Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Этот несчастный не выходит у меня из головы. Все-таки это выше моего разумения.
Наполеон
С установлением империи попытки покушений на Наполеона не прекратились. Несмотря на неудачи, английская разведка продолжала работу в этом направлении. Так, например, в 1805 году были арестованы два ее новых агента – братья Даниэль и Шарль Тома, которые по заданию английского консула в Касселе, готовили очередное покушение на императора.
В 1806 году аналогичное поручение было дано британской разведкой еще двум французам-авантюристам – Лесэмплю и Дранобу. Французская полиция в Гамбурге выследила Драноба, который поспешил после ареста выдать Лесэмпля. Этот самый Драноб разругался со своим сообщником еще до того, как они покинули Англию, и теперь был рад рассчитаться с ним руками французских полицейских. Оба они были схвачены и посажены во французскую тюрьму.
В январе 1809 года в Париже были расстреляны без суда и следствия два человека: Раймон де Гранмон, бывший эмигрант, 38 лет, и швейцарец Кудрие 24 лет. Они тоже готовили покушение на Наполеона, но были вовремя схвачены агентами полиции.
Всего по аналогичным причинам было арестовано множество людей. Тюрьмы империи были переполнены. Они делились на пять категорий. Самыми главными были государственные тюрьмы: Тампль, Венсенн, Ля Форс и некоторые другие. Там содержались важные государственные преступники, ожидавшие суда или приведения в исполнение смертного приговора. Кроме того, имелись специальные тюрьмы для священников. Были также тюрьмы для тех, кому смертная казнь была заменена длительным заключением. Тюрьмы местного значения имелись практически во всех городах и крепостях. Самым низшим звеном были тюрьмы для простых бродяг и воров.
По оценке Анри Форнерона, число государственных заключенных в период с установления режима Консульства и до 1811 года постоянно составляло от полутора до двух тысяч человек. После 1811 года это число заметно увеличилось, превысив две с половиной тысячи человек.
Среди покушавшихся на жизнь Наполеона были не только французы. В их числе было немало и жителей покоренных ненасытным в своих завоеваниях императором стран, в частности немцев.
Ненавидевшая Наполеона мадам де Сталь объясняет это так:
«Разве даровал он иностранным нациям больше свободы? Ни один европейский государь не позволил бы себе в течение года совершить столько наглых беззаконий, сколько Бонапарт совершал ежедневно. Он вынуждал европейские народы променять их покой и свободу, их язык, законы и состояние, их кровь и их детей на несчастья и стыд, на утрату национальной независимости и всеобщее презрение».
Когда те же немецкие правители поняли свою неспособность противостоять Наполеону обычными средствами, т. е. выставляя свои армии против его армий, они обратились к своим народам. Как это всегда бывает, когда угрожают коронам, речь пошла о свободе и равенстве. В манифесте, ходившем по всей Германии в начале 1809 года, говорилось:
«Саксонцы! Немцы! С этого момента наши генеалогические деревья не имеют никакого значения. Возрождение Германии может произойти только благодаря новым людям. Сейчас нет других достоинств, кроме таланта и рвения, с которыми защищают свою родину! Свобода или смерть!»
Эти слова оказали огромное влияние на немцев. Наполеон для всех стал врагом не только их родины, но и свободы вообще. Молодежь, охваченная патриотическими чувствами, загорелась идеей возмездия. Фридрих Штапс, о котором пойдет речь в этой главе, юноша наивный и впечатлительный, стал одним из представителей этой волны политической экзальтации.
С первых дней октября 1809 года Наполеон находился в Шёнбрунне, близ Вены, где он вел переговоры с австрийцами. Как-то раз он вдруг заговорил со своими приближенными о своей безопасности.
– Я читал секретные донесения и точно знаю, – сказал Наполеон, – что принц Лихтенштейн, австрийский посол, говорил министру иностранных дел Шампаньи, что в Германии немало горячих голов, настроенных убить меня, но главы государств якобы отказываются даже обсуждать предложения на эту тему. Хитрецы, они специально говорят такое, чтобы сделать нас более сговорчивыми при подписании договора. У них ничего не выйдет! И кстати, хотелось бы посмотреть, что это за человек, который отважится нанести мне удар?
– Послушайте, Сир, – ответил ему генерал Савари, – таковые, может быть, и найдутся, но Вашему Величеству всегда удавалось избежать смерти в многочисленных сражениях. А вот этот человек должен понимать, что ему живым не уйти.
– Конечно, никто не хочет умирать, – согласился Наполеон.
– Да, Сир, но тому, кто решится на такое, неизбежно придется погибнуть, и он об этом не может не знать.
Потом речь зашла о возможной попытке отравления. Гофмаршал двора Дюрок высказал такую мысль, что это мог бы быть единственный способ, который оставлял бы преступнику хоть какую-то возможность избежать сурового наказания. Савари согласился с ним, но Наполеон лишь нервно повел плечами.
– А знаете ли вы, – заявил он, – что химик Бертоле объяснил мне, что яды не действуют через внешние органы? При малейшем подозрительном привкусе, например, напитка, достаточно мгновенно выплюнуть его, и ничего не случится.
На этом разговор и закончился.
12 октября 1809 года Наполеон проводил на площади перед своим дворцом в Шёнбрунне смотр гвардии. На подобные смотры обычно приезжало и приходило много публики. Особенно в праздничные дни. Всем хотелось посмотреть на Наполеона, личность которого возбуждала повсюду самое ненасытное любопытство. Какое событие! Будет, о чем вспомнить и рассказать внукам!
С раннего утра в Шёнбрунне собирались люди. Ими были заняты все дворцовые аллеи, а некоторые даже пытались взобраться на деревья, чтобы лучше увидеть происходящее на площади.
Наполеон охотно допускал публику на смотры, и вообще столица Австрии нравилась ему своей полной покорностью.
– Вот он, вот он! – неслось по восхищенной толпе. – Смотрите, это Наполеон!
Великаны-гвардейцы мерным шагом медленно двигались по площади. Наполеон принимал парад сидя на белой лошади. Он был в своем неизменном сером сюртуке, из-под которого виднелся его любимый полковничий мундир и белый жилет.
Смотр уже подходил к концу, когда какой-то хорошо одетый молодой человек, почти мальчик, с очень белым и нежным, как у девушки, лицом, вдруг начал пробираться между лошадьми императорской свиты к лошади, на которой сидел Наполеон.
Маршал Бертье первым заметил это движение и своим могучим конем преградил путь неизвестному.
– Куда это вы направляетесь? – сурово спросил он.
– Я хочу поговорить с императором.
– Месье, так с императором не разговаривают. Сейчас же отойдите в сторону!
Бертье сделал знак часовым, сдерживавшим напор зрителей, чтобы те побыстрее убрали этого мальчишку, возомнившего о себе бог знает что. Но через некоторое время этот же человек вновь попытался приблизиться к тому месту, где находился император. На этот раз его заметил дежурный адъютант императора генерал Рапп, который лично бросился к нему и довольно грубо оттолкнул.
– Если вы хотите о чем-то попросить, вас выслушают после парада, – сказал Рапп.
О дальнейшем Рапп в своих «Мемуарах…» рассказывает:
«Его правая рука находилась в нагрудном кармане пальто; казалось, что он держит там какое-то прошение. Но взгляд его был какой-то странный. А его решительный вид вызывал у меня подозрения, и я позвал офицера жандармерии, находившегося поблизости».
Жандармы начали теснить молодого человека, обхватив его за руки и за плечи. Эти ребята умели делать свое дело настойчиво, и не привлекая к себе внимания. Но тут один из них с удивлением нащупал за поясом у нарушителя порядка огромный неловко завернутый в серую бумагу кухонный нож.
Это был юноша, почти ребенок. По одежде и манере держаться было видно, что он из хорошей семьи. Наверняка какой-нибудь студент.
Генерал Рапп спросил задержанного, как его зовут. Тот гордо вскинул голову, сложил руки на груди и ответил:
– Я скажу это только Наполеону.
– Для чего вам был нужен нож? – продолжил задавать вопросы Рапп.
– И это я скажу только Наполеону.
– Ах, вот как! Только Наполеону?
Генерал Рапп сплюнул и раздраженно сказал:
– Вы хотели воспользоваться ножом, чтобы покуситься на жизнь императора! Это же очевидно!
– Да, месье, – ответил юноша.
Лицо его было бледным, а взгляд устремлен куда-то вдаль. У генерала Раппа от возмущения даже выступили на лбу капли пота.
– Да, месье! – воскликнул он. – И это все, что вы можете мне ответить? Но почему? Хотелось бы знать, почему вы хотели сделать это?
– Это я скажу только ему самому.
Провоевавшему ровно половину из своих 38 лет генералу Раппу захотелось врезать этому нахалу по физиономии, но он сдержался и слово в слово передал все императору. Тот внимательно выслушал его и сказал:
– Да, я заметил, что что-то произошло. Пусть его приведут ко мне после смотра. Я хочу сам задать ему несколько вопросов.
Когда смотр завершился и последняя рота гвардейцев скрылась в арке, ведущей с площади на внутренний двор, Наполеон приказал нескольким генералам проследовать вместе с ним во дворец. Там он увидел своего министра иностранных дел Шампаньи и холодно спросил его:
– Вы, конечно же, как всегда, совершенно не в курсе? Так вот, принц Лихтенштейн был прав, когда говорил вам о предложениях убить меня.
– Что вы этим хотите сказать, Ваше Величество? – удивился министр.
– Да-да, убить меня, повторил Наполеон, – и это только что пытались сделать. Следуйте за мной, и вы все увидите сами.
Через минуту привели задержанного. Два жандарма крепко держали его за руки. Внешне тот выглядел совершенно спокойным. Присутствие императора, казалось, не производило на него ни малейшего впечатления.
Император спросил, говорит ли молодой человек по-французски.
– Очень немного, – ответил тот.
– Как вас зовут?
– Меня зовут Фридрих Штапс. Я – саксонец.
– Откуда вы родом?
– Из Наумбурга.
– Кто ваш отец?
– Протестантский священник.
– Сколько вам лет?
– Восемнадцать.
– Для чего вам был нужен найденный у вас кухонный нож?
– Чтобы убить вас.
– А вы, случайно, не сумасшедший? – засмеялся Наполеон, но смех его был каким-то нервным. – Нет, вы – иллюминат, молодой человек! Вы жалкий сектант, излишне возомнивший о себе!
Словно ища поддержки, Наполеон повернулся к своим генералам и воскликнул:
– Посмотрите, вот они – плоды иллюминатства, которым заражена буквально вся Германия! И с этим ничего не поделаешь: пушками секты не истребишь.
– Я не сумасшедший, – гордо ответил Фридрих Штапс. – И я не знаю, кто такие иллюминаты.
– Тогда вы просто больной, другого объяснения я не вижу.
– Я не болен, я чувствую себя хорошо.
– За что же вы хотели меня убить? – спросил Наполеон, и голос его снова стал суровым.
– За то, что вы делаете зло моему отечеству, а я желаю ему мира.
– Но и я хочу мира для Германии, – возразил Наполеон. – Я воюю против Австрии, но австрийцы что-то совершают попыток убить меня.
Молодой человек ничего на это не ответил.
– Не я начал эту войну, – продолжал Наполеон. – Почему же вы не хотели убить того, кто ее начал? Это было бы справедливее?
– Не вы, но вы сильнее всех остальных вместе взятых. Легче убить одного. Я знаю одно: смерть одного злодея может дать мир всей Европе, и этот злодей – вы.
– Очень интересно! И какое же зло я, например, сделал лично вам?
– Не мне, а всем немцам. Я считаю, что пока вы живы, моя родина и весь мир не будут знать ни свободы, ни покоя.
– И кто же это вбил вам в голову подобную чушь?
– Никто. Я просто уверен, что, убив вас, я окажу огромную услугу моей стране и всей Европе.
– Наверное, этому вас учат в ваших университетах?
– Нет.
– А, я понял! Вы, наверное, хотели быть похожим на Брута?
Фридрих Штапс ничего не ответил. Как потом говорил Наполеон, он, похоже, не очень хорошо знал, кто такой был Брут.
– Вы видите меня в первый раз?
– Нет, я видел вас во время вашей встречи с русским императором в Эрфурте.
– И там у вас не возникало мысли убить меня?
– Нет. Тогда я думал, что вы прекратите войну в Германии. Я верил в вас, я даже был вашим самым искренним поклонником.
– И сколько времени вы уже находитесь здесь, в Австрии?
– Десять дней.
– Почему же вы так долго ждали и не пытались осуществить ваш безумный план?
– Я приехал в Шёнбрунн восемь дней назад, но я никак не мог найти возможности приблизиться к вам.
– Нет, дорогой юноша, – покачал головой Наполеон, – вы определенно больной.
Потом император вновь повернулся к своим генералам и резко приказал:
– А ну-ка, позвать сюда Корвизара!
– Кто такой Корвизар? – не понял задержанный.
– Это мой личный доктор.
– Но я не болен! Я не нуждаюсь в его услугах! – закричал Штапс, безуспешно пытаясь вырваться из рук жандармов.
Прибежал доктор Корвизар, лейб-медик императора.
– Посмотрите, доктор, – попросил его Наполеон, – что с этим несчастным: он, должно быть, сошел с ума?
– Месье, – закричал Штапс, обращаясь к Корвизару, – подтвердите им всем, что я не болен!
Корвизар был человеком обстоятельным, но долгого осмотра ему не потребовалось. Он пощупал Штапсу пульс, приложил руку ко лбу. Повернувшись к императору, он вскоре подтвердил, что юноша совершенно здоров и чувствует себя хорошо, разве что… излишне перевозбужден.
– Я же говорил, я же говорил… – обрадовался Штапс. – Проще всего свалить все на чье-то безумие, вместо того чтобы посмотреть правде в глаза.
После этого Наполеон, сложив руки на груди, продолжил допрос.
– Вы и впрямь очень возбуждены. Ваша семья вряд ли будет рада, узнав о вашей глупой выходке. Но так и быть, я вас помилую, если вы попросите у меня прощение, – сказал он.
– Я не нуждаюсь в вашем прощении! Более того, я очень жалею, что мне не удалось осуществить свой план, – воскликнул Штапс.
– Черт побери! Кажется, для вас преступление ничего не значит?
– Убить вас – это не преступление, – возразил Штапс, – это мой святой долг, и я.
– Молодой человек! – не дал ему закончить Наполеон. – Вы знаете, как бог относится к преступлениям!
– Пусть это будет необходимая жертва.
Понимая, что юноша находится на грани истерики и вот-вот разрыдается, Наполеон решил сменить тему и спросил:
– Что это за портрет, что нашли при вас?
– Это одна молодая особа, которую я люблю и которая любит меня.
– Она что, тоже замешана в вашей авантюре!
– Она будет очень огорчена, когда узнает о моей неудаче. Она ненавидит вас так же, как и я. Как и все честные немцы.
– Ну а если я вас все-таки помилую, – вновь вернулся к своему Наполеон, – будете ли вы опять предпринимать попытки убить меня?
Штапс долго молчал, прежде чем ответить:
– Буду, Ваше Величество.
По свидетельствам очевидцев этого разговора, Наполеон остолбенел. Поняв, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут, он приказал генералу Савари увести задержанного.
– Пусть свершится правосудие, – приказал он.
Когда жандармы увели Штапса, Наполеон еще долгое время находился в глубокой задумчивости. Потом он взял министра Шампаньи за локоть и тихо сказал:
– Господин герцог, нужно заключать мир с этими дикими животными, вы слышите меня? Срочно возвращайтесь в Вену, я рассчитываю на вас.
Военно-полевой суд собрался в тот же вечер. Расследование, проведенное полицией, показало следующее. Фридрих Штапс выехал из Эрфурта 12 сентября в открытой повозке, одолженной у друга его отца. При этом он никому ничего не сказал. Нашли лишь его записку, в которой было сказано, что он отправляется записываться в немецкую армию. Записка эта заканчивалась следующими словами:
«Меня найдут либо среди победителей, либо мертвым на поле боя».
Недалеко от Эрфурта он продал лошадь и повозку, что позволило ему получить деньги, достаточные, чтобы добраться до Вены и поселиться в одном из пригородов. Потом он купил кухонный нож и стал ходить на военные парады в Шёнбрунн, поджидая удобного случая, чтобы осуществить свой замысел.
Следствие длилось четыре дня. Когда председатель военно-полевого суда спросил у Штапса, знает ли тот, что его ждет, юноша ответил:
– Я знаю, что мне предстоит перенести муки. Я с самого начала был готов к этому. Но смерть положит им конец и даст мне перед лицом бога достойное вознаграждение за мои страдания.
В ответ председатель военно-полевого суда заявил ему, что пытки уголовников не предусмотрены законом и не в традициях французского судопроизводства. Потом он сурово посмотрел на подсудимого и сказал:
– А вот насчет смерти вы правы, завтра вы будете расстреляны.
Историки Эрнест Лависс и Альфред Рамбо констатируют:
«Наполеон велел расстрелять его втихомолку, желая сохранить втайне покушение, обнаруживавшее ненависть немцев к нему. Префекту полиции велено было распространить слух, что Штапс был сумасшедшим».
В ночь перед казнью Штапс написал отцу:
«Этой ночью ко мне явился Бог – он был похож на солнце. Его голос сказал мне: "Иди вперед, ты преуспеешь в своем замысле, но ты погибнешь". Я чувствую, что меня поддерживают непобедимые силы».
Далее он писал о вознаграждении, которое ждет его на небе.
В понедельник, 16 октября, в день, когда он должен был быть расстрелян, в армии объявили о заключении мира между Францией и Австрией. В полдень, услышав артиллерийский салют в честь этого события, Штапс озабоченно спросил, что происходит.
– Это салют в честь мира, подписанного императором Наполеоном, – ответили ему стражники.
– О, мой бог, – воскликнул Штапс, поднимая руки к небу, – как же я тебе благодарен! Мир наконец-то заключен, я же так и не стал убийцей!
В два часа дня его повели к месту казни, а в четыре часа его уже не было в живых.
Юный Фридрих Штапс принял смерть как герой. Когда его поставили перед шеренгой солдат, он воскликнул:
– Да здравствует свобода! Да здравствует Германия! Смерть тирану!
В тот же день, 16 октября, Наполеон покинул Шёнбрунн и отправился в Баварию, где его ждал для переговоров местный правитель. Погода была великолепная. Любуясь чудесным пейзажем, Наполеон вдруг услышал выстрелы. Он удивленно посмотрел на генерала Савари и спросил его, что это может означать.
Савари осведомился у своих адъютантов, и те предположили, что, должно быть, это казнили того мальчишку, который пытался убить императора во время смотра.
– Ах! – сказал Наполеон. – Вот она – несчастная жертва этих тайных обществ, которыми наводнена Германия! Когда-нибудь надо будет истребить их всех!
Потом Наполеон долго не мог забыть Штапса.
– Этот несчастный не выходит у меня из головы, – говорил он. – Когда я о нем думаю, мысли мои теряются. Все-таки это выше моего разумения!
Писатель Д.С. Мережковский по этому поводу замечает:
«Может быть, на допросе Штапса Наполеон понял, что воюет уже не с царями, а с народами».
Французский историк Андре Кастело придерживается иного мнения. Называя Штапса убийцей, он иронично заключает это слово в кавычки:
«Император приказал расстрелять своего "убийцу". Но, как ни странно, он так ничего и не понял. Он не понял, что стал деспотом Европы и лишь констатировал факт: он и его громадная империя зависят от кинжала какого-то психа!»
Генерал Савари в своих «Мемуарах…» назвал Штапса фанатиком, но тоже отметил, что судьба казавшейся всем незыблемой империи Наполеона на самом деле зависела от какой-то случайности:
«Эта странная авантюра заставила меня задуматься: все увидели, какой малости не хватило, чтобы она завершилась успехом, и я стал опасаться, что пример этого юного фанатика найдет последователей. Но так как все рано или поздно забывается, постепенно забылось и это дело».
Министр полиции Фуше в это время не прекращал своей активной деятельности во Франции. Его биограф Стефан Цвейг пишет:
«Фуше был единственным, кто в весьма критический момент, среди всеобщего смятения, действовал своевременно и разумно ради спасения отечества. И Наполеон не может отказать ему в почести, которую он оказал уже столь многим. Теперь, когда на французской почве, обильно удобренной кровью, выросло новое дворянство, когда получили титулы все генералы, министры и приближенные, настала очередь и для Фуше, старого врага аристократии, вступить в ее ряды».
Сначала он получил графский титул, и вот теперь, осенью 1809 года, Наполеон даровал ему титул герцога Отрантского.
Войти с помощью соц. сетей: