Глава 14
В которой Автор изучает Собачий мир Таравы, точнее, мир своих Собак, которые претендовали на звание самых толстых Собак на Тараве (возможно, потому, что Он их кормил). Это заставило Его взглянуть на них в новом свете, особенно когда Ему сообщили, что Собаки канг-канг (вкусные).
Однажды Вацлав – пугливая зеленоглазая собачка с белой шерстью, которую нам подарила Тьябо, потому что, по ее словам, Вацлав был похож на собаку ай-матангов, – вернулся с прогулки по рифу в компании другой собаки, которую мы всегда звали Коричневой. Вскоре это ласковое прозвище закрепилось за ней, потому что Сильвия отказалась называть ее Ольгой. Коричневая Собака в свою очередь привела с собой свою мать, послушную черную собаку с длинной мордой. Эта животинка славилась в собачьем мире своей распущенностью, потому мы и прозвали ее Мамкой. Вскоре Мамка привела с собой щенков – четыре визжащих комка, которые выглядели скорее жалко, чем мило, так как были абсолютно лысыми и изъеденными плешью. Несмотря на это, они были сообразительные и вскоре поняли, что у Сэма, нашего кота, есть когти и потому с ним лучше не играть. Так и случилось, что у нас появилось семь собак и кот. Это меня совсем не радовало.
Первым пришел кот. Он сбежал от матери еще котенком, что доказывает его исключительный ум. Дело в том, что средняя продолжительность жизни кота на Кирибати, по моим подсчетам, составляет около пяти часов. Ай-кирибати считают кошек бесполезными, несъедобными разносчиками черной магии. Сразу после рождения котят обычно засовывают в мешок и топят. Ай-кирибати несвойственна сентиментальность по отношению к животному миру. Даже дети ай-кирибати, которые, казалось бы, должны сочувствовать бедственному положению маленьких существ, играют в такую игру: хватают котенка или щенка за хвост и крутят, а когда надоест, зашвыривают в море. Однако Сэму, нашему коту, каким-то образом удалось избежать такой судьбы и доковылять до ай-матангова дома, где он начал мяукать, стонать и корчить из себя такое жалкое зрелище, что мы не могли его не впустить. Он тут же доковылял до дивана, взобрался на него, лег пузом кверху и уснул под ветерком вентилятора. Его блохи тоже расположились как дома.
Следующим был Зевс. Поскольку мы приехали на остров недавно, наше отношение к собакам пока еще совпадало с политикой Общества по гуманному обращению с животными. Прошло немного времени, и я уже радовался, когда мой камень попадал в цель и наносил чудовищу кровавые раны. Но в самом начале такое поведение, разумеется, казалось немыслимым. Зевс представлял из себя жалкое зрелище. Крошечный щенок, полностью облысевший из-за плеши, с животом, полным глистов, гноящимися порезами и покусами. Надо было сразу сломать ему шею и прекратить его мучения. Но он был общительным и игривым. Когда я по глупости угостил его хлебом, пес взглянул на меня такими счастливыми и благодарными глазами, что я даже не знал, что делать дальше. Ветеринара на острове не было. Последним, кто занимал эту должность, был волонтер из Финляндии, покинувший Тараву после того, как порезался о коралл и лишился почти трех четвертей правой ноги из-за токсичной инфекции. Новый ветеринар еще не прибыл. Как-то раз ко мне зашел Майк, и я спросил, не хочет ли он взять себе щенка.
– Он очень дружелюбный, – заметил я.
– Этого задохлика? – спросил он. – Забей его камнем и сослужишь ему большую службу.
– Не могу.
– Это ты пока не можешь.
В конце концов мы решили отнести щенка в Фонд народов, где, как нам казалось, он станет хорошим охранником, всеми любимым псом. Мы назвали его Зевс, подумав, что ему не помешает немного раздуть эго. Потом Сильвия рассказала, что Зевс продержался на новом месте всего час, прежде чем его сожрала другая собака.
– Ты шутишь.
– Нет. Бедный щенок.
Я всегда думал, что выражение «это мир, где одна собака пожирает другую» следует понимать лишь образно, но оказывается, на Тараве оно используется в прямом смысле, и я не сразу к этому привык. Да, на Кирибати собакам приходится несладко. Если сравнить их существование с жизнью их коллег из США, где у собак свои гостиницы, педикюр раз в месяц и собачьи деликатесы, контраст получается нехилый. По возвращении с Таравы меня конкретно тошнит от тех телячьих нежностей и раболепия, которыми окружены американские собаки. К примеру, моя мать считает, что правила и дисциплина применимы только к детям, а когда ее бигль запрыгивает на праздничный стол и вылизывает винные бокалы, в промежутках пожирая рождественскую индейку, она с умилением достает фотоаппарат. «Какая самостоятельная собака», – говорит мамочка. Что ж, скажу одно: попади эта собачка на Тараву, она бы тоже оказалась на обеденном столе, только в другом смысле – в образном, ведь ай-кирибати за столом не едят.
Собачатина, безусловно, входит в рацион ай-кирибати, особенно это касается жителей северных Гилбертовых островов. Я их понимаю. Еда на Кирибати настолько однообразна, что впоследствии даже я, увидев особенно упитанного паренька, начинал мечтать о свином окороке. Не поймите меня неправильно. Я вовсе не собирался откусывать чью-то руку, однако, когда с полгода поешь сырых морских червей и вареного угря, начинаешь несколько шире воспринимать само значение слова «еда». И все же я чуть не задохнулся от шока, гуляя как-то по пляжу северной Таравы, где двое мужиков свежевали собаку, готовясь поджарить ее на костре. Представьте, что во время прогулки со стариной Максом, который весело скачет по своим собачьим делам, как все собачки на прогулке, вы тем временем подумываете, в каком бы маринаде его приготовить? Несчастную собаку вскоре насадили на вертел, и хотя за следующие слова меня наверняка закидают гневными письмами защитники животных, не могу не заметить, что пахла она аппетитно.
Тем не менее я не мог заставить себя съесть незнакомую собаку, хоть меня и уверяли, что она канг-канг. Причина кроется в том, что на большинство местных собак было страшно смотреть. Плешивость в сочетании с голодом и той особой породой, которой свойственна звериная агрессивность, не прибавляла привлекательности собачьей внешности. Собаки на Тараве всем своим видом подтверждали теорию Дарвина. Их призванием было убивать.
Я узнал об этом, когда мы выхаживали Вацлава. Тьябо принесла нам его щенком, о чем мы ее не просили.
– Вам нужна сторожевая собака, – заявила она, и я чуть на нее не обиделся. – Это охранная порода ай-матангов.
У Вацлава была белая шерсть, по крайней мере кое-где. Чесотка добралась и до него. Он был в основном розовый, а не белый – совсем как мы, ай-матанги. Спустя четыре часа и пять луж мы решили, что жить он будет на улице. Мы вымыли его и стали кормить лучшей едой, которую только можно было найти на острове, – рыбой и рисом, а когда он впервые залаял, как настоящая собака – громко и грозно, – аж засияли от гордости.
Ему приходилось несладко. Собаки на Тараве очень ревностно охраняют свои территориальные права. Вацлав уяснил это, однажды решив сопроводить меня до магазина «Ангирота». Магазин находится совсем рядом, но уже в ста ярдах от дома полдюжины соседских собак набросились на него за то, что он имел наглость ступить на их территорию, – и полетели клочки по закоулочкам. Лишь мое умение бросать камни точно и с силой спасло его от неминуемой кончины. Вацлав поплелся к дому, хромая и волоча лапку. Из нескольких ран хлестала кровь. Я боялся, что ему крышка, но всего через пару часов он оправился, выучив ценный урок: это мир, где одна собака пожирает другую.
Вскоре у него появилась подружка. Коричневая Собака была с ним примерно одного возраста, и они вместе рыскали по рифу во время отлива (в собачьем мире риф считался нейтральной территорией). Наш кот Сэм тоже ходил с ними. Он любил ловить рыбу. Присев над лужей, он ловко выуживал рыбку, приносил ее домой и играл с ней, пока та не задыхалась. После этого он припрятывал ее в какое-нибудь укромное место. То же самое он делал с гекконами. Стоило ему услышать глухой «плюх» – это геккон сваливался с потолка, – как он бросался к добыче с ошеломляющей скоростью, крепко сжимал его в зубах (хитрый гекконов трюк с отваливающимся хвостом он давно просек и за хвост уже не брался) и относил ящерицу в дом, где беспощадно пытал ее, пока та не умирала. Потом он находил щелочку поукромнее и припрятывал добычу. На экваторе трупы разлагаются быстро, и буквально через несколько часов мы по запаху начинали искать дохлую ящерицу. Сэму эта игра очень нравилась.
Вацлав с Коричневой Собакой тоже приносили с рифа кучу всего интересного. Как правило, это были черепа. Каждый день наш двор превращался в кладбище собачьих и свиных черепов, выбеленных солнцем до алебастрового цвета, с потрескавшимися переносицами и пустыми глазницами. Каждый день я выбрасывал черепа в море, где они колыхались зловещими останками ритуального жертвоприношения. Я надеялся, что их отнесет на глубину прежде, чем начнется прилив. Но назавтра собаки находили новые черепа и с упоением их глодали.
Мы начали подкармливать Коричневую Собаку, и в результате она отказалась уходить. Мы стали кормить ее, потому что однажды, когда она слишком заинтересовалась содержимым миски Вацлава, тот зловеще прижал уши, оскалился, сделал злую мордочку и утробно зарычал, а когда Коричневая Собака не отошла, бросился на нее. Я испугался, что он прикончит свою единственную верную подругу, оттащил его за шкирку и решил – какого черта, две собаки лучше, чем одна! И стал покупать больше рыбы.
Вскоре Коричневая Собака растолстела, окрепла и даже выросла. Тьябо была поражена. Она с одобрением оглядывала Коричневую Собаку.
– Думаю, эта собачка будет очень канг-канг, – довольно проговорила она.
– Правда? – Я повнимательнее присмотрелся к Коричневой Собаке. Она была довольно симпатичной и не чесалась. – Думаешь, вкусненькая?
– Ай-кирибати любят коричневых собак, – кивнула Тьябо. – Жирненьких коричневых собак.
Хмм, подумал я. Рыба мне уже страшно надоела. Взять корову, к примеру, – крупное млекопитающее. У коров такие задумчивые глаза. И их считают умными. Если бы ближайшая корова не находилась сейчас в трех тысячах миль от Таравы, я бы ее точно съел. Так почему бы не съесть собаку? Здоровую собаку? Коричневую жирненькую собаку? Я стал кормить Коричневую Собаку лучше на всякий случай, мало ли что.
Судя по всему, Коричневая Собака рассказала о своей счастливой жизни матери, и вскоре та тоже обосновалась у нас во дворе. Мать Коричневой Собаки была очень пугливой и много знала о собачьей жизни на Тараве. Она не ввязывалась в драки, гуляла сама по себе и, когда я кормил Вацлава и Коричневую, в надежде поднимала уши, но никогда не выклянчивала еду. Я ее кормить не стал. Если бы рядом был супермаркет, где продавались мешки с кормом, я бы взял и третью собаку, но такой возможности не было. Если честно, на моем попечении и без того было достаточно ртов. Тем не менее Мамка (мы с Сильвией так ее прозвали) охраняла наш дом вместе с другими.
И это у них хорошо получалось, особенно когда Вацлав и Коричневая научились лаять. С каким наслаждением я наблюдал, как они бросались на неосмотрительно забредшего на нашу территорию туземца, словно бешеные псы из ада! «Взять его, ребята! А ну-ка отхватите ему что-нибудь ценное».
Обладая удивительными сенсорными навыками, они с легкостью отличали друга от врага. По вечерам к нам по-прежнему заходили дети и собирали ветки и те нон. Мы с ними достигли компромисса: все, что лежит на земле, принадлежит им. Что остается на деревьях – наше. А вот мужики с ножами больше не бродили по нашему двору, а обходили дом по рифу, как и дома ай-кирибати. Когда незнакомые люди оповещали о своем присутствии, они делали это с дороги. Поэтому, если кто-то приближался к дому, его сперва встречал вопросительный лай (мол, знайте, хозяева: кто-то идет), который затем, в зависимости от обстоятельств, превращался в звуки, от которых хотелось отчаянно бежать. Но когда к нам пришли два миссионера-мормона, а собачки даже не пикнули, я решил, что их нужно выдрессировать получше. Старшина Джеб и старшина Брайан были отнюдь не желанными гостями в наших краях.
Старшина Джеб и старшина Брайан были мормонами из Юты, им было по двадцати одному году, и они хотели заполучить мою душу.
– Входите, – сказал я. – Чашечку чая хотите?
– Нет, спасибо.
– А сигаретку?
– Да нет.
– Бокальчик пива?
– Нет. Нам нельзя.
Вот и ответ. Кофеин, никотин, алкоголь – три главные причины, почему я никогда не стану мормоном. Не надо даже вдаваться в их вычурную и фантастически нелепую теорию. Кесарю кесарево, считаю я. А меня оставьте в покое. Когда я поинтересовался, удалось ли им уже найти себе жен, они быстро ретировались и решили попытать счастья в другом месте. Впрочем, они были очень милы и, хотя я изо всех сил строил из себя полного придурка, оставались предельно вежливыми, что, по моему опыту, характерно для мормонов по всему миру. И все же я научил собак грозно рычать на любого человека в брюках. Брюки на Тараве носили только мормоны.
Жизнь с домашними животными устаканилась. Каждый день я варил огромную кастрюлю с рисом и делил всю купленную рыбу на пять порций. Лучшие куски доставались нам с Сильвией, Сэм получал потроха, а остальное, включая головы и хвосты, доставалось собакам. Как-то раз мы увидели, что наш двор кишит псами – злобными псами, исполняющими какое-то варварское действо, суть которого заключалась в том, что они попросту убивали друг друга. Такие драки разражались ни с того ни с сего, и проигравший неизменно ковылял прочь и умирал в одиночестве. Я всегда старался разнять псов. Встав на безопасном расстоянии, кидал в них камни, пока они не убегали драться на риф. Но потом возвращались. Дело в том, что у Мамки началась течка.
Собачьи ухаживания – не слишком приятное зрелище. Мамке, совсем как нашим старшеклассницам, были не нужны покладистые, хорошие мальчики. Нет, ее тянуло к самым здоровым, агрессивным и злобным псам на Тараве – таким псам, которые позволили бы ей произвести на свет столь же здоровое, агрессивное и злобное потомство, которому, возможно, удастся выжить на Тараве дольше одного-двух месяцев. Если есть еще те, кто до сих пор не верит в теорию Дарвина, пусть приезжают на Тараву понаблюдать за брачными играми местных собак. Гордым победителем в борьбе за любовь Мамки оказался мифический зверь, который выглядел как помесь накачанного стероидами ротвейлера и быка. Я ненавидел этого пса. Он был воплощением чистого зла. Один глаз он потерял в драках, и это делало его еще более угрожающим на вид. Я искренне надеялся, что кто-нибудь его съест.
Через несколько месяцев родились щенки. Их было семь. Через несколько дней осталось шесть, потом пять и, наконец, четыре. Жизнь на Тараве нелегка. Я надеялся, что Мамка отведет свой выводок куда-нибудь в другое место, но, к сожалению, они остались с нами. Вацлав воспринял ситуацию стоически. Щенки вскоре поняли, что ни при каких обстоятельствах нельзя и приближаться к его миске с едой, и, как только это правило было установлено, Вацлав перестал обращать на них внимание. Коричневая Собака относилась к щенкам с почти материнским обожанием, и я очень надеялся, что скоро приедет новый ветеринар. У Вацлава тоже появились сексуальные замашки. Не говоря уж о коте, который все ночи теперь проводил в драках и, судя по его виду, всегда проигрывал. Сомнений не было: кому-то пора сделать чик-чик.
На Тараве собак не стерилизовал никто, даже когда на острове был ветеринар. На Киритимати собак вообще было запрещено держать, ну а на Тараве контроль за животными состоял из нерегулярных инспекций службы отлова, сотрудники которой были вооружены длинной палкой и лассо. Проблему собачьей популяции на Тараве это никак не решало. Впрочем, цель инспекций состояла в другом. Пойманными собаками на Тараве кормили заключенных.
А оставшимся приходилось выживать самостоятельно. Я иногда задумывался, как Мамке удается прокормить выживших щенков. Она была умной собакой. На Тараве собаки должны быть умными, иначе просто не выжить. Сначала я думал, что она собирает объедки на рифе, но однажды с изумлением увидел, как Мамка добывает пищу гораздо более активным методом. Однажды вечером, когда остальные собаки дремали в тени, мимо дома прошел песик месяцев семи от роду. Наши собаки приподняли головы и, решив, что никакой угрозы их территории нет, снова уснули. А вот Мамка набросилась на щенка. Тот лишь отчаянно пискнул. Уже через пару секунд Мамка кормила своих отпрысков его задней ногой.
Если бы к тому времени я не прожил на Тараве уже энное количество месяцев, этот акт собачьего каннибализма наверняка вызвал бы у меня отвращение, однако с момента приезда на остров мои понятия о том, что отвратительно и ужасно, претерпели значительные изменения. И если в цивилизованном мире у меня еще оставались какие-то иллюзии по поводу того, что собачки – почти как люди, на Тараве я стал воспринимать собак исключительно как диких зверей, которые делают все, чтобы выжить. И в данный момент меня волновало не то, что щеночки с аппетитом глодают своего же сородича. О нет, меня беспокоило, что они не смогут доесть его до конца и останки несчастного вскоре начнут вонять, а труп придется выбрасывать мне. Я вовсе не горел желанием заниматься подобными делами на постоянной основе. И тогда я решил избавиться от щенков. Убедил четверых своих знакомых, что они очень породистые, и, стоило Мамке отвернуться, как очередной щеночек отправлялся в свой новый дом. Потом я решил все-таки начать кормить Мамку. И стал покупать еще больше рыбы.
К моему ужасу, у Мамки вскоре опять началась течка, и цикл повторился. Раздулся живот. Набухли соски. Я уже начал серьезно задумываться, смогу ли утопить щенков. И понял, что вряд ли. Еще сохранилось во мне что-то неискоренимо европейское, уверенность в том, что щенков убивают только настоящие злодеи.
К счастью, на острове наконец появился новый ветеринар, и я сразу же отправился к нему, чтобы избавить остальных наших животных от последствий гормональных позывов. Первым был кот. К тому времени он каждое утро возвращался домой все более побитым, и, хотя ему удалось выжить котенком, я сомневался, что он проживет еще долго, если его немедленно не кастрируют. Я взял Сэма и посадил его в фургон. Если вы никогда не ездили на машине с ручным переключением передач, в которой сидит кошка без клетки, не советую вам пробовать. Я почему-то подумал, что кошка будет спокойно сидеть на пассажирском месте, однако уже через секунду после того, как мотор завелся, она оказалась у меня на голове, которую использовала как трамплин, чтобы попытаться выпрыгнуть в окно. Увы, окно было закрыто, поэтому кот страшно перепугался и выместил свой страх на мне, прекратив драть меня когтями лишь на пару секунд – перерыв на туалет. Когда мы наконец прибыли в ветеринарную клинику Таравы, состоявшую из двух комнат, я истекал кровью и вонял кошачьей мочой.
– Привет, – сказал я. – Рад встрече. Добро пожаловать на Тараву. У меня тут кошечка. Она в бардачке.
Хилари, юная волонтерша из Британии, с пониманием вручила мне пластыри и антисептик. Я достал кота, и, когда тот успокоился, Хилари сделала ему укол. Операцию проводил Манибуре, ассистент Хилари.
– Понятно, почему он все время ввязывается в драки. Смотрите, какие у него большие яйца, – заметил он.
– Что ж, решите эту проблему. Мне нужен спокойный кот.
Я вернулся через несколько часов и обнаружил кастрированного Сэма, который как раз пробуждался от наркоза.
– Ну вот, – сказала Хилари и дала мне несколько шприцев. – Несколько дней будете делать ему уколы антибиотиков.
– Хмм… хотите сказать, что мне придется втыкать иголки в этого кота?
– Да. Не волнуйтесь. Это очень просто. Делаете кожную складку и втыкаете иглу.
Я попытался представить, что меня ждет. Этот кот изувечил меня лишь потому, что я решил прокатить его на машине. Что же будет, когда я воткну в него шприц? Но волновался я зря. Без кошачьего тестостерона животное лишь вяло мяукнуло в знак протеста – мол, ну что вот ты творишь, а? – и даже не возмутилось, когда я проткнул кожную складку насквозь и зря потратил дозу антибиотиков, которая выплеснулась из шприца, описав в воздухе длинную дугу.
Через несколько дней я привел на прием собак. Удивительно, но им гораздо больше понравилось ездить в машине. Проезжая запретную территорию, принадлежащую другим собакам, они пришли в полный восторг. Ха-ха! А вот и не достанете.
– Коричневую Собаку привели вовремя, – заметила Хилари. – Через несколько дней у нее началась бы течка.
Я поблагодарил Хилари и Манибуре за то, что избавили нас от этого кошмара. К вечеру обе собачки скакали по дому так, будто утром и не было никакой операции. Собакам с Таравы все нипочем.
Вскоре я опять встретил Хилари – на маленьком острове это было неизбежно. Я спросил, как у нее дела и как ей нравится Тарава.
– Ну. я не совсем понимаю, зачем я здесь. Манибуре свое дело знает, и учить его больше не нужно. Со свиньями он обращаться умеет. А вы пока были единственным, кто привел животных на стерилизацию. На Кирибати очень интересно, конечно, но чисто в профессиональном смысле мне здесь скучновато.
– А чем вы занимались в Британии?
– Коровами и лошадьми.
Я рассмеялся. Эти животные для ай-кирибати были все равно что единороги.
– Я буквально только что освоила такие замечательные методы лечения, а тут попрактиковаться не получится. Вот, например, есть один прекрасный новый метод стерилизации собак уже после того, как зачатие произошло, и мне так хотелось его опробовать, но.
– У меня есть для вас клиент.
– Серьезно?
– Да. Единственная проблема в том, что эта собака бродячая, и я не совсем уверен, когда в следующий раз ее увижу.
– Ничего. Если что, могу сразу приехать к вам, там и проведем операцию.
И вот уже на следующий день Мамка оказалась на нашем обеденном столе. Хилари принесла хирургические инструменты и, как только наркоз подействовал, взялась за работу, мастерски разрезав ей живот.
– Вы только посмотрите, – изумилась она. Хилари обожала свою работу и любила делиться открытиями.
– Ээ. очень интересно.
– Никогда не видела у собаки столько жира. Невероятно!
На самом деле Мамка вовсе не была толстой. По западным меркам ее посчитали бы тощей собакой. Слой жира служил запасом на трудные времена. Теория Дарвина в действии.
– О боже!
– Что-то не так? – спросил я.
– Да. Совсем не так. Вы только гляньте!
– Эээ… хмм… (Что я там увидел, промолчу.)
– Щенки умерли. Видите? Превратились в гной. Она бы умерла через несколько дней от нагноения.
– Кошмар.
– Да. Предстоит более серьезная операция, чем я думала. Сможете поассистировать?
И вот в течение следующего часа я выполнял все указания Хилари – подержите это, зажмите пальцем здесь, тяните, а теперь запихивайте все обратно. Когда Сильвия пришла с работы, она ничуть не удивилась и не испугалась, увидев, что ее обеденный стол превратился в операционный стол для собаки, хоть и отмывала его потом с особым усердием. Именно тогда я понял, что мы наконец перестали мыслить, как континентальные жители, и стали такими же, как остальные люди на острове, в жизни которых может произойти что угодно – и, как правило, происходит.
Через несколько часов я с изумлением увидел, что Мамка бегает по двору и виляет хвостиком. Ей только что в прямом смысле удалили все внутренности, но она вела себя так, будто это самый обычный день в ее собачьей жизни на Тараве. Была ли она природной аномалией или же, наоборот, истинным детищем природы, которой позволили идти своим путем, без вмешательства заводчиков? Собаки Таравы действительно становились замечательными животными, стоило начать их кормить и дрессировать. Я готов был поспорить, что в отношении силы и ума собака с острова дала бы сто очков вперед любому породистому псу с цивилизованного Запада.
Итак, благодаря Хилари и британским налогоплательщикам мы навсегда ограничили число собак, считающих наш дом своим, или, по крайней мере, так мне казалось. Поэтому, когда однажды мы проснулись от пронзительного щенячьего «гав-гав» за окном, я решил, что хватит с меня благотворительности. Я встал, вышел на улицу, отнес щенка на риф и бросил в его сторону пару камней, приказывая ему убираться. Через двадцать минут он вернулся. Гав-гав! Это продолжалось в течение трех бессонных ночей, пока наконец мое терпение не иссякло. Тогда я выбежал из дома, схватил мальца за шкирку и отнес на риф, где уже готов был сломать ему шею и выбросить в море, все равно на Тараве он был обречен, но. Я не смог. Он так смотрел на меня своими грустными щенячьими глазами. На следующий день я отыскал суку похожего окраса и положил щенка рядом с его новой матерью. Больше я его не видел.