Глава 5. Шпионы

– Во-он, у колодца, видишь, палисад? Так это тетки Екатерины дом. Где мы с Партыко были. А напротив – председатель живет. Рядом с ним… нет, погоди, через дом… точно, через дом – лесник Никулин, – Виноградов тыкал пальцем в сторону деревни, то и дело оборачиваясь к идущему чуть позади Волкову.

Они выбрались из леса, когда солнце кралось к полудню. Дорогой Волков молчал, будто что-то обдумывая. Виноградов тарахтел без умолку, пытаясь хоть как-то замолить разговором свой вчерашний промах. Вся его болтовня пролетала мимо ушей командира, сосредоточенно меряющего шаги. Лишь изредка, когда Виноградов оборачивался, пытаясь найти одобрение своим словам, Волков безразлично кивал, бросал «угу» и ускорял шаг.

– А как председателя зовут? – спросил Волков, вглядываясь в очертания деревенских изб.

– Не знаю, про него и разговора не было.

– Разведка хренова… Поправь шинель, пойдем прямиком к нему.

Весеннее солнце подтопило снег на деревенской улице, наделало луж. Волков шел, стараясь миновать проклюнувшиеся островки скользкой глины, уже успевшей налипнуть на сапоги.

Он уверенно отворил калитку и подошел к ближнему от крыльца окну. Постучал. Дверь, ведущая в сени, приоткрылась, в образовавшуюся щель выглянула светловолосая, коротко остриженная детская голова.

– А председатель дома? – спросил Волков, так и не определивший с первого взгляда, девчоночья эта голова или пацанья.

– Не-а, – ответила голова.

– А когда будет? У нас к нему важное дело.

– Да вы зайдите в дом, там дед Миша, с ним и поговорите.

– А дед Миша кто?

– Да лесник наш, а то не знаете?

Волков и Виноградов тщательно вытерли ноги о брошенную к порогу ветошь и прошли в дом. В просторной прихожей, выполнявшей одновременно роль кухни и столовой, на лавке сидел пожилой мужичок в меховой жилетке поверх темной, похожей на холщовую, рубахи. У плиты возилась дородная женщина, скорее всего, хозяйка, председательша. «Голова», до пят закутанная в огромный клетчатый платок, юркнула за занавеску, так и оставив гостей в недоумении: кто же она, пацан или девка…

– Здравствуйте! Старшина Волков, полк особого назначения. А это сержант Виноградов, со мной. Нам бы с председателем повидаться.

– Он в район уехал, раньше завтрашнего утра не будет, – ответил мужичок в жилетке.

– А вы, наверное, лесник Никулин? – поинтересовался Волков.

– Точно так. А откуда ты, сынок, мою фамилию знаешь?

– Служба такая, батя. А что, разве секретная фамилия?

– Да нет, какие здесь у нас секреты? Сколько молока коза у бабки Даши дает? Да и то не секрет: не дает молока, потому что у бабки Даши не коза, а козел… Ха-ха-ха…

Мужичок заливисто рассмеялся, смех подхватила председательша, присевшая на стоящую возле печи табуретку.

– А тут, слышь, Петровна, вчера к Екатерине два солдатика забрели, тоже чего-то у нас в округе охраняют. Ну, конечно, первым делом-то на девчат, что у нее квартировали, глаз положили, а потом… ха-ха-ха… на Катеринину самогонку. Катерина-то так и не разобрала, что им больше понравилось – то ли девки, то ли выпивка. Захмелели солдатики, «мы, говорит, немецкие шпионы, всех вас выслеживаем и в Берлин Гитлеру докладываем, кто сколько в Ганино самогонки гонит». Ха-ха-ха!

– А зачем оно Гитлеру-то знать про нашу самогонку? – трясясь от смеха, пропела Петровна.

– А как же: чем больше самогонки, тем крепче дух советского человека, а значит, ближе бесславный конец германского фашизма! – Дед заливисто захохотал.

Волков и Виноградов подхватили веселье.

– Вот вы смеетесь, а меня третьего дня Геббельс разбудил среди ночи. Геббельс, это собака моя… Так я вышел, на небо глянул, а там парашютисты летят… Упали где-то в нашем лесу, в районе шестой делянки, слышь, Петровна? Я-то твоему рассказал, он обещал в районе заехать куда надо, доложить. Может, наши тренировались, в районе знать должны.

Волков на мгновение остановил дыхание, ему казалось, что бешено заколотившееся сердце выдаст его.

– Старшина, а старшина, – прищурился мужичок, вытирая слезы, – а твой сержант уж очень похож на того солдатика, что вчера у Катерины чудил.

– Они, молодые, все на лицо одинаковые.

– Может, я и обознался, только в окно видел, когда они от Катерины к околице шли. Девчата, те, конечно, бойцов запомнили, Катерина говорит, даже на картах ночью гадали, да за девчатами сегодня поутру машина пришла, уехали девчата.

– Нам бы с вами, товарищ Никулин, поговорить надо. Может, выйдем в сени? – предложил Волков, посерьезнев лицом.

– Отчего ж не выйти, дело военное, – с готовностью поднялся мужичок.

В сенях они закурили, Волков сосредоточенно разглядывал огонек самокрутки, соображая, как начать разговор. Никулин присел на отесанную топором колоду и тоже примолк.

– Тут такое дело, товарищ Никулин… Нами в лесу обнаружен тайник с оружием, радиостанцией, запасом взрывчатки, продовольствием. Все это явно немецкого происхождения. Откуда оно, будут выяснять органы НКВД, а нам бы сегодня все это вывезти из леса, сложить в надежном месте и сообщить в ближайшую воинскую часть.

– Так, может, это с тех парашютов, что я ночью видел.

– Может быть. Кому положено, те разберутся. Так как, поможете? Санки нужны, хорошо бы лошадь.

– Лошади без председателя не найдем, а санки готовы, хоть сейчас в лес.

Весь этот разговор Виноградов слушал, не мигая: «Неужели одно пьяное слово – и вся операция, к которой нас готовили три месяца, поили, кормили, – все коту под хвост? И во всем виноват я? Но почему командир вот так сразу… можно было попробовать уйти из этого района. Взорвать к черту всю эту деревню, в конце концов! А может, командир, как и я, не хочет брать на себя грех, потому как уверен, что рано или поздно мы попадемся. А покаяние нам зачтется».

– Так вы здесь подождите, а я за санками схожу, они по соседству, у Василия Семеновича. Я мигом.

Мужичок нырнул в дом, выскочил оттуда в потертом, но крепком тулупчике, ловко скатился по лестнице и засеменил по деревенской улице. Виноградов повернулся к Волкову:

– Ты что, командир, всех нас под трибунал ведешь?

– Я не буду загибать пальцы и считать, кто сколько раз за эти два дня ставил группу на грань провала. Это мог бы сделать Платонов. Правда, потом мы с тобой, Ваня, наверное, уже не разговаривали бы. Если председатель рассказал в районе о ночных парашютистах, завтра здесь появятся чекисты, а самое позднее послезавтра нас возьмут. Если окажем сопротивление – покосят в этом лесу, как грибы на поляне. И фюрер не сможет наградить нас даже посмертно – о нас просто никто не узнает: кто такие, как зовут, откуда родом… Закопают без крестов: ни на груди, ни на могиле. Ты этого хочешь?.. Я не собирался идти с повинной, пока не спустился в этот лес. Я готов был воевать против большевиков, взрывать, стрелять, отправлять донесения. Но я готов был к этому там, в разведшколе, в Приедайне, на глазах у Елкина, Мая… Там другой лес, он не чужой. А здесь каждая осина тебе в спину метит. Мы не победим здесь.

– А как с Платоновым и Партыко?

– Скажем, что удалось устроиться в деревню на постой. Дорогой я им все объясню. Лесник – гарантия того, что до перестрелки не дойдет. Что случись, его кинутся искать… И Платонов и Партыко это понимают. Я думаю, они тоже не очень уверены в том, что мы сможем выполнить задание. Так, петушатся…

За калиткой послышался голос лесника. Он стоял, держа в руках прочную веревку, привязанную к легким, вместительным саням.

– Ну что, поехали? Сами-то дотащим?

– Осилим, там у нас еще двое стерегут трофеи. Только вы, товарищ Никулин, при них не показывайте виду, что знаете, откуда этот груз, а то получится, что я выдал вам секретные сведения, нагоняй получу.

– Ясное дело, тайну надо соблюдать.

На поляну первым вышел Волков, подал условный сигнал. Из укрытия показались Платонов и Партыко, оружие держали наготове.

– А это еще кто? – удивился радист, заметив Никулина.

– Переезжаем в деревню, будем жить у него, он свой, проверенный, – успокоил Волков. – Грузите хозяйство.

На санки быстро побросали мешки и чемоданы. Виноградов, Партыко и лесник ухватились за веревку, полозья скрипнули, и возок тяжело двинулся с места. Волков с Платоновым подталкивали сзади.

– А где рация? – спросил, пыхтя, Волков.

– Спрятал. Рацию в деревне держать не будем, мало ли что… Как-то быстро ты квартиру нашел.

– Нас ищут. Завтра могут быть здесь.

– Кто?

– Ну не вчерашние девки Виноградова. НКВД ищет. Кто-то заметил ночью нашу выброску, сообщил в район.

– И ты решил укрыться в деревне? С ума сошел!

– Коля, нам лучше… сдаться… Не кипятись, Николай… Мы все равно завалимся. Группы, выброшенные зимой, почти никогда не возвращались назад и редко выходили на связь. Их забрасывали только в случае крайней необходимости и на короткий срок: где-то что-то рвануть и – домой! В нашем задании дата возвращения не проставлена, мы должны сколотить целый партизанский отряд в глубоком тылу красных, чуть ли не под Москвой. Скорее всего, немцам мы понадобимся только летом. А как до него, до лета, дожить? Лучше сдаться самим, чем ждать, когда нас возьмут. Зачтется, Коля, глядишь, живы будем…

Платонов сопел, толкая сани, время от времени поправлял сползающую на глаза шапку и поругивался.

– А Партыко?

– Если мы втроем решим сдаться, он наперекор не пойдет.

– А ну как рванет Гитлер этим летом в наступление? Помнишь, что говорили в школе про какое-то новое оружие? Как погонят красных!

– Не похоже, смотри, как они на Украине разворачиваются. А если все же одолеет Германия, значит, опять не судьба нам пожить по-людски, поесть вволю, да чтоб никто тобой не помыкал…

– А ну, стой! – неожиданно скомандовал Платонов.

Волков распрямился, незаметно накинул палец на спусковой крючок автомата, с Платонова не сводил глаз. Радист глубоко, как в последний раз, вздохнул, огляделся и сел на крайний мешок.

– Партыко, иди-ка сюда! – позвал он напарника.

– Чего тебе?

Волков сделал шаг назад. С этой позиции в зону огня попадала вся группа. Он медленно, почти бесшумно снял оружие с предохранителя, осталось лишь передернуть затвор… Партыко поправил висящую накрест винтовку, стал обходить сани. Волков не сомневался, что в случае чего ему хватит пары секунд дослать патрон и одной очередью положить Платонова с Партыко. Ни тот, ни другой не успеют даже вскинуть стволы…

– Михаил, – непривычно по имени позвал Партыко Платонов, – где там у тебя водка была? Давай выпьем, что ли?

Партыко извлек из мешка флягу, покопался, достал ломоть хлеба, недоеденное с ночи сало.

– Садись, командир, может, в последний раз. Зови Ваньку с дедом, пусть приложатся.

Флягу пустили по кругу, хлеб порвали руками, Партыко проворно нарубил сало. Никулин выпил, не поморщившись, понюхал хлебную корку:

– Хороша, стерва! Это где ж такую варят?

– У Гитлера в подвале, дед, – отшутился Платонов, – из его погребов.

– Вражеская, значит… Будем считать за трофей.

– Ну, давай еще по одной да поехали, – поторопил Волков.

– А куда теперь спешить?

– Как куда, – вмешался Никулин, – а вдруг хозяева всего этого добра нагрянут? Пальбы не оберешься. Знал бы, я бы свой карабин взял и Геббельса прихватил.

– Какие еще хозяева, дед? – удивился Платонов и сделал большой глоток из фляги.

– Парашютисты немецкие, это же их имущество? – не унимался Никулин.

– Так мы они и есть, – равнодушно произнес радист.

Партыко оторвался от закуски и недоуменно уставился на Платонова. Потом перевел взгляд на Волкова, снова на Платонова, зачем-то обтер нож о рукав шинели и присел на край саней.

– Как это понять? – насторожился Никулин.

– Мы и есть немецкие парашютисты! Иль наш командир тебе об этом не сказал? – отделяя слово от слова, признался Платонов, отрезал кусок сала и протянул деду. – На-ка, выпей, отец. Как тебя зовут?

– Михаил Иванович Никулин, начальник ганинского лесоучастка, – строго, с достоинством отчеканил лесник. – А пить я не буду.

Оторопь, охватившая лесника, дала ему сил только на первый ответ. Он почувствовал, как похолодело внутри и где-то между лопаток. Он поежился, попробовал прогнать предательский холод, но ничего не получилось. Хотел достать из кармана кисет, но руки не слушались. Вдруг догадался, что лез в карман, не снимая рукавиц.

Эти двое еще там, в Ганино, показались ему подозрительными. И смеялись они как-то странно в доме у Петровны, и в сенях молчали, будто примеривались к чему. А как можно было повернуть дело иначе? Нет, он правильно сделал, что пошел, правильно… Вот только Геббельса зря не прихватил, ух, он бы порвал задницы этим мерзавцам!

– Не обижайтесь, Михаил Иванович, не хотел вас пугать, – Волков осторожно подошел к леснику, – иначе все могло обернуться по-другому. Да вы не бойтесь, мы русские.

– А я и не боюсь. А какие вы, разберутся, кому положено.

– Пошли, Михаил Иванович, надо позвонить «кому положено», чтоб разбираться приехали. А то скоро стемнеет, а нам еще на связь выходить.

– Это с кем же?

– С нашим начальством.

– С немецким, что ли?

– С немецким, с немецким… Ну ладно, пора. Виноградов, иди сюда, поможешь мне, – скомандовал Платонов, – а командир с Партыко побеседует про политику, а то у того рот до сих пор открыт, простудится еще. Хотя не должен, выпил как следует…

Возок подкатили к дому лесника. Никулин открыл ворота, угомонил пса, снял замок с хлипкой двери сарайчика, куда всем миром с трудом запихнули привезенное.

– Когда к хате подъезжали, показалось, что у председателева дома его санки стоят. Может, приехал? – лесник посмотрел на Волкова.

– Надо сходить, узнать.

– Так я добегу?

– Погоди. У вас в деревне какая-нибудь дружина самообороны есть?

– А как же, два пацана, школу прошлым летом кончили. У каждого по трехлинейке.

– Зови.

– Зачем?

– Арестовывать нас будешь. Скажешь, что, мол, пришли сдаваться, но ты на всякий случай принял меры. Может, медаль дадут за немецких шпионов.

– А ты сам-то, шпион, из каких краев будешь?

– Из Ленинграда я.

– А этот, суровый такой?

– Ярославский.

– Земляк почти, – с какой-то жалостью произнес Никулин. – Ну, пойду я за дружиной, а потом к председателю.

– Ступай. А мы еще здесь по глотку выпьем. Теперь, наверное, не скоро придется.

– Зайдите в дом, там картоха в печке еще теплая, закусите.

– Спасибо. А не боишься, что припаяют тебе, отец, за угощение вражеских агентов?

– Так арестованных и в тюрьме кормят, – улыбнулся Никулин.

Через четверть часа в дом несмело вошли два щупленьких паренька. В руках у них были старые трехлинейки с примкнутыми штыками.

– Заходите, заходите, посмелее, – подталкивал их сзади Никулин. – Вот шпионы немецкие, арестовать бы надо.

– Вот что, хлопцы, вы свои ружья поставьте вон там, в углу, возьмите наши автоматы… Партыко, Виноградов, гранаты на стол!

Из карманов на стол перекочевало с десяток Ф-1, два «нагана», россыпь патронов. Пареньки робко поменяли свои винтовки на ППШ и сели рядком на скамейку возле двери.

– Председатель уже послал кого-то позвонить куда следует. Скоро приедут. Ждите, – сообщил Никулин и сел рядом.

Платонов тяжело посмотрел на Волкова, махнул рукой и мигнул Партыко:

– Давай-ка, Мишка, еще по глоточку. А деду нельзя, он теперь при исполнении…