Горе Лукреции было так велико, что любые слова утешения были бесполезны.

В своей комнате, завешенной черным, при закрытых окнах, не зажигая свечи или факела, она рыдает, скрывшись от всех. Хотя Александр VI стал причиной ее страданий, согласившись на убийство Алонсо и отдав ее во власть замыслов Чезаре, ее любовь к нему осталась прежней. Ведь это от него она унаследовала любовь к жизни, он следил за тем, как она росла, он вложил столько рвения, столько ума в то, чтобы дать ей образование, воспитать ее, научить всевозможным искусствам. Если сегодня ее поведение так идеально соответствует ее высокому рангу, если она держится как королевская дочь и даже еще лучше, этим она обязана его неусыпным заботам. Она не ест, не надевает украшений и в течение двух дней ее не покидает безысходное отчаяние. Она знает также, что с уходом отца и защитника ее судьба находится под угрозой.

По возвращении герцог Эркуле д'Эсте и Альфонсо приходят к ней, чтобы выразить ей соболезнования. Первым реальную поддержку оказывает ей Бембо:

Вчера я пришел к Вашей Милости, чтобы сообщить о печали, причиной коей стало ваше горе, чтобы утешить вас, если только это в моих силах, и попросить хоть немного успокоиться, поскольку мне сообщили, что ваши страдания безмерны. Однако мне не удалось ни первое, ни второе. Едва я увидел, что вы уединились в темной комнате и предались отчаянию и слезам, чувства нахлынули на меня с такой силой, что я застыл, не имея сил ни говорить с вами, ни даже разобраться, что я хотел бы сказать. Я сам слишком нуждался в утешении, чтобы утешать другого, и я ушел, потрясенный до глубины души увиденной мною печальной картиной, почти онемев. Возможно, вы не нуждаетесь ни в моих жалобах, ни в моих утешениях, поскольку, зная о моей вам преданности и верности, вы знаете также, какую боль причиняет мне ваша боль, и ваша безмерная мудрость сама способна подсказать вам, почему вам необходимо успокоиться, и нет необходимости ждать, чтобы вам поведал об этом кто-то другой. Тем не менее я досадую на себя за то, что в тот момент меня оставили даже те немногие силы, что у меня еще были. Ни одна из стрел судьбы не ранила так глубоко мою душу, как слезы, текущие из ваших глаз. Что касается моих утешений, то могу вам напомнить лишь одно: время смягчает и облегчает все наши страдания. Это не первый удар судьбы, что вам довелось снести, она неуклонно вас преследует. Прежде вашей душе пришлось вытерпеть столько боли, что теперь она уже довольно закалена против несчастий. Впрочем, нынешние обстоятельства требуют, чтобы вы не дали повода думать, будто вам дороже то положение, что отняла у вас судьба, чем то, которое вы еще занимаете ¹.

На самом деле это достаточно смелое послание содержит ценные советы. Бембо обращает внимание Лукреции на непрочность ее положения: она дочь пожизненного государя. Отныне Лукреция будет скрывать свою печаль от окружающих. «Разбейся, мое сердце, ведь я должна молчать», — пишет она на полях своего молитвенника. Сила и достоинство, проявленные ею в несчастии, снискали ей восхищение и преклонение подданных. Однако могла ли она с уверенностью рассчитывать на привязанность свекра и мужа, которому она еще не дала детей? На самом деле хотя герцог и его сын совершенно не были опечалены, но все же, будучи честными людьми, ни один ни другой не собирались пересматривать условия союза их семьи с дочерью умершего папы. Дочь Александра VI сумела не разочаровать семью д'Эсте, доставить радость своему мужу, превратить Феррару в один из лучших городов Италии и завоевать любовь подданных.

Герцог Эркуле пишет Джан-Джорджо Сереньи, своему послу в Милане, городе, в то время принадлежавшем Франции, для того, чтобы поделиться с ним своими чувствами в связи с окончанием правления Александра VI и о беспокойстве, которое вызывает у него поведение Чезаре Борджа:

Ежели ты желаешь знать, вызвала ли смерть папы у нас печаль, то сообщаем тебе, что она нас не огорчила. Более того, мы давно уже испытываем желание, чтобы Господь для общего блага христианства дал нам в доброте своей более подходящего и примерного пастыря и освободил бы Церковь от непристойности. Ни от кого из пап не получали мы так мало доказательств его милости, как от этого, даже после заключения брака, объединившего наши семьи. Лишь с большим трудом удалось нам заставить его выполнить свои обязательства. Однако ни в чем, ни в большом, ни в малом, он не был нам приятен. По большей части, полагаем мы, виной тому Чезаре, который, не сумев сделать с нами того, чего он желал, повел себя с нами, как чужой. Он никогда не сообщал нам о своих намерениях, а мы не сообщали ему о наших. В конце концов, поскольку он склонялся к Испании, тогда как мы остаемся добрыми французами, мы не питали надежды ни на какую дружбу ни со стороны папы, ни со стороны его сына. Вот почему указанное событие не вызвало у нас разочарования, поскольку от герцога Романьи нечего ждать, кроме дурного ².

Несколько дней спустя кардинал Пикколомини, друг Борджа, был избран папой под именем Пия III; Эркуле д'Эсте тем не менее пишет Чезаре, находившемуся в Риме, самое что ни на есть любезное письмо, даже обещает ему помощь, чтобы он смог сохранить свои владения в Романье.

Колебания в политике ничуть не занимали Лукрецию, для нее была важнее даже самая ничтожная информация, доходившая до Феррары, даже слухи о последних минутах ее отца и его полном одиночестве. Когда папа скончался, прислуга, как и было положено по обычаю, разграбила личные апартаменты покойного и завладела окружавшими его драгоценными предметами.

В этой опустошенной комнате под наблюдением Бурхарда помощник ризничего приступил к посмертному туалету, надел на папу белую сутану и попытался обуть. Однако поскольку золотые кресты с туфель были содраны, он надел на него домашние бархатные туфли, совсем простые и потому никого не прельстившие. Комната была «подчищена» с такой тщательностью, что распорядитель церемоний напрасно пытался найти епископское кольцо, чтобы надеть его на палец понтифика. Человек, так любивший драгоценные камни, украшения и любые предметы, радовавшие глаз, был перенесен в покои Попугая, где лежал без единого кольца, великолепный и нищий. Лишь две свечи горели возле него. Затем его прах был переправлен в храм Святого Петра в окружении ста сорока факельщиков, пятидесяти конюших, а также друзей дома, приживалок и слуг и всего лишь четырех кардиналов.

Небрежность и беспорядок царили на похоронной церемонии: поскольку не было партитур, хор не смог спеть «Non intres in judicum» и взамен исполнил «Libera». Тело целиком не умещалось в слишком маленьком гробу, и «шесть носильщиков смяли митру, покрыли папу куском старого полотна и ударами кулаков затолкали его в похоронный ящик», — сообщает Бурхард, который, похоже, не слишком возмущен, поскольку слишком хорошо осведомлен о судьбе наследников святого Петра. Хорошими или плохими были они при жизни, после смерти они всегда были заброшены, о них никто не заботился посреди хаоса и грабежей. В полночь гроб покинул базилику, чтобы быть поставленным там, где погребли Алонсо Бишелье.

Вскоре начали распространяться слухи об отравлении папы. В качестве подтверждения ссылались на то, что лицо покойника быстро распухло и, как говорили, потеряло человеческий облик. «Он стал одутловатым и черным до того, что напоминал мавра; из его распухших толстых губ высовывался огромный язык», — сообщает тот же Бурхард. Но это не могло служить доказательством отравления. Однако эти подробности разжигали воображение толпы, которая охотно объясняла внезапные смерти знаменитых особ преступными причинами. Даже некоторые родственники Лукреции верили слухам. Франческо Мантуанский писал 22 сентября своей супруге Изабелле:

Когда папа был болен, он твердил: «Я иду. Это точно. Подожди еще немного». Знающие его тайну говорят, что во время конклава, собравшегося после смерти Иннокентия VIII, он заключил пакт с дьяволом, купив у него папство в обмен на свою душу. В момент его смерти возле его постели видели семь бесов. Когда он испустил дух, тело его начало разлагаться, а изо рта пошла пена, словно из чугунка на огне. Он был погребен без особенной пышности, поскольку никто не хотел к нему прикасаться. Словом, похороны его были такими жалкими, что похороны горбуньи, жены хромого из Мантуи, показались бы более достойными ³.

Тревога Лукреции возрастала с каждым днем, тем более что ее сын Родриго и его опекун Франческо Борджа, кардинал Козенцы, отныне находились под защитой только одного ее брата. Чезаре, подцепивший лихорадку в тот же день, что и его отец, решительно настроился отстаивать свои интересы в этой драматической ситуации. Прежде всего он велит перевезти ducchetto Бишелье, римского инфанта и еще несколько отпрысков Борджа, а также Ваноццу Каттанеи, Санчу Арагонскую и Доротею Караччоло на защищенную крепостной стеной территорию замка Святого Ангела. Затем, все еще больной и не имеющий сил встать, на носилках он перебирается в цитадель Непи, избежав, таким образом, столкновения с кардиналами-врагами его отца.

Джулиано делла Ровере, возвратившийся из долгого изгнания, и Асканио Сфорца, освобожденный французами, прибыли в Рим на конклав, а сеньоры, которых Чезаре изгнал при жизни отца, теперь возвращались в свои владения: Бальони — в Перуджу, Джан-Мария Варано — в Камерино, Гвидубальдо — в Урбино. Жители Урбино устроили настоящий праздник, народ встречал герцога Урбинского приветственными возгласами, дети с оливковыми ветвями кричали ему «Feltro!», высокородные дамы выходили на улицу, старики плакали от радости. «Казалось, что даже камни, — пишет Кастильоне, — радуются и поют от счастья!» Что касается Джованни Сфорца, первого мужа Лукреции, то его не могло не устроить окончание этого правления, он благодарит Франческо Мантуанского за то, что тот его информировал:

Высокочтимый брат мой, я благодарю за хорошую новость о печальном состоянии, в коем пребывает Валентинуа, которую Ваша Светлость подарили мне. Я получил от этого известия такую радость, что теперь надеюсь положить конец моим несчастьям. Я прошу вас оповестить меня о том, что вам удалось узнать об указанном Валентинуа, особенно не умер ли он. Тем самым вы доставили бы мне необыкновенную радость ⁴.

Избрание нового папы, казалось, позволяло заключить перемирие. Оно давало возможность Чезаре вернуться в Рим с эскортом из двухсот пятидесяти всадников и трехсот пехотинцев. Затишье оказалось коротким, поскольку 18 октября новый глава Церкви отдал Богу душу. Людовик XII тогда бросил своего «кузена» и предложил князьям д'Эсте свою поддержку, чтобы добиться развода с Лукрецией, которая, утверждал он, на самом деле не является женой Альфонсо, поскольку брак этот был ему навязан (хотя сам король Франции способствовал его заключению). Д'Эсте отказались от этого предложения по двум причинам. Во-первых, Чезаре по-прежнему был могущественным, во-вторых, Эркуле и Альфонсо, как и прежде, были по-настоящему привязаны к дочери Александра VI.

Испытания сделали молодую герцогиню Феррарскую более прозорливой. Избрание Юлия II, заклятого врага ее отца, не предвещало спокойствия. Она знала, как ненавидит он их семью и что злоба его не станет меньше от того, что сейчас он оказался на вершине славы. Лучше ей поддержать брата, несмотря на то, что он заставил ее страдать, тем более что он фактически оставался единственным надежным защитником двух ее сыновей, Родриго и римского инфанта. Кроме того, чтобы помочь ему удержать государства, еще хранившие ему верность, она воспользовалась своими личными средствами и сумела завербовать тысячу пехотинцев и сто пятьдесят лучников под командованием испанца Педро Рамиреса. Необходимо было защитить Чезену и Имолу, которым угрожали солдаты Светлейшей республики. В свою очередь, предпочитая видеть Романью в руках Борджа, нежели в руках венецианцев, Эркуле д'Эсте по просьбе Лукреции отправил Пандольфо Колленуччо, чтобы он призвал население хранить верность Чезаре, к великому раздражению Большого Совета и дожа Леонардо Лоредана. Чезаре по-прежнему терроризировал сеньоров этих земель и хотел влиять на них через д'Эсте, чтобы держать в почтении Венецию.

Если в свое время Чезаре считался самым красивым мужчиной своего времени, то теперь это был просто мускулистый хищник с волосатым телом, его лицо было обезображено красными пятнами и прыщами. Таков был результат лечения, предписанного врачом Торелла, который, чтобы сбить температуру, обернул его еще трепещущими внутренностями мула, а затем окунул в чан с ледяной водой.

Несчастья, постигшие ее брата, и избрание Юлия II, о ком римляне говорили: «У нас есть папа лишь до полудня, после этого часа Его Святейшество пребывает в виноградниках Господа», — не предвещали ничего утешительного в будущем для детей Лукреции. После смерти Александра VI семейство Гаэтани вновь овладело Сермонетой, а Асканио Сфорца отвоевал Непи. Маленький герцог Бишелье, благодаря этому титулу находившийся под защитой Испании, не был уверен в своей безопасности. Знатные римские семейства вооружали свои войска, а испанцы, которым в свое время покровительствовал папа Борджа, опасаясь репрессий, покидали свои дворцы. Двери тюрем открывались, выпуская на свободу политических узников, равно как и обычных заключенных. На улицах каждый день находили и подбирали дюжины трупов. Ватикан был окружен баррикадами.

Лукреции хотелось бы, чтобы ей в Феррару привезли Родриго. 8 сентября Костабили, казалось, утвердил этот план: «Сегодня утром я говорил с наставником сеньора Родриго, он сказал мне, что тот еще не совсем выздоровел от четырехдневной лихорадки, но ему гораздо лучше, и как только он будет в безопасности, наставник привезет его в Феррару». Это означало самообольщаться. Но все-таки Лукреции пришлось отказаться от присутствия столь дорогого ее сердцу сына в Ферраре по многим причинам. Прежде всего потому, что многочисленные выкидыши еще не позволили ей дать наследника своему супругу, затем из опасения, что в Ферраре этот молодой принц в один прекрасный день может нарушить порядок наследования герцогской короны, наконец, потому, что она осознавала уязвимость Борджа после того, как от них отвернулись Священная коллегия, знать и народ. Амбициозный замысел ее отца расширить Папскую область, чтобы превратить ее в сильнейшую державу полуострова, рухнул. От этого блестящего проекта остались лишь пепел и дым.

Учитывая серьезность обстоятельств, кардинал Козенцы, опекун Родриго, предложил Лукреции отвезти ребенка в Испанию, и ее свекор Эркуле в своем учтивом, но решительном письме недвусмысленно подтвердил, что он одобряет этот план, и вынудил ее принять его.

Нам представляется, — писал он ей, — что Ваша Милость может и должна согласиться с тем, что предлагает сделать кардинал Козенцы. Мне кажется, что вы многим ему обязаны за то, что он не раз доказывал, как он привязан к вам и к вашему сыну, тем более что последний обязан ему жизнью, и это не вызывает сомнений. Действительно, дон Родриго сейчас далеко от вас, однако лучше, если он будет далеко, но под защитой, чем близко, но в опасности. Хочу добавить, что разделяющее вас расстояние не может стать причиной охлаждения ваших взаимных нежных чувств. Когда он станет взрослым, он сможет, в зависимости от того, какие к тому времени сложатся обстоятельства, либо вернуться в Италию, либо остаться за границей. Я считаю разумными меры предосторожности, предложенные кардиналом, а именно: продать движимое имущество герцога, чтобы обеспечить его нужды и увеличить доходы. Учитывая то, что я сказал, я полагаю, нужно согласиться с этим планом. Тем не менее если вы, обладая достаточной мудростью, будете придерживаться иного мнения, мы оставляем все на ваше усмотрение. Будьте здоровы ⁵.

Чтобы своей грустью не портить настроение приближенным, Лукреция снова уединяется в Меделане. Ежедневные послания из Остеллато от Бембо действовали на нее, как бальзам. «Я поступила правильно, — писала она ему, — когда вручила вам свою душу. В вас соединилось все то, что находит отклик в сердце, и то, что пленяет, и я всегда буду нежно любить вас как в радости, так и в несчастии». Однако венецианец не мог долго оставаться почтительным утешителем. Страсть вскоре вновь овладевает им. «Выпавшие на вашу долю невзгоды, — писал он ей, — не только не поколебали и не охладили мою страсть, но укрепили меня в моих мыслях и побуждают меня быть вам еще более полезным каждый день». Поэт уверял ее в своей верности в счастии, как и в несчастии, и воспевал «ту связь, что открывает путь душам, влекомым друг к другу желанием, и телам, тающим в объятиях друг друга».

Альфонсо, однако, в конце концов заподозрил нечто неладное в особенных отношениях своей жены с этим любезным и остроумным кавалером, чьи достоинства ничем не походили на его воинскую суровость. Однако то, что поэт находился подле Лукреции, укрепляло славу Феррары, и все же внешние приличия должны были соблюдаться. Герцог Эркуле, его сын и двор прибыли на сезон охоты в Остеллато, на ту самую виллу, которую герцогская семья отдала семье Строцци. Бембо увидел в этом своего рода предупреждение и под предлогом поездки в свои владения в Венето покинул дом три дня спустя. Однако в конце октября, больше не в силах выдерживать разлуку, он появился вновь. Этот короткий визит не укрылся от внимания Альфонсо, который в присутствии гостей и сокольничих продемонстрировал холодность незваному гостю. Бембо тем не менее не перестал уверять возлюбленную в своем постоянстве:

Моя судьба, благодаря пламени, зажженному во мне F.F., будет самой возвышенной и самой светлой, чему доказательством сегодня служит любящее сердце.

Вынужденное возвращение к супружеской жизни заставило Лукрецию еще больше волноваться о Родриго, до сих пор он находился в заключении в замке Святого Ангела. Идея отправить его в Испанию под покровительство Изабеллы Кастильской с каждым днем нравилась ей все меньше. Его отъезд означал бы разлуку на несколько лет. Почему бы не попросить помощи у своей невестки Санчи? Принцесса Арагонская, неверная в любви, но верная в дружбе, ответила на этот призыв о помощи. Расставшись со своим супругом Гоффредо, она теперь жила в Неаполе на широкую ногу с любовником, представителем испанских государей Гонсальво де Кордова, вице-королем Неаполя. Поначалу она предложила Лукреции приютить своего племянника Родриго, однако, заботясь о своей независимости или же отдавая себе отчет в переменчивости своей личной жизни, которая послужила бы не слишком хорошим примером для ребенка, она посоветовала отвезти его в Бари к Изабелле Арагонской, ее двоюродной сестре, вдове герцога Миланского.

Так в апреле 1504 года Родриго в сопровождении кардинала Козенцы прибыл в Неаполь, где Санча взяла его под свое покровительство на четыре месяца, после чего отправила его в Бари, здесь он был принят Изабеллой Арагонской, руководившей чем-то вроде школы для молодых людей благородного происхождения. Сын Лукреции должен был получить там испанское воспитание. Отныне он сохранит титул герцога Бишелье. В счетных книгах его матери с течением времени образовался целый список подарков, которые она отправляла всем тем, кто окружал Родриго: Sbernia и вышитые сорочки для герцогини, игральные карты для ее тринадцатилетней дочери, шпаги из позолоченного дерева для ' пажей ducchetto, снаряжение борзых для ловчих, ответственных за охоту, книги для Бальдассаре Бонфильо, наставника мальчугана.

Из Рима до Лукреции доходили также вести о Ваноцце. Будучи женщиной предусмотрительной, она употребляла все силы, чтобы спасти свое состояние. После смерти Александра VI она завещала церкви Санта-Мария-дель-Пополо часовню, принадлежавшую ее семье, и свой дом на площади Пиццо ди Мерло. В благодарность августинцы пообещали ей каждый год служить заупокойную службу по двум ее покойным мужьям и по ней самой, когда придет время. Именно она сообщила Лукреции, что ее брат Чезаре — конченый человек, что он находится в тюрьме в Остии. Имущество его было конфисковано Юлием II, чтобы возместить ущерб его жертвам. Гвидубальдо Монтефельтро, герцог Урбинский, желая вернуть себе библиотеку и ковры, велел выпустить Чезаре из тюрьмы, и, как сообщает Уголини, «тот, кто заставлял трепетать тиранов, дважды склонился в глубоком поклоне, обвиняя во всем свою молодость и опасные советы, полученные им от отца, и обещал все вернуть». Лукреция не могла понять, как можно так унижаться и отказываться от своей семьи.

Вместе с тем до нее доходили слухи о празднествах, устроенных в те дни в Урбино. Все, кому пришлось испытать на себе ненасытную жадность Чезаре, намеревались теперь наверстать упущенное. Так, сразу же по возвращении в город, откуда ее изгнал Валентинуа, Элизабетта Монтефельтро первым делом поставила в своем театре спектакль о превратностях судьбы ее семьи, а именно о приеме, оказанном Лукреции во время ее путешествия к жениху, предательстве Валентинуа, обстоятельствах бегства государя и о взятии города. В последующие вечера актеры сыграли представление о ловушке для кондотьеров Синигалье, смерти Александра VI и, наконец, о триумфальном возвращении Гвидубальдо. Лукреция слишком хорошо знала, как переменчива бывает судьба, чтобы не согласиться с тем, что после стольких страданий Элизабетта мечтает лишь о том, чтобы вернуться вместе с супругом к прежней жизни на своих землях. Разве сама она после смерти отца не обрела счастье рядом с Бембо? «Хотим мы или не хотим, нам придется жить до последнего дня, значит, нужно жить весело».

Однако она постоянно думала о Чезаре. Посол Феррары сообщил ей, что, поскольку ему нечего было больше ожидать от его «кузена» Людовика XII, он торжественно отрекся от захваченных территорий, покинул тюрьму в Остии и 26 апреля отплыл на корабле в Неаполь. Два дня спустя Гонсальво де Кордова принимал его в Кастель Нуово. Это означало броситься в объятия Испании и Арагонской династии, которую в свое время Борджа принесли в жертву ради своих целей, и прежде всего он отдавался в руки Санчи, которая, судя по всему, была не слишком расположена забыть убийство своего брата Алонсо Бишелье. Гонсальво де Кордова в свою очередь полагал, что власть, которую еще сохранил Чезаре в некоторых городах, враждебных Флоренции, например в Сиене или Пизе, а также несколько подчинявшихся ему верных полков могли сделать из него союзника. Изабелла Кастильская была иного мнения.

После того как Нуно де Окампо заключил Чезаре в тюрьму в Кастель Нуово, Изабелла назначила пленнику особо суровые условия содержания.

Мы с большим прискорбием узнали о том, что в Неаполь прибыл герцог Романьи. Мы руководствуемся не только политическими причинами, поскольку, как вам известно, тяжесть совершенных им преступлений ужасна, и мы ни в коем случае не желаем, чтобы думали, что так дискредитировавший себя человек может находиться у нас на службе, даже если бы он дал нам крепости, людей и деньги… Мы написали герцогу Террановы (Гонсальво де Кордова), чтобы он прислал нам герцога под охраной двух галер, дабы он не устроил побега ⁷.

Этот переезд наделал много шума на всем Апеннинском полуострове. Под постоянным присмотром Просперо Колонна в сентябре 1504 года Чезаре прибыл в свой город Валенсию, которого никогда не видел да и сейчас не успел рассмотреть, поскольку его немедленно перевезли в крепость Шиншилла, находящуюся на высоте 700 футов.

Тотчас Лукреция при посредничестве испанских кардиналов и ораторов Феррары начинает предпринимать шаги для его освобождения. В депеше Костабили, датированной 27 октября 1504 года, содержались первые сведения:

Дела герцога Валентинуа не кажутся столь безнадежными, как говорили. Его мажордом говорил с королем, прося выпустить герцога на свободу. Тот ответил ему, что не отдавал приказа заключать его под стражу, но хотел держать его в своем распоряжении, так как Гонсальво выдвинул против него некоторые обвинения. Если эти обвинения ложные, он велит выпустить его из-под стражи ⁸.

После этой относительно обнадеживающей новости герцогиня Феррарская привлекла на свою сторону золовку, Изабеллу Мантуанскую, которая убеждала своего мужа Франческо помочь родственнице. Когда 26 ноября 1504 года скончалась королева Изабелла Кастильская, Лукреция сочла, что ей есть еще на что надеяться. Король Испании был настроен к Чезаре менее враждебно, чем его супруга, но у него были другие заботы. Его беспокоила проблема наследования права на престол своей супруги, так как из-за этого под угрозой было объединение двух корон — Кастильской и Арагонской. Итак, за исключением сестры, никто больше не интересовался судьбой Чезаре.

Разве могла Лукреция обрести покой? Ее бывший муж Джованни Сфорца, уничтоженный популярностью своего соперника в своем же городе и вынужденный бежать в Венецию, теперь вернулся в Пезаро, где яростно мстил тем, кто не выступил с оружием в руках против герцога Романьи. Он бросал их в тюрьму, вешал на окнах своих замков или же лишал их имущества. Что касается гуманиста Пандольфо Колленуччо, ставленника феррарских князей, Джованни приговорил его к смерти за то, что тот передал победившему Чезаре предложение о союзничестве от лица Эркуле д'Эсте.

А теперь настал черед грустить и Пьетро Бембо. После смерти младшего брата поэта Лукрецию и Пьетро объединило горе. Вновь завязалась страстная переписка. «Будьте уверены в том, — писал он ей, — что здесь и повсюду, в печали и в радости я буду всегда вашим верным гелиотропом, а вы — моим солнцем». Вместе с посланием он отправил святой образок Aqnus Del, что носил на своей груди, умоляя ее надеть его себе на шею из любви к нему, «чтобы маленький кружок, так долго касавшийся моего сердца, мог теперь прикоснуться к нежному алтарю вашего драгоценного сердца». Ожидая возможности увидеться с ней, он сообщает, что в начале следующего года пришлет ей свою книгу «Азолианские беседы» — впоследствии ставшую знаменитой, — которая была посвящена ей. Фоном для этих великолепных диалогов служит замок в Азоло, при дворе Екатерины Корнаро, королевы Кипра. Там в течение трех дней три венецианских дворянина и три благородные дамы беседуют о любви. Первый, Пероттино, видит в ней источник страданий, так как из-за нее случаются конфликты и несчастья; второй, Джизмондо, напротив, восхваляет искренность любовных чувств, побуждающих людей превосходить самих себя; третий, Лавинелло, прославляет платоническое наслаждение, соединяющее чистые сердца. Дамы соглашаются с ними или нет, в зависимости от своих наклонностей. Едва заметные изменения тона этих бесед, легкость и живость речей удивительно точно воспроизводят изящество и тонкость, столь свойственные образованным людям эпохи Возрождения.

Подтекст этой беседы о переменчивости чувств Бембо чаще всего адресует Лукреции. Обращаясь к ней с хвалебными речами и напоминая о том, как они дополняли друг друга, он из осторожности прибегает к множественному числу: «Вы не являетесь чем-то целостным, как и мы; мы и вы — только половинки друг друга». Он воспевает красоту ее тела, равно как и красоту ее души, а также ее превосходство над многими, которое он объясняет насыщенностью ее внутренней жизни.

Очевидно, что чувства их развиваются в сторону духовности. Будущее подтвердит это стремление к мистике, поскольку он в конце концов примет кардинальский сан, а она — монашеский обет.

Внешне успокоенный тем, что венецианца не было рядом с женой, Альфонсо д'Эсте отправился в свое ежегодное путешествие за пределы своего государства, сначала к Людовику XII, затем к правителю Фландрии и, наконец, к Генриху VIII. В декабре, находясь при английском дворе, он узнает, что его отец, чье здоровье ухудшалось в течение последних трех месяцев, тяжело болен.

Герцог Эркуле велел отнести себя в носилках в храм Святого Благовещения, особенно почитаемый флорентийцами, однако это паломничество не вернуло ему силы. В отсутствие старшего брата кардинал Ипполито предложил своей невестке стать регентшей герцогства «на тот случай, если герцог скончается». По возвращении в Феррару Альфонсо поблагодарил Ипполито за его безупречное поведение по отношению к Лукреции.

Это случилось 21 января 1505 года. В сопровождении супруги Альфонсо направился в комнату умирающего, лицо которого преобразилось при виде старшего сына. Альфонсо подошел к кровати, встал на колени и попросил отца благословить его. Не беспокоясь более о будущем герцогства, отныне находившемся в надежных руках, умирающий попросил Лукрецию созвать музыкантов. Так в присутствии невестки и сыновей под звуки «Magnificat» («Душа моя славит Господа») в исполнении Винченцо Монденезе и его хора герцог Эркуле д'Эсте покинул своих родных.

Городские колокола оповестили о кончине герцога, члены Совета мудрецов должны были собраться, чтобы официально признать кончину герцога и утвердить его наследника. Только после этого могли начаться коронационные празднества, не дожидаясь, пока останки Эркуле д'Эсте будут перенесены в его последний приют, а цвета праздника уступят место цвету траура.

Вскоре всех оповестили о подготовке к церемонии передачи власти. Альфонсо одели в парадный костюм, украшенный шитьем, плюмажем и драгоценностями. Прежде чем он покинул замок и направился в герцогский дворец, придворные облачили его в плащ из белого узорчатого шелка, подбитого беличьим мехом, и водрузили ему на голову шляпу французского фасона.

В сопровождении своего брата Ипполито, сверкающего своей пурпурной мантией, и правителя Венеции герцог отправился в так называемый Большой каминный зал, где Тито Строцци, дуайен Совета Двенадцати Судей и Совета мудрецов, вручил ему шпагу и золотой скипетр. Знатные дамы под предводительством Джиневры да Корреджо пришли поприветствовать Лукрецию. Повинуясь указаниям епископа Адрии, она направилась к балкону, выходившему на собор, чтобы проводить триумфальную кавалькаду. В это время медные и бронзовые колокола оглушительно звонили. Когда, объехав город, кавалькада вернулась во дворец и пока затихал трезвон колоколов, Лукреция спустилась на парадный двор и поцеловала руку своему супругу в знак повиновения. Она шла, почти не касаясь земли, и вокруг нее падали на землю молочно-белые хлопья снега. Из-под ее горностаевой накидки виднелось пурпурное платье, а в волосах, сверкающих на солнце, поблескивали хрустальные искорки. Феррарцам эта картина показалась чудом. Новые правители вместе поднялись по ступеням, накрытым черным бархатом, они держали в руках большие флаги с гербами своего герцога. Рука об руку герцогская чета прошла под триумфальной аркой, в верхней части которой выделялись богиня судьбы и изречение «Regno, regnam, regnabo», напоминание о том, что богатство и власть государей должны быть освящены Богом.

Когда закончилась торжественная месса, когда гудел большой колокол, а толпа ликовала, между двумя львами, поддерживавшими столбы романского портала, показалась высокая фигура Альфонсо, а следом — хрупкая фигура Лукреции.

На следующий день праздничные одежды сменили на траурные и состоялись похороны усопшего: была отслужена месса, которую Жоскен Депре посвятил своему покровителю. Под сводами СанГорджо хористы запели Kyrie Eleison под аккомпанемент одних только труб — военных инструментов, игравших на герцогских похоронах. В течение целого года Лукреция носила траур по свекру. Черной была не только одежда. Парадные комнаты были затянуты черным, черные драпировки были и на каретах; придворные дамы были одеты в траурные платья и, как и их госпожа, они закрывали лица вуалью на болонский манер.

Общественная жизнь герцогини д'Эсте началась сразу же, поскольку Альфонсо поручил ей рассматривать прошения. У нее уже имелся опыт регентства в Риме и Сполето, и она превосходно справлялась с делами. В отношениях с иностранными государствами она зарекомендовала себя как лучший из послов: она согласилась стать крестной матерью внука одного из первых лиц Венеции, организовывала концерты духовной музыки для монсеньора де ла Палис и состоявших при нем французов. Политическая ситуация вокруг герцогства действительно была непростой: Венеция уже овладела Романьей и теперь имела виды на Феррару, а Юлий II, уже готовый подчинить себе Болонью, намеревался присоединить к Папской области также Феррарское государство. Новому герцогу были необходимы энергия и мудрость. Его астролог, некий Пьетро Боно, предрек, что правление его будет бурным, но славным.

Одним из первых было его решение устроить внутренний переход из парадных залов в личные покои Лукреции. Эркуле Строцци дал понять молодой женщине, что лучшее средство сохранить доверие Альфонсо — это распрощаться с некоторыми испанками и римлянками из ее свиты и окружить себя одними феррарками.

Осознавая, какие усилия прилагает его супруга, чтобы достойно играть свою роль, Альфонсо склонился к мысли о необходимости дать приют первому ребенку Лукреции, римскому инфанту, но не в Ферраре, а в Карпи близ Модены, у Альберто Пио. Последний племянник знаменитого Пико делла Мирандола, обвиненный в том, что оказал гостеприимство Джулио, и по этой причине изгнанный, желал вернуть милость своих государей. Поэтому он принял у себя «мнимого сына Валентинуа».

Любовь Лукреции к Бембо пострадала от ее восшествия на престол, несмотря на то, что поэт писал ей: «Помните о том, что кроме вас я не думаю ни о чем, никем не восхищаюсь и ни перед кем не преклоняюсь. И если после смерти мой дух мог бы витать подле вас, я не хотел бы больше жить. Я должен пробыть месяц в Риме, а потом я приеду в Феррару». Бенедетто Калипули сообщает Франческо Мантуанскому, что 6 апреля мессир Пьетро Бембо покинул Венецию и направился в Ватикан, чтобы обсудить там судьбу городов Романьи, которые находятся под защитой Светлейшей республики после изгнания Чезаре Борджа, но на них претендует также святой отец. Итак, Бембо должен был отчитаться о своей миссии Совету Десяти, прежде чем вернуться в Феррару, где с первого дня Альфонсо установил за ним пристальное наблюдение. Лукреция не могла найти ни минуты, чтобы увидеться с Бембо наедине. Любовники поняли, что теперь их страсти суждено постепенно превращаться в нежность. Отныне в их письмах уже не будет букв «F.F.».

Помимо обязанностей, связанных с ее общественным положением, две заботы тяготили Лукрецию: ребенок, который должен был родиться в сентябре, а также — отныне и впредь — Чезаре.

Находясь в заключении в крепости Шиншилла, он попытался сбросить с башни своего стражника Габриэля Гусмана, и его перевели в Медина дель Кампо — одну из самых страшных крепостей. Там умерла Изабелла Кастильская, а ее дочь Хуана Безумная, супруга Филиппа Красивого, обитавшая там же, с каждым днем все больше погружалась в меланхолию. Что касается Чезаре Борджа, то его охватило безумие другого рода. Он превратился в живого мертвеца, но мечтающего, сидя в тюремном застенке, отвоевать свою свободу. Фаусто Эванджелизо писал: «Он сказал: «Я стану Цезарем или ничем». Он стал и тем и другим». Ему вторил Сан-надзаро: «Ты побеждал все и вся, ты надеялся получить все, у тебя нет ничего: ты начинаешь превращаться в ничто».

В это время на Феррару обрушились два бедствия: землетрясение и эпидемия чумы. Четыре тысячи жителей вынуждены были бежать из города. Тито Веспазиано (ему было около девяноста лет) пострадал одним из первых. Что касается Лукреции, то она удалилась в Реджо, где придворные дамы нашли ее «потухшей и печальной».

19 сентября 1505 года Лукреция рожает сына, который получит имя своего деда Александра VI, но вскоре на нее вновь обрушится горе: ребенок умрет месяц спустя. Новый удар судьбы приводит Лукрецию в отчаяние, и даже трогательное послание Бембо не может ее успокоить; она решает покинуть Реджо и уехать в Бельригуардо, в городок Борго-форте, который принадлежит маркизу Мантуанскому. Судно причаливает в маленькой бухте, украшенной флагами с гербами д'Эсте и Борджа. Так Франческо Гонзага напомнил о том, что десятью годами ранее Александр VI вручил ему Золотую Розу и велел дочери принять в своем дворце того, кого после битвы при Форни называли «освободителем Италии». В Боргофорте Лукреция стала, как прежде, скромной и деликатной. Ее тронуло то, что хозяин поинтересовался судьбой Чезаре. Ведь он предложил ей отправить лучшего из своих послов к испанскому двору. Обещание свое маркиз сдержал и в награду получил письмо, датированное 6 ноября, где каждое слово выражало искреннюю признательность. Так они провели два дня наедине, пока правила этикета не заставили их расстаться. Лукреция получила приглашение поехать в Мантую к Изабелле. «Хотя единственное мое желание — увидеться с вами, — писала Лукреция Альфонсо, — я завтра отправлюсь с визитом к светлейшей маркизе, поскольку, несмотря на мои возражения, мне следует подчиниться».

Красота Мантуи очаровала Лукрецию, все вокруг напоминало ей о Вергилии, родившемся в одной из соседних деревушек. Изабелла в Мантуе, она принимает Лукрецию в герцогском дворце и показывает ей знаменитые camerini, украшенные картинами, фресками, античными статуями и эмблемами семейства семьи Гонзага, свою camera del Sol, camera degli Sposi, расписанную Мантеньей, а также свой легендарный потайной сад la Grotta, уединенное место вдали от мирской суеты, где, окруженная близкими людьми, Изабелла наслаждается работами Рафаэля и Мантеньи, которые прославляют ее в облике Венеры, царицы любви. Склонная к самолюбованию, маркиза Мантуанская любит роскошь и мечтает сделать свой город таким же прекрасным, каким Лоренцо Медичи сделал Флоренцию.

Когда несколько дней спустя Лукреция покидает гостеприимных хозяев, чтобы отправиться дальше, она еще не знает, что этот мирный дом скоро станет ареной братоубийственной войны.