконец-то стянула с головы ненавистный головной убор. Она села перед зеркалом и долго смотрела на свое отражение. Мэри вспомнила, как много лет назад цветущей весной она пошла на речку. Лед давно сошел, и вода озорно поблескивала, радуясь прекрасному дню. Она подошла к самой кромке воды и наклонилась, чтобы умыться. Крик девушки наверняка слышала вся деревня, потому что из красивой беспечной реки, на нее взирало чудовище.
Дрожащими руками Мэри дотронулась до головы, на которой почти не было волос. Как же она ненавидела свое уродливое отражение! В ее багаже было несколько хороших париков, которые ей сделали на заказ еще в Петрограде, благодаря щедрости Васьки Тулупа. Мальчишкой она все время носила кепки, а когда раскрылась дяде Мише, он повел ее к главарю, не зная, что с ней делать, потому что с женщинами он разговаривать якобы брезговал.
— Все бабы шлюхи! — твердил он безусому мальчишке, который называл себя Сережкой. И давал наставления о том, как в публичных домах не подцепить, какую-нибудь неприятную болезнь. Рассказать правду пришлось в тот момент, когда ей вызвали врача. Во время ограбления банка ее подстрелили. Пуля просто задела плечо, но крови было слишком много. Бывалый моряк побоялся, что юный «тулуповец» изойдет кровью насмерть и позвал доктора, который был при банде и частенько осматривал ранения. Долго Мэри сопротивлялась, но когда почувствовала, что может потерять сознание, во всем созналась.
— Раздевайся! — скомандовал Тулуп, сбагрив расстроенного дядю Мишу. Мэри отказывалась снимать одежду, а особенно оголять голову.
— Либо ты сейчас раздеваешься, либо швырну на толпу! На каком по счету урке ты взмолишься, чтобы тебя пристрелили? — улыбнувшись, уточнил главарь.
Она стояла посреди его комнаты, как солдат по стойке смирно, не проронив ни слезинки. Из ткани на ней была лишь повязка на руке. Васька внимательно рассматривал ее со всех сторон, отметив, что для борделя она — слишком костлява и будет приносить мало дохода.
— Что с твоей головой? — любопытствовал Тулуп, тихо дотрагиваясь до шрамов.
— Я не помню, — честно призналась она.
Тулуп оставил ее спать в своей комнате. Она не спала, боясь, что он начнет к ней приставать, но он даже не дотронулся. Она была уверена, что это связано с ее уродством. На следующий день привели портного, который снял мерки для пошива нарядов. Из покоев Тулупа она вышла красавицей Мэри, у которой начался новый виток жизни. Любые приставания она пресекала, а однажды… тому, кто был намного сильнее ее, вырвала зубами кадык при попытке изнасилования. Все смирились с тем, что она бешенная, и за глаза прозвали Кровавой Мэри. Тулуп был человеком не глупым, но очень простым. Из нескольких притонов, которыми он владел, ему поставляли девственниц. Он «одобрял» товар, который шел на продажу. Его любовницей Мэри стала по собственной инициативе. После удачного дела «малина» гудела, обмывая удачное ограбление крупного ювелирного магазина. В большей степени это была заслуга Мэри — она придумала план, как обогатиться, никого при этом не убивая. Она выяснила, что страсть ювелира — актрисы. Тогда она сделала пачку афиш, где было указано, что актриса (фамилия, конечно, была вымышленная) дает бенефис, а посередине размещалась фотография Мэри, на которой она выглядела яркой, чуть пошловатой рыжей бестией в красивом платье с открытыми плечами и пикантно приоткрытой ножкой. Печать обошлась дорого, но Тулуп пошел на растраты просто из любопытства, дабы узнать, чем все закончится. Афишами заклеили весь квартал, в котором располагался интересующий банду ювелирный магазин «Алмазъ». На следующий день Мэри в образе той самой актрисы пришла выбирать бриллианты, но так растерялась, что решила отложить покупку и заскочить в другой раз. Истекающий слюной любитель искусства еле уговорил миловидную женщину пойти на свидание. Таким образом начался ее спектакль, в котором Мэри была и режиссером, и исполнителем главной роли. Магазин был вычищен до самого последнего камушка без единого выстрела. Долго болтались афиши, напоминая о чудесном бенефисе Кровавой Мэри.
Тулуп, привыкший работать по старинке, и не гнушавшийся перестрелками, был покорен фантазией и талантом изобретательной женщины, которая пришла в их банду еще «мальчишкой». Той ночью алкоголь лился рекой и все пили за триумф Мэри, а виновница торжества направилась к Тулупу, чтобы этой ночью разделить с ним постель. Под утро она спросила, почему он не тронул ее в первую ночь, когда ее привел дядя Миша.
— Потому что я хотел, чтобы ты пришла ко мне сама, — честно сознался Василий.
Она никогда не любила Тулупа, но ей с ним было комфортно. В банде никто не осуждал ее за связь с главарем, потому что она уже доказала, что сама по себе имеет серьезный вес в преступном мире Петрограда.
Прислужник вернулся в автомобиль, стоявший у небольшого, но аккуратного здания вокзала. По его поникшей походке Колченогий понял, что усилия напрасны — он не нашел Мэри.
— Наверняка, опять свою проклятую шляпу нацепила, — тихо выругался он. — Шляпница чертова!
На вокзале было суетно. Мэри нарядилась вдовой, закрыв лицо вуалью, чтобы не было видно ее припухших от слез глаз. Фомка изображал брата безутешной женщины, скорбящей по безвременно скончавшемуся супругу. Из реквизита они взяли с собой нюхательную соль, чтобы якобы приводить ее в чувства во время обморока, кучу платков для вдовьих слез и портрет усопшего — того самого мануфактурщика, на дачу которого бандиты бесцеремонно вторглись и жили там несколько дней и, кстати, он был действительно мертв.
— Нам пора! Все уже в вагонах, — тихо произнес Фомка. — Через пятнадцать минут отправление поезда.
По какой-то непонятной причине Мэри не могла двинуться с места.
— Он меня держит! — выдохнула она, всхлипнув. — Не знаю как, но он меня держит. Словно мои ноги вросли в землю.
Фомка настороженно всматривался в вуаль. Он увидел слезы и предположил, что она начала репетировать роль вдовы, но обычно Мэри не репетировала заранее, это показалось ему очень странным.
Колченогий зорко высматривал в толпе хрупкий силуэт. Он стоял чуть поодаль от вагонов в окружении нескольких человек, которые внимательно смотрели по сторонам, оберегая главаря. Время шло, и до отхода поезда оставались считанные минуты, как вдруг у одного из вагонов он заметил элегантную даму в черном, лицо ее было скрыто вуалью, плечи вздрагивали, как будто она плакала. Рядом с ней был человек с жиденькой бородкой, которая совершенно ему не шла и выглядела фальшиво, его лицо было знакомо Колченогому. И тут он вспомнил тот день, когда Мэри упала в обморок на приеме у Царя, при ней был высокий молодой парень очень схожий с тем, кто был у входа в вагон. Колченогий скомандовал, чтобы один из его людей подошел к вдовствующей даме и просто передал привет от Сережи.
— Актриса сегодня в ударе! Ты выглядишь, как настоящая вдова, — восхищенный Фомка не мог удержаться от комплимента. — Моя безутешная сестра, давайте пройдем в наше купе, и там вы продолжите свой великолепный спектакль!
— Прошу прощения, но мне велено вам передать привет от Сережи! — раздался низкий голос рядом с вуалью Мэри. Она вдруг встрепенулась и завертела головой по сторонам. Мэри почти сразу его нашла. Лицо Колченогого было сосредоточено, он смотрел на нее, не отводя взгляда. Их разделяло достаточно большое расстояние, но по губам она смогла прочитать: «Останься».
— Что? От какого Сережи? — кудахтал Фомка, вытаращив глаза.
Вся банда Мэри была уже расфасована по вагонам и до отправки поезда оставались считанные минуты. В ее голове шло сражение мыслей о том, как поступить. Она взяла в руки лицо Фомки и отчетливо произнесла:
— Послушай меня внимательно: я приеду завтра, жди меня на вокзале вечером! В крайнем случае, прибудет курьер с письмом, а чтобы ты смог его узнать, я заставлю его надеть наряд, который на мне сейчас. Ты меня понял, Фомка?
Она приподняла вуаль, поцеловала его в губы и впихнула в вагон. Поезд тронулся, Фомка смотрел на оставшуюся на перроне Мэри до тех пор, пока она не стала похожа на черную королеву на шахматной доске. Оставшись впервые за большое количество времени без ее попечительства, он не знал, что делать дальше. Внутри была пустота, и в какое-то мгновение ему даже захотелось броситься из поезда. И лишь обжегший губы поцелуй Мэри удерживал его от опрометчивого шага.
Мэри и Колченогий сидели на заднем сидении его автомобиля. Он пытался рассмотреть ее лицо сквозь занавес и не произносил ни слова. Она не желала лишаться укрытия, чтобы он не видел ее заплаканных глаз.
— Это бесконечное молчание! Невозможно! — тихо проворчала Мэри, тряхнув головой.
Колченогий умышленно молчал, ожидая пока она снимет ненавистный ему головной убор, который на этот раз был еще и с вуалью.
— Зачем ты приехал? — Мэри злилась. — Помолчать на дорожку?
— Хотел увидеть тебя без шляпы. Но эта мечта, как я понимаю, не осуществима.
Она слышала в его голосе нотки иронии и злилась еще больше. Он чувствовал, что она злится и безумно хотел просто поцеловать ее, но не мог остановиться, потому что получал огромное удовольствие, наблюдая за тем, как его Мурка выпускает коготки.
— Что ж, приятно было провести время в твоей молчаливой компании…
— Я думал, ты любишь тишину! Слышал, что твои парни не болтливы!
— Я не намерена больше это терпеть! — произнесла она и нервно дернула ручку двери, которая не поддалась. — Никудышные железяки! Как же я их ненавижу!
Он мягко взял ее за руку и, склонившись, прильнул к ее кисти, после чего прижал ее к гладковыбритой щеке и сидел так некоторое время. Ей так хотелось прижаться к нему, но стражник по имени Гордость впился в ее позвоночник, не давая согнуться.
— Если ты не явишь мне свой лик сию же минуту, то я сам сбегу из этой никудышной железяки! — парировал он.
— У тебя нет ног! — произнесла Мэри, не подумав, но тут же осеклась.
— Ты права! У меня нет ног! И я не знаю, как можно любить такого жуткого человека, как я! Но ты меня поцарапала, Мурка, и я не хочу терять тебя.
Вот они — долгожданные слова, возвышающие над землей. Душа Мэри парила. Она снова заплакала, но на этот раз от счастья. Наконец, она рассталась с черным нагромождением на своей голове, аккуратно сняв его, чтобы в порыве радости не сдернуть парик. Она хотела броситься ему на шею, но он ее остановил:
— Родная, не забывай, что мы с тобой не герои романа. Наш остров для двоих — это всего лишь моя спальня. К сожалению, за ее пределами мы те, кем являемся для остальных! Я сегодня уже проявил слабость, появившись на вокзале.
Колченогий стукнул по стеклу — с его стороны спиной к дверце автомобиля стоял человек, который поспешно сел за руль. Они ехали молча, Мэри сосредоточенно думала о словах Колченогого. Впервые за многие годы она совсем потеряла контроль над собой.
