15. Что-то не так?

Неделю спустя Спалатин вернулся в Виттенберг. Результаты его переговоров с Альбрехтом позволили совершить обратный путь с меньшей поспешностью.

Было установлено перемирие. Дознание на время подвесили, а Дисмаса, наоборот, отцепили с крючьев «малой марионетки». Он оставался «гостем» Альбрехта вплоть до полного урегулирования всех разногласий. По достигнутой договоренности, его передали на попечение лекарю Альбрехта. Спалатин предупредил, что в случае смерти Дисмаса, который каким-то чудом цеплялся за жизнь, уничижительный памфлет будет немедленно распространен. Однако же говорить об освобождении Дисмаса было преждевременно. Альбрехт пребывал не в самом умиротворенном расположении духа. Он по-прежнему считал аферу с плащаницей делом рук Фридриха. Спалатин уехал из Майнца, памятуя о клятве Альбрехта: ежели Фридрих даст ход своему памфлету, Дисмас попадет на крючья «большой марионетки», а сам Альбрехт распространит другой памфлет – со скандальными подробностями Фридриховой махинации с плащаницей и гневными обвинениями в воспрепятствовании самоотверженным стараниям Альбрехта предать Лютера суду.

Отношения между Саксонией и Бранденбургом стали такими напряженными, что публикация любого из памфлетов привела бы к войне. Ставки были высоки.

У Спалатина созрел план успокоения уязвленной гордости Альбрехта. Альбрехт великодушно «одолжит» плащаницу Фридриху, якобы для публичного показа в Виттенбергской галерее. Разумеется, никакого показа не будет, потому что внезапный пожар уничтожит плащаницу. Она сгорит дотла и навсегда исчезнет. В качестве компенсации Фридрих пожертвует пятьсот пятьдесят дукатов Майнцскому дому призрения.

Переговоры об освобождении Дисмаса подходили к концу, но Альбрехт неожиданно выдвинул еще одно условие. Он потребовал личной встречи с Фридрихом на нейтральной территории. Чего ради? На вопрос Спалатина Альбрехт ответил, что желает посмотреть Фридриху в глаза, дабы окончательно убедиться в его непричастности к затее с плащаницей. И Спалатин, и Фридрих сомневались в искренности подобного заявления, но Альбрехт оставался непоколебим: если встреча не состоится, Дисмаса не выпустят на свободу.

Встречу организовали в Вюрцбурге.

Скрыть перемещения двух имперских князей – примаса Германии и правителя Саксонии – представлялось делом затруднительным, а то и вовсе невозможным, учитывая размеры их свит. По официальной версии, вюрцбургская конференция созывалась для поиска решений по урегулированию ситуации с Лютером.

– Вы уверены, что это Дюрер? – спросил Фридрих.

– Почти не сомневаюсь. Я случайно встретил этих шельмецов в нюрнбергской таверне. Сидели пьяные, как новобранцы, и строили башенки из дукатов. – Он улыбнулся. – Истинное воплощение плутовства.

– И Дюрер подписался Кранахом? Но зачем?

– Одно слово – художник, – пожал плечами Спалатин.

– Как ему это удалось?

– Нет ничего проще. Молоко, сок лимона, луковица… Можно использовать и телесные выделения. Например, мочу или… – Он кашлянул и умолк.

– Да продолжайте же, Георг!

– Изверженное семя.

– Надеюсь, обошлось без этого, – поморщился Фридрих. – На плащанице?! Упаси господи!

– Ко мне сегодня заходил мастер Кранах. Голова до сих пор гудит от его причитаний, – с невольной улыбкой заметил Спалатин. – Он вне себя.

– Он что-то прознал?

– Нет. Альбрехт заказал ему роспись алтаря в Кобленцском соборе. Вчера Кранаха известили, что заказ отменяется. Без объяснения причин. Он собрался подавать иск о нарушении договорных обязательств. Я отсоветовал.

Фридрих захохотал, да так, что его грузное тело вздрагивало, будто дом в землетрясение.

Спалатин тоже рассмеялся.

– Да, все это уморительно. Вдобавок праведное возмущение позволяет исключить его из числа подозреваемых. Если бы он был замешан в афере, то не фыркал бы, словно бешеный бык, и не грозил бы судом.

Фридрих отер слезы со щек.

– Надо бы побеседовать с мастером Дюрером.

– Да, хорошо бы.

Немного поразмыслив, Фридрих сказал:

– Нюрнберг – свободный имперский город и находится за пределами нашей юрисдикции. – Он посмотрел на Спалатина. – Значит, настоять на приезде Дюрера в Виттенберг мы не сможем.

– Верно, – улыбнулся Спалатин. – Однако же отклонить ваше приглашение будет невежливо.

– Будь я на его месте, то никуда бы не поехал.

– С вашего позволения, я все устрою в лучшем виде, – ответил Спалатин.

Дюрер добавлял последние штрихи к портрету Якоба Фуггера. В мастерскую вошла Агнесса и объявила, что прибыли трое господ. Они представились императорскими посланниками.

Дюрер терпеть не мог, когда его отрывали от работы, однако для императорских посланников следовало сделать исключение еще и потому, что император Максимилиан задолжал за два семейных портрета. Возможно, эти господа привезли требуемую сумму.

– Пошевеливайся, женушка, – велел он, вытирая руки проскипидаренной ветошью. – Проводи их сюда. И подай что-нибудь. Пива. Того, что получше.

– Видала я императорских посланников и почище, – ворчливо заметила фрау Дюрер и удалилась.

Дверь распахнулась. В мастерскую вошли три господина. Дюрер окинул их взглядом и мысленно согласился с Агнессой. Вид у троицы был совершенно непрезентабельный: ни плюмажей, ни шелков, ни медальонов. Вдобавок все трое были небриты и давно не мылись.

У Дюрера имелся богатый опыт общения со знатью и со слугами вельмож. Эти типы больше походили на тех, кто ошивается на пристани и у городских ворот. По ночам.

Один заговорил вежливо и почтительно. Его черты были смутно знакомыми, хотя Дюрер и не мог припомнить откуда. У портретистов хорошая память на лица. Где он его видел?

– Его императорское высочество император приказали нам доставить вас к нему. Без промедления.

«Неужели меня приглашают к смертному одру императора?» – с надеждой подумал Дюрер и осторожно осведомился:

– А как его императорское высочество себя чувствуют?

– Его высочество хворают. И поэтому желают вашего присутствия. Время не ждет.

– Я опечален этим известием, – сказал Дюрер.

Нет, что-то было не так.

– А позвольте узнать, есть ли у вас письменное предписание его высочества?

– Нет.

«Да уж, эти не церемонятся», – подумал Дюрер и расправил плечи, собираясь с духом.

– При всем моем уважении к их императорскому высочеству вы не можете не согласиться, что это в немалой степени странно. Меня неоднократно приглашали ко двору, и всякий раз имелся какой-то документ.

Предводитель тройки – где же Дюрер его видел? – пожал плечами:

– Что ж, ваша честь, наверняка именно так оно и бывает. И тем не менее нас к вам отправили и наказали поспешать. Так что собирайте-ка вещички – и в дорогу. Договорились?

В мастерскую вошла фрау Дюрер с подносом, уставленным пивными кружками и плошками с прогорклыми сластями.

– В чем дело? – Она водрузила поднос на стол и с явным неодобрением уставилась на непрошеных гостей. – Вы привезли должок?

– Спасибо, Агнесса, – оборвал ее Дюрер. – Ступай.

– Я просто говорю, что…

– Я отправляюсь с этими господами ко двору. Меня призывают. Император.

– Да неужели?! Неужто император хочет с тобой лично расплатиться?

– Агнесса!

– Вольно же тебе таскаться ко двору! А я, значит, должна сидеть дома и разбираться с кредиторами? Полагаю, излишним будет спрашивать, не призывают ли и меня ко двору.

– К сожалению, фрау Дюрер, призывают только мастера Дюрера. Срочно.

– Ага, – фыркнула Агнесса, – срочно. У императоров, кардиналов, курфюрстов всяких вечно все срочно. А как доходит до расчета, то уже не срочно, а в надлежащий срок. А я вам скажу, что коли они нам так срочно, то и мы им – тем же сроком.

– Агнесса!!!

– Да ну тебя! Не обращайте на меня внимания. Я тут прислуга. Кухарка. А остальные разъезжают по императорским дворам. Собрать твои вещички? Соизволит ли ваша честь поехать в дублете на соболином меху или сгодится атласный? Только не спрашивайте меня, что нынче носят при дворе, меня туда давно не приглашают…

Продолжая ворчать, Агнесса удалилась.

– Боевая у вас женушка. Однако нам пора, ваша милость.

Дюрер наконец-то вспомнил, где он встречал этого типа. В Виттенберге. Точно. Это же один из людей Спалатина!

– Вас, случайно, не Теобальд зовут? – спросил Дюрер.

– Теобальд? Неплохое имечко. Я и сам бы рад им зваться. Вот только, ваша честь, некогда чесать языками. Собирать ничего не надо. Все необходимое вам обеспечат на месте. То есть при дворе.

– Нет, погодите. Погодите минуточку. Вас зовут Теобальд, или я не Дюрер. И служите вы не императору Максимилиану. Вы служите Георгу Спалатину, который состоит при курфюрсте Фридрихе. Что все это значит? Что происходит?

– Не время болтать. Идемте. Сейчас же.

К лицу Дюрера прилила кровь.

– Я не двинусь с места, пока вы не объясните мне смысл этого… этого бесчинства!

Теобальд отвечал спокойно, но твердо:

– Ваша честь, есть два варианта. Первый – простой. А второй – не такой простой. Простой вариант проще для всех: для вас, для нас и для вашей милой фрау. Ее лучше не беспокоить. Это нам всем понятно. При всем уважении, она не подарок. Мне очень не хочется портить ей настроение.

– Ничего не понимаю, – с заминкой проговорил Дюрер. – Если мастер Спалатин хочет меня видеть, к чему весь этот театр? Мы с ним в прекрасных отношениях. Я требую объяснений.

Агнесса принесла в мастерскую сумку с мужниными вещами.

Дюрер открыл было рот, чтобы крикнуть: «Караул!» – но внезапно почувствовал укол кинжалом в поясницу.

– Позвольте мне, фрау Дюрер, – учтиво обратился к ней Теобальд, забирая сумку. – Весьма рад свести с вами знакомство. Мы позаботимся о вашем муженьке. И мигом доставим его обратно.

– Как по мне, можете особо не торопиться, – сказала Агнесса, поворачиваясь к дверям. – А коли захотят, чтобы он писал новый портрет, то вы меня очень обяжете, если проследите, чтобы за работу заплатили вперед. Наличными. И за прошлые две картины должок вернули.

– Не сомневайтесь, – галантно отвечал Теобальд. – Я самолично позабочусь, чтобы вот все это самое.

Трехдневное путешествие до Виттенберга прошло без разговоров.

В замке Дюрера немедленно проводили в гостиную. Там уже ждали Фридрих и его секретарь Спалатин. Их лица не выражали ни радушия, ни тепла.

– Мастер Дюрер, – произнес Фридрих гробовым голосом, – как любезно с вашей стороны.

– Мой господин, при всем уважении я должен заявить самый категорический протест. Почему меня увезли силой? Если вы желали меня видеть, я бы с радостью…

Фридрих требовательно воздел ладонь:

– Мастер Дюрер, известна ли вам участь моего племянника Дисмаса?

Дюрер недоуменно уставился на Фридриха:

– Он уехал домой. В этот свой Мюррим, или как его там… В общем, в кантоны… А что случилось? Что-то… не так?

Фридрих вперил в Дюрера мрачный взгляд:

– Это хорошо, что вам ничего не известно, мастер Дюрер. Если бы я понял, что вам все известно, то огорчился бы. Очень и очень огорчился.

Дюрер посмотрел на Спалатина:

– А что произошло? Дисмас заболел?

– Он почти неделю провисел на крючьях в подземельях Майнца, – ответил Спалатин. – Предлагаю вам самостоятельно сделать выводы о состоянии его здоровья.

Дюреру сдавило грудь.

Фридрих повысил голос:

– Не сомневайтесь, мастер Дюрер, если меня не удовлетворят ваши ответы, вам придется познакомиться с моими подземельями.

Дюрер побледнел.

По окончании допроса Фридрих, опираясь на трости, поднялся из кресла:

– Завтра мы отправляемся в Вюрцбург. Вы останетесь здесь, мастер Дюрер. Не мое дело наставлять других, о чем им следует молиться, но вам я советую молиться об успехе моей поездки. Если я вернусь без племянника, вам придется молиться гораздо усерднее, но уже за самого себя. Доброй ночи.