20
ОДНО ЛИШЬ ЧУДО

Первые недели в Сайгоне принесли неожиданные дивиденды: я могла без запинки провести Йохана по лабиринту улиц и сплетающихся переулков. Нашей первой остановкой было агентство по продлению виз, где мы смиренно попросили о привилегии наслаждаться вьетнамским гостеприимством еще тридцать дней.

– Обед! – рявкнул привратник. – Приходите в два часа.

Послеобеденная сиеста. Милый обычай, согласились мы, свидетельствующий о беззаботности и неподверженности бешеному ритму современного мира, что встречается так редко.

Ровно в два мы вернулись. В три нас неохотно пропустили в здание. В четыре позволили поговорить с местным мальчиком на побегушках, который занимался тем, что прилежно распрямлял металлические скрепки с неизвестной целью.

– Мистера Тыана нет на месте, – сообщил он, не поднимая глаз, – приходите завтра.

Какой занятой человек, заметили мы, без него в офисе наверняка все пойдет кувырком. И на будущее решили, что нужно приходить пораньше.

Наутро мы явились к открытию, надеясь, что все-таки удастся познакомиться с мистером Тыаном, у которого так много дел. Он был не слишком рад нас видеть, но бутылка «Джонни Уокер Блэк Лейбл» – маленький знак признательности за усилия по нашей части, которые он, возможно, проявит, – вызвала некое подобие энтузиазма.

Мистер Тыан провел нас в кабинет и тут же потребовал наши паспорта. Его лицо помрачнело, когда он начал листать мой, полный печатей из провинциальных городов, а также предупреждений и уведомлений, написанных подозрительной полицейской рукой. Я передвинула бутылку виски на более видное место.

Закрыв мой паспорт с громким хлопком, мистер Тыан взглянул на нас с выражением, присущим всем госслужащим в странах третьего мира: полуприкрытые глаза, которые разглядят и пятнышко на левом крыле комнатной мухи, и сжатые губы с опущенными краями.

– Мне нужны копии ваших авиабилетов, – сказал он наконец, – в доказательство того, что через тридцать дней вы намерены вернуться домой.

Разумное требование, ответили мы, вот только Йохан собирается вернуться поездом, а у меня билет с открытой датой.

– А еще, – неумолимо продолжал он, – нужны официальные регистрационные бланки с печатью всех отелей, в которых вы останавливались со дня приезда во Вьетнам, подписанные управляющими и заверенные владельцами.

Заслышав это, я тихонько пискнула, вспомнив все те гаражи и поля сахарного тростника, где побывал мой гамак. Но Йохан с силой наступил мне на ногу.

Мистер Тыан уселся за стол и убрал наши паспорта в ящик – на случай, если мы решим бежать из страны без его разрешения. После чего протянул мне толстенный ворох бумаг.

– Каждый бланк нужно заполнить в трех экземплярах, – отчеканил он. – Печатными буквами.

Я пробежала глазами заголовки. Все бланки были на вьетнамском. Мы смели со стола документы, прежде чем он не изобрел какие-нибудь новые требования, и ушли, пообещав вернуться утром и исполнить все его желания.

С билетами оказалось проще простого. Я карандашиком вписала нужную дату вылета, сделала ксерокопию на еле дышащем довоенном аппарате и отретушировала полученную бумажку, размазав по ней кукурузный крахмал. Потом мы подправили еще кое-что, и Йохан тоже получил билет до Штатов в салон эконом-класса, хотя при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что ему будет тесновато в его кресле, так как сидеть мы там будем вдвоем.

Затем я взялась за бланки и весь день скрипя зубами продиралась сквозь непролазное болото бюрократических штампов. Первый бланк хитро требовал указать номер паспорта в шести разных местах, видимо надеясь подловить меня на наглой подделке. Тут и там попадались ловко сформулированные вопросы, целью которых было заставить меня признаться, что национальностей и дат рождения у меня несколько. Дальше все превращалось в откровенный допрос, поначалу подкупающий обманчивой простотой (имя? дата?), затем окрашенный тоном мягкого сочувствия (родители умерли? когда?), перерастающий в явный абсурд (если родители умерли, укажите адрес проживания) и завершающийся ударом ниже пояса (явная цель визита? скрытая цель?). Видимо, составители рассчитывали на то, что после нескольких часов отсутствия всякой логики анкетируемый утратит бдительность.

Передо мной лежал истинный шедевр запудривания мозгов, и я сделала все возможное, чтобы мои ответы были столь же туманными.

Йохан тем временем взял на себя преодоление последнего препятствия – ему нужно было раздобыть несуществующие отельные бланки. Выход из положения оказался неожиданно простым. Йохан предложил подойти к хозяйке гестхауза, где мы жили, и попросить у нее бланк с печатью и подписью, после чего изменить даты, как будто мы прожили там со дня приезда во Вьетнам. И проблема решена.

Хозяйка нас не обрадовала.

– Конечно, есть такие печати, – сказала она, – но у меня их нет.

Подобные излишества можно было найти только в официальных гостиницах для иностранцев, тех, что готовы были отваливать больше половины дохода правительству. Она же держала простенький, официально не зарегистрированный пансион, имела договоренность с местным полицейским участком и никогда не давала рекламу. Именно поэтому она пускает таких постояльцев, как мы, фыркнула она, голодранцев без гроша в кармане, которые стирают вещи в раковине и ищут жилье по совету других. Она подозрительно оглядела нас. Если у нас проблемы с документами, она была бы очень признательна, если бы мы собрали вещички и убрались из ее гостиницы, пока все не уладится.

Еле уговорив ее оставить за нами комнаты, мы расположились в соседней забегаловке, чтобы обсудить варианты. Йохан уже засомневался в своем намерении отправиться в дельту Меконга и начал склоняться в сторону более дружелюбной Малайзии. Но разделенное горе – полгоря, и я попросила его отложить принятие решения, на случай если удастся уговорить управляющего одного из шикарных отелей поделиться со мной чернильным росчерком и печатью всего на секунду, пока эта печать не занята штампованием настоящих бланков.

Мой выбор пал на отель «Нью Уорлд», роскошное заведение с шеренгой привратников у дверей, где за ночь брали двести долларов. Служащие никогда в жизни не видели белого человека, говорящего по-вьетнамски, и окружили меня толпой. Я решила рассказать все как есть и отдаться им на милость. Я верила в то, что ни один вьетнамец не упустит новую возможность заработка, появившуюся благодаря очередной причуде бюрократов. Сотрудники вместе со мной посокрушались над моей проблемой, удивились, что такое ловкое решение могло быть придумано иностранцем – ведь иностранцы, как известно, глупы как пробки, – и с радостью отдали мне печать в обмен на пятидолларовую купюру. Они были довольны. Я тоже. Чиновники получат требуемые документы. Проблема решена.

Наутро мы вернулись в офис, нагруженные копиями документов, отражающих все аспекты нашей жизни, настоящие и выдуманные. Я решила перестраховаться и подделала международные водительские права и свидетельство о браке, готовая встретить любое требование во всеоружии. Но мистер Тыан лишь нахмурился, взял наши документы и пачку местных денег толщиной с кирпич и велел приходить за визами через три дня. Я даже немного расстроилась. Мы вышли на улицу.

Так получилось, что путь домой проходил мимо рынка с редкими животными. При виде темного и мрачного сарая меня захлестнули воспоминания. Крошечный детеныш леопарда с ушами, покрытыми клочковатым пушком, тянет лапки к маленькой макаке. Синекрылая птица на жердочке, всего в секунде от свободы, – и вот ее тащат вниз, чтобы навечно запереть в клетке. И чувство пустоты и безысходности, которое возникает, когда смотришь на измученных зверей, мечущихся за грязными решетками.

Но на этот раз все было иначе. Не нужно было беспомощно ходить от одной клетки к другой и сокрушаться, что сделать ничего нельзя, потому что кое-что я сделать все же могла. Я могла купить этих животных и отвезти их в Кукфыонг.

Йохан возразил – и у него были на то основания, – что покупкой редких животных я лишь поощряю торговлю на черном рынке. В его словах была доля правды, но я придерживалась мнения, что ситуация с охраной редких видов во Вьетнаме давно уже перешла тот барьер, когда чего-то можно добиться воспитательными методами. Пока вьетнамцы образумятся, охранять будет уже некого. Даже Тило считал, что у этих животных одна перспектива – полное вымирание в дикой природе с возможным восстановлением популяции в неволе, когда браконьерство сойдет на нет. Так не должны ли мы спасти как можно больше зверей, чтобы накопить генофонд и увеличить их конечный шанс на выживание? Торговля животными процветает, и этого не изменить. Мы не поощряем ее, а лишь отнимаем у очередного богатого китайца бесполезный тоник, который якобы спасет его от артрита.

Йохан согласился проводить меня внутрь, но был по-прежнему против моего безумного плана. Я не пыталась его переубедить. Я просто надеялась, что, когда время придет, он поможет мне погрузить осиротевших детенышей в поезд – до своего отъезда на юг, в дельту Меконга.

В лавке было темно и грязно, как и в прошлый раз. Я стала искать гиббонов, нырнув за прилавок с кипой звериных шкур и тихонько переговорив с потными хозяевами. Наконец принесли крошечного детеныша. Его шерстка была белоснежной и мягкой, как у овечки, глаза круглые и большие, а руки и ноги несоразмерно длинные. Йохан отложил камеру и подошел поглядеть. Гиббон робко выставил ручонку и обхватил крошечными пальчиками опасливо протянутый Йоханом палец. Через минуту они уже возились в углу; младенец изо всей силы вцепился в рубашку Йохана, а тот гладил его по голове и шептал всякие нежности по-немецки.

Я подошла к ним.

– Значит, ты поможешь мне посадить их на поезд? – спросила я.

– Я поеду с тобой, – тихо ответил он. – Купим столько, сколько сможем унести.

Я обошла рынок в поисках гиббонов, но больше не нашла. И вернулась к прилавку, где Йохану наконец удалось оторвать от себя цепляющегося малыша. Но было уже слишком поздно. Их общение не ускользнуло от хозяйки, и теперь она глядела на Йохана, точно прицениваясь.

– Сколько? – спросила я.

Гиббоны продавались по двести долларов.

– Две тысячи, – она мило улыбнулась, – наличными.

Оставив Йохана у прилавка с тигриными шкурами и ремнями из змеиной кожи – куда более безопасное место для такого мягкосердечного добряка, как он, – я принялась торговаться, взявшись за дело со всей серьезностью. Цена падала резкими скачками и наконец остановилась на двухсот шестидесяти. Есть и другие покупатели, сказала хозяйка, пять китайских дельцов, которые рады будут заплатить любую цену. Я поговорила с Йоханом, и мы решили не рисковать и проверить ситуацию с визами, прежде чем покупать малыша. Кроме того, если мы раскроем блеф хозяйки насчет богатых китайцев, она будет вынуждена сделать скидку.

Мы ушли с тяжелым сердцем.

Наутро мы с Йоханом встали пораньше и принялись бродить по улицам вблизи агентства задолго до его открытия. Мистер Тыан был рад нас видеть, впрочем, как обычно. Он сухо кивнул.

– Визы будут готовы сегодня после обеда, – сказал он и захлопнул ворота у нас перед носом.

Мы побежали на рынок.

Детеныша гиббона нигде не было. Его бывшая хозяйка пожала плечами и пожурила нас, погрозив пальцем.

– Китайцы вернулись, – сообщила она и подождала, пока мы смиримся с разочарованием. – Но у меня есть еще один.

Это действительно был другой детеныш, младше вчерашнего. Он сидел в центре металлической клетки, обняв себя лапками и крепко присосавшись к морщинистой коже чуть выше локтя. Когда хозяйка попыталась вытащить его, он издал испуганный свист; его глаза округлились, и он еще крепче вцепился лапками в собственное тельце. Этот не пытался ухватиться за рубашку Йохана, и я заметила, что на обеих руках у него кровавые пятна – от страха он сгрыз себе шерсть.

Я оставила Йохана с гиббоном и отправилась осматривать лавку. На этот раз мне повезло больше. Четыре гиббона должны были прибыть в город после обеда, чтобы наутро отправиться в Китай грузовым самолетом. Но мы могли забрать их при условии немедленной оплаты наличными.

Я вернулась, увидела Йохана, который пытался уговорить покрытого пушком малыша пожевать кусочек банана, и начала утомительные переговоры. Появление других гиббонов помогло сбить цену, и вскоре мы сговорились на нижней отметке в сто восемьдесят долларов за одного из последних вьетнамских гиббонов на земле.

– Надо подождать, пока нам продлят визы, – настаивал Йохан, укачивая испуганного детеныша.

Я лениво заспорила, зная, что даже пехотный взвод не заставит его оторваться от своего крошечного подопечного. Сделки на рынке совершаются так быстро, заметила я, что если подождать еще день, то и этого детеныша могут продать. Йохан согласился.

– Ну, тогда я скоро вернусь.

Я унеслась и вернулась через несколько минут с полными руками: три детеныша леопарда и один двухмесячный дымчатый леопард.

– Леопарды едят гиббонов, – заметил Йохан.

Мы скрепя сердце приобрели две ненавистные стальные клетки. А потом посмотрели на кучу-малу из зверей и клеток и стали думать, каким образом перетащить все это в гостиницу.

Йохан лавировал по запруженным в час пик дорогам как настоящий профи, а я сидела позади него на мотоцикле, пытаясь удержать шаткое равновесие и выглядеть невозмутимо, хотя под курткой у меня сидели четыре расшалившихся детеныша леопарда, а под мышкой – гиббон. Я зажмурилась и сжала зубы, стараясь не обращать внимания на коготки, то и дело царапающие меня, и попыталась запомнить этот момент, единственный в своем роде, который, возможно, не повторится никогда. У меня на груди дрались кошки.

Мы тайком протащили детенышей по лестнице гестхауза и занесли в мой номер. Леопарды тут же скрылись под столом. Йохан пошел на почту – позвонить Тило и узнать, чем положено кормить детенышей гиббонов. Я осталась в номере и стала мастерить из старого носка защитный чехол для опухших лапок малыша. Йохан вернулся с коробкой молочной смеси и горстью бананов. Тило наказал кормить детеныша и тем и другим через пипетку каждые два часа, днем и ночью. Мы кормили малышей до тех пор, пока их животы не раздулись и они не замурлыкали от удовольствия. Как только они уснули – гиббон с полдюжиной мягких игрушек, а леопарды, свернувшись калачиком под кроватью, словно меховые шарики, – мы улизнули к мистеру Тыану за нашими паспортами.

Ворота были заперты, а окна закрыты ставнями. Мы загремели цепями, и мальчик со скрепками наконец отреагировал, просунув голову в дверь и прищурившись на солнце. Он вышел к нам, помахал паспортами у нас перед носом и протянул их через узкую решетку.

– Нет виза, – громко проговорил он. – Отказано.

– Это шутка? – спросила я, переворачивая страницы.

– Это невозможно, – пробормотал Йохан.

– Отказано! Отказано! – заорал молодой человек и замахал руками для пущей наглядности.

Срок действия старых виз истекал через двадцать четыре часа. За такое короткое время нам не получить разрешение на въезд в Камбоджу или Лаос. Я попыталась втолковать это юноше.

– Вы оставаться один день! Потом уезжать Вьетнам! До свидания!

Он ушел, не прекращая махать руками. Мы стояли за воротами, таращась на его удаляющуюся спину. Он плотно закрыл за собой дверь.

Мы нашли маленькое кафе и молча выпили по несколько чашек кофе.

– Это невозможно, – повторил Йохан.

Видимо, его логическое мышление оказалось бессильно перед этой выходкой вьетнамцев. Я чувствовала себя не лучше. Мысли бегали по кругу, остановить их на время сумел лишь пробудившийся в Йохане отцовский инстинкт: внутреннее чутье напомнило ему о том, что настало время кормить гиббона. Мы поспешили в гостиницу.

Леопарды по-прежнему сидели в самом темном углу комнаты, отсыпаясь после первого кормления молочной смесью. Подопечная Йохана, малышка гиббона разодрала в клочки все, до чего ей удалось добраться, и вернулась к любимому занятию – грызть ранки на сморщенных лапах. Мне стоило больших усилий уговорить его подсадить к ней в клетку самого маленького из леопардов – пушистика не больше софтбольного мяча. Я вспомнила ту парочку с рынка: осиротевшие детеныши хоть и были разных видов, но служили утешением друг для друга.

У этих двух получилось наоборот. Сабина – так Йохан окрестил свою подопечную – казалось, вознамерилась отомстить бедному котенку за весь его хищнический род. Длинными руками она била леопарда по носу, выкручивала ему уши и хвост. Когда этого показалось недостаточно, она прижала его к стенке и навалилась сверху всем своим тщедушным тельцем, пытаясь протолкнуть его наружу через прутья. На этот раз всполошилась я, хотя Сабина, кажется, была довольна новой игрушкой. Котенок отправился обратно под кровать, а Сабине бросили на растерзание тряпку, завязав ее несколькими узлами.

Еле переставляя ноги, мы снова забрались на мотоцикл и поехали в камбоджийское посольство за разрешением на въезд. Охранник у входа улыбнулся и открыл нам дверь. Нас тут же проводили в кабинет, где представили сияющему служащему, похожему на Будду, только в пальто и галстуке. Он пригласил нас сесть и вежливо попросил паспорта. Пролистав их, задал несколько вопросов, затем достал документы и принялся сам заполнять их. Неужели все так просто? Я не могла поверить, глядя, как его перо скользит по бумаге. Когда он обеспокоенно сморщил лоб, я почти испытала облегчение.

– Вьетнамское правительство назначило вашим пунктом отбытия Хошимин, – сказал он. – Вы уже купили билеты? Эти рейсы часто раскупают.

Я покачала головой. Он потянулся к телефону.

– Я мог бы позвонить в авиакомпанию, – предложил он, – и проследить, чтобы вам забронировали билеты.

У меня отвисла челюсть.

– Мы хотим поехать на автобусе, – еле слышно пропищала я. – Я поменяю пункт отбытия на наземную границу перед отъездом.

Он на мгновение задумался.

– Так что мне написать? – спросил он и тут же отмахнулся. – Просто оставлю графу незаполненной, а вы сами потом впишете.

Я еще шире раскрыла рот.

Через пять минут он закончил с бумагами и встал, протягивая нам паспорта.

– Ваши визы будут готовы через два часа, – сообщил он. – Забрать их можно, когда вам будет удобно.

На этом моя челюсть окончательно упала на пол с громким стуком. Мы поблагодарили служащего и ушли совершенно ошарашенные, задаваясь вопросом: не из другой ли галактики эти камбоджийцы? Тайну развеял англичанин, поджидающий очереди в фойе.

– На днях кхмерские партизаны расстреляли нескольких иностранцев, – сказал он. – Камбоджийское правительство из кожи вон лезет, чтобы ублажить туристов.

Время было на исходе. Мы побежали в ближайшее турагентство, чтобы мне поставили штамп с другим пунктом выезда. Ожидание было бесконечным, стулья – жесткими, а сотрудница, наконец взявшая мой паспорт, безразличной к моим мольбам.

– Чтобы поставить новую печать, нужна неделя, – сказала она.

Я спросила, нельзя ли воспользоваться срочной услугой, обещавшей беспрепятственное решение проблем за тройную цену – реклама висела на стене.

– Пять дней, – ответила она.

Мы бросились в агентство по продлению виз, чтобы воззвать к их прежде никак не проявившей себя человечности, в надежде что нам продлят визы хотя бы на пять дней. Ведь если бы треклятый мистер Тыан не держал так долго наши паспорта у себя, проблемы бы и вовсе не возникло.

Наш знакомый юноша вышел на улицу, с неохотой передвигая ноги, и посмотрел, кто там опять ломится в ворота.

– Закрыто! – рявкнул он через решетку.

– Но ведь только три часа, – заспорили мы.

– Закрыто! – заорал он еще громче.

Мы стали умолять.

– Паспорта, – приказал он и протянул руку.

Мы бросились наутек.

Настало время кормить гиббона. По пути домой нам встретилась туристка в длинной юбке; выпрямив спину, она чинно крутила педали односкоростного велосипеда. Йохан уменьшил газ и пристроился рядом.

– Извините, – обратилась к ней я, – вы кошек любите?

Она оторопела. Я, забыв о гордости, объяснила нашу ситуацию, умолчав о шальных коготках и полуночных кормлениях. Йохан тем временем объезжал прохожих и тележки мороженщиков, чтобы поспевать за велосипедисткой.

– Не сможете ли вы, – сказала я наконец, – позаботиться о парочке очень маленьких леопардов всего неделю, пока мы съездим в Камбоджу за новыми визами?

– Certainement pas! – выпалила она, вцепившись в руль шатающегося велосипеда. – Я работаю во французском посольстве. То, что вы предлагаете, незаконно!

– Как и черный рынок, где идет подпольная торговля редкими видами, – заметила я. – А вы, между прочим, рекламируете его в своем путеводителе для туристов.

Но девушка из посольства меня уже не слушала. Задрав голову и взметнув юбками, она укатила вперед, держась прямо, как и подобает настоящей леди.

Мы вернулись домой к нашим отвергнутым сироткам.

Оставив Йохана за пережевыванием четверти фунта сырого мяса и приготовлением вкусного коктейля из бананов и молочной смеси, я побежала в офис «Вьетнамских авиалиний» покупать билет в Камбоджу. Очередь была длинной, зато разговор с сотрудницей авиакассы коротким.

– Билетов нет, – сказала она. – Есть вылеты только на следующей неделе.

Я тащилась вверх по лестнице, отупев от усталости. После хождения по грязному городу на зубах скрипел песок. Я отперла дверь, и двое крошечных котят вцепились мне в щиколотки. Я наклонилась, чтобы подобрать их, и услышала из глубины комнаты веселый голос:

– Карин, привет!

Это был не Йохан. Это был Джей.

Растянувшись на единственном удобном предмете мебели в комнате – моей кровати, – он сообщил, что все-таки решил поехать на юг.

– Ты разве мне не рада?

– Где Йохан? – спросила я.

Я думала только о том, нужно мне кормить гиббона или нет.

– Что это за зверье? – Джей смахнул с рукава воображаемую шерсть. – Ты же знаешь, у меня на кошек аллергия.

Я села и принялась готовить банановое пюре для гиббона.

– Боюсь, я не смогу здесь надолго остаться, – сказала я, сидя к нему спиной. Он с растущим негодованием слушал рассказ о моих визовых проблемах и о том, чем все закончилось.

– А как же я? – спросил он и резко сел на кровати. – Я проделал такой путь до Сайгона, а ты, оказывается, утром уезжаешь… – Он покачал головой: – Не думай, что я поеду с тобой в Камбоджу. Или останусь здесь дожидаться тебя.

Он откинулся на подушку в ожидании моей реакции.

Я вышла из комнаты и наткнулась на Йохана, который парковал мотоцикл во дворе. Он только что побывал дома у вьетнамской профессорши из Ханоя, дамы прозападных взглядов, которая просила его обратиться к ней, если ему когда-нибудь понадобится помощь в Сайгоне. Профессорша согласилась, хоть и неохотно, поселить животных в гараже, при условии что кормить их нужно будет не чаще раза в день.

– Ну уж нет, – Йохан покачал головой. – Мы должны были найти кого-то из своих. Может, Джей захочет присмотреть за зверьми до нашего возвращения?

– Ну уж нет, – сказала я.

«Свои», знаете ли, тоже всякие бывают. Но у меня была одна зацепка, еще слабее, чем у Йохана. Я знала, что на втором этаже отеля по соседству расположился офис «Мобил Ойл». Если бы мы смогли проникнуть в сообщество экспатриантов.

Офис оказался слишком шикарным для наших обшарпанных шмоток. Каждый мускул на лице привратника напрягся из чувства противоречия, когда он отступил в сторону, чтобы пропустить нас. Накрахмаленная рубашка и сияющая обувь директора компании выглядели устрашающе, но его рукопожатие было твердым, и он вежливо предложил нам сесть. Я вдруг растерялась, не зная, с чего начать.

В результате рассказ повел Йохан. Молча выслушав его, директор потер подбородок.

– Явись вы за деньгами, все было бы намного проще, – усмехнулся он. – Так сколько у вас леопардов?

Он продиктовал нам названия нескольких баров, где собираются экспатрианты, потом опять засмеялся, покачал головой и пообещал спросить жену, не хочет ли она взять на себя заботу о наших сиротах.

Мы разделились: Йохан отправился щеголять красноречием среди экспатриантов из высшего общества, а я облазила все бэкпекерские норы в отчаянной надежде найти щедрую душу, которая согласилась бы присмотреть за нашим зверинцем.

В «Ким кафе» было полно народу; разговор на дюжине языков мешался с сигаретным дымом и запахом немытых тел под яркими лампами дневного света. Здесь все до единого обсуждали туры и планировали маршруты. Те несколько бесед, что мне удалось подслушать, ничего хорошего не предвещали. Врач-диетолог из Дании собиралась в Далат на микроавтобусе завтрашним утром и давала подробные рекомендации парочке обшарпанных австралийцев, которые планировали прокатиться по Меконгу на лодке. Двое французов в углу стола крепко прижались друг к другу, выдыхая клубы дыма; эти хотели лишь, чтобы их оставили в покое.

Я встала и постучала ложкой по стакану. Никто и ухом не повел. Тогда я попросила прощения у бога джунглей и достала из кармана крошечного детеныша леопарда. Все разговоры разом прекратились. Даже французы прислушались, хоть и не подали виду.

Меня выслушали в полной тишине; все глаза в зале обратились к маленькому комочку меха, приютившемуся на моей ладони.

А потом, как на аукционе, люди начали поднимать руки, называя даты и места, и вскоре вовсе позабыли обо мне, передавая котенка из рук в руки и организовывая его расписание на следующие пару недель. Здоровяк немец был совершенно пленен маленьким котенком, уснувшим на одном из его литых бицепсов, и тут же отменил планируемую поездку к знаменитым тоннелям Кути, которые вдруг превратились всего лишь в «грязные кротовые норы в земле». Плотник из Англии уезжал на три дня в тур по Меконгу, но рад был приютить маленьких сорванцов на выходные. А если хозяйка его гестхауза будет против, так он найдет другой. Двое всклокоченных канадцев пообещали сироткам постоянное жилье в потрясающем новом доме, куда собирались переехать через неделю.

Я села в сторонке и стала наблюдать, как совершается чудо. Люди, готовые часами препираться за лишние пятьдесят центов, люди, годами экономившие средства, чтобы повидать Вьетнам, чуть ли не дрались за шанс отказаться от всего этого ради сонного пушистого комочка.

– Ничего удивительного, – прошептал кто-то мне на ухо. – Вы дали им возможность сделать что-то особенное. Ради такого стоит пропустить пару достопримечательностей. «Кто-то» оказался американцем, который перебивался частными уроками английского в поисках постоянной работы.

– Вы не собираетесь покупать еще? – спросил он и протянул мне сто долларов.

В моей комнате наступила долгожданная тишина. Малышка гиббон крепко спала, обняв длинными ручонками подушку вдвое больше себя. Два младших котенка затихли после того, как несколько часов смешили нас своими прыжками. В отличие от старших собратьев, они стремились к контакту с человеком и лежали в засаде, поджидая, когда я выйду из душа, после чего принимались раскачиваться на моем полотенце, как на тарзанке, пока я не бросала все попытки удержать его на месте. Впервые в жизни чудовища под кроватью оказались настоящими, и стоило мне опустить на пол босые ноги, как игривые коготки тут же вцеплялись в щиколотки. А когда я засыпала, мягкий хвост перышком щекотал мне лицо, а четыре крошечные лапки мяли подушку.

Я плыла сквозь многоэтажные сны под шорох прытких крысиных лапок, бегущих по потолочным балкам. Проснувшись, я увидела, что крысы из сна превратились в пляшущих на ковре леопардов. Их темные силуэты шныряли вокруг моего рюкзака, внезапно появляясь в лужице лунного света, где они наскакивали друг на друга и устраивали драки. Я заснула под еле слышный топоток бархатных лап. Мне снились ночные джунгли, заплетенные в косы лианы, темно-зеленые листья и силуэты в пятнах света и тени, плывущие сквозь пространство.

Настало утро. Беспокойная, дикая поездка в аэропорт, два пустых рейса, совмещенные в один, – и вот я уже сижу рядом с двумя холеными бизнесменами с другой планеты. Те громко обсуждают торги на фондовой бирже, результаты матчей НБА и свои любимые отели на горнолыжном курорте Аспен. Я смотрю в окно на Меконг цвета бурой земли, плавно перетекающий в море, и пытаюсь вспомнить, почему же мне было так страшно, когда я впервые летела над этой странной землей, где все так запутанно.

Человек с соседнего кресла произнес:

– Несомненно, это потрясающая возможность, однако осуществить ее будет непросто.

И я подумала: «Если бы он знал…»