День десятый и бесконечность
Утром я вышел в сад, с Нила пованивало йодом водорослей, город, засыпавший под утро под гогот бездельников-арабов, медленно продирал глаза. По вымощенной дорожке волочился черный, как негр, араб (или обарабившийся негр) и катил перед собой адскую машину, обдававшую ядовитым дымом зеленые кусты, спасая их от москитов…
Я вернулся в номер, Роза еще не проснулась. Со стен смотрели папирусы, скопированные в гробнице фараона Сети Первого: четыре красно-желтых, с орлиными носами египтянина, четверка азиатов – узкие глаза, вероломно согнутые носы, бороды клинышком, яркие одежды. Четыре африканца – толстые красные губы и курчавые волосы и народы Севера, то бишь мы, мудаки-европейцы, – белая кожа, голубые глаза, светлые волосы с воткнутыми перьями, все четверо закутаны в бараньи шкуры. Забавно. Как изменился мир! А изменился ли он? Или все это иллюзия? Историю пишут и переписывают, развелась масса умников, перелицовывающих истину на свой собственный манер, если она, Истина, вообще существует. Я, например, не уверен, что ты, Джованни, это – не я в будущем, а я – это не ты, спроецированный в прошлое. Если призвать на помощь математиков, то этот тезис мгновенно переложат на формулы, которыми можно доказать, что Христос – это римский папа Григорий Седьмой; Батый, Чингисхан и Иван III – одно лицо; Константинополь и Самара – один город, а Куликовская битва происходила на Сретенке, и в честь нее там воздвигли церковь на Кулишках.
Никто не разгадал тайну времени и пространства. Что это? А не все ли равно? Печалит лишь то, что и великого Данте, и тебя, и Пушкина, не говоря уж о твоем покорном слуге, вскоре никто не станет читать, и не потому, что мы – плохи. Письменность вообще исчезнет после полной оцифровки мира. Зачем писать, если можно воспринимать искусство как повседневную жизнь? В минуту создать и озеро с Бедной Лизой, и базарную толпу, и келью с монахом… Книги сгинут, Джованни, и это самое ужасное, мы сгинем вместе с книгами, и от нас ничего не останется, даже маленького обрывка памяти…
– И пусть ничего не останется! – вдруг сказала Роза, будто услышала мои мысли. Она уже проснулась и сидела на кровати в белой галобее, купленной вчера вечером. Раздался стук в дверь, официант внес кофе, наборы каких-то замысловатых арабских кушаний, тут же за ним, ступая мягко, как кот, вошел уже побритый Батов в красной рубашке с засученными рукавами. Я отпил глоток кофе и неожиданно почувствовал, что у меня слипаются глаза.
– Выкури кальян, это взбодрит! – посоветовала Роза, и тут же у меня во рту оказалась трубка сосуда, в котором яростно бурлило нечто желтоватое и гнусное. «Манна», «Манна»! – звенело в ушах. «Да нет же!» – слабо сопротивлялся я. «Начинай же!» – командовало что-то внутри. «Нет! Нет! Учитель не велел», – хрипел я.
И вдруг передо мной оказалась шифровка: «Завтра намечены коронация ВВ, введение дворянских титулов для ближайшего окружения царя и лидеров оппозиции. Только «Манна» спасет страну!» Неожиданно я увидел, что пальцы мои лежат на печатном устройстве шифрмашины (как она тут оказалась? Я же оставил ее на корабле!), я давал команды, совершенно не осознавая их смысла. Хотя нет! Какой-то очень дальний кусочек моего затуманенного мозга понимал, что начиналась операция, черт побери! Я пытался протестовать, но воля моя бултыхалась где-то в животе, словно дохлая рыба в аквариуме…
Словно калейдоскоп кинокадров:
СЕРНЫЕ СПИЧКИ, ВСПЫХИВАЮЩИЕ В ЧЕРЕПЕ.
ДИКИЕ КРИКИ.
ХЛОПАНЬЕ КРЫЛЬЕВ ЛЕТУЧИХ МЫШЕЙ И БЭТМЕНА, ВДРУГ ВЛЕТЕВШИХ В КОМНАТУ.
БАТОВ С «МАКАРОВЫМ» В БЕЛОЙ РУКЕ С ОТПОЛИРОВАННЫМИ НОГТЯМИ.
РОЗА, РАСШИРЕННЫЕ ЗРАЧКИ, КОСТЛЯВЫЕ ПАЛЬЦЫ, СЖИМАЮЩИЕ РЕВОЛЬВЕР «ЛЮГЕР».
Я не мог оторвать взгляда от желтоватого пальца, нажимавшего на курок, от серебряного перстня с изображением черепа, от сломанного гигантского КОГТЯ на ноге, которого, наверное, никогда не касались ножницы или пилка. Выстрелов я не слышал, хотя потом до меня дошло, что на дулах находились глушители. Батов выпрыгнул в окно, отстреливаясь на ходу, я видел, как он побежал вдоль бассейна, но вдруг остановился, попятился и опрокинулся, картинно задрав ноги в сандалиях, в голубую воду, которая тут же порозовела от крови.
Моя пассия лежала на ковре с простреленной головой, начисто обритой, похожей на недозревший беловатый арбуз. Восхитительная родинка грустно сияла на шее, из черной дырочки в виске не вылилось ни капли крови, нос картошкой опал и заострился, щеки запали еще больше. Случайно я задел рукой ее грудь и почувствовал нечто аморфное. Взглянул и тихо ахнул: к грудине липучкой были приклеены два презерватива, наполненные жидкостью, – любимый трюк трансвеститов. О Боже! Неужели? Сердце мое взорвалось от боли – ведь никого на свете я не любил так нежно, как эту странную женщину. И я потерял сознание…
Когда я очнулся, то увидел Марфушу в знакомом комбинезоне с лямками на груди, на руках у нее лежал «калашников», вокруг бегали люди в камуфляже, словно сюда высадился целый десант нашего спецназа. Постепенно приходя в себя, я разглядел среди них Гуся, он выглядел таким счастливым, словно только что обрил себе лобок, рядом стояли бодрый Тетерев с красной гвоздикой в белой чалме и сияющий Грач в форме майора. Орла я узнал по лысине, светящейся, как лампочка в паутине, Сову – по черным бровям, торчащим над платком, закрывавшим лицо. Задницеподобный Грач приветливо помахал мне рукой, Курица и Сорока вливали мне в рот сладковатую микстуру, касаясь грудью моего лица, что сразу же ускорило процесс регенерации.
– Надо уничтожить трупы, пока не появилась полиция, – услышал я голос практичного Тетерева.
Розу оттащили в ванную, голова ее бессильно свешивалась вниз, побелевшие губы полуоткрылись и, казалось, что они собирались прошептать последнюю тайну. Гусь и Грач побежали к бассейну, он уже снова голубел, словно ничего и не произошло.
– Где Батов? Он точно упал в воду?
Труп исчез. Я вскочил и бросился в ванную. Комфортно сиял кафель, аккуратно лежали шампуни, гели, запечатанные кусочки мыла, висели белые халаты. Роза исчезла, словно испарилась. Только два презерватива, наполненные водой, одиноко лежали на кафеле.
Я попытался что-то сказать, но язык не слушался меня.
– Не волнуйтесь, Петр Иванович, вам нужен покой, – сказала Марфуша, прижала меня к своим огнедышащим куполам и переложила на софу, где я мгновенно забылся.
Я проснулся от мысли: куда исчезли трупы? Рационального объяснения не было, значит… она не шутила, значит, суккубы живут среди нас и плетут свои заговоры. Сделал тридцать пять прыжков вверх, отжался двадцать раз от пола, принял ледяной душ и вызвал Марфушу. В своем комбинезоне (нужно сказать, Джованни, он весьма подходил к роялю-попе, зарегистрированной в Книге рекордов Гиннесса) на фоне красно-желтых, черных и белых портретов на папирусах она смотрелась великолепно.
– Доложите обстановку! – приказал я строго, хотя уже подумывал о крещендо на ее рояле.
Марфуша достала из рюкзачка за плечами (наша провинция не чужда моде) портативный сейф с десятизначным цифровым кодом, играючи открыла его и вынула папочку с документами.
– Я провела тайный обыск на квартире у Батова. Все это обнаружено там.
– Как вы туда проникли?
Спросил и застыдился своей глупости. Эх, так называемый Петр Иванович, ты что? Задавал вопрос оперной примадонне? Преподавательнице русского языка? Девке из стриптиза? Разве ты забыл, что имеешь дело с асом сыска и виртуозкой компры, ногтем открывающей любой замок? Марфуша раскрыла папку и вынула оттуда несколько листков.
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО.
ПЛАН ОПЕРАЦИИ «СЫЗАРЬ».
ЦЕЛЬ ОПЕРАЦИИ: канализация в нужном направлении и локализация «Голгофы».
ОБЪЕКТ ВОЗДЕЙСТВИЯ: «Сызарь». Краткая характеристика: работоспособен, образован, но ограничен и догматичен. В сущности, дурак. Целенаправлен, упрям, но подвержен влиянию. Не пропускает ни одной юбки, особенно для него важно место действия, словно в комедии ситуаций. Круглый год носит кальсоны, причем не снимает во время акта. Обожает падекатр. Пьет умеренно, но иногда надирается вдрызг».
Я оторвался от текста.
– Что это еще за «Сызарь?» Видимо, намек на Цезаря? Не президент ли это?
Марфуша потупила глаза и даже чуть покраснела. И тут я понял: так это же я! Но почему «Сызарь»?! Ах, так это от Сызрани! Славно изучили мою биографию! Но вот насчет догматизма, умственной ограниченности, гетеромании и пьянства явно хватили… Я продолжил чтение.
«АГЕНТУРНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ: «Базилио» и «Алиса». Степень надежности стопроцентная.
ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫ.
Шесть элементов:
1. Привлечение внимания.
2. Установление контакта.
3. Фиксация и устойчивое удержание внимания.
4. Сужение психологического поля внимания и перевод во внутреннее медитативное состояние. Установление раппорта.
5. Индукция транса.
6. Достижение цели. Завершение сценария кодированием.
СРЕДСТВА И МЕТОДЫ:
1. Знакомство на квартире у «Базилио». Танец как первая фаза. Возбуждение либидо и исчезновение «Алисы». Токсическое отравление как создание условий для углубления контакта.
2. Контакт в больнице, по возможности, яркий и запоминающийся. Психологический раппорт как предпосылка раппорта гипнотического. Использование полового влечения. Неожиданности и внезапности в поведении. Имитация девственности, использование красной краски. Резкое изменение положения тела, цвета и звуков (как она орала тогда в палате, Джованни!). Сочувствие, подстройка и подсоединение к настроению. Внезапное исчезновение после пенетрации в подкорку.
3. Случайная встреча в городе. Сальвадор Дали – как эпатаж подкорки. От пуков и фекалий к идее «Манны небесной» (так вот почему она отчеркивала соответствующие гнусные абзацы!).
4. Установка раппорта на корабле. Ребенок от «Сызаря» как центральный подсознательный фактор закрепления отношений. Генерация транса, управление поведением.
5. Индукция транса: отвлечение внимания путем введения нового элемента – исчезновения Гуся. Под этим предлогом вывоз «Сызаря» в Луксор под плотной опекой.
6. Полный гипноз. Расщепление личности. Углубление сомнамбулического состояния. Внушение команд по «Манне».
Заговор. Раньше я в подобное не верил и всегда вспоминал слова своего американского приятеля: «К несчастью, мир полон людей, готовых заподозрить худшее, когда они видят кого-то выскальзывающим среди ночи из чужой спальни». Признаться, я был потрясен, Джованни, и не столько самим подлым заговором, сколько тем, что, по сути дела, все эти методы я прекрасно знал и сам использовал в масштабах «Голгофы»! Мы сами применяли «цыганский метод», воздействуя на народ. Разве мы не разжигали его декларациями о реформах Михаила Рулевого, магическими лозунгами «примата общечеловеческих ценностей» или «судьбоносных решений»? Разве не установили раппорт с народом, обещая райскую жизнь и блаженную свободу? Разве мы не фиксировали и не удерживали эту гамму народных чувств во время августа 1991 года, когда все яростно поддерживали Бориса Властолюбивого? Разве мы не закрепили раппорт и не заставили людей проглотить рыночные реформы и смириться с обнищанием? Мы провели индукцию транса, торжествуя успех, мы погрузили нацию в сомнамбулический сон, мы реализовали полный гипноз и даже добивались полной амнезии памяти. Поразительно, что я оказался бессилен распознать этот метод, это было обидно, такого позора я не испытывал никогда!
– Неужели вы ничего не замечали? – строго обратился я к Марфуше, будто бы во всем виновата была она.
– Конечно, замечала! Вы посмотрели бы на гримасы, искажавшие ваше лицо, послушали бы свою сбивчивую речь, пару раз вы даже поскользнулись на ровном месте и чуть не упали с палубы за борт!
– Что же вы мне ничего не сказали? – возмутился я.
– Как так? Я намекала несколько раз. Да вы и слушать меня не хотели, вы выставляли меня из каюты! Разве я не говорила, что вам необходим доктор? Я даже напечатала для вас справку о зомби и вложила в книгу!
– М-да, между прочим, «умирает» не пишут через «е!» – я злился, конечно, на себя, но, увы, все мы, грешные, любим сорвать свой гнев на подчиненных.
– Мы в ЛГУ не обучались! – резко парировала Марфуша, всегда ненавидевшая Розу. – Мне с самого начала все было ясно, они разыгрывали две роли, воздействуя на вашу психику. Неужели вам не казалось подозрительным, что ваша жена (еще один удар!) постоянно трогала вас за правую руку? Это же приемчик любой жуликоватой цыганки! Иногда она зевала, навевая на вас гипноз, моргала глазами, навязывая вам свой биоритм… А как возмущало меня, когда ваша жена (опять!) и ее братец заговаривали вас с двух сторон – так действуют цыганки, перед тем как обчистить. Один раз я застала ее с вашими трусами…
– Это еще что за ерунда?!
– Разве вы не знаете, что заговаривать можно и через вещи – белье, часы, цепочку, волосы, обрезки ногтей! У нее было ваше фото, она колдовала над ним, она слепила вашу крошечную статую из хлебного мякиша и вставляла ей в голову булавки… А трусы она тоже заговаривала, обмакивая их в молоко.
– Ну ладно! Хватит! Что стряслось с Гусем?
– Батов арестовал его и держал все это время в своем особняке под охраной. Гремицкий – это фиктивная фигура, вся операция отвлекла вас от «Голгофы», перенастроила на «Манну». Они добивались полного контроля над вами, они заманили вас в Египет, отрезав от меня и других наших товарищей!
Вот так, Сызарь, несостоявшийся Цезарь! Но была и радость, Джованни: ведь ни один из моих шпионов не оказался предателем! И как единодушно они погрузились в самолет и полетели на выручку своего заблудшего шефа! И, конечно, Марфуша… Не было ей цены, вот какие женщины в русских селениях!
– Извините меня за резкость, Марфуша, я немного погорячился. Но вы молодец и заслуживаете самого высокого поощрения, возможно, даже именного оружия или другого памятного подарка.
– Нам бы с Васей отдельную квартиру… Всю жизнь в коммуналке мыкаемся… – ответствовала скромная героиня, чуть зардевшись.
«Люкс» постепенно наполнялся моими помощниками. Тихо и незаметно – особенность нашей профессии! – вошли Гусь, Сова, Дятел, Грач, Курица, Тетерев, Орел, Сорока, специально перечисляю всех, все они попадут в указ о награждении. Я любил их, я гордился ими, в такие моменты все вокруг кажется прекрасным, и хочется жить и работать, жить и работать на благо.
Разве мир не великолепен?
В Иваново все спят под одним одеялом; в Париже можно шарахнуть ногой по игральному аппарату, и оттуда выпадет сто евро – и это в тот момент, когда карманы и желудок пусты; в Бангкоке девушки заигрывают, запустив в лоб бананом, там кормят острейшей пищей, после которой «рожаешь дракона»; в Гаване можно заказать коктейль «Свободная Куба», зажать между атласными ляжками молодой красотки и помешивать сигарой; в твоей Флоренции, Джованни, можно хорошо пожрать в ресторане и не заплатить – полицию не вызовут, но морду начистят! Ах, как мы не умеем ценить эти мелочи!
За окном висела бархатная ночь, расшитая белыми звездами, цокали копыта жеребцов, несущих фиакры, доносился женский смех, пахло рододендронами, катил свои величавые воды Нил, в саду гремела музыка, Луксор сиял огнями, и только в храме Карнака стояла мертвая тишина. Древние Фивы. Тут она родилась. Роза есть Роза есть Роза. Двери распахнулись, и в номер вошли лакеи в белых ливреях, на подносах они несли яства и напитки, как написал бы ты, великолепный Джованни, «все надлежащее было приготовлено разумным сенешалем, весело пропев одну стампиту и одну или две баллады, все сели за стол по благоусмотрению королевы». Пили и ели, никаких шпионских историй.
Спал я безмятежно, впервые за последние дни обретя истинную нирвану. И он явился. Я знал, что он явится и не оставит меня без мудрого совета. Я тут же вскочил со своего ложа и быстренько натянул штаны.
– Как же вы так влипли, Мисаил? – на нем была белоснежная галобея (как у Розы), в ней он казался еще выше и, как обычно, чуть сутулился.
– Разве вы забыли, как в свое время цэрэушники экспериментировали на своих секретаршах, давали им таблетки, гипнотизировали и заставляли достать пистолет, правда, незаряженный, выстрелить в человека и прочее…
– Но ведь из этого эксперимента ничего не вышло, Юрий Владимирович, они сами отказались от проекта. Кстати, мне не давали никаких таблеток…
– Если не считать амброзии и прочих масел, которыми вас усердно натирали, – усмехнулся он. – Кстати, о прикосновении к правой руке знали еще древние жрецы, это порождает доверие, я сам иногда этим пользовался в беседах с Леонидом. Правая рука представлена в коре головного мозга более, чем четвертью его площади, в правом полушарии, если вы не забыли, сосредоточено все иррациональное, в левом – ум и логика. Как шутят, женщины думают ушами, поэтому нужно говорить им комплименты…
Он светло и ободряюще улыбался.
– Кстати, Мисаил, – продолжал Учитель, – вся зловещность вашей истории вполне закономерна. Знаете ли вы, что все мерзкие воплощения дьявола, вроде ведьм, появились лишь с воцарением капитализма? А у нас? С перестройкой явились Кашпировский, Мавроди, бардаки, голые бабы на сцене, эскорты с любовницами за границу, дурацкие партии, бесконечные социальные опросы, рэп, секты и прочее. Небо и ад, Бог и Сатана есть отражение земной реальности… – он вздохнул и чуть расстегнул галобею, видимо, ему было жарковато. – Вот почему при капитализме, принесшем народам ужасы нищеты, даже во времена зарождения Ренессанса, столь блистательно воспетые любимым Боккаччо, дьявол, властитель ада уже не мог быть веселым шутом, каким он был в Средние века. Вся ваша история с Розой могла произойти лишь с человеком, переживающим дикий капитализм, период первоначального накопления. Добрый милосердный Бог покинул землю. Об этом вам прокричал старик Аввакум! Вы поняли меня?
Учитель присел на козетку, потом вскочил и прошелся по комнате точно таким размеренным шагом, как у себя на Лубянке. Как обычно, он вдумчиво глядел под ноги, лишь иногда вскидывал голову и всматривался в папирусы, словно это были портреты Владимира Ильича и Феликса Эдмундовича. Но мучил меня совершенно другой вопрос: по чьему заданию действовала эта парочка? Западных спецслужб?
– Юрий Владимирович, кто же, по вашему мнению, направил на меня этих двух экстрасенсов?
Он улыбнулся и поправил на носу очки.
– А вы не догадываетесь?
Я только помотал головой.
– Подумайте еще, – он потер руки и хитро улыбнулся. – Это сделал я, мой дорогой Мисаил!
– Не шутите так, Юрий Владимирович! – не поверил я.
– Представьте, что я!
– Значит, вы срывали нашу «Голгофу» своей «Манной»?
Он помолчал, еще раз поправил очки и продолжал.
– Искусство политики предполагает резкие повороты, вы должны относиться к этому философски и не обижаться. Почему наша нация столь долготерпелива? Корни таятся в холодном климате и сортирах во дворе. Терпели столетиями и до ветру на мороз шли неохотно. Выработался ГЕН ТЕРПЕНИЯ. Вот я и подумал, что если сверху засыпать всех «манной», то все как бы смешается, терпеть будет незачем, и эта национальная особенность исчезнет сама собой. Таким образом, это не сорвет, а только стимулирует «Голгофу»…
Он вздохнул и вдруг покраснел. Я понял, что он солгал.
– Исполнителей вроде вас всегда убирают, дорогой Мисаил, – сказал он просто и прямо и улыбнулся. – Вспомните Освальда или Фанни Каплан, которую почти сразу же прикончили. Иосиф последовательно убирал своих ликвидаторов – Менжинского, Ягоду, Ежова… К тому же в «Голгофе» я решил произвести некоторые коррективы, а вы… извините меня… вы же читали документ… слишком догматичны. Я вас очень ценю, вы – честнейший и самый верный мой ученик, но даже на солнце бывают пятна. Вы – блестящий работник, великолепнейший интриган! Как тонко вы придумали орден «За заслуги перед Отечеством» трех степеней, перессорили всех, Гердту – третьей, Ростроповичу – второй, а вот первой непременно дать мерзавцу, не получившему ни второго, ни третьего! Даже Воланд, с которым я недавно пил пиво, признался, что он со своей «осетриной второй свежести» перед вами сущее дитя! Ну, а решение о прозрачности деклараций высших должностных лиц? Это конгениально, Мисаил, пусть народ почитает, какие бабки гребут его руководители! Хотя уверен, что напишет правду только самый бедный, вроде шефа налоговой службы. Боже, а ваша грандиозная мысль поселить президента Бориса и его окружение в одном доме на улице Осенней! А потом их всех – одним махом! Ежов локти кусал бы от зависти! Но нужны коррекции, и я не случайно отселил нашего фаворита ВВ из столицы в Сочи. Возможно, со временем мы перенесем туда столицу.
Он вздохнул. Видимо, жалел меня. Бедный Учитель! Что ж, обычная история. Владимир Неистовый подставил ножку Плеханову и предал анафеме своего друга – меньшевика Мартова. Иосиф Грозный перестрелял своих друзей-большевиков, а заодно и некоторых дальних родственников. Никита Беспокойный измывался над прахом учителя Иосифа, хлопнул коллегу Берию и его выдвиженцев. Леонид Стабильный сверг своего друга и учителя Никиту, Михаил Рулевой развенчал Леонида, который его выдвигал, Борис Властолюбивый возненавидел своего друга Михаила.
Наш ВВ действовал осторожнее, самого Бориса развенчивать не стал, зато пересмотрел его политику. Посадил тщеславного банкира Ходорковского, выгнал своего коллегу премьера Касьянова, заставил убежать Березовского. Что ж, убирать мелких сошек вроде меня – это в порядке вещей. Такова жизнь. И все равно я любил Юрия Владимировича, и не покидала меня мысль, в какую часть неба он попал.
– Юрий Владимирович, что же делать с «Голгофой»? – спросил я прямо. – В конце концов, я готов отойти в сторону ради Дела. Я помню подвиги наших партийцев в тридцать седьмом году, когда они признавались в несуществующих грехах ради сплочения партии. Я готов.
Он присел в кресло и внимательно оглядел фигуры на папирусах, каждую в отдельности. Погода изменилась, за окном, словно хор одичавших кошек, завывал налетевший хамсин.
– М-да, план у нас был яркий, выразительный. Как писал Монтень, «Красноречие в Древнем Риме никогда не достигало таких вершин, как во времена упадка». А вообще я только сейчас понял, что наша система была вовсе не так плоха, просто мы все стали жертвами буржуазной пропаганды и поверили, что необходимы и платные образование и медицина, и обязательно 25 % за квартплату и коммунальные услуги, как на так называемом цивилизованном Западе. Нас обольстила свобода, мы растеряли приводные ремни, попали в болото анархии. Впрочем, какая свобода?! Попробуйте в частных СМИ развить идею национализации без всяких компенсаций!
Юрий Владимирович замолчал, по его лицу пробежала тень страдания.
– Я иногда пытался внушить Леониду, – продолжал он, – что, имея приводные ремни, можно управлять страной даже при оппозиции. Но мешали фанатики вроде Миши Суслова. Разве сейчас правительству приносят вред оппозиционные газеты или выступления? Не надо реагировать – вот завет. Надо учиться на ошибках прошлого. Кому мешал свободный выезд за границу? Наоборот, вся скрытая оппозиция мирно эмигрировала бы в Израиль и Америку и критиковала из-за рубежа. Зачем нужны были такая строгая цензура, это доведенное до бессмыслицы единомыслие?! Разве не гениальна цензура с помощью экономического давления или вежливых отказов в субсидиях? Сейчас в России полный бардак мнений, но разве это мешает президенту править как царю? Ну, а льгот сейчас стало так много, что я даже подумываю спуститься на Землю…
– Так как же вы намерены воплотить в жизнь «Голгофу»? – настаивал я.
Он пожевал губами и задумался. Я внимательно глядел на него, ожидая ответа.
– Сейчас бы чайку с сушками, как в Колпачном… – вздохнул Учитель, снял очки и стал протирать их, вслушиваясь в стоны хамсина. – Расскажите, какие меры приняты для ожесточения проклятого Запада, – он тонко улыбнулся.
Что рассказывать? Я и не думал что-то делать, ибо прекрасно знал ситуацию с боевиками. Да и Учитель это знал, но по обычной привычке начальников давал указания, словно тыкал пальцем в небо. По этой веской причине я внутренне усмехнулся и на следующее утро вылетел, Джованни, в твою Флоренцию. Нет, это уже была не твоя Флоренция, где прекрасные юноши и девушки искренне предавались любви прямо у ворот Джотто! Уже весь мир с подачи янки уже был отравлен гнилой идеологией, именуемой политкорректностью. Началось еще во времена канцлера Коля, когда он извинился перед евреями за страшный холокост, погубивший шесть миллионов. Представь себе Аттилу или Наполеона, извинявшегося перед повергнутыми врагами. Абсурд! Эта лицемерная политкорректность потянула за собой кары за приставание к женщине, так называемый харассмент. Я всю жизнь только и делал, что ухаживал за женщинами, склоняя их к вожделенному сексу, они были счастливы от этого, они благодарили и боготворили меня, и что теперь? Ведь любое легкое ухаживание можно истолковать как харассмент, ибо в Библии записано: «Каждый, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем».
Увы, Джованни, нынешние итальянки, хотя и намного превосходят селедочных английских леди, избегают любви на полянках и морских скалах, в такси и укромных уголках на вечеринках, они тянут в отели, предпочтительно пятизвездочные, что вгоняет меня в невыносимую тоску. Эх, это не родная Россия, где пока (именно пока!) можно оттянуться с дамой в баньке, с паром и веничками, под холодненький самогон и банку килек в томате! Даже на дереве! Зато могу тебя успокоить, Джованни, твои прелюбодействующие друг с другом монахи отнюдь не загнаны в подполье: западное общество ныне тепло приветствует гомосексуализм и лесбиянство и даже одобряет однополые браки. Правда, этот благородный род занятий не по мне, хотя в армейской молодости, помнится, я чуть не соблазнил соседа по казарме, и только геморрой этого пузана уберег меня от исключения из комсомола.
Чувствую твою улыбочку, недоверчивый Джованни, думаешь, я вешаю тебе спагетти на уши и не рассказываю правду о своих страшных деяниях? О том, как я травил полонием Литвиненко, а затем несчастных Скрипалей? Увы, чекистам верят, когда они лгут, но зато абсолютно не верят, когда они говорят правду. Конечно, я счастлив был бы кокнуть всех этих врагов народа, но есть одно важное «но», послушай об этой беде.
Исчез ресурс для проведения серьезных «эксов» – так называли большевики острые операции с убийством. ИСЧЕЗ РЕСУРС! Иосиф Виссарионович был докой в темных делах и выпестовал целую плеяду героев, способных на все (потом почти всех перестрелял, а начальника Смерша Виктора Абакумова даже держал в камере-холодильнике, прикончил его добрейший Хрущ). Умело утопили в США помощника Левушки Склянского, бросили в Женевское озеро эффективного, но сомневающегося агента Рейсса. Душка генерал Судоплатов подарил украинскому нацисту полковнику Коновальцу коробочку конфет, которая разнесла и полковника, и весь квартал Роттердама. Отравили в Париже сына Троцкого Седова, заманили в представительство верного агента, китайского губернатора, включили во дворе грузовик и кокнули. По Европе, словно в туристическом круизе, курсировал кораблик с боевиками. Выкрали и закопали в парижском гараже белогвардейского генерала Кутепова, а затем выкрали оттуда же генерала Миллера, довезли до Лубянки и расстреляли. А уж как ловко раскроил ледорубом голову Левушке Троцкому наш герой Меркадер! Но убрали соратники отца родного Иосифа Виссарионовича, явился Никита, и все пошло вкривь и вкось.
Началось с убийства военного преступника Степана Бандеры, однако потом боевик сбежал на Запад, все рассказал, и начался международный скандал! И тут по инициативе Никиты мудрейшее политбюро распорядилось все «эксы» свернуть, дабы не мешать политике мирного сосуществования, глухо закрыли все «эксовые» отделы КГБ и рассосали лучшие кадры боевиков, посадили Судоплатова и лучшие боевые кадры, запретили даже говорить об «эксах»! С тех пор ни одного предателя не тронули, живут все эти гады припеваючи и пишут мемуары.
В твои времена, дражайший Джованни, убить человека – что прыснуть на два пальца, даже Цезаря простейшим кинжалом легко зарезал его дружок Брут. А скольких отравили Медичи! А в наши времена? Вокруг армии охранников, из каждого куста, из каждой задницы торчат видеокамеры, везде рентгенят и мониторят, все руководители обмотаны до яиц бронежилетами, даже римского папу возят под стеклянной броней – как размахнуться руке в такой обстановке? Да еще не имея ресурсов!
Все это прекрасно знал Юрий Владимирович, вроде бы намекая на некие мероприятия для обострения отношений с Западом. Что было делать? Я и позвонил пацанам из спецназа, попросил по-дружески сделать кое-кому «козью морду». Они народ простой, любящий побалдеть за кордоном, каждый просьбу понял по-своему. Полонием баловались охранники Березовского (славный наркотик!), чего-то наворотили, чуть сами не отравились вместе с подполковником Литвиненко. В Солсбери к Скрипалям поехали прямо в служебной спецодежде, тут же надрались в отелике, причем зазвали скандальную бабу с панели – и все это под плотным контролем английской контрразведки, у которой ушки всегда на макушке. Со Скрипалем разминулись, но в отместку намазали ручку его двери чем-то непотребным. Запад только этого и жаждал, тут же назвал дерьмо отравляющим газом «Новичок» и ввел против нас санкции. Не веришь, Джованни, думаешь, я вру? Но нет у нас ресурсов, наш Борис вообще хотел упразднить разведку и очень серьезно почистил органы, правда, не стрелял, а направлял работать в банки. Мы сами извели своих лучших боевиков!
…Я шел по пустыне, дорогой Джованни, я шел в тоске и одиночестве, но не сдавался: в любом случае я остаюсь верным Учителю и его «Голгофе». Вдруг песок заурчал, и я провалился вниз, летел я мучительно долго, летел сквозь годы и годы. Вдруг что-то вспыхнуло, и я почувствовал свинцовый удар по заднице. Это был конь, а на нем восседал Железный Феликс. Я помчался от него, конь гнался за мной, пот градом лил с его боков, он словно взбесился. Феликс Эдмундович лупил его шпорами, надетыми на голые худые ноги, конь летел за мной, больно ударяя меня по заднице копытами, я бежал, напуская в штаны! В руках у озверевшего Феликса свистела плетка со свинцовым набалдашником, она гуляла по моей окровавленной спине. Оглушительно гремел «Интернационал». «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов» смешивалось с криками «Во тебе, бля, за все твои штучки, белогвардеец сраный, сука!» и выплескивалось в какофонию ужаса.
Я вылетел из дыры совсем старым и седым, я очутился снова в пустыне. Вдруг грянул мороз, полил ливень, зацвели яблони и груши, вспламенилось солнце. В кромешной ночи в такт солнечным лучам подмигивали звезды, вот одна из них прошлась шаркающей кавалерийской походкой по тучке – небесному страннику, запрокинулась, словно опохмелилась на ходу стопкой, и, подобно Офелии, бросилась в омут вихря.
Жара стояла неимоверная, огромные, величиной с пивную бочку, хлопья снега накрывали одинокие звезды, застревавшие в морях и океанах, лед надвигался на берега и ломал шашлычные вместе с дымящимися мангалами. Ливень хлестал, словно сто тысяч братьев, а от грома барабанные перепонки лопались и клочьями взлетали в воздух. Все смешалось, как в доме Облонских. Игра испорченного нами климата.
Учитель спрыгнул прямо с крыши космоса, он был облачен в скромный китель с плеча то ли Сталина, то ли телеведущего Соловьева. Мы оказались в шатре, в Серебряном Бору, место уютнейшее, очень напоминавшее наш партийный санаторий «Барвиха». Публика вокруг дружелюбная: члены ЦК, патриарх, деятели науки и искусства, космонавты – почти все отдыхали в креслах-качалках на зеленом лужке, где стояла одинокая швейцарская корова. Как никогда был серьезен Юрий Владимирович, напряжен, сосредоточен, весь погружен в себя. Последний раз я видел его таким в сауне близ Лубянки, где мы пили импортный «Редебергер» и закусывали, как обычно, сушками и плавленым сырком «Дружба». Начал он свою речь издалека.
– Мы неплохо освоили Маркса и Ленина, но совершенно забыли известный завет великого дипломата Талейрана: «Et surtout pas de zele!» – «Прежде всего не усердствуй!» А что мы? Вот Ельцин пил бы себе тихо в удовольствие, а ему захотелось подирижировать оркестром или выбросить в речку своего пресс-атташе! Явно перегнул палку. Вот мэр Собянин прекрасно благоустроил Москву, но увлекся и не оставил вонючих двориков и милых бабушек, торгующих на углах солеными огурцами. Милая Ксюша Собчак повыпендривалась на президентских выборах, но этого показалась мало: развелась, вышла замуж за скандального режиссера Богомолова, да еще на венчание прибыла на катафалке! Перебор, явный перебор! Или возьмем ситуацию на Украине. Кстати, там всегда весело! Помните, когда случился несчастный Чернобыль, все танцевали и пели: «Горбачев чечетку пляшет, а Щербицкий гопака. Загубили Украину два веселых мудака!» Конечно, грубовато насчет Горби и хозяина Украины секретаря обкома Щербицкого, но по делу!
Но вернемся к Украине. Блестяще запустили фильм «Слуга народа», выбрали по фильму красавчика Зеленского, напоминающего мне молодого Хазанова. Все вроде бы великолепно! Но как это отозвалось в России? Уже поступают агентурные донесения о формировании правительства России исключительно из актеров. Сама идея хороша, и народ ее поддержит всей душой! Однако я стал смотреть предложенный состав правительства, а там одна эстрадная попса! Хотя я боготворю Любу Успенскую. «Люба, Любочка, целую тебя в губочки!» Нет в правительстве ни бесподобного Жени Миронова, ни великой Алисы Фрейндлих, даже Лещенко и Винокура не включили! Это же явный перегиб в пользу попсы!
Даже идеальнейший Владимир Владимирович, наша гордость, наша креатура, явно пересидел свой срок. А ведь это наш лучший правитель! Единственный вождь после Ильича, калякающий на иностранных языках. Кто еще в истории столько летал и ездил по необъятной России?! Никто – от Ленина до Ельцина! А ведь нашей страной иначе невозможно управлять, везде требуется президент с кнутом! Остановил войну в Чечне, успешно вытягивает нас из пасти вероломного Запада. Худенький, гоняет в хоккей, как юноша, а у нас все вожди только охотились ради последующей пьянки. Правда, Ленин гулял по Альпам, катал на велосипеде свою любовницу Инессу Арманд, а Сталин вообще после ночных застолий с политбюро просыпался в десять утра, не делал даже зарядки и пил натощак привозную хванчкару. А наш ВВ вообще не пьет, видно, завязал, активно поощряет спорт, растит страну здоровяков, как в Древней Спарте, правда, среди них многовато дебилов. И не зябнет по глупости в Кремле, как я с больными почками или Мишка со своим пятном, а предпочитает Бочаров Ручей в благодатном Сочи! Умница, но пересидел, ох как пересидел!
– Но какой выход? Снимать Володю? А как же «Голгофа»?
– «Голгофу» мы обязаны радикально пересмотреть! Все это пепел и алмаз, звук и ярость!
– Отменить? – перепугался я и поперхнулся сушкой.
– Коммунисты никогда не отказываются от главных целей, но они не догматики. Слушайте меня внимательно и с холодной головой, как подобает чекисту. Недавно мы собрались на дружеское совещаньице у Карла Генриховича и его друга Фридиха. Пили потрясное вино из приюта семьи Марксов, родного Трира, любезничали с супругой, достойнейшей Женни фон Вестфален, и даже с экономкой. Пригласил он, естественно, всех ведущих единомышленников, включая Ильича с Надеждой Константиновной, Георгия Валентиновича Плеханова, Эдуарда Бернштейна (помните этого основателя презренной социал-демократии?), естественно, всех советских вождей. Пригласил даже Сталина и Троцкого, правда, с совещательным голосом.
Началось все с того, что Карл угостил Леонида Ильича искусственным бифштексом и таблеткой водки с селедкой и развил идею, что очень скоро все человечество перейдет на искусственное питание, на одни таблетки, причем один раз в день. «На хрена мне нужен такой коммунизм? – возмутился наш непосредственный Леонид Ильич. – В чем тогда радости жизни? Не читать же вечно ваш «Капитал»?» Тут и пошло. Заспорили об ужасающих изменениях климата, о достижениях в космосе и скором переселении туда части населения нашей планеты и, конечно же, о нашей «Голгофе», которая у них на контроле.
– Неужели отменить, Юрий Владимирович?! – снова перебил я. – Ведь столько затратили трудов! Столько ухлопали денег!
– Не дергайтесь, дорогой мой друг, вы уже далеко не мальчик и даже серьезно перешагнули через пенсионный возраст, однако… Однако, Мисаил, вы еще не нюхали Вечности. Признаюсь только вам, что ныне в моих глазах мировой кризис, диалектика, исторический материализм, рыночная экономика, Сократ и Эйнштейн, курсы валют, расценки на шлюшек, наши споры в политбюро и даже ежегодные майские призывы в газете «Правда» представляются мне полной мурой. В свое время партия и товарищ Хрущев изрядно измутузили поэта Андрей Вознесенского, а ведь у него правильно сказано: «Оза, Роза ли, стервоза? как скучны метаморфозы, в ящик рано или поздно… Жизнь была – а на фига?!»
Вот я всю жизнь трудился, как вол, жертвовал собой, не разводился с женой ради дела партии, в конце концов, именно я укрепил и сделал могущественным наш Комитет государственной безопасности! А чем я запомнился в народе? Лишь тем, что чуть-чуть снизил цену на водку. И все! Все забыли эти сукины дети! А через год забудут и о водке. Как писал поэт: «Все лишь бредни, шерри бренди, ангел мой!» К чему я веду, дорогой мой Мисаил? А к тому, что человеческое существо, так называемый хомо сапиенс, грешно с тех пор, как легкомысленный Адам преступно совокупился с давалкой Евой.
В человеке вечно сидит и гадит бес, выворачивает наоборот самые лучшие намерения и поступки. Посему человек никогда не станет настоящим коллективистом. А это означает, что наша «Голгофа» без радикальной коррекции обречена на провал даже при самом благополучном исходе. Ведь всегда найдется какая-нибудь диссидентская мразь, которая все поломает и вернет на гнусные буржуазные рельсы. У них же пустые головы, не зря отец либералов Джон Стюарт Миль говорил о таких, как о «конгломерате посредственностей»!
Это неожиданное признание потрясло меня, и я заплакал. Слезы ручьями текли по моему лицу и замерзали под морозным ветром. Юрий Владимирович обнял меня за плечи и по-отечески прижал к себе.
– Успокойтесь, Мисаил, всегда помните, что даже в самые тяжкие моменты истории наш Железный Феликс думал о беспризорниках! Слушайте внимательно: мы войдем в светлое будущее совсем иным путем. Совсем недавно я через вашу голову дал указание Вове развивать цифровую экономику, сменить правительство, вы понимаете, к чему это приведет? Появятся роботы. Они заменят дворников, водителей, шахтеров, нефтедобытчиков, продавцов, официантов, силовиков и политиков, даже Думу и Администрацию. Высвободятся огромные производительные силы, и что они будут делать? Сначала будут только хлебать водку и трахаться, но это надоест, тем паче что к тому времени пища и алкоголь будут в таблетках, а секс будет тоже оцифрован и овиртуален.
Тогда и наступит время, о котором мечтал Маркс. Человек, наш любимый хомо сапиенс, наконец-то сможет самосовершенствоваться, наслаждаться природой, литературой и искусством, читать в оригинале Гегеля и ловить рыбу целыми днями. Появится масса совершенно новых профессий, люди будут много путешествовать, перелетать с планеты на планету. Отныне каждый будет оцифрован и подключен к умным докторам-роботам, которые совершенно объективно смогут замерять его здоровье (и тут же излечивать), а также политические взгляды и умственные способности. Таким образом, образуется новая политическая система: суды роботов, избирательные комиссии всех уровней, состоящие исключительно из роботов, – никаких подтасовок при голосовании, никаких откатов при судействе. Конечно, не обойдется без диссидентской сволочи, но они будут отправлены на Марс на вечное поселение.
Многие считают, что в результате роботизации при коммунизме будут жить одни дебилы. Кстати, а где это записано, что общество должно состоять из интеллектуалов, сплошных Галилеев и Львов Толстых? Пусть будут дебилы, счастливые и здоровые дебилы! Пусть все играют в хоккей! И мы отдохнем! Мы увидим все небо в алмазах! Вот так, Мисаил, вот такие, брат, дела…
На нашем застолье обсуждение прошло в целом спокойно. Идеи оцифровки приняли. Ленин тут же начал писать под них новые Апрельские тезисы, Плеханов и Бернштейн согласились, но при голосовании по меньшевистской привычке воздержались, наши Леонид Ильич и Борис тут же с горя надрались. Михаил Сергеевич предложил включить идеи оцифровки в новые общечеловеческие ценности. Иудушка Троцкий тут же призвал распространить новую систему на всю Вселенную, а Сталин все одобрил, но предложил расстрелять всех создателей цифровой революции, дабы они не передали свои идеи антикоммунистам. В конце концов, все жутко поддали, увлеклись молодым трирским вином, забыли об идеях и стали приставать к присутствующим бабам…
В общем, мой дорогой друг, теперь во главе новой «Голгофы» будет у нас Вова. Он хороший исполнитель и правильно считает, что у подчиненных руки растут из попы. Вас, дорогой Мисаил, я оставляю при себе в качестве первого советника, вот и новые условия связи: когда поплывете по Флегетону, попросите старика Харона причалить у песчаного пляжа, где я вас буду ожидать. Опознавательный знак – в правой руке газета «Правда».
Председатель взмахнул крылами и воспарил ввысь.
Не могу сказать, что я был очень расстроен отставкой. И здоровье уже начинало шалить, да и в цифровой революции я особо не кумекал, компьютер использовал только как пишущую машинку, уступающую любимому «Ундервуду». В Сеть выходил редко, всегда восхищался обилием предложений перевести на мой счет крупные суммы и отправлял в ответ все данные моих кредитных карт. Каждый раз удивлялся, что в результате карты обнулялись, что совсем не вязалось с моими представлениями о порядочности.
Нет, не отставка меня поразила, а условия связи. Почему Юрий Владимирович прямо не пригласил меня к себе домой? К чему эта явка на пляже у Флегетона и конспирация? Значит, он скрывает свое местонахождение в Раю? Значит, номенклатура и там обосновалась в особо комфортабельном местечке? Значит, опять неравенство, опять нарушение принципов научного коммунизма! От этой несправедливости заболело сердце.
Жить не хотелось.
Я шагал по пустыне, продираясь сквозь беспощадный хамсин, я шел и шел, а мимо пролетали тени, знамена, мантии, коляски, жернова разбитых мельниц, слышался плач младенцев и несчастных женщин. Грязь на коленях, осколки черепов, свист и слова команд, взрывы ядерных бомб. Выли и выли шакалы, заглушая все музыки мира.
И вдруг наступила мертвая, гнетущая тишина. Я шагал один, совершенно один, до безумия один в глухой пустоте. Страх навалился на меня, сжал сердце, страх толкал меня вперед, в бездну пустоты. Мама, мама! Я вспомнил, как во время войны вышел с мамой на московские улицы и потерялся. Я шел мимо огромных аэростатов, мимо домов с окнами, перевязанными газетными полосками, я шел и плакал от ужаса. Мама! «…и что я скажу, как сын, устыдившийся срама: «Ну вот и приехали, мама». И что я могу сказать? Что?! И дальше звенели стихи покойного юного поэта Дениса Новикова:
Мы ехали шагом, мы мчались в боях,
мы ровно полмира держали в зубах,
мы, выше чернил и бумаги,
писали свое на рейхстаге.
Свое – это грех, нищета, кабала.
Но чем ты была и зачем ты была,
яснее, часть мира шестая,
вот эти скрижали листая…
Подумаем лучше о наших делах,
налево – Маммона, направо – Аллах.
Нас кличут почившими в бозе,
и девки хохочут в обозе.
Поедешь налево – умрешь от огня.
Поедешь направо – утопишь коня.
Туман расстилается прямо.
Поехали по небу, мама.
Мама, мама, родина моя! Я шагал и шагал, тумана не было. Была ненависть, она нарастала и захлестывала меня. Для чего я жил? Ради чего трудился? Ненависть сгущалась, разлетелись вдрызг все «измы» и «голгофы», провалились в болото Ильич и все вожди, даже любимый ЮВ превратился в нудного старикашку. Роза? Какая на хрен Роза?! Осталась только выжженная пустыня, только жаркий воздух, кости дробились, и я слышал, как хрустит моя голова. Ради чего я жил?
Снова невидимые шакальные скрипки, завывающее одиночество.
Гудел хамсин.
Опускалась ночь.
