Глава 8

До переезда на Кирибати я никогда особенно не задумывался о вопросах инфраструктуры. Если бы кто спросил меня, откуда берется питьевая вода, я бы ответил: ну конечно, из-под крана. Электричество появлялось не менее загадочным образом. При мысли об этом представлялись молнии, улавливатели, гаечные ключи и люди в защитных фартуках, хранящие электричество за прочными стенами. Все изменилось, когда я заметил с некоторой для себя тревогой, что вода из крана больше не течет. Я нарочно не заглядывал в баки с водой, опасаясь того, что там увижу, но однажды сухой кашель водного насоса вынудил меня это сделать. На дне баков я увидел толстый слой грязи, сухие листья, колючки и дохлых жуков. По бокам – контуры трупиков нескольких гекконов, разложившихся и стекших в нашу воду. Не зная, как поступить, но чувствуя необходимость сделать что-то, я залез в один из баков с лопатой и ведром и начал его чистить. Среди самых тупых поступков, совершенных мной в жизни, этот стоит в первых рядах. Был почти полдень, солнце превратило бак в духовку, которая излучала жар и шипела, пока я наконец не выскочил оттуда с криком, собрав последние силы. И тут начались мои несчастья. Я бросился в душ, надеясь, что холодная вода приведет меня в чувство, но, когда включил его, ничего не произошло. Я услышал лишь слабый свист воздуха, проходящего сквозь насос. Потом пришло внезапное осознание, что тропики до сих пор были ко мне как-то подозрительно благосклонны.

Я посмотрел на себя в зеркало. Я был весь в грязи. И это был не просто слой доисторической грязи, тропической жижи, которая, бесспорно, возбудила бы интерес ученых со степенью по биологии. Помимо всего прочего, ко мне прилипли черные внутренности нескольких дохлых ящериц. Что, помилуй господи, привело гекконов в наши баки для воды? Ну да, конечно. Поиски пищи. А что едят гекконы? Жуков. А что бывает после того, как геккон съел жука? Он какает. Но вот что убило всех этих тварей? Тут моя цепочка размышлений зашла в тупик. И когда я уже готов был умереть от теплового удара, в голове промелькнула последняя мысль: И зачем, напомните еще разок, мы сюда переехали?

Мне ничего не оставалось, как искупаться в океане. Был отлив, но на рифе еще оставалось немного воды, чтобы окунуться, – мелкие лужи, нагретые солнцем почти до температуры кипения. Я отошел в сторону ярдов на сорок – воды тут было по пояс, но прохладнее она от этого не становилась – и нырнул, с наслаждением смывая пот и грязь соленой водой. И тут повернулся к берегу. По пляжу шли две толстухи. О нет, только не это! В руках у них были палки. Пожалуйста, нет, нет! Они подошли к коралловому уступу, который я прозвал «Уступом Позади Дома, Где Испражняются Люди с Большими Задницами, Которых Я Не Хочу Больше Видеть Никогда». Может, они просто пришли сюда обсудить того симпатичного парня, которого видели под кокосом? Но нет, они присели. Нееетт!!! Задрали лавалавы. Ужас.

Когда наконец я вернулся домой, то вылил на себя целую бутылку антисептика и в довершение злоключений выпил последний литр кипяченой воды, который оставался в доме. Потом попытался подойти к проблеме отсутствия воды конструктивно. В ближайшее время я должен был найти воду, любую воду, в которой содержание соли и паразитов не было бы смертельным, с целью удовлетворить наши нужды хотя бы на несколько дней. Потом предстояло найти достаточное количество воды, чтобы хотя бы частично наполнить один из баков. А в перспективе меня ждало обучение местной пляске, якобы призывающей дождь. Я подумал о том, кого бы принести в жертву. Собака подойдет? Ради воды я готов был пожертвовать не одну из злобных тварей, живущих на Тараве.

Я вышел из дома, прихватив с собой две большие пластиковые канистры. Вдоль нашей маленькой дорожки стояло несколько домов с видом на океан, таких же, как у нас, а напротив – капитальные дома поменьше и подряхлее. Они выглядели усталыми и прогнувшимися под непосильной ношей сорока человек, населявших их стены. Каждый дом спутниками окружали навесы из дерева и тростника со стенами из циновок. В отличие от капитальных домов, стены которых разваливались буквально на глазах, в этих всегда царил порядок, и их поддерживали в безупречной чистоте. Под каждым из таких навесов валялись вялые тела. Некоторые из них спали, но большинство наблюдали за мной и перешептывались с соседями, хихикали и улыбались. Две маленькие девочки в лавалавах и майках без рукавов местного изготовления, из сплетенных полосок ткани, сидели на ступеньке перед домом. Одна из них держала в руках водопад черных волос другой и выискивала в нем вшей. Когда я прошел мимо, она лучезарно улыбнулась. Везде были собаки – плешивые, разномастные, с торчащими костями, обтянутыми лысой пятнистой кожей. Они спали в свежевырытых ямках, где земля была прохладнее, чем на поверхности, – вверху, нагретая солнцем, она, казалось, шипела и трескалась.

Я не хотел просить воду у соседей, зная, что большинство из них берут ее из колодцев, а в колодцах вода грязная и кишит паразитами. Не исключено, что именно из-за этой воды все вечно ходят гадить на риф. Еще я знал, что из-за засухи воды в колодцах почти не осталось.

Надо заметить, что на Тараве все-таки есть некая система водоснабжения. Два раза в день на двадцать минут вода с Бонрики подкачивалась в Бетио. Насос местным подарили добрые жители Австралии. За время пользования в нем проделали столько дыр, что вода редко достигала Бетио. И хотя по идее протыкать насос было незаконно, нельзя забывать, что на Тараве слишком много людей, но слишком мало домов, которые подсоединены к системе водоснабжения. Поэтому большинству приходилось подключаться к насосу самостоятельно, тем самым удовлетворяя свои нужды. Причем это происходит очень организованно. Я видел даже полицейских, выстроившихся с ведрами и поджидающих своей очереди. Ай-матанги, у которых опустели баки для воды, тоже подсоединяли к трубе портативные насосы, и в течение двадцати минут, пока вода текла по трубе, все до последней капли попадало к ним. Наш дом, как и большинство, не был подсоединен к системе водоснабжения, и, наверное, это хорошо, потому что я хоть и понимаю, что воровать воду нельзя, удержаться от этого было бы сложно.

Вместо этого я решил поговорить с соседями, которые, как мы, брали воду из баков. Большинство домов у океана принадлежали Министерству здравоохранения. Рядом с нами жили две женщины-врача из Китая – психиатр и гинеколог. Я как-то раз попытался завести с ними дружескую беседу – «Добрый день, какая сегодня солнечная погода, не правда ли?», – но из этого ничего не вышло. Я рассказал обо всем Сильвии, которая попыталась сделать то же самое и вернулась озадаченной.

– По-английски они точно не говорят, – сказала она.

– А на ай-кирибати?

– Нет.

Мы задумались. Психиатр из Китая была единственным специалистом такого рода на Кирибати. Она прославилась своей любовью к мощным транквилизаторам, что отличало ее от предшественника – тот предпочитал смирительные рубашки. Ее соседка была единственным гинекологом в стране.

– Что ж, – сказала Сильвия, – приятно знать, что, если на Тараве когда-нибудь появится китайская шизофреничка с молочницей, ей будет к кому обратиться.

Вот такая она, моя жена, во всем найдет позитивную сторону.

Я постучал в дверь к китаянкам и представил, как буду объясняться с ними на языке жестов. Рядом жил хирург, тоже из Китая. Я постучался и к нему. Никто мне не открыл. Ну разумеется, подумал я. Все же на работе, кроме меня. Только я повернулся, чтобы уйти, как дверь открылась и на пороге возник сонный хирург в одних трусах. Моргая, он уставился на свет.

– Извините за беспокойство, мы живем в соседнем доме, и… и… у нас кончилась вода…

Не успел я договорить, как китаец забрал у меня канистры, подошел к баку у дома и наполнил их.

– Нужна вода – берите. Нет проблем.

Великая вещь – доброта незнакомцев. К несчастью для хирурга, его доброта не прошла незамеченной, и вскоре весь квартал стал ходить к нему за водой. Может быть, поэтому через несколько дней он воздвиг вокруг своего бака забор из проволоки высотой в этаж. Я понял намек и стал искать воду в другом месте.

К счастью, Сильвия обнаружила, что воду на Тараве можно купить. Управление коммунальными службами торговало водой по три доллара за куб. Я поехал к ним в офис и купил пять кубов – ровно столько, сколько уместилось бы в наши два бака. Я был доволен собой. Теперь у нас было достаточно воды, чтобы продержаться год – на засушливом атолле это почти подвиг. Оставалась одна проблема: как перевезти воду из водонапорной башни у аэропорта к нашему дому? Я не имел понятия и спросил служащего коммунального управления. Тот снял трубку и через несколько минут сообщил, что, к сожалению, пожарной машиной для этих целей воспользоваться нельзя. Она по-прежнему сломана.

Пожарная машина. На такое я даже не рассчитывал. Это, по сути, было то же самое, что позвонить в ветеринарку, сказать, что у кошки блохи, и вдруг обнаружить у своего дома машину «Скорой помощи» с полицейским конвоем, готовую отвезти котика в больницу. Но мне стало любопытно.

– А что с пожарной машиной? – спросил я.

– На ней нельзя перевозить воду.

Интересная проблема на острове, где нет ни одного пожарного крана. Единственная пожарная машина на Тараве была очень старой, и лучшие ее дни остались в прошлом. Она стояла недалеко от аэропорта, где по правилам должна была находиться во время взлета и посадки. Конечно, случись пожар, ничего сделать бы не получилось, но это никого не интересовало. «Эйр Маршалл» и «Эйр Науру», две авиакомпании, периодически летавшие на Кирибати, настаивали, чтобы при посадке и взлете присутствовала пожарная машина. Власти Кирибати выполнили их требования.

Служащий управления сделал еще звонок. Меня поразило то, как все стремились мне помочь. На Кирибати ничего не работало, кроме телефонной сети, которую наладили ай-матанги (Кейт с чувством превосходства сообщила нам об этом). Но несмотря ни на что, все были готовы помочь друг другу. Это навело меня на размышления о любопытном парадоксе: если на Тараве все такие услужливые, почему здесь царит такой бардак?

Служащий спросил, где я живу. На Тараве адресов не было. Была только одна улица, которая называлась «главной», – она рассекала атолл до середины, и на ней не было ни одного светофора или дорожного знака. Я на словах объяснил, где живу. Служащий сразу меня понял и поинтересовался, какой дом наш – зеленый или розовый. Зеленый, ответил я, и он тут же передал это тому, с кем говорил по телефону. Затем повесил трубку и сказал, что за мной заедет грузовик с цистерной и доставит воду, счастливым владельцем которой я являюсь. Это обойдется мне в семьдесят долларов.

Когда приехал грузовик, я увидел мостки и на них – голубую цистерну. Такие можно увидеть в деревнях: их используют для перевозки удобрений и пестицидов – одним словом, того хозяйства, что смешивать с питьевой водой никак нельзя. Цистерна вмещала один куб, поэтому нам предстояло съездить к водокачке пять раз. Водитель был недоволен.

– Сегодня съездим два раза, – пробурчал он, – еще три потом.

Мне было все равно, ведь я каждое утро осаждал соседей с ведрами и пустыми канистрами, как бомж, зная, что каждая взятая мною капля приближает их к нашей ситуации. Используемую посуду мы почти не мыли. Мылись губкой. Про мытье головы забыли вовсе. Туалет смывали морской водой. Питьевую воду мы по-прежнему кипятили, но всего минуту, чтобы не слишком много выпарилось. Выглядел я отвратительно. Воспалились все маленькие пустяковые порезы, которые у меня были. Сильвия тоже обнаружила у себя загнивший комариный укус, который вскоре начал выделять жидкость разных оттенков зеленого. Без воды одолеть крошечных насекомых Таравы было нереально. Она срочно была нужна.

Я прыгнул в кабину грузовика. Мы отправились искать Абато, сторожа водонапорной башни. Он жил в Бонрики, и мы обнаружили его спящим в кие-кие (под навесом). К тому времени я уже понял, что на Тараве сон во время работы – это нормально. Абато отвел нас к башне, открыл ворота, протянул шланг, и вдруг в цистерну хлынула вода. Моя вода! «Только не пролейте!» – хотелось зашипеть на водителя, который с трудом удерживал шланг у бака цистерны. Цистерна не закрывалась, и, пока мы ехали домой, сердце мое в ужасе сжималось на каждой кочке, каждом повороте, при каждом случае, когда драгоценная вода могла выплеснуться и политься через край.

– Где ваш насос? – спросил водитель, когда мы приехали.

– Что?

– Насос для воды. Надо закачать воду.

– А у вас нет? – спросил я.

– Нет.

У нас был насос, однако его намертво прикрутили к месту, и он подходил лишь к трубам, подававшим воду из баков в дом. Мы с водителем задумались.

– Как считаете?.. – спросил я.

– Вряд ли, – ответил он.

Так мы и стояли, глядя то на баки, то на грузовик. Мы были так близко. Остаток дня ушел на то, чтобы найти насос, который можно было бы взять взаймы или напрокат, и когда мы наконец отыскали его в единственном на Тараве хозяйственном магазине, было уже темно. В тот самый момент, когда мы запустили портативный насос и вода потекла в один из наших баков, над головой промелькнула тень, небо потемнело, и я почувствовал, как на меня упала капля воды, а потом и другая. Вскоре разразился настоящий потоп, тропический ливень, которого остров не видел годами. Я превратился в первобытного человека и стал носиться по дому, проверяя желоба, по которым свежая, чистая дождевая вода течет в наши баки. Увидев, что один из желобов заржавел и драгоценная влага сквозь дырку утекает в землю, я ужаснулся, побежал в дом, взял стул и блокнот, и все восемь минут, пока дождь не прекращался, стоял под желобом, зажимая блокнотом дырку и утешая себя тем, что, когда в жизни на первый план выходит удовлетворение примитивных нужд, нет ничего важнее воды.

Когда дождь кончился, я увидел, что водитель улыбается.

– Может, завтра опять дождь пойдет.

Но завтра дождь не пошел, как и на следующий день, как и через неделю. И через несколько месяцев. На Тараве по-прежнему царила засуха. Грузовик куда-запропастился, и остальные четыре куба воды мы так никогда и не увидели. Воду мы экономили, как другие экономят деньги. А потом, как и следовало ожидать, начались неполадки с электричеством.

Сначала все было не так уж плохо. Раз в два дня на пару часов переставали жужжать потолочные вентиляторы, не работали водный насос и мой компьютер. Последнее, наверное, было даже хорошо, ведь если бы на меня вдруг снизошло вдохновение и я закончил бы свой роман за месяц-два, чем бы пришлось заниматься в оставшееся время? Спешить было некуда.

Но вскоре электричество стали вырубать на несколько дней, и для света пришлось использовать керосиновые лампы. Это очень полезное и простое в применении изобретение, за исключением тех случаев, когда поворачиваешь рычажок не в ту сторону, и фитиль исчезает в плошке с керосином. Поскольку темно, то в комнате ничего не видно, да еще твоя подруга стоит рядом и ноет: «Ну что, опять?» И тогда ты напоминаешь ей, что никогда не делал секрета из своей несостоятельности в качестве помощника по дому.

Но больше, чем отсутствие света, и больше, чем перетаскивание ведер с водой от бака к дому, нас раздражало то, что приходится спать без вентилятора. Когда он работал, мы включали его на ураганную мощь, чтобы хоть как-то охладить помещение для сна. Дом из шлакобетона – очень полезная вещь в сибирских степях, но на экваториальном атолле, где нет электричества, в нем нет необходимости. Жара сводила нас с ума. Пот стекал струями по телу. Каждый раз, когда я поворачивался на другой бок, Сильвия стонала: «Ты лежишь слишком близко. Не трогай меня». Всю ночь напролет, не заглушаемые более шумом жужжащего вентилятора, разбивающиеся о берег океанские волны издавали звук, подобный землетрясению, чуть не вызывая у меня сердечный приступ. Тем временем в отсутствие ночных воздушных потоков москиты развлекались демонстрационными полетами над нашей кроватью, и мы хлестали себя руками всю ночь, пока этим тварям все-таки не удавалось полакомиться нашей кровью. У нас даже выработался мерный ритм: бззз-хлоп-хлоп-чёс-чёс, бззз-хлоп-хлоп-чёс-чес.

А потом пришли муравьи. Видимо, их прежнее жилище снаружи дома показалось им тесноватым, и они пробрались внутрь. Нашими соседями по спальне вдруг стал один миллиард муравьев. В тот кошмарный день я проснулся с воем: сотни муравьев ползали по мне и кусали, хотя, как ни удивительно, Сильвию они оставили в покое (что наглядно показывает, каким грязным и вонючим я стал к тому времени). Но не успела Сильвия обрадоваться, что мой муравьиный магнетизм спасет ее от визитов ночных гостей, как проснулась с жуком в ухе. Разумеется, ей сразу захотелось поделиться новостями со мной, что она и сделала. «У меня в ухе жук», – объявила она, и не соврала. Это был кокосовый короед, и он уже практически вгрызся ей в мозг. Сильвия желала, чтобы его удалили немедленно. Мне пришлось потрудиться. Сначала я попытался вымыть его водой, но маленький поганец упирался, поэтому потребовался пинцет, с помощью которого я выковырял его почти без остатка. Пошутил про отложенные яйца, но Сильвия не засмеялась.

Но не все было плохо. К примеру, я крепко подружился с Буебуе, главным электриком Таравы. В США когда вы звоните в любую корпоративную организацию, то всегда общаетесь с автоматической службой информации («Для вашего же удобства!») и восемнадцать часов висите на линии («Ваш звонок очень важен для нас!»), чтобы наконец вам ответил грубый, ничего не соображающий кретин, которых американские корпорации почему-то всегда нанимают для общения с клиентами. Я уверен, что именно опыт звонков в американские правительственные службы сподвигает людей на вступление в ряды гражданской милиции в Монтане. Однако на Тараве обычный звонок на электростанцию с вопросом, скоро ли включат электричество, тут же перенаправляли человеку, который знал всё, – Буебуе. Даже в его выходной, когда меня просили позвонить ему домой. Буебуе был местным оракулом. Если он говорил, что свет будет, значит, так и было. Если предсказывал, что будет тьма, было так. При этом он не управлял ситуацией, а просто говорил как есть. Поначалу я приходил в полный шок, когда Буебуе объяснял, что сегодня электричества не будет, потому что забыли привезти дизель или механики напились и их нельзя пускать к генератору. Иногда он не знал, почему генератор сломался, но был уверен, что несколько дней он работать точно не будет. А однажды (это был самый ужасный случай), когда электростанция в Бетио загорелась, сократив мощность электропотребления на Тараве вдвое, он ответил спокойным голосом, что запчасти будут только к 2012 году. Но вскоре его брутальная откровенность начала мне нравиться.

К тому же сам по себе он был очень милым парнем: все время спрашивал, как дела у Сильвии, благодарил меня за то, что я интересуюсь здоровьем его детей. Потому я и чувствовал себя виноватым, когда однажды мне пришлось воспользоваться его безотказностью. В то время электричество отключали по всему острову, и его части по очереди погружались в темноту. В тот момент до нас дошла потрясающая новость: наш австралийский приятель, волонтер, получил по почте видеокассету с записью похорон принцессы Дианы, чья смерть глубоко опечалила жителей Таравы. Мне очень трудно объяснить, насколько важна была эта видеокассета для нашего замкнутого мирка, ведь мы были абсолютно отрезаны от всех происшествий глобального масштаба. Поэтому возможность увидеть Элтона Джона была настоящим праздником. Мы немедленно отправились на поиски телевизора, видеомагнитофона и организовали встречу с булочками, джемом и бесценной бутылкой хереса. Кому-то это может показаться отвратительным, но для нас эта видеокассета была священным талисманом, связывающим нас с нашим народом, и поводом для радости. Разумеется, электричество вырубилось, как только я нажал кнопку воспроизведения. Разочарованию нашему не было предела, и я стал звонить Буебуе. Я объяснил, что у нас в доме собрались все ай-матанги острова, чтобы помянуть принцессу Диану, и нельзя ли нам получить хоть немного электричества, тем более что мы ждем в гости главу австралийской дипломатической миссии. Это была неправда, поскольку глава австралийской дипломатической миссии был чопорной задницей и вел себя так, будто его направили в Лондон, а не на Тараву. А ведь когда дипломата посылают на Тараву, это верный знак того, что его карьере пришел конец. Однако я все же упомянул его имя, потому что австралийская гуманитарная помощь составляет практически весь государственный бюджет Кирибати. Мне казалось, что упоминание имени посла произведет впечатление на коммунальные службы и потребность столь высокопоставленного лица в электрифицированном досуге будет удовлетворена. Я не прогадал, и мы смотрели похороны, плакали и обсуждали Доди, пока вся Тарава оставалась погруженной в темноту. С тех пор чувство вины не дает мне покоя.