Книга: Интербригада
На главную: Предисловие
Дальше: II

Глеб Валерьевич Сташков

Интербригада

Роман

Предуведомление

Весь этот роман – вымысел. Любые совпадения случайны. Националистические речи произносят, пишут и думают только осуждаемые автором отрицательные персонажи, к каковым относятся все герои романа без исключения.

Автор имеет отношение к главному герою лишь в том смысле, в каком Флобер говорил: «Мадам Бовари – это я».

Впрочем, автор честно признается, что не читал Флобера.

Эта книга не обвинение и не исповедь.

И даже не попытка рассказать о поколении, которое погубили кризисы и дефолты, о тех, кто стал их жертвой, даже если спасся от голода и нищеты.

Типа из Ремарка




Он умер сегодня.

Или, может, вчера – не знаю.

Типа из Камю


* * *

– Кажись, кокнулся хачикян, – сказала Настя.

Ее реплика возмутила меня отсутствием гуманизма и политкорректности. Я промолчал, но взглянул на подругу по-новому.

– Ладно, – сказала Настя, – жизнь продолжается.

– У кого как. В принципе, говорю, нет человека, который был бы как остров.

Настя поморщилась:

– Что за фигня?

– Смерть, говорю, каждого человека умаляет и меня.

– Чего делать будем?

– А хрена тут сделаешь?

Мы закурили и вышли под дождь.

Часть первая

I

Если вам не нужны деньги, значит, у вас нет желаний. Видимо, вы при жизни попали в нирвану. Погребальная традиция делает переход в иной мир экономически нерентабельным. Об этом знает любой похоронный агент, который в скорбную минуту раскроет перед вами рекламный проспект с гробиками и катафалками.

Выгоднее поддерживать жизненные силы. Я поддерживаю. К тому же меня не возьмут ни в нирвану, ни в рай. Я журналист, а с моей профессией туда не берут. А я люблю свою профессию. Потому что другой у меня нет.

Но мне нужны деньги.

Полюби – и будешь любимым. Я никогда не любил деньги. Они мне, в сущности, безразличны. Смешно рассчитывать на взаимность.

В принципе, деньги мне не нужны. На еду и выпивку хватает. В Африке живут люди, которым не хватает на еду. В моем дворе живут люди, которым не хватает на выпивку. В Йошкар-Оле я видел людей, которым не хватает ни на еду, ни на выпивку. А мне хватает. Грех жаловаться.

Давно доказано, что деньги лишь форма соперничества самцов за самок и территорию, вроде величины рогов у оленей или длины полового члена у обитателей городских окраин.

Деньги не влияют на качество жизни и удовлетворение потребностей. Самостоятельного значения они давно не имеют и утратили все другие функции, кроме измерительного прибора для определения координат человека на социальной лестнице.

Зарабатывай все кругом по двадцать долларов – имей свою сотню и чувствуй себя королем. Я зарабатываю больше сотни. К сожалению, «все кругом» еще больше. Хорошо хоть, что я живу не в Москве, а в городе трех революций и двух президентов, где представление о приличных заработках гораздо скромнее.

Раньше я увлекался политическим блуднем. Воевал с властью разных уровней и достоинств. Продвигал отдельных представителей политической фауны в депутаты. К счастью, безуспешно. А потом думаю: всё, хватит. Прощай, оружие! Я заключаю сепаратный мир.

Стал жить, как живется. Мира не перевернул и в тот, что есть, не вписался. Сначала хотел перевернуть, потом – вписаться. Потом – снова перевернуть. Поздно. Глупо впрягаться в одну упряжку с теми, кто родился, когда ты впервые познал женщину. Отойди, скажут, дядя, не мешай. И говори нормально:

– Трахнул.

Я, собственно, так и говорю, но сейчас мне нужны деньги.

Месяц назад я встретил Настю. До этого я полгода жил с Леной. Потом она ушла к кому-то из моих друзей. Не помню, к кому именно.

А я встретил Настю.

Стою на пешеходном переходе и думаю, что ни одна автосволочь меня не пропустит. Подходит она. С бутылкой «Холстен» и дамской сумочкой. Ставит пиво на землю. Говорит: «Ублюдок», – и бьет меня по лицу. Сумочкой.

Больно. Любой, кто носит очки, знает, что больно. К тому же тех, кто носит очки, обычно бьют по лицу без малейшего повода.

Я удивился, а она засмеялась.

– Извините, по-моему, я ошиблась.

– Что вы, – говорю, – я, пожалуй, и вправду ублюдок.

– Вполне возможно, но тот ублюдок вроде был без очков. Кстати, тебе без очков лучше. Дай зажигалку.

Она взяла зажигалку, открыла пиво и сунула зажигалку в карман. Я лишился зажигалки и душевного равновесия. Хуже того – я приобрел желания.

Настя требовала денег. Машина тоже требует денег. Но машина об этом не говорит. Ты сам догадываешься, или тебе подсказывают в автосервисе. Настя требовала денег либо молча, как машина, либо громко, как женщина. Я предпочитал, когда громко, потому что молчаливое требование денег худшая из пыток, придуманных человечеством в процессе эволюции.

Она ласково называла меня обсосом. Меня никогда до этого не называли обсосом. Потому что в любой компании всегда находился более достойный кандидат.

Мне с ней тяжело. Она либо трындит без умолку, либо сутками молчит. Я думал, она обижается, и, в свою очередь, обижался, потому что обижаться ей было не на что. Потом вспомнил, что сам часто и подолгу молчу. И обижаюсь, когда на меня за это обижаются. Зачем говорить? Люди всегда раскрывают рот именно в тот момент, когда им нечего сказать.

Мы с ней похожи. Дурной знак. Нельзя любить девушку, похожую на тебя. В себе подобных влюбляются только самодовольные эстеты и педики.

Настя могла бы зарабатывать кучу денег. Грести лопатой, если бы этот инструмент хоть раз побывал в ее ухоженных ручках. Каждый день ей предлагали постоянные, временные и разовые работы. Она отмахивалась с безмятежностью стрекозы и упорством муравья.

– Ты знаешь профессора Плыща? – как-то спросила она.

– Нет.

– Тогда слушай. Профессор Плыщ работал на историческом факультете. Преподавал источниковедение, а по вторникам – вспомогательные исторические дисциплины. Принимал экзамены строго, но справедливо. О принципиальности Плыща ходили легенды. Он никогда не брал денег и даже оплату мобильного телефона принимал неохотно.

В день 68-летия Плыща Наташе попался вопрос «Сфрагистика».

– Кто такая Наташа?

– Неважно. Слушай дальше. Ей попался вопрос «Сфрагистика». Ты знаешь, что такое сфрагистика?

– Да.

– Тогда слушай дальше. Наташе попался вопрос «Сфрагистика». «Смешное название», – подумала Наташа. «Какой ученый изучал новгородские граффити двенадцатого века?» – спросил Плыщ. Наташа молчала. Какой дурак будет изучать граффити, да еще двенадцатого века? «Смелее, девушка», – сказал профессор. Наташа вздрогнула. Дважды. Слегка от смелее и посильнее от девушки. «Известная фамилия, – подсказал Плыщ. – Как у знаменитого певца». Наташа молчала. Она знала много знаменитых певцов, но не могла определить, какой именно. «Высоцкий, – сказал Плыщ и оскалился. – Неужели не знаете такого ученого?» «Нет, – честно сказала Наташа. – Я не знаю такого певца».

Плыщ был, что называется, фраппирован. Впервые в научной карьере он потребовал, причем не денег, а того, о чем мечтал еще студентом-заочником, но забыл получить в научно-исследовательском запале, поскольку запах рукописей в хранилище древних актов перебил запах женщины.

Короче говоря, Наташа согласилась, а Плыщ оказался… как бы сказать… не на высоте. То есть сам-то Плыщ оказался на высоте, а вот отдельные части тела… Может быть, аура кабинета сказалась, а может, портреты профессоров – участников Великой Отечественной войны. Инвалиды, герои и прочие льготники укоризненно взирали со стены на зарвавшегося профессора. Плыщ сплоховал.

Весь семестр Плыщ ходил сам не свой. Он думал, что Наташа пожалуется начальству, и его заставят писать докладную. Излагая позорные подробности происшествия.

Но Наташа не стала жаловаться. «Со всяким случается», – подумала Наташа.

История осталась без последствий. Наташа вышла замуж за аспиранта и неоднократно рожала ему детей. Понимаешь?

– Нет.

– Потому что, как говорил поэт, береги честь смолоду.

– Зачем?

– Тогда в старости можно расслабиться.

Я сказал, что история, безусловно, поучительная.

– К тебе она не относится. Ты и так без конца расслабляешься. Кстати, завтра мы идем к Норе Крам.

– Кто такая Нора Крам?

– Любовник Астандила Саломоновича Шрухта.

– Кого?

– Шрухта.

– Любовник?

– Да. Нора Крам – мужчина. Его зовут Марк Арон. Нора Крам – псевдоним. Марк Арон наоборот. Как это называется?

– Это называется пидор.

– Нет. Когда слово наоборот – это палиндром или как-то так. Не переживай, мы пойдем вместе. Нора Крам не принимает мужчин наедине.

– Боится не сдержаться?

– Типа того.

Мы пришли к Норе Крам вдвоем. Настя распахнула дверь с табличкой «Информагентство „Лунный свет“». Странное название для информагентства.

На рецепшне вместо секретарши обитал молодой смазливый секретарь.

– Как вас представить? – не поднимая глаз, спросил он.

– Представь меня голой и в ванне, – буркнула Настя.

Молодой человек сделал пометку в блокноте. Мы прошли в кабинет.

Нора Крам вытер платком лысину, прыснул в рот какой-то мятной гадости и поцеловал Настю в губы. Я предусмотрительно протянул руку. Он не пожал.

– Анастасия сообщила, что вы профессионал.

– Смотря в чем.

Нора не улыбнулся:

– В обеспечении информпотоков.

Я кивнул. Увлеченный рассказом о личной жизни Норы, я забыл поинтересоваться, зачем, собственно, мы к нему идем. Впрочем, это неважно. Если Настя говорила идем, мы шли.

– Надеюсь, Анастасия сообщила, что мы продвигаем в информпространстве освежитель воздуха для гороступов.

– Чего?

– Гороступов, молодой человек, го-ро-сту-пов, – по слогам повторил Нора.

Я посмотрел на Настю. Она нахмурилась, опустила глаза и тихо сказала:

– По горам лазить. Вроде луноходов, только круче.

– Вы новичок? – спросил Нора Крам. – Я не имею нужды в новичках. Информсреда не терпит дилетантов.

Я собрался с мыслями:

– Не имел чести иметь информпрецедентов по освежителям. – И добавил на всякий случай: – Проблему гороступов знаю не понаслышке.

Вышло, по-моему, не ахти, но Нора подобрел и пригласил нас за стол. На столе лежали чертеж и журнал «Техника – молодежи» за восемьдесят третий год, откуда, видимо, идея гороступа и была позаимствована. Идея освежителя – вряд ли. В те годы на подобные буржуазные примочки не мог раскатать губу даже прогрессивный молодежный журнал. Я посмотрел на чертеж и сказал, что мне доводилось видеть более современные гороступы.

– Мне тоже, – зачем-то поддакнула Настя.

Нора Крам вдруг засмеялся. Первый раз, но основательно. Его четыре раза сгибало пополам. Пару раз подбрасывало. И один раз развернуло вокруг оси.

– Насмешили, – выдавил Нора Крам и от удовольствия попытался хлопнуть меня по плечу, но сдержался и хлопнул Настю.

Настя плюнула в него жвачкой.

– Ценю чувство юмора, – заявил Нора, – однако же к делу. Перед вами схема информпотоков.

Я посмотрел на чертеж. Он напоминал схему Бородинской баталии.

Нора Крам нес уже совершеннейшую околесицу. Из знакомых слов мне встретились резистентная группа, ребрэндинг и когнитивный диссонанс, которым Нора ежеминутно пугал потенциального покупателя. Я с трудом представлял себе потенциального покупателя освежителя воздуха для гороступа, о чем сообщил Норе.

– Наша группа – средний класс плюс. Надеюсь, это понятно?

Разумеется, мне понятно. Обсос из среднего минус задушится купить в гороступ освежитель.

Нора достал коньяк и налил в графин. Графин красивый, а коньяк, по моим ощущениям, средний класс ровно. Нору несло. Он захлебывался благородным напитком и возвышенным красноречием:

– Когда я продвигал антипиар дератизации…

– Кто же вам платил, Нора? Крысы?

– Вот именно – крысы! Знали б вы, молодой человек, что это были за крысы! Что это были за крохи!

В речи Норы послышались подозрительные сатирические интонации. Он изображал одессита, который в кино играет одессита. Мне стало скучно.

Нора не унимался.

– Дурачок, – уже ласково обращался он ко мне, – информационное общество в прошлом. Как остался в прошлом снегоступинг, на смену которому пришел гороступинг. Мы живем в постинформационном обществе. Информация потеряла свою ценность. Ее приходится втюхивать, как втюхивают третий айфон приехавшему на шопинг колхознику.

– Вы когда-нибудь видели колхозника, Нора? – спросил я. – Тем более приехавшего на шопинг за айфонами?

Нора не удостоил меня ответом. Он продолжал тираду:

– В информационном обществе люди готовы были платить за информацию. Через пару лет нам самим придется за нее приплачивать. Нам – менеджерам информпотоков! Схавай, дружочек, мою инфу, и я заплачу тебе десять баксов. Так мы будем унижаться. Так мы будем ползать на брюхе перед информационно зажравшейся чернью. А посему, мой мальчик, главная ценность нынче не информация, а каналы ее продвижения. Фишка, которая позволит пробить твою инфу через груды другого информдерьма.

– Мулька, – вставила Настя.

– Правильно, девочка. Мулька.

– Нам, – говорю, – пора.

Дальше: II