1. Культ личности

Из советской эпохи нам досталось в виде своеобразного культурного наследства немало слов, являющихся вариантами причудливых сокращений целых словосочетаний. Комсомол расшифровывается как коммунистический союз молодежи, а вуз — это высшее учебное заведение. Поэтому существует резон, упоминая о православных сталинистах, ведущих свое идеологическое происхождение из десятилетий правления Сталина, прибегнуть к этому рациональному приему. Православные сталинисты в дальнейшем будут называться прасталами.

Эта социальная группа, объединенная общностью переживаний и упований, стала формироваться в период возрождения РПЦ, который, в свою очередь, начался вскоре после 1000-летнего юбилея крещения Руси. С легкой руки М.Горбачева славный юбилей отмечался при содействии властных структур, расширяя для советских граждан пространства исторического прошлого огромной страны. В этот же период стремительно обрушилась система тоталитарного управления обществом. Трансформация жестко унитарного государства в федерацию, осуществляющую свою жизнедеятельность в условиях формируемого правового поля, быстро привела к распаду Советского Союза. Крах империи советского образца отозвался болью в сердцах миллионов людей и вызвал волны протестных умонастроений. Одним из таких протестных умонастроений и стал православный сталинизм.

Религия умирающего на кресте Бога в сознании многих людей наложилась на ностальгические воспоминания о гигантском государстве, бывшим сильным мира сего. Повсеместное отсутствие христианского воспитания вошло в соприкосновение с легализованной церковной атрибутикой, создав условия для причудливого сращивания восхвалений мученичества и палачества. Светлое чувство любви к ближнему в умах прасталов совместилось с установками непримиримой классовой борьбы и советского патриотизма. Советский патриотизм, прививаемый людям с младых ногтей, настаивал на том, что необходимо выявлять и разоблачать разрушителей государственной системы насилия.

 

 

С теневой стороной жизни знаком и каждый обыватель. С той стороны приходят к человеку бесы: в ее непроглядных глубинах сокрыто черное солнце, облучающее соблазнами мятущиеся души, подобно радиации. Человеконенавистнические воззрения клубятся в той стороне, дышат смрадом, но прельщают вседозволенностью и могуществом. Из века в век сатана рекрутирует в армию своих бойцов — адептов деструктивных сект, ведомых лже-пророками.

Кем быть? Во имя чего жить? — вот проклятые вопросы, отвечая на которые люди восходят на пики праведности или проваливаются в бездны злодеяний. Увы, проваливаться всегда легче, нежели восходить. Поэтому праведность единична, а злодеяния, как правило, имеют массовый характер. Но со злодеянием можно примириться и ужиться, увидеть в нем некий глубинный смысл. Любое самое гнусное преступление можно рассматривать всего лишь как часть правды. А полная правда заключается в том, что после распятия происходит воскрешение: после истязаний и поношений Назарянина христианство будет безудержно распространяться по многим землям, просветляя души миллионов людей. Вопиющая несправедливость может послужить отправной точкой для поисков правильной жизни. Жизнь действительно антиномична, и жестокая казнь способна предстать искупительной жертвой, принесенной во имя благоденствия грядущих поколений. Все эти противоречивые трактовки возникают из-за того, что кто-то смотрит на жизнь с солнечной стороны, а кто-то — с теневой стороны.

Ту, другую сторону можно трактовать как царство лжи. Но ведь ложь весьма органично вживлена в нашу действительность. Побегами лжи оплетены многие исторические события и личности: именно поэтому каждое новое поколение привносит в восприятие истории что-то свое, а что-то давно устоявшееся отвергает и находит убедительные доводы для своих отвержений. Очевиднее другое: ложь противостоит истине, как князь тьмы противостоит истоку божественного света. Но ложь — это не то, чего никогда не было, а всего лишь другой смысл, искажающий или извращающий смысл подлинный. Это смещение акцента, коверкающего произношение слова до неузнаваемости. Это камень, вкладываемый в руку, просящему подаяние, в виде напутствия: «Иди и убей своих обидчиков, доведших тебя до столь жалкого состояния». Это инъекция, вводимая в вену тяжелобольному, который верит в то, что его лечат и скоро вылечат. Лучшие люди из века в век героически борются с ложью, но окончательной победы никогда не достигают. Им порой только удается оттеснить ложь и тем самым сжать пространство теневой стороны жизни, но проходит какое-то время и это пространство вновь неудержимо расширяется. Возникают новые секты, новые приправы для каннибалических пиршеств готовятся на «политических кухнях», из новых благих намерений мостятся широкие дороги в ад.

Прасталы имеют свои догматы, придающие определенным событиям 40-х годов минувшего века сакральный смысл. Эти события оттеснили на задний план даже всемирно-историческое значение Великой Октябрьской революции, которая в годы перестройки «понизилась» в сознании широких социальных слоев до октябрьского переворота, целенаправленно переросшего в братоубийственную Гражданскую войну. Ленин, который на протяжении семи десятилетий был «живее всех живых», после обрушения тоталитарной системы буквально разлагался на глазах в качестве объекта почитания. И оказалась востребованной фигура Сталина, которого в середине XX в. активисты агитпропа именовали не иначе как «Ленин сегодня». Убитая большевиками царская семья обрела венок мучеников, загубленных преобразователями мира. Параллельно с этим процессом, в обществе актуализировались воспоминания о Сталине, как об Отце народов, создателе исправно функционирующего государственного аппарата, укротившего послереволюционную анархию и, конечно же, сохранились воспоминания, как о «главнокомандующем победы» в Великую Отечественную войну. Если места жестоких расправ над августейшими особами, великими князьями, иерархами церкви стали отмечаться Поклонными крестами, часовенками, а то и возведением храмов, то отдельные реплики, указы-приказы Сталина также стали складываться в целостный мавзолей, существующий лишь в воображении горячих приверженцев «сильной властной руки». Не будет лишним отметить краеугольные камни этого виртуального мавзолея.

«Братья и сестры!» — именно так обратился лидер марксистского режима к растерянным советским людям, оказавшимся невольными свидетелями того, как Красная армия, вдвое превосходящая по численности противника, стремительно отступает вглубь страны. В этом обращении присутствовала сокровенная интонация: «Помогите, люди добрые».

Грозный противник не в первый раз вторгался на русскую землю, и не в первый раз насельникам этой земли приходилось «держать удар». Но особенностью той войны являлось то, что СССР вступил в нее в середине сентября 1939 года в качестве партнера Третьего Рейха по разделу Восточной Европы. А 22 июня — это всего лишь роковой день, когда Гитлер нарушил условия партнерского соглашения и вторгся на территории, захваченные советским государством в предыдущие неполные два года. И тысячи солдат Красной армии, не желая поддаваться «на провокации», встречали дивизии вермахта поднятыми руками. А затем в армии начались неразбериха и паника, и солдаты сдавались, потому что ими никто не руководил и они чувствовали себя брошенными на произвол судьбы. Власти Третьего Рейха оказались совершенно не подготовлены к такому огромному притоку военнопленных. И военнопленные, согнанные на поля, опоясанные заборами из колючей проволоки, были обречены на медленное умирание от голода, холода, болезней и грубого обращения охранников. Ситуация складывалась трагическая. Перед каждым солдатом на передовой все отчетливее проступала зловещая альтернатива: или умереть достойно в открытом бою, или медленно исчахнуть в грязи и дерьме в немецком плену.

По мере продвижения немцев вглубь страны сопротивление захватчикам возрастало. Когда войска вермахта вступили на исконно великорусские земли, противоборство двух тоталитарных систем дополнилось этническим конфликтом русских против немцев. И ожесточение противоборства стало усиливаться день ото дня. Число погибших в боях солдат Красной армии стало заметно перевешивать число сдающихся в плен. А каждый новый километр, пройденный частями вермахта в восточном направлении, требовал от немцев все больших потерь в личном составе и технике.

И вот этот этап Второй мировой войны уже превратился в войну Отечественную для русского народа. Знаковым событиям начала Отечественной войны явилось исполнение песни «Священная война», которую услышали миллионы людей благодаря ретрансляционным устройствам.

Эта замечательная песня сыграет ключевую роль в последующем обожении полковых знамен, партбилетов в нагрудных карманах гимнастерок, пятиконечных звезд на шапках-ушанках и самого образа Сталина растиражированного в бессчетных портретах, бюстах, медалях, фотографиях, барельефах и кряжистых монументах. Религиозное сознание органично присущее русским людям еще с давней эпохи строительства Святой Руси, возродилось в душах воинов, работников тыла, обретя символику марксизма, победившего в отдельно взятой стране. Оборона Ленинграда («колыбели революции»), Москвы (с мавзолеем в самой ее сердцевине), Сталинграда (города, носящего имя вождя) отмечены этим религиозным чувством, благодаря которому тысячи людей самоотверженно гибли в боях, но не сдавались противнику. Буквально за несколько месяцев советское государство превратилось в гигантскую церковь. Погодные аномалии стали восприниматься за проявление божественных сил. Характер жреческих заклинаний приобрели сводки Совинформбюро, зачитываемые диктором Левитаном.

И в одном из приделов церкви-государства нашлось место московскому патриархату, воссозданному в 1943 году. К той поре РПЦ в качестве крупнейшей поместной православной церкви была полностью разгромлена марксистским режимом. Остались лишь небольшие ее осколки, разбросанные по всему белому свету. В СССР продолжали осуществлять духовное служение два-три десятка епископов, парализованных страхом от кровавой вакханалии репрессий. Следует признать, что эти епископы чувствовали себя уже не столь рабами Божьими, сколько клириками, оставшимися в живых лишь с соизволения Сталина.

Выморив несколько сотен военнопленных и столкнувшись со священным характером войны, немцы поняли, что допустили стратегический просчет. И чтобы исправить этот просчет открыли на оккупированных территориях несколько тысяч храмов в качестве мест возрождения традиционного религиозного сознания в противовес религиозному сознанию, которое получило широкое распространение на советской стороне. Сталину также пришлось открыть несколько сотен храмов, чтобы защитить себя от обвинений нацистской пропаганды в том, что он является гонителем и притеснителем православных людей. Когда начался этап освобождения территорий от фашистских захватчиков, то храмы, расположенные на этих землях уже не закрывались. Многих настоятелей, дьяконов, церковных старост, естественно, угнали в места очень отдаленные, как лиц, сотрудничавших с оккупантами. И московскому патриархату необходимо было в срочном порядке заполнять вакантные места священнослужителей в тысячах приходов.

Немало солдат, израненных, покалеченных, обмороженных, чудом выживших, сменили свои шинели на рясы. Но так как врагов церкви-государства не убывало, то иереи вполне искренно соглашались сотрудничать с «компетентными органами». А как же иначе власти могли отслеживать изменения настроений среди верующих, выявлять сомневающихся в правильности политического курса или сомневающихся в самой легитимности действий правящей партии под водительством самого Сталина? Как труженики тыла отдавали все свои силы на алтарь победы, так и иереи должны были по мере своих возможностей участвовать в священной войне. Тоталитаризм — это система правления, которая держится на страхе неотвратимости наказания. Но чтобы наказывать, необходимо знать не только о поступках людей, но и о движении чувств этих людей. Любое неприятие человеком действий государства-церкви рассматривалось (тем более в условиях военного времени), как предательство интересов народа, как проявление мракобесия, присущее отщепенцам, подпавшим под власть нечистой силы. Всеобщий контроль за умонастроениями охватывал не только группы верующих людей, но и научное сообщество и работников партийных органов и даже заключенных на зоне (там лагерное начальство выделяло смотрящих, которым за определенные услуги предоставляло преференции в виде дополнительных пайков или послаблений в суровых условиях содержания).

Закрытие Коминтерна из-за его очевидной ненадобности, заказ и последующее торжественное исполнение гимна Советского Союза в Большом театре, смертельные воздушные тараны, на которые добровольно шли летчики, когда перелом в войне уже стал очевиден — все эти и многие другие события были преисполнены глубокого смысла, встречали горячий отклик в сердцах советских людей, потому что приближали победу над врагом. И также был преисполнен глубокого смысла ритуал сложения нацистских знамен подле мавзолея на Красной площади.

Церковь-государство окончательно сложилась в горниле войны, в условиях чрезвычайного напряжения народных сил. Эта была необычная церковь, в которой человеконенавистническая идеология беспощадной классовой борьбе дистиллировалась в идеологию борьбы со всевозможными, вольными или невольными противниками советского строя. Ненависть к этим противникам была освящена непоправимыми миллионными потерями, понесенными страной за годы самой кровопролитной войны. К противникам кого только не относили: солдат и офицеров, попавших в немецкий плен; гражданских лиц, сотрудничавших с нацистами на оккупированных Третьим Рейхом территориях; белоэмигрантов, осевших в странах Восточной Европы; власовцев, казаков, состоявших на службе в вермахте; дезертиров и мародеров; представителей эксплуататорских классов и активистов немарксистских партий в странах, включенных в сферу влияния СССР… впрочем, этот перечень можно длить очень долго.

Сложившаяся псевдо-церковь явилась печальным следствием тяжелейших испытаний, которые начались для жителей земли русской еще в годы Первой мировой войны и не ослабляли своего мрачного натиска на протяжении трети века. В череде этих испытаний в огромной стране полностью исчезли аристократия и духовенство, придерживающееся ортодоксальных заповедей. Произошло резкое понижение психического уровня в обществе, которое сначала было превращено в абсолютно нищую массу трудящихся, а затем в месиво, преимущественно багряных тонов. Жизнь человеческая длительное время совсем ничего не стоила, а такие тонкие материи, как богообщение или взлеты творческого гения просто стали недоступны для людей, загнанных под низкие своды кнутоказарменного режима.

Сопоставляя Первую Отечественную войну со Второй Отечественной войной, нетрудно обнаружить немало схожих черт. Вторжение французов в пределы Российской империи являлось всего лишь одним из этапов наполеоновских войн, длившихся около двух десятилетий. Вторая Отечественная война разразилась через два года после начала Второй мировой войны. Если для французов война в России была «русской кампанией», а для немцев «Восточным фронтом», то обороняющаяся сторона воспринимала агрессию как смертельную угрозу и сражалась «всем миром». В обеих войнах широкое распространение получило партизанское движение, потому что Наполеон воспринимался Антихристом, а Гитлер — врагом рода человеческого.

Но в ходе первой войны фигура государя императора неизменно остается в тени. В хрониках тех лет и в последующих исторических исследования неизменно подчеркивается то, что наполеоновскую армию в России уничтожил русский народ под водительством плеяды блистательных полководцев: Багратион, Кутузов, де Толли. Такие герои как Раевский, Ермолов, Давыдов, Платов своей исключительной храбростью проявленной в многочисленных схватках с врагом, сыграли ключевую роль в надломе боевого духа агрессора. Однако не следует игнорировать того очевидного факта, что все эти полководцы-герои подчинялись непосредственно Хозяину земли русской. Также ему подчинялись и командующий Южной армией Чичагов и командующий корпусом Витгенштейн, обязанный оборонять от французов дорогу, ведущую в Петербург. И на банкете, проведенном по случаю изгнания Наполеона из пределов империи, Александр I назовет героев войны «солью земли русской».

Что же касается самого государя императора, то он лично участвовал во многих сражениях той эпохи, начиная с Аустерлица. И триумфально въедет в Париж в качестве усмирителя «корсиканского чудовища». И, тем не менее, никто не величал государя организатором или главнокомандующим победы, не слагал в его честь гимны. Более того, 1812 год в последующие десятилетия не вошел даже в перечень важнейших дат русской истории, фигурировавших на андреевских лентах прикрепленных к Державному яблоку, венчавшему древко знамени Российской империи.

Но почему в исторических размышлизмах, касающихся Второй Отечественной войны, многие авторы столь запальчиво настаивают на исключительной роли Сталина в победе? Они скрупулезно анализируют разгром Красной Армии в 1941 году, называя его стратегией заманивания фашистов вглубь страны; они перебирают малейшие подробности десяти «сталинских ударов», нокаутировавших власти Третьего Рейха. Дело в том, что эти историки священнодействуют. Для них любой поступок, любая фраза сказанная вождем равнозначна историческому события или откровению. Сталин к 1945 году стал олицетворять собой для советского общества истину в последней инстанции — стал кумиром. Чем сильнее у советских людей была горечь от невосполнимых потерь в войне, чем невыносимее тяготы разоренного быта, тем жарче пылала в их сердцах любовь к Сталину, как к заступнику или как к олицетворению строгой справедливости. Так и скопцы, лишая себя детородного органа, страстно благодарили Отца небесного за то, что Он надоумил их совершить членовредительство и тем самым избавил от сильнейших плотских соблазнов.

Попытка демонтажа государства, как церкви, начатая Н. Хрущевым и его сторонниками, называется периодом «развенчания культа личности». Сталинград стал одним из капищ той церкви и новый правитель Советского Союза настоял на том, чтобы город переименовали в Волгоград. Вынос тела тирана из мавзолея, сокрушение бессчетных памятников и бюстов в честь вождя, переименование заводов, колхозов, престижных премий, носящих имя Сталина хорошо известно. Но, между прочим, процесс десталинизации страны болезненно задел и московский патриархат и даже уголовный мир.

Гонения на патриархат сопровождались закрытием храмов и монастырей, которые воспринимались Хрущевым как часть сталинской системы контроля за умонастроениями общества. Кроме того, деятельность семинарий, духовных академий включала в себя еще и экономическую составляющую. Эти образовательные учреждения, находясь в ведомственном подчинении патриархата, существовали в основном за счет смет, утвержденных соответствующими органами, т. е. получали бюджетные ассигнования. А власти уже объявили о том, что социализм в стране построен, что пора приступать к созданию коммунистического общества, и в это общество клир, особенно черное духовенство, никак не вписывались.

«Хрущевская оттепель» обернулась лютой стужей и для лидеров уголовного мира. Жиганов-уркаганов «давили в пресс-хатах», морили голодом и холодом в карцерах, днем и ночью истязали на беспрерывных допросах, принуждая подписать «малявы на волю» о том, что, мол, отрекаются от воровских традиций, готовы стать обычными советскими гражданами и трудиться на благо дорогой сердцу родины. Узкий слой криминалитета был также вмонтирован в сталинскую систему управления, но согласно доктрине построения коммунизма к 1980 году, общество еще в самом начале этого грандиозного строительства следовало очистить от всех закоренелых преступников. После этих истязаний на телах бывалых воров обрели устойчивое соседство портреты Сталина (на груди, в области сердца) и купола православных храмов (на спине). Сидельцы нашли моральную поддержку в церковной атрибутике. Как-то сами собой обнаружились определенные сходства между монахом и вором. И те и другие официально стали изгоями советского общества. У вора, как и у монаха, нет ничего своего, за то они идут путем лишений и даже мучений, живут вне воли, огражденные толстыми каменными стенами. К тому же многие монастыри были переоборудованы в места заключения, в зоны концентрированного страдания. Можно сказать, на телах воров посредством татуировки проступила тайнопись постсталинской эпохи, и эта тайнопись обрела свое оформление в виде христианской символики.

В «эпоху застоя» церковь-государство, изрядно деформированная Хрущевым, продолжало исправно проводить все ритуалы и церемонии, сложившиеся еще в 40-е годы. Но образ Сталина во всех ритуалах отсутствовал. И его полное отсутствие ощущали многие советские люди, тем более что агитпроп начал проводить активную кампанию по увековечиванию памяти героев минувшей войны. День Победы обрел статус общенационального праздника, в каждом городе возводили мемориалы в честь павших воинов. Шла «холодная война», готовая вот-вот перерасти в «горячую», и новые поколения советских людей должны были знать о героическом прошлом своих отцов и брать с них пример. Однако разорительная гонка вооружений привела Советский Союз к краху. Церковь-государство обрушилась буквально в одночасье по историческим меркам, а вот образ Сталина возродился: на фотографиях, прикрепленных к лобовым стеклам автомобилей; на плакатах и транспарантах митингующих; в многочисленных исторических исследования; в кинофильмах, и песнях. Получилось так, что церковь-государство несколько десятилетий существовала без образа создателя этой церкви, а когда подобная церковь разрушилась, образ ее создателя оказался востребованным среди самых различных социальных групп.

В ходе перестройки тысячи профессоров и доцентов обнаружили, что всю жизнь занимались лженауками, писали диссертации и монографии по истории КПСС, научному атеизму, научному коммунизму, историческому и диалектическому материализмам, политической экономии; дробились на школы и направления, расширяя и углубляя базовые положения метода социалистического реализма в различных искусствах. Тысячи партийных и комсомольских функционеров тужились понять, как могла развалиться страна, отстраиваемая в соответствии с незыблемыми истинами марксизма-ленинизма. Тысячи политруков, прошедшие подготовку в соответствующих училищах и академиях, пристально всматривались в недавнее прошлое, чтобы найти тот год или даже день, когда партия сбилась с правильного курса, а вслед за ней и весь Советский Союз. Тысячи идеологических работников агитпропа (журналистов и тележурналистов, радио-ведущих, писателей, художников, композиторов, артистов, режиссеров, тружеников киноиндустрии, цензоров, организаторов всевозможных фестивалей, творческих поездок на стройки коммунизма и т. д.) оказались не у дел. Тысячи конструкторов, технологов, ударников коммунистического труда — изготовителей высокоточных систем вооружений столкнулись с демилитаризацией страны. И какая-то часть от всех этих тысяч и тысяч обратилась к православию: кто-то искал обычного утешения, кто-то стремился обрести смысл своему безрадостному существованию. Многие люди, за 40–50 лет своей жизни ни разу не заглянувшие в храм, вдруг принялись читать Св. Писание, крестились и крестили своих детей, венчались с женами, с которыми уже прожили не один десяток лет, стали подавать нищим в дни религиозных праздников и начали регулярно посещать литургии. А часть от этой части даже одела подрясники, чтобы посвятить себя духовному служению.

С крахом Советского Союза, в республиках, отложившихся от России, стали множиться эксцессы, бьющие по самолюбию не только бывших партийцев, но и всех русских людей. И здесь опять понадобятся исторические параллели. После революции 1917 года и последующих безобразий, инспирированных новыми властями, на территориях, отпавших от России, осели сотни тысяч беженцев. И к этим беженцам местное население относилось довольно терпимо. Им предлагали кафедры в университетах (Карсавин), перед ними открывали двери правительственных кабинетов (Маннергейм). А вот после того, как окраины бывшего Советского Союза обрели суверенитет, русские люди с горьким удивлением обнаружили, что Красная армия снискала к себе не любовь, а ненависть на тех территориях. «Как такое стало возможным?» — растерянно спрашивали ветераны войны и не находили вразумительного ответа. Но ответ витал в воздухе: «При Сталине подобные эксцессы были просто невозможны: всех бузотеров-националистов-антисоветчиков давно бы расстреляли. В лучшем случае, сослали бы туда, где Макар телят не гонял». Многое из того, что ветеранам привычно казалось естественным или даже героическим, в тех республиках стали относить к преступлениям или злодеяниям.

Представители московского патриархата предприняли попытку наладить общение с иерархами Русской православной церкви за рубежом, и были обескуражены более чем холодным приемом. Клирики из эмигрантских кругов воспринимали московский патриархат, в качестве марионеточного образования, сформированного тоталитарной системой… и сторонились контактов.

А что пришлось услышать детям и внукам и племянникам и прочей поросли пламенных революционеров, комиссаров, судей, начальников лагерей, прокуроров, дознавателей, надзирателей? Эта поросль сызмальства привыкла воспринимать своих отцов и дедов, как людей заслуженных (об этом свидетельствовали многочисленные ордена и медали, именные подарки от вождей, почетные грамоты, статус пенсионеров республиканского или союзного значения)). А вдруг заговорили о палачах, потомственных вертухаях, о красноречивых подписях под расстрельными списками, о профессиональных доносчиках, о травлях достойнейших людей.

Было от чего придти в смятение. Многие люди стали вспоминать о Сталине как о заступнике и благодетеле, а себя относить к жертвам вопиющей несправедливости. И это восприятие органично накладывалось на возмущение широких социальных слоев от происходящего на их глазах наглого разграбления страны «приватизаторами», вследствие чего один процент населения стал владеть двумя третями национальных богатств огромной страны.

2. Без культуры и личностей

Появление православного сталинизма в качестве умонастроения, распространившегося среди различных социальных групп, стало возможным вследствие многих причин, но в первую очередь, вследствие разрыва традиций в середине XX века пастырского окормления. Если посмотреть на список епископов сергианской церкви, сложившейся в 40-е годы минувшего столетия, то в том списке крайне редко встречаются фамилии, говорящие о преемстве поколений среди клира. Где-то там, на Соловках и на Колыме, в приобских топях и воркутинских шахтах лежат, зачастую не погребенные, а сваленные в кучу как мусор останки Преображенских и Успенских, Гефсиманских и Вифлеемских, Боголюбовых и Добронравовых, Виноградовых и Цветковых. А те люди, которые в годы войны стали священнодействовать в тысячах вновь открытых храмов, в силу целого ряда прискорбных обстоятельств имели довольно смутное представление о христианских догматах, об особенностях служения Слову, о Церкви как теле Христовом. Будучи облученными массированной пропагандой марксизма-ленинизма, будучи ранеными или покалеченными в боях с фашистами они искали в религии утешения и старались, как могли, утешить прихожан, постоянно помня о том, что исполняют государственно важное дело — посильно участвуют в борьбе со всевозможными недругами и откровенными врагами советского строя. Они были всецело сосредоточены на проведении обрядов и ритуалов, но не могли открывать прихожанам в проповедях правду своего сердца, если бы того и сильно желали. В обратном случае, незамедлительно бы сами оказались в разряде «врагов народа». Иерей в советском государстве был заведующим храмом, а не поводырем для паствы, ищущей путей к религиозно-этическому идеалу. Сила апостолов, евангелистов, Отцов Церкви, а также их последователей состояла в том, что они проповедью, своими свидетельствами о чудесах Спасителя, своим жертвенным служением религиозно-этическому идеалу могли просветлять души людей и оберегать от пагубной (греховной) жизни. Обаяние и притягательность храма в советский период для обывателей заключалась в том, что храм остался единственным место, где растерянный, обобранный невзгодами, раздавленный произволом властей человек мог пожаловаться на свою горькую долю, мог вволю поплакать, мог утешиться мыслью, взирая на образа: мол, не одному ему выпали такие страдания, и в прежние эпохи праведники и Божьи угодники претерпевали гонения, издевательства и жестокие казни. Но пускаться в откровения перед священниками было чревато драматичными последствиями: образа же в связях с «компетентными органами» замечены не были.

Вместе со стремительным увеличением численности клира в годы перестройки, неофиты несли в епархии свои протестные настроения, коими напитались еще в качестве мирян, или, точнее, в качестве граждан деградирующего советского общества. И эти настроения встречали сочувственный отклик у епископов и архимандритов, хорошо помнивших «духовных чад» патриарха Сергия и его прямых последователей.

Вновь, как и в годы Великой Отечественной войны, определенные реплики или здравицы, произнесенные Сталиным, начали приобретать для людей, болезненно переживавших утрату привычного образа жизни, свойства религиозных догматов. Одним из таких догматов стал тост в честь русского народа-победителя в войне, который вождь произнес на банкете, приуроченном к окончательному разгрому Третьего Рейха. За три десятилетия пребывания на вершине власти в советском государстве Сталиным было произнесено великое множество тостов. Еще до войны он предлагал выпить за здоровье и предстоящие творческие успехи молодого и многообещающего придворного шута Аркадия Райкина и все присутствующие на банкете вставали и пили. Или с бокалом вина в руке (после подписания Молотовым и Риббентропом пресловутого Пакта о ненападении) Отец народов выражал уверенность, что Германию, ведомую энергичным фюрером, ждут хорошие времена и замечательные успехи. Люди, ткущие современный миф о Сталине, очень избирательны, касаясь событий, поступков, связанных со своим кумиром. Но если внимательнее присмотреться к этому мифологизированному образу, то нетрудно убедиться в его беспримесном одиночестве.

Нам почему-то хорошо известны повадки, пристрастия-антипатии лиц, окружавших Гитлера. Сотни исследований, романов, кинофильмов раскрывают характер взаимоотношений фюрера с «товарищем по партии» Борманом, министром пропаганды Геббельсом, министром вооружений Шпеером. Гитлер считал своими друзьями Рудольфа Гесса и Германа Геринга. Его тесно связывали с Гиммером мистико-эзотерические надежды, связанные с грядущим торжеством арийской расы. На протяжении многих лет Гитлер питал «слабость» к хорошенькой молодой женщине по имени Ева Браун. Известно даже как звали его любимую овчарку… Короче говоря, зловещий диктатор предстает в образе человека, которому знакомо чувство любви к представительнице прекрасного пола или мужская дружба. Но человек этот сильно изуродован невзгодами, которые ему пришлось пережить в молодости. Гитлер был одержим расисткой теорией превосходства германской нации над всеми другими нациями, и отмел все моральные ограничения ради достижения своей цели — стать правителем мира. Что же касается полководцев, которые покоряли народы и страны, выполняя волю фюрера, то они играют эпизодические роли. Он мог симпатизировать Роммелю или Деницу или Моделю, но эти взаимоотношения с фельдмаршалами и генералами не выходили за рамки сугубо служебных взаимоотношений между начальником и подчиненным. Морально-этическая оценка деяний этих людей давно дана международной общественностью, и советское общество вполне разделяло эту оценку.

А вот Сталина прасталы стремятся отсечь от его окружения, сосредотачивая пристальное внимание на контактах своего кумира с маршалами и генералами. Но командарм обычно получал ценные указания и незамедлительно отбывал на фронт. И другой командарм получал дельные советы и также быстро уезжал на другой фронт. Вождь одинок. Те люди, которые ныне творят миф о Сталине, на самом деле создают очередную версию мифа о демоне. Демон неприкаян, он томится в пустыне, в безмолвии, во мраке. Иногда одиночество демона нарушает какой-нибудь падший ангел, но быстро покидает своего предводителя.

На самом деле Сталин находился в плотном окружении людей, которые формировали «линию партии», «идеологические атаки», промышленную политику. Люди, подпиравшие собой пьедестал, на котором возвышалась фигура Сталина, обладали довольно специфической внешностью, хорошо понимали друг друга и пользовались доверием правителя. Вот несколько ключевых фигур: Молотов, Берия, Мехлис, Хрущев, Л. Каганович, Маленков. Именно они ревностно и самозабвенно исполняли жреческие функции в церкви-государстве. Поборники решительных действий, приверженцы твердых принципов, убежденные марксисты-ленинцы, настоящие гиганты тоталитаризма, те люди входили в жизнь в качестве подданных Николая II, но под влиянием деструктивных доктрин, пришедших из Европы, превратились в стаю упырей, вурдалаков, оборотней, алкающих человеческую кровь. Если дистанцироваться от метафор и аллегорий, то можно сказать и так: в качестве подданных Николая II они были обречены вести скромную жизнь сапожников, портных, приказчиков, в лучшем случае, лавочников, и лишь благодаря революционному лихолетью выдвинулись в первые ряды смятого общества. А в годы правления Сталина заняли важнейшие посты в партии и правительстве. Отнюдь не один Сталин, но и выше перечисленные персонажи жуткого перфоманса и многие другие неназванные персонажи дали многочисленное потомство в виде своих воспитанников, продолжателей и развивателей дела марксизма-ленинизма. И вот ныне потомки этих верноподданных русского лже-царя продолжают источать вокруг себя серные миазмы адских сфер, именуя зловоние фимиамом и благоуханием. Прасталы хотели бы кадить этим «фимиамом», но у них получается только гадить. Поношения бессчетных врагов, предателей, клеветников и «засланных казачков» является для них признаком хорошего тона. Так они понимают свое служение кумиру, превратно понимают.

Почетно служить достойному правителю, обустраивающему страну под светом, исходящим от религиозно-этического идеала.

Постыдно пресмыкаться перед тираном, душегубом, принесшим кровавые гекатомбы ради утверждения своего величия.

Светлая память благодарных потомков остается в награду бескорыстным и талантливым рабам Божьим, отдавшим все свои силы ради процветания Отечества.

Идолопоклонниками становятся все те, кто сладострастно укрепляет власть палача-повелителя.

Когда в СМИ бушевали девятые валы негодования, вызванные хулиганской выходкой разбитных девиц в храме Христа Спасителя, то наиболее часто встречающиеся оценки столь неприглядного поведения звучали как кощунство, святотатство, оскорбление религиозных чувств и, конечно же, как уголовно наказуемое преступление. Соответствующим было и решение суда, в котором рассматривалось дело о панк-молебне. И, казалось бы, это событие действительно всколыхнет православную общественность и священноначалие: люди вспомнят те годы, когда храм Христа Спасителя был осквернен, а затем и взорван до самого основания; вспомнят о ста тысячах низовых организаций воинствующих безбожников, которые демонстративно плевали на образа, топтали иконы и распятия, учиняли безобразные расправы над теми прихожанами, которые тщились спасти церковное имущество. Но почему-то все эти кощунства и святотатства так и остались втуне.

Поэтому, не будет лишним вспомнить хотя бы один эпизод. В Богородском районе Нижегородской области есть Оранский монастырь, основанный в XVII веке дворянином Глядковым. В годы сталинского правления этот монастырь был превращен в колонию для малолетних преступников, затем в тюрьму для немецких военнопленных, а в более поздние советские эпохи — в ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий). Интерьер монастырских помещений неузнаваемо изменился. В этой тюрьме было оборудовано отхожее место для надзирателей, местоположение которого оставалось неизменным… Оно находилось как раз там, где некогда покоились останки основателя монастыря.

Возможно, одной из причин столь странного беспамятства является то, что барышни-хулиганки просто продолжают дело тех самых воинственных безбожников. Но если квалифицировать их поведение преступным, то, как оценивать поведение властей, которые заставляли детей-подростков публично отрекаться от своих родителей-священников? А как оценивать деяния силовых структур, которые топили тех же священников целыми баржами? Или взрывали монастыри вместе с монашками, укрывшимися в кельях? Именно такова была судьба насельниц Иверского женского монастыря в Выксунском районе все той же Нижегородской области.

Пожалуй, не вспоминали потому, что бесчинства и глумления над миллионами людей, над христианскими святынями в сталинскую эпоху — это всего лишь часть правды, так сказать, теневая сторона правды. А полная правда состоит в том, что наряду со всеми этими разрушениями и безобразиями в стране возводились сотни гигантов индустрии, строились гидроэлектростанции, прокладывались железные дороги, открывались новые вузы технической ориентации, укреплялся и совершенствовался механизм государственного управления. Вот он подлинный храм для настоящих сталинистов! И этот механизм исправно работал, несмотря на все происки многочисленных врагов.

Что же касается использования труда миллионов людей, превращенных в бессловесных рабов, в двигающиеся приспособления и агрегаты, то иначе и быть не могло. Ведь молодая страна находилась во враждебном окружении. А если признать все те бесчинства и безобразия, злодеяния и богохульства за преступления, то тогда ордена и почетные звания очень многих людей, занимавших активную политическую позицию в сталинскую эпоху, автоматически переходят в разряд вещдоков, свидетельствующих о прямом участии носителей этих наград и почетных званий в акциях чудовищного насилия.

Но ведь те заслуженные люди стояли на страже законности и порядка в обществе строящегося социализма. А преступниками этих заслуженных людей считали только подлые «враги народа», обреченные на ликвидацию вследствие смены общественно-экономических формаций. Если идти на поводу недобитых «врагов народа», а также их немногочисленных детей (те, кто подлежали экзекуциям, ссылкам, каторжным работам, заключению в казематах и дальнейшему прозябанию в местах мало пригодных для жизни не имели возможности обзаводиться многочисленным потомством), то служба в «компетентных органах», партийных структурах, системе правосудия, в бессчетных концлагерях, тюрьмах, «шарашках» действительно превращалась в цепь человеконенавистнических деяний. Но подобная трактовка тех лет, уже ставших историей, есть грубый произвол изощренных умов, есть фальсификация истории.

Если взглянуть на те события с государственных позиций, то есть непредвзято, не затуманивая глаза личными обидами и пристрастными оценками, то станет ясно, что молодой Советский Союз, находясь во враждебном окружении, фактически вел непрерывную войну: сначала с белогвардейцами и странами Антанты, затем с фашистской Германией и ее сателлитами, затем последовала «холодная война» с империалистическим блоком, возглавляемым США. А любая война не обходится без жертв и разрушений. Да и теперь, уже в XXI веке бушует война — информационная.

Прасталы по-прежнему ведут войну и само слово «война» для них также священно, как Родина или мать. И эта война позволяет им «списывать» все гнусности и безобразия, которые чинили их «духовные отцы» — основатели государства-церкви. Да, кому-то война — мать родна и мать положено любить. Именно поэтому словосочетание «духовная брань» прасталы понимают столь буквально. Если обличители многочисленных врагов молодого советского государства широко использовали такие определения, как «бешенные псы», «буржуазное охвостье», «гниды» и «клопы», то нынешние баталисты предпочитают коверкать слова: «либерасты», «грантососы», «вырожденцы». Естественно, прасталы призывают «давить гадин», «морить тараканов», и стремятся всех «шельмователей» и «клеветников» недостроенного «светлого будущего» выводить на «чистую воду». Каждую свою вескую фразу они норовят приравнять к штыку или к плевку. Им «чертовски хочется работать», вот только не знают чем заняться конкретно: команды нет, той команды Хозяина, которая бы прозвучала как закон для подчиненного. Вместо любви к ближнему у них клокочет в груди ненависть к бессчетным врагам, число которых отнюдь не убыло по сравнению с 20–30 годами ушедшего века.

Прасталы воспитаны советской системой. Они просто не ведают, что творят и лишены богобоязни, но истово-неистово мечтают о таком правители, которого бы все боялись. Они не верят в предприимчивость, изобретательность, в творческие озарения и в духовидение отдельных людей, но верят в величие России, нависающей над миром грозовой тучей. Всячески избегая даже допущений о том, что являются наследниками тех, кто поклонялся человеконенавистнической государственной системе созданной жрецами псевдо-религии, прасталы неутомимо роют «окопы», оборудуют «блиндажи» и «командные пункты»: ведь идет очередная фаза «священной войны» и крайне необходимо изобличить всех предателей, перебежчиков, ренегатов, ревизионистов и уклонистов. Они именуют себя, то монархистами то чекистами, то путницами то распутницами, то могильщиками то возрожденцами. С крестом на груди и с красным дьяволом в голове они держат круговую оборону, «отстреливаются», как могут, а в периоды затишья заготавливают новые боеприпасы. Стоит посочувствовать их бесплодным усилиям: ведь столько людей им необходимо изобличить в качестве агентов западного влияния или хотя бы обвинить в апостасии.

Поведение прасталов плохо уживается с традиционными представлениями мирян о милосердии и сострадании к человеку как к носителю образа Божьего. Однако, напрасный труд — их вразумлять и просвещать, их следует просто перетерпеть, как когда-то русские люди перетерпели стригольников, скопцов, хлыстов и прочих «святых чертей».