Глава седьмая

Аллея блогеров

Аня порылась в блокноте.

– Говорят, у вас будут океанариум строить.

– Да ты что?

– Мы разве на ты?

– Прошу прощения, дал волю чувствам под впечатлением от известия про океанариум.

– Вы рады? – спросила Аня тоном заправского интервьюера.

– Он кипятком ссыт от счастья, – заржал шофер, а Аня побагровела, но промолчала. Шофера она побаивалась.

– Ты сам-то не из Купчино? – спросил я шофера.

– Нет, я с Веселого Поселка.

– Один черт.

Мы обменялись крепким мужским рукопожатием.

– И все-таки, что вы думаете по поводу океанариума? – не унималась Аня.

– Ничего, – честно сказал я.

– Между прочим, – Аня уткнулась в блокнот, – это будет крупнейший научно-познавательный центр России в области океанологии и морской биологии.

– Тогда я, конечно, рад.

– По словам авторов проекта, ежегодная посещаемость составит один миллион гостей.

Жора залез в мобильный интернет.

– Музей Прадо в Мадриде посещают два миллиона, а ваш океанариум – всего-то в два раза меньше. А Мадрид, надо сказать, гораздо больше, чем Купчино. – Жора снова порылся в мобильном интернете. – В восемь раз. Из чего можно сделать вывод, что Купчино в четыре раза круче Мадрида.

– Это и без тебя понятно, – слегка обиделся я. – Думаю, надо скармливать акулам в океанариуме раненных в Колизее гладиаторов. Тогда мы Прадо быстро за пояс заткнем.

– Не смешно, – сказала Аня.

– Колизей еще не построен, – сказал Жора.

– Пока Колизей не построен, гладиаторы будут строить океанариум, – предположил оператор.

– А что будут делать гладиаторы, когда построят океанариум? – заинтересовалась Аня.

– Тогда гладиаторы будут сражаться в океанариуме. Не с дикими зверями, а с дикими рыбами. Это гораздо круче.

– Ладно, океанариум существует только в проектах, а нам бы надо чего-нибудь отснять, – обратился Жора к оператору.

– Не вопрос. Говорите, чего именно.

Оператор все больше нравился мне своей невозмутимостью. Я бы даже сказал, деловитостью.

– Аллею блогеров, – сказал я. – Надо отснять Аллею блогеров. Только не знаю, где она находится.

– Вы вообще хоть что-нибудь здесь знаете? – нахально спросила Аня.

– Могу показать места, где продают бухачку после одиннадцати.

Аня замялась:

– До одиннадцати еще далеко.

– Значит, места все-таки интересуют?

Аня покраснела и насупилась:

– Отстаньте от меня.

– Ее ты интересуешь, – беззастенчиво сказал шофер.

Тут уж я немного покраснел. Аня промолчала. Выходит, интересую. А чего, она хорошенькая.

Поехали искать Аллею блогеров.

– Вы же блогер, – возобновила тему Аня. – Вы должны знать, где эта аллея.

В принципе, должен. Меня приглашали на открытие. Оказали большую честь – право посадить дерево с моей именной табличкой.

Я не пошел. Деревья они сажали в ноябре. Я не большой знаток садоводства, но все равно понимаю – посаженные в ноябре деревья зиму не переживут. Сдохнут в младенчестве. И табличка отвалится.

Аня в очередной раз раскрыла блокнот. Мы узнали, что Аллея блогеров расположена на улице Турку. Между Бухарестской и Будапештской. Там должны расти деревья и стоять скамейки с бесплатным вай-фаем в виде букв WWW.

– Вай-фай не может быть в виде букв, – заметил Жора.

– Так написано в пресс-релизе.

– Будем считать, что в виде букв стоят скамейки.

Бороздим улицу Турку между Бухарестской и Будапештской. Один раз проехали. Два. Три. Ни деревьев, ни табличек, ни скамеек в виде букв. Только стройка.

Шофер подозвал гастарбайтера.

– Не знаешь, где тут Аллея блогеров?

Гастарбайтер испугался и убежал.

Подозвали старушку. Старушка не то чтобы убежала, но быстро уковыляла и скрылась в ближайшем подъезде.

Жора позвонил пресс-секретарю администрации.

– Я слышал, что Аллея блогеров находится в ста метрах от гольф-клуба, – сообщил пресс-секретарь администрации.

– У вас есть гольф-клуб? – спросил Жора, но не пресс-секретаря, который отключился, а меня.

– Впервые слышу.

– Он вообще ничего не знает, – сказала Аня.

Я пнул ее ногой. Она положила руку мне на колено.

Стали искать гольф-клуб.

– Ты случайно в гольф не играешь? – спросил шофер очередного гастарбайтера. Гастарбайтер стоял и моргал.

– Он явно предпочитает крикет.

Гольф-клуба мы тоже не нашли. Зато нашли новопостроенный кабак.

– Наверное, аллею снесли к чертовой матери, а на ее месте построили более близкое народу заведение, – предположил оператор и зачем-то, настроив камеру, принялся снимать кабак. Видимо, от безысходности.

Жора снова позвонил пресс-секретарю.

– Не знаю я, где эта аллея, – чуть не плакал пресс-секретарь.

– А кто знает?

– Глава администрации.

– Так спроси у главы администрации.

– Не могу, – сказал пресс-секретарь. – Он сейчас на заседании правительства города. Когда вернется, спрошу.

– А когда он вернется?

– Когда закончится заседание правительства.

– А когда оно закончится?

– Когда оно закончится, он вернется.

Разговор зашел в тупик.

– Мы обязаны найти эту чертову аллею, – заявил Жора.

Разного рода словоблуды приписывают нам, русским, разного рода национальные особенности. По большей части – глупые и неверные. Я-то знаю, какая у нас главная национальная черта. Это упорство.

Обычно говорят: упорство, достойное лучшего применения. А я так скажу: не бывает лучшего. И то, что есть, – прекрасно.

Я осознал этот факт, когда на наш город обрушился ураган со странным названием «Святой Иуда». Помните? Должны помнить.

Дует сильнейший ветер. Тот самый Святой Иуда. И дождик слегка капает. Идет дамочка. Пытается открыть зонт. Открывает. Ветер выворачивает спицы, дамочка держится за зонт двумя руками. Из последних, как говорится, сил. Но не выдерживает. Стихия берет верх.

Зонт вырывается из рук и улетает. Дамочка бежит за ним. Долго бежит. Наконец, догоняет.

Казалось бы – закрой зонт. Не помогает он при таком ветре. Но нет. Дамочка вцепляется в зонт и держит. Дрожит от напряжения, но держит. Зонт надувается парусом, и дамочку, как каравеллу, сносит и несет на раздутых парусах, пока она не падает.

Героиня. В лужу грохнулась, но зонт не выпустила и не закрыла.

Что было с дамочкой дальше, я не видел. Потому что в этот момент ветер сдул с моей головы кепку, и я бросился ее догонять. Мне уже дважды перед этим сдувало кепку, но я ведь тоже упрямый. Я ее дважды, мокрую и грязную, нахлобучивал обратно. Я тоже не готов сдаться на милость природы.

«Святой Иуда» принес в мой двор потоп. Кругом лужи, больше похожие на озера, и непролазная грязь. Я в резиновых сапогах с трудом нахожу, где бы погулять с собакой.

И повсюду, куда я забредаю, ходят люди. Они не ходят по асфальтированной дорожке. Они, проваливаясь в грязь и утопая в лужах, упорно прут напрямик, чтобы срезать 10–15 метров.

Старуха ведет через трясину внучку.

– Осторожно, не запачкайся, – кричит старуха, забрызганная грязью по пояс.

– Постараюсь, – отвечает внучка, стоя по грудь в воде.

И можно свернуть, обогнуть, но мы выбираем трудный путь.

Каждую зиму мы включаем обогреватели. И знаем, что электричество не выдержит. И все равно упрямо включаем по обогревателю в каждой комнате. Свет гаснет. И мы сидим без обогревателей и без света. И пытаемся вскипятить чайник на свечке, потому что плиты в нашем доме электрические.

И я тоже всегда включал обогреватели, пока собака не перегрызла в них провода. В первом перегрызла – я ее сильно побил. Она поскулила и перегрызла во втором. А потом – в стиральной машине. Потому что это наша собака. Российская. Исконная и посконная.

И так во всем. Один мой приятель решил доказать, что умеет зубами пиво открывать. Ему говорят:

– Не надо. У нас открывашка есть.

– Зубами, – говорит, – сподручнее.

Один зуб поломал, со второго эмаль содрал, всех пивом обрызгал, но открыл.

А еще были у меня приятели в археологической экспедиции. Они уверяли, что комаров в палатке нужно убивать вилкой. Так, мол, удобнее всего.

И, действительно, перебили всех комаров этой самой вилкой. Продырявив всю палатку.

Когда дожди начались, у них в палатке воды по щиколотку было. Они ее специальной археологической лопаткой вычерпывали. А носки кидали прямо в костер, уверяя, что так они лучше сушатся.

Мы любые преграды преодолеем, а особенно если этих преград и вовсе не существует. Потому что нет на земле такой силы, чтобы русского человека одолеть.

И мы обязательно эту Аллею блогеров найдем. Но позже. А пока я предложил зайти в обнаруженный нами кабак. Какая-никакая, а достопримечательность.

– Идите, я чуть попозже подойду, – сказал шофер.

Мы пошли. У входа стояла группа гастарбайтеров. Они оглядели нас семью парами недобрых глаз.

– Все-таки зря им разрешают по улицам ходить, – сказала Аня, усевшись за столик.

– То есть как? – удивился Жора.

– Я не против того, чтобы они ходили по улицам, но не сами по себе. Пусть ходят в сопровождении. Пусть их, например, казаки патрулируют.

– Казаки не лучше, чем они, – сказал я.

– Нет, казаки лучше, – заспорила Аня. – У меня родственники живут в Калачена-Дону. Там казаки искоренили наркоманию.

– Перебили всех наркоманов?

– Нет, перебили всех наркоторговцев.

– Правильно, – согласился оператор.

Однако Жора – вопреки очевидности – продолжал отстаивать либеральные ценности.

Я вспомнил свое первое и единственное общение с казаками.

Рассказ о том, что не только шашка казаку во степи подруга

На дворе стояли девяностые годы. Их вторая половина. Я состоял тогда в молодежном союзе партии «Яблоко». И мы поехали на слет молодых активистов Ленобласти. В какой-то пансионат. Или в пионерлагерь. Короче говоря, на природу.

Приехали. Заселились. Перекурили. Поучаствовали в спортивных состязаниях, проиграв сначала в футбол, а потом в волейбол.

– К завтрашнему семинару нам нужно нарисовать графики и диаграммы, – сказал активист Коля, самый молодой из нас и самый активный.

– Рисуй, – сказали Коле. – А мы пока пойдем водки выпьем. Чтобы графики лучше рисовались.

Купили в столовой водки. Наверное, все-таки пансионат был. Вряд ли в пионерлагерной столовке продают водку.

Пошли на озеро. Наломали веток, развели костерок. Природа показалась нам чудной, а вот водка – паленой.

– Ерунда, – сказал активист Алексей, работавший в городском комитете по транспорту. – Отличная водка. У меня приятель в ванной водку делает, так эта не хуже, чем из ванной.

Активиста Алексея мы уважали как человека практического. Он жене за счет комитета по транспорту зубы вставил. И уверял, что зубы числятся на балансе комитета.

Потом его, кстати, уволили. По идее, зубы жена должна была вынуть и вернуть в комитет, по месту их, так сказать, профильной принадлежности. Жену я встречал – вроде с зубами. Наверное, успела приватизировать.

Несмотря на общее уважение к активисту Алексею, по поводу водки мы остались при своем мнении. Паленая. Но не выкидывать же.

Выпили. Пили быстро, большими глотками, давясь и отплевываясь. Быстрее выпьешь – быстрее помрешь, если что.

Мы не умерли. Остались живы. Но водка все-таки была какой-то странной. Вселилась в нас от этой водки безудержная эйфория. Причем агрессивная.

Сначала активист Максим посадил активиста Игоря задницей в костер. Потом мы вернулись в лагерь и пошли ужинать. Сидим, едим. А активист Игорь ест, но не сидит. У него задница в костре обгорела, и по этой причине сидеть он не может, а настроение имеет крайне скверное.

И тут заходят в столовую активисты партии «Демократический выбор России». Милые интеллигентные стариканы.

– Чем нас угощают? – спрашивает интеллигентный старичок в очках.

– Здороваться нужно, – сердито говорит активист Игорь, засунувши руку в штаны и потирая больную задницу.

– Извините, – говорит старикан. – Здравствуйте. Приятного аппетита.

– Пошел на хуй, – говорит активист Игорь, достав руку из штанов.

Все мы, конечно, испытываем некоторую неловкость. За исключением активиста Игоря, который ничего не испытывает и только рассматривает вынутую из штанов руку.

– Мы вроде бы вам не хамили, – говорят старички, и поспорить с ними трудно.

Как известно, лучшая защита – это нападение.

– Вы, – говорим, – со своим Гайдаром всю страну обворовали.

Переводим, так сказать, конфликт из бытовой плоскости в принципиальную. Практичный активист Алексей добавил, что лично его они тоже обворовали, и потребовал компенсации. Демократы переглянулись и протянули Алексею десять долларов. Алексей обиделся, но деньги взял.

Затем мы спустили с лестницы патриота, который привязался к нам с вопросом, почему Явлинский поддержал Указ 1400.

И, наконец, мы пришли на поляну, которую облюбовали казаки, тоже оказавшиеся областными активистами. Старые казаки были бородаты и пьяны. Молодые – низкорослы и кривоноги, их шашки волочились по земле. Они пели песни.

Казачьи песни жутко занудные. Это у Розенбаума казачьи песни веселые, а у настоящих казаков, то есть у тех, которые при шашках и бороде, – занудные.

– Чего вы фигню поете? – спрашиваю я. – Сбацайте чего-нибудь веселенькое.

– Уйдите, – говорят казаки, – отседова, Христа ради.

Слово за слово – сцепились. Казаков – человек тридцать, а нас пятеро. Еле ноги унесли.

На следующий день эйфория прошла. И агрессия вместе с ней. Появилась вялость и сухость во рту. Мы с Артуром пошли за минералкой. Купили по бутылке – выпили в один заход. Купили по второй.

Идем, воздухом дышим, а на полянке сидят две фемины. На вид – кондиционные и доступные. Завязалась беседа. О погоде, о природе, о пище, которую подают в столовой. В общем, вполне светский и благопристойный разговор.

А фемины допивают свой грейпфрутовый ликер и заявляют:

– Проводите нас до коттеджа.

– С удовольствием, – говорит Артур.

– Вы без провожатых боитесь ходить? – шучу я.

– Боимся, – серьезно говорит одна из фемин и даже глаза пучит, чтобы показать, как сильно боится.

– Вы не слышали про «яблочников»? – спрашивает вторая.

– Нет, не слышали, – говорим мы, переглянувшись.

– Говорят, у нас в лагере завелись какие-то «яблочники», – объясняет вторая фемина.

И прямо так про нас и говорит – завелись. Будто мы тараканы или крысы какие.

– И что? – спрашиваем мы.

– А то, – говорит вторая фемина укоризненно, словно разъясняя элементарные вещи неразумным детям. – А то, что эти «яблочники», говорят, полные отморозки.

– Вряд ли, – говорит Артур. – «Яблочники» не могут быть отморозками. «Яблоко» – партия интеллигенции.

Это он листовку цитирует, которую мы же с ним и сочинили.

– Какая там интеллигенция! – возмущается первая фемина. – Они вчера выбороссов избили, с казаками подрались и чуть ли не изнасиловали кого-то.

– Действительно, отморозки, – согласился Артур.

– Вы с ними поосторожнее.

– Мы, – говорю, – люди мирные, но от этих отморозков будем держаться подальше.

– Правильно, – говорит вторая фемина. – С ними и без вас разберутся. Мы слышали, казаки их вечером пороть будут.

– Как пороть? – поперхнулся я.

– Обыкновенно. Нагайками.

– Вы точно знаете?

– Стопудово, – гордо заявляет фемина. – Мы с ними утром болтали, а вечером у нас с ними свидание.

– Мы, – говорю, – пожалуй, пойдем.

Мы сели на крыльцо и пригорюнились. И солнце светило уже не так ярко, и лес казался не волшебным, а зловещим, и ближайшее будущее рисовалось в самых мрачных тонах.

Я чувствовал, как по моей спине гуляет нагайка. Больно и унизительно.

За обедом собрали совещание. Я предложил выдать казакам активиста Игоря. У него все равно ожог на заднице, так что нагайка не сильно ухудшит ситуацию. Все, кроме Игоря, в принципе со мной согласились, но рассудили, что так будет не по-товарищески. Кто-то предложил извиниться перед казаками. Предложение с негодованием отвергли как недостойное и политически неверное.

Решили ничего не предпринимать, а пока выпить пива.

Вечером мы с Артуром встретили фемин. Днем они гуляли в джинсах, а теперь – в юбочках. Футболки красиво обтягивали грудь, указывая на отсутствие лифчика.

Всем своим видом они демонстрировали раздражение и досаду. Первая фемина даже глаза выпучила, чтобы подчеркнуть, как она раздосадована. Вторая фемина глаза не пучила, но попросила у нас пива. Мы, конечно, поделились.

– Как прошло свидание? – вежливо осведомился Артур.

– Не спрашивайте, – ответила фемина с пивом.

Стараясь выглядеть непринужденным, я поинтересовался, когда казаки собираются пороть «яблочников».

– Они не собираются их пороть, – с досадой произнесла фемина.

Я облегченно вздохнул. Хорошо все-таки на природе. И солнышко, и озерцо, и лесок.

Фемина допила пива и рассказала:

– Они собрали казачий круг. Молодняк выступал за решительные действия, но старики, почесав бороды, решили, что с отморозками лучше не связываться. Можно потерпеть поражение и нанести непоправимый урон репутации славного российского казачества.

– Разумно, – сказал я.

– Казаки – жалкие трусы, – не согласилась фемина.

– А свидание-то как прошло? – повторил Артур свой вопрос.

– Какое может быть свидание?! – возмутилась фемина. – Мы не встречаемся с трусами.

– Значит, вы свободны?

– Нет. Мы пойдем искать этих отмороженных «яблочников». Здесь, видимо, только они – настоящие мужики.

Артур расцвел в улыбке:

– Зачем же их искать? Они перед вами.

Фемины посмотрели на нас презрительно:

– Хорош прикалываться.

– Честное слово. «Яблочники» – это мы.

– Ладно врать. Вы, как днем про «яблочников» услышали, сразу убежали.

– Мы не поэтому убежали, – сказал я.

– А почему?

– Потому что мы…

Что я мог сказать? Что мы убежали, потому что испугались казаков, оказавшихся жалкими трусами?

– Мы «яблочники», – доказывал Артур. – Могу членский билет показать.

– Маме покажешь свой членский, – сказала первая фемина, и обе ушли, всем своим видом демонстрируя обиду и негодование.

Я посмотрел на Артура:

– Ну что, отморозок, обломился?

– Это из-за тебя, – рассердился Артур. – Ты похож на обсоса, а я выгляжу весьма брутально. Меня вполне можно принять за отморозка.

– Иди, – говорю, – с казаками повоюй, если с бабами не получилось.

Воевать с казаками мы не пошли. Мы пошли за пивом.

– Пиво я вам больше не продам, – сказал продавец. – Напьетесь и будете безобразить, как давеча.

– Вы хотите сказать, что мы отморозки?

– Я не говорю, что вы отморозки, – вежливо заметил продавец, – но вчера, говорят, вы вели себя как отморозки.

– Именно мы?

– Именно вы.

– Послушайте, любезный. Если вы встретите двух девушек в коротких юбках, передайте им, пожалуйста, что именно мы являемся отморозками, а найти нас они могут в коттедже номер четыре.

– Непременно передам.

Фемины к нам не пришли. Наверное, с продавцом не встретились. Или он, зараза, не передал.

* * *

Аня всхлипнула. Она почти плакала.

– Ты переживаешь, что мы остались без пива и без женщин? – спросил я.

– Я переживаю, что девушки не встретили свою любовь.

– Ты уверена, что они искали именно любовь?

– Мы всегда ищем любовь, – сказала Аня и под столом сжала своими ножками мою ногу.

Я предложил выпить.

– Мы на работе, – хором ответили телевизионщики. Причем голос Жоры звучал твердо, голос оператора выражал досаду, а Анин голосок – сомнение. Не знаю, мол. Может, и на работе, но почему бы не выпить в хорошей компании?

А я готов был выпить в любой компании. Я, признаться, изрядно мучился после вчерашнего, и подлечиться бы не мешало. Надо поднажать.

– Я же не предлагаю много, я предлагаю по чуть-чуть.

– Знаю я, как это по чуть-чуть, – замялся Жора. – По пол-литра в рыло?

– Ой! – ужаснулась Аня.

– Для начала по соточке.

Жора отрицательно покачал головой.

– Вы обязаны выпить. Вы не просто на работе, вы снимаете репортаж про Купчино. Побывать в Купчино и не выпить – это абсурд. Это как побывать в Венеции и не прокатиться на гондоле. Как побывать в Копенгагене и не посмотреть на Русалочку. Как побывать в Амстердаме…

– Хватит, – прервал Жора. – Лучше уж выпьем, чем как в Амстердаме.

– Разве что пивасика, – сказал оператор.

– Что ты такое говоришь? – возмутился я. – Куда ты будешь отливать после своего пивасика? В бесплатный вай-фай? Не думаю, что на Аллее блогеров есть туалеты.

– Не думаю, что Аллея блогеров вообще существует, – возразил оператор.

– Я бы выпила бокал вина, – сказала Аня.

– Боюсь, здесь нет портвейна.

– Я имела в виду сухое вино.

– Сухое вино будешь пить, когда поедешь снимать репортаж про Испанию.

Аня не обиделась, а лишь покраснела. И даже не сказала, что мы на вы. Дело налаживается. Чуток подпоить, и после съемок – ко мне на хауз.

– По идее, – сказал я, – мы должны пить водку. Но водка – напиток сумрачный, повышающий агрессию и понижающий креатив. Поэтому вдарим по коньячку.

Я заказал пол-литра.

– Зачем пол-литра? – спросил Жора.

– Слушай, – говорю.

Мини-рассказ о едином и неделимом Пушкине

Заходим мы как-то в кафе в Пушкинских Горах. Вся водка – одного сорта. «Пушкин» называется.

– Дайте, – говорю, – два Пушкина по сто.

Дама за стойкой вскидывает голову и с гордостью заявляет:

– Пушкин в разлив не продается.

Потом меняет гнев на милость и поясняет:

– Если вам пол-литрового Пушкина много, возьмите «малька».

Взяли пол-литрового, чтобы не оскорблять солнце русской поэзии.