4
КОММУНИСТИЧЕСКАЯ МАШИНА В ДЕЙСТВИИ

Через несколько дней Там заехал за мной на мопеде и повез на собеседование с директором Союза коммунистической молодежи.

– Залезай, – подгонял меня он. Мы снова опаздывали.

Мы неслись в потоке машин, подрезая велосипедистов; нас чуть не утянуло под колеса нагруженного товаром рыночного грузовика. Я вспомнила о том, что Там мечтал быть таксистом, и деликатно предложила несколько изменить стиль вождения перед отъездом в Америку, а еще отказаться от привычки давать «на лапу» мужчинам в синей форме.

– Я вожу очень осторожно, – уверил меня он, оставив позади вихрь перьев: мы проехали прямо перед велосипедом, нагруженным подвешенными вверх ногами утками.

– Особенно когда у меня пассажир!

Обогнув грузовик, он влился в поток мощного встречного движения.

– А если пассажир к тому же иностранец… – он нажал на газ, чтобы свернуть порезче, – и женщина… – небрежно махнув рукой, он прорвался сквозь ревущую массу мопедов, – и мне как сестра… – мы проскочили поворот и случайно заехали на тротуар – тогда я очень внимательно слежу, чтобы ничего не случилось.

Мы приехали вовремя. Может, из Тама выйдет не такой уж плохой таксист?

Штаб-квартира Союза молодежи располагалась в уродливом блочном здании с гигантским цементным холлом и жесткими деревянными стульями, которых должно было хватить всем многочисленным ожидающим. Мы предстали перед секретарем и сообщили о назначенной встрече.

– Директор вышел, – холодно ответила она.

Ничуть не смутившись, Там засуетился, раздавая сигареты и умело скрывая тот факт, что давно бросил курить. В конце концов нас проводили в кабинет директора и угостили чаем из шиповника, поданным в крошечных фарфоровых чашечках. Там настороженно огляделся и выбрал место как можно дальше от открытого окна, после чего продолжил свой рассказ.

– У меня до сих пор нет разрешения на работу в Сайгоне, – шепотом пояснил он, – если нас кто-то подслушает…

Я подозрительно оглядела пустую комнату и придвинула стул так близко, как только позволяли приличия. Карьера рыночного грузчика закончилась для Тама вскоре после приезда в Сайгон его жены и двоих детей. Он нашел велорикшу, который сдавал в аренду свою коляску ежедневно с четырех утра и до полудня. Плата составляла три доллара, а потенциальный заработок – десять. Однако были и другие траты, незаметные на первый взгляд. Средство передвижения не было зарегистрировано, и следовательно, использовать его за городской чертой было незаконно. Останови Тама полицейский, пришлось бы заплатить пятидолларовый штраф. Если денег не было, коляска подлежала изъятию на десять дней.

– Думаешь, так легко ездить на коляске? – с внезапной агрессивностью воскликнул Там. – Ничего подобного! Нужно очень крепко держаться за руль… – он ухватил воздух двумя руками, – особенно когда едешь с горки.

Вес коляски приходится на переднее колесо и сосредоточен под тяжелым сиденьем, везущим пассажира и груз. Водитель находится сзади, управляя велосипедом при помощи руля, который, в свою очередь, поворачивает колесо. Я могла представить, насколько неравномерно распределяется давление расшатанного старого велосипеда, когда тот катится с крутого склона.

– Когда я впервые сел в свою новую коляску, – с улыбкой вспоминал Там, – пассажир сразу же нашелся. Мы доехали до перекрестка, и я забыл, что педали не вращаются в обратную сторону. Нога попала в ось, и пассажир выпал прямо на улицу! Я слез, чтобы помочь ему, но он так испугался, что вскочил на ноги, бросил мне пару монет и сбежал.

Там быстро свыкся со странностями своего транспортного средства и очень скоро стал колесить по всему городу с пассажирами и грузом. Но даже если он работал до седьмого пота, денег едва хватало на аренду коляски, штрафы и прочие расходы вроде спустивших шин и колесной мази. В конце концов доведенный до отчаяния Там стал околачиваться у отеля, где жили иностранцы. Это было рискованно: не желая, чтобы посторонние осознали, насколько сильно город зависит от велорикш, правительство запретило колясочникам появляться вблизи отелей. Полицейские постоянно караулили заблудших рикш, и штраф составлял невообразимые тридцать долларов. Там научился прятать коляску за отелем и заманивать потенциальных покупателей подальше от внимательных глаз слонявшихся повсюду доносчиков.

Несмотря на предосторожности, местонахождение Тама стало известно правительству и, что важнее, они узнали, что он знает английский.

– Мне предложили стать осведомителем и сообщать о количестве гостей, куда те направляются и о чем говорят.

Взамен ему выдали бы особые бумаги, дававшие разрешение спокойно сидеть у входа в отель и менять доллары на вьетнамские донги. В те времена обладание даже одним-единственным нелегальным долларом могло повлечь самое худшее.

И почему бы не согласиться? При каждом отеле среди велорикш работал по меньшей мере один осведомитель. Они не только купались в особых привилегиях, но и пользовались популярностью у других водителей, так как могли договориться с полицейскими и вызволить конфискованную коляску или убедить их не взимать штраф.

Но Там отказался. Даже тогда он мечтал переехать в Америку и опасался последствий, которые может повлечь его причастность к коммунистической системе.

– После этого они стали высматривать меня и брали двойной штраф, обнаружив мою коляску… – Он покачал головой. – Мне пришлось вернуться на улицы.

Из-за двери директора показалась голова молодого человека, и Там тут же умолк. Окинув нас внимательным взглядом, парнишка проскользнул в комнату и, не говоря ни слова, сел. Его лицо было вогнутым, как глубокая тарелка, и казалось, лишь магическим заклинанием очки держались на крошечной кнопочке носа. Реденькие усы выглядели так, будто готовы были отвалиться, стоит ему лишь коснуться кончиком языка уголка рта.

Вслед за ним в дверь вошел директор, и мы пожали друг другу руки, принесли еще чаю с шиповником, и еще дюжина сигарет перекочевала из сумки Тама им в карманы. Обязательный обмен был завершен, и мы приступили к делу.

Я выждала многозначительную паузу; все глаза были направлены на меня.

– Ты должна сказать им, зачем ты здесь, – прошептал Там.

Я заколебалась. Директор и так уже знал, чего я хочу. Более того, в Союзе молодежи никто не говорил по-английски.

– Говори, я переведу, – поторопил меня Там.

Я глубоко вдохнула и обрисовала свои надежды одним предложением, после чего Там заговорил. Через двадцать минут он все еще усердно объяснял что-то, и все согласно кивали. Мое внимание рассеялось. Взгляд привлекло какое-то движение, и я, вытянув шею, заглянула в решетчатое окошко за столом директора. За ним была другая комната, где обмякшая фигура сползла на пол, заваленный людьми. В середине дня, напряженно прошуршав бумагами все утро, Союз коммунистической молодежи заслуженно предавался коллективному отдыху. Мне очень хотелось к ним присоединиться.

Там тихонько потянул меня за рукав:

– Директор говорит, они никогда раньше не водили на экскурсии иностранцев. Не уверены, что смогут соответствовать твоим нуждам.

Я заверила его, что потребностей у меня совсем чуть, мизер, как у мыши.

Директор прервал мою речь вопросом:

– Какова цель вашего путешествия?

Я сладко защебетала что-то о послах мира и посредниках, о согласии и дружбе, о том, как сблизить весь мир, – дословный текст из нашей старой брошюры для сотрудников Корпуса мира. Перевод Тама занял меньше одной фразы. Я была рада, что он здесь, спасает меня от самой себя.

– Вы хотите увидеть места сражений?

– Нет.

На этот счет у меня не было сомнений.

– Есть некоторые проблемы, – признался Там, затем поспешил объяснить, увидев, как погрустнело мое лицо, – но все их можно решить, если угодить нужным людям.

Видимо, взятка сигаретами сделала свое дело.

– Что за проблемы?

– Нужно подать заявление на официальное разрешение, чтобы тебе позволили ночевать в деревнях. Им будет очень трудно найти члена Союза, который согласился бы поехать с тобой. Необходимо продлить визу дольше предоставленного срока. И еще они требуют, чтобы ты сначала поехала в дельту Меконга – пробное путешествие, – прежде чем они проводят тебя на север.

Он остановился, чтобы перевести дыхание. Трудности казались непреодолимыми.

Однако все оказалось не таким уж безнадежным. Деньги были универсальным средством, решающим целый ряд проблем. Я пообещала угождать всеми возможными способами кому только потребуется, и все присутствующие заметно расслабились.

Когда мы вышли на улицу, я выпалила:

– Что ты об этом думаешь?

– Хорошо, что ты едешь с ними, – рассудительно ответил он. – В провинциях у них большая власть. Это гораздо лучше, чем частный проводник.

– Но я не хотела ехать в дельту Меконга…

Он понизил голос и глянул через плечо:

– Слышал, директор только что вернулся из поездки по заданию партии – два месяца по тропе Хошимина из Ханоя. Говорят, правительство хочет превратить тропу в туристический маршрут. Может, если поездка по Меконгу пройдет хорошо, тебе разрешат первой проделать путешествие на север.

Трудно было поверить такой удаче.

Через неделю мы вернулись для повторной встречи. Директор встретил нас, стоя у дверей в кабинет – хороший знак, – но его лоб был нахмурен, и он тут же уселся с Тамом, даже не притворяясь, что ему есть до меня дело. Спустя несколько напряженных минут Там повернулся ко мне:

– Он говорит, что многие студенты хотят поехать с тобой, но только не в одиночку.

Вот уж не думала, что западная женщина вроде меня способна до такой степени кого-то напугать, но мысль об этом меня заинтриговала. Я стала ждать, что они решат.

– Должны поехать двое, – твердо проговорил Там. – Один англоговорящий, а другой – тот, кто хорошо знает дельту Меконга.

Это меня вполне устраивало, тем более что речь шла всего-то о пяти долларах в день, паре лишних заплаток на шинах и взятках, чтобы сделать всех счастливыми. Мои собеседники расслабились, и мы перешли к обсуждению действительно важных дел. То есть расходов.

Директор достал скомканный листок бумаги и зачитал длинный подробный список. Сто долларов за убогую бумажку – разрешение с моим именем вверху и печатью внизу. Сорок – за то, чтобы угодить чиновникам, которые попадутся нам на пути. Пятьдесят – штаб-квартире Союза молодежи за то, что составили мне компанию во время чаепития. Тридцать – за медицинскую страховку, которая была мне не нужна. Двадцать, – за подержанный велосипедный насос, в провинции этой суммы хватило бы на то, чтобы купить новый велосипед. Сто – гонорар двум милым молодым людям, которые должны были меня сопровождать. Десять долларов в день на еду, подарки деревенским жителям и различные нужды – по большей части сигареты и пиво для моих проводников. И разумеется, чаевые.

Я стала спорить насчет страховки, не желая сразу сдаваться и понимая, что все траты сфабрикованы. В конце концов страховку вычеркнули с условием, что я возьму с собой достаточно западных лекарств, чтобы на всех хватило.

Я откинулась на спинку со вздохом облегчения. Я была довольна. Мои собеседники – нет. Нам налили еще чаю.

В центр комнаты вышел почтенных лет старичок и принялся ходить взад-вперед, крепко сцепив руки за спиной. У него были короткая стрижка и напряженная, с легким уклоном вперед осанка, как у сержанта строевой подготовки. Он заявил, что все очень обеспокоены моим комфортом в путешествии. Смогу ли я спать в гамаке? Умею ли ездить на велосипеде? Не сморщится ли моя кожа под жарким солнцем Меконга? Всем известно, что американцы повсюду ездят на машинах. Вдруг мои ноги пройдут сто метров и превратятся в желе? Буду ли я есть местную пищу, даже самую простую деревенскую? А то еще опозорю своих проводников. Я кивала головой, как болванчик, а Там спешил подтвердить мой ответ.

Последний и самый важный вопрос: знаю ли я, как угодить моим проводникам? Да, это я уже успела выяснить.

Мне представили моих будущих попутчиков – оказалось, что они сидели с нами все это время. Обоим было по двадцать пять лет, и оба выглядели на восемнадцать. Фунг продемонстрировал дюйм фиолетовых десен, улыбнувшись, как фонарь из тыквы, и сверкнув золотым зубом, который торчал под таким углом, что нависал над нижней губой, даже когда рот был закрыт. Он произнес небольшую речь по-вьетнамски, рассекая воздух длинными накрашенными ногтями. Тяу был тем самым малым с лицом-тарелкой и носиком-кнопочкой. Он странно смеялся – как ныряльщик, которому в маску попала вода. Мы договорились встретиться в здании Союза на следующее утро, в пять часов. Я должна была принести деньги, а они – созвать прощальный комитет. Наконец-то все остались довольны.