Глава 21
Отверженный

То ли вследствие вчерашнего похмелья, то ли оттого, что ему приснился вязкий кошмар, детали которого по пробуждении забылись, но осталось общее ощущение чего-то мучительно неприятного – одним словом, проснулся Опалин в отвратительном настроении. Он сразу же вспомнил об исчезновении ребенка, и ему сделалось совсем скверно. Откинув одеяло, Иван влез в штаны и прошлепал по коридору к телефону, по которому болтала соседка в папильотках.

– Мне на работу позвонить, – буркнул Опалин и, чтобы утешить ее, добавил: – Я быстро.

Назвав номер телефонистке, он стал ждать соединения. Потом что-то щелкнуло, и сухой голос Логинова произнес:

– Слушаю.

– Это я, – пробормотал Опалин. – Что насчет девочки?

– Так и думал, что ты позвонишь, – вздохнул Логинов. – Пока ее не нашли.

– Я могу выйти на работу? – спросил Иван после паузы.

– Нет. Пока – нет.

– А с «Аркой» что?

– Работаем.

– А насчет станции?..

– Работаем.

Опалин надулся.

– Петрович, – сказал он оскорбленно, ковыряя трещинку на стене пальцем свободной руки, – я тебе это припомню.

– Ваня, не дури.

– Как не дури? – возмутился Иван. – Если Анечку похитили, это может быть связано с моим делом…

– Никто ее не похищал. Уймись и не мешай нам работать.

Логинов бросил трубку, и Опалин почувствовал себя обиженным до глубины души, да что там – попросту отверженным. У всех – ну хорошо, не у всех, но у многих – была работа, и они делали нужное и полезное дело, а он…

Он вернулся в свою комнату, подпер голову руками, поставив локти на колени, и задумался.

Можно было позвонить Наде и о чем-нибудь с ней договориться. Хотя Надя, конечно, захочет знать, нашли ли Анечку. И что он ей скажет?

Можно было воспользоваться тем, что вчера рассказала Антонина Рогг, и навестить Авилова под предлогом того, чтобы узнать, подтверждает он ее алиби или нет. Но почему-то Опалин был уверен, что игроку его визит не понравится, и, возможно, он не захочет тогда помогать с поимкой Стрелка.

Можно было навестить Васю в больнице. Но хотя они были друзьями, Опалину становилось не по себе от мысли, что он опять увидит розовые щеки чахоточного больного, услышит его прерывистое дыхание и увидит тень смерти на его лице.

«Я свинья, – мрачно сказал себе Иван. – Свинья, свинья, свинья…»

Но реальность звала, и приходилось делать выбор. Он оделся, привел себя в порядок, машинально отметил, что надо купить зубной порошок, потому что старый кончается, захватил хлебную книжку и отправился по магазинам.

Вернулся Опалин через несколько часов, неся несколько свертков, батон хлеба, бутылку молока и бутылку подсолнечного масла. Готовить Иван не любил, но масло можно было обменять на что-нибудь съедобное. Масло он пока отложил, а сам устроился за столом и принялся нарезать бутерброды с сыром. Затем он отправился с бутылкой молока на кухню, где вскипятил его в кастрюльке. Соседский кот, неведомым образом учуяв молоко сквозь стены, тотчас же материализовался на пороге, стал крутиться под ногами и искательно заглядывать в глаза, хотя в остальное время старательно притворялся, что видит Ивана первый раз в жизни, и с типично кошачьим презрением воротил морду. Опалин, посмеявшись, отлил ему немного остывшего молока в блюдечко, а с остальным вернулся к себе. Он перелил молоко в стакан, взял стопку газет, скопившуюся с начала месяца, и от нечего делать принялся их перечитывать, жуя бутерброды. «Вечерняя Москва» сообщала, что в столице может иметь место некоторый недостаток в астраханских сельдях, но их восполнят из другого источника. Далее автор заметки клялся, что растительным маслом город обеспечен (Опалин невольно отыскал взглядом бутылку и улыбнулся, вспомнив, какую очередь ему пришлось отстоять). Другая заметка была озаглавлена «Почему в кооперативах не бывает муки» и приходила к выводу, что в этом виноваты сами кооперативы. В третьей заметке сообщалось, что цены на лимоны слишком высоки и их решено снизить: крупный лимон будет стоить 20 копеек, средний – 16 и мелкий – 12. Отпивая молоко из стакана, Опалин прочитал, что из-за снежных бурь задерживается движение поездов и что ташкентский поезд по этой причине опоздал на сутки. Также Иван узнал, что скарлатина в Москве идет на убыль, зато повысилась заболеваемость дифтерией и рожей, а еще большой скачок вверх дал брюшной тиф. Частное строительство почти стабилизировалось, застройщикам выделят 3 миллиона рублей, на которые они должны построить и восстановить до 100 тысяч кубических метров жилой площади (он хмыкнул, вспомнив, за что посадили Рогга). По заголовкам мировых новостей он едва скользил глазами, не вчитываясь. Подобно Шерлоку Холмсу, который считал, что ему не стоит засорять мозги лишними сведениями вроде движения планеты Земля, Опалин инстинктивно избегал того, что никак не могло помочь в его деле. Кроме того, суть новостей менялась мало: кто бы ни сидел в английском кабинете министров и какое бы правительство ни складывалось в Германии, все они непременно строили козни против СССР и желали его погибели.

Покончив с завтраком, Опалин затосковал. Безделье точило его, как ржавчина – железо. Когда человек живет своей работой (а Иван был именно таким человеком), отдых дается ему с трудом, как некое усилие, как досадное отвлечение от основной деятельности. Опалин не умел отдыхать. У него не было друзей вне работы и не имелось увлечений, которым другие люди самозабвенно посвящают свой досуг. Рыбалка, спорт, чтение книг, походы в кино – всем этим он мог заниматься при случае, но его души они почти не задевали. Подумав, чем ему занять себя, он вспомнил, что у него скопилось некоторое количество нестираных вещей, собрал их и отправился в ванную.

Когда у человека двое штанов, мало белья, одна рубашка и одна гимнастерка, причем половину гардероба приходится носить на себе, стирка не занимает много времени. И опять Опалин оказался перед выбором – что делать? Он почистил сапоги, надраив их до зеркального блеска, после чего занялся осмотром браунинга, но все эти занятия убивали слишком мало времени. Газеты ему надоели, и он снял с полки толстую книгу под названием «Война и мир», о которой Селиванов как-то сказал, что ее написал очень хороший писатель. Продравшись через лес французских фраз в начале, Опалин понял, что текст ни о чем ему не говорит. Героями были бездельники из бывших, которые нигде или почти нигде не работали, ходили на какие-то вечера и мололи всякий вздор. Никакого отношения к его жизни это описание великосветского общества не имело, да и не могло иметь, и он затолкал книгу обратно на полку с чувством раздражения. И тут он услышал, как в коридоре зазвонил телефон.

Опалин не двинулся с места. «Это соседу с патефоном его баба звонит, – подумал он. – Сейчас он быстро закончит разговор, оденется, выльет на себя полведра одеколону и умчится быстрее ветра. Хотя после ранения на войне он хромает и обычно ходит довольно медленно…»

– Алло! Да, да, – говорил меж тем бодрый голос в коридоре. Потом раздались шаги человека, который ходит, приволакивая ногу. Дверь, визгнув петлями, приотворилась, в проем просунулась мужская голова.

– Ваня! К телефону тебя… По поводу бедных, что ли…

Опалин сорвался с места и, едва не сбив с ног соседа, рванул к телефону.

– Алло!

– Ты как сейчас, свободен? – спросил голос Авилова.

Иван так обрадовался, что кивнул, забыв, что собеседник не может его видеть. Впрочем, он почти сразу же исправился.

– Я… да… конечно!

– Езжай в Виндавку, – распорядился игрок. – Повтори, что я сказал.

– Ехать в Виндавку, – пробормотал Опалин. – Он там? А его люди? Ты можешь сейчас разговаривать?

– У меня мало времени. Езжай, на месте разберешься.

Виндавкой назывался железнодорожный поселок на северо-западной окраине Москвы, где-то между Покровским-Стрешневом и Серебряным Бором. «Там же станции неподалеку… – лихорадочно соображал Опалин. – Подмосковная сортировочная… И эта… как ее… Братцево…»

– А куда именно в Виндавку? – спросил он несмело. – Там же не один дом…

– Тебе что, номер нужен? Не знаю я его.

– Ну хоть приметы какие-нибудь есть? Каменный дом или деревянный, с огородом или без, свой колодец или общий…

– Да откуда мне… Погоди, – внезапно сказал Авилов. – Колодец от них далеко. Это все, что я знаю.

– Послушай… – Опалин замялся, – я тебе кое-что обещал… ну, насчет Стрелка… Но если он там будет и… в общем, я не уверен, что смогу взять его живым. Он же наверняка стрелять начнет, ну и… мне придется отвечать… Ты понимаешь, о чем я?

– Понимаю. – Авилов мгновение подумал. – Делай, что должен. Потом разберемся. Удачи.

Игрок повесил трубку. «Виндавка… – Опалин со всех ног побежал к себе одеваться. – Можно на 13-м трамвае доехать… потом, правда, тащиться еще до места… – от волнения он забыл, что есть еще новый маршрут, автобус номер 15, который гораздо удобнее. – Почему Стрелок все время крутится возле железных дорог? Это не может быть совпадением…»

Несколько мгновений он колебался, позвонить ли Логинову. «Если банда там, надо группу посылать… Но у Лариона есть свой человек среди наших. Это раз. И еще… я не могу выдать Авилова. Петрович начнет зудеть, задавать ненужные вопросы… Ни к чему все это».

«И потом, – думал он, трясясь в трамвае, который нес его навстречу судьбе, – я не могу быть уверен, что меня не обманывают… Всякое может случиться». День был холодный, вагон даже гремел как-то по-особенному, словно пытался на своем трамвайном языке жаловаться кому-то, что его гоняют и в стужу, и в жару. «А ведь меня могут ранить, – мелькнуло в голове у Опалина. – Или даже убить». Но он не испугался, а сделал свой вывод – вполне, впрочем, логичный: «Значит, чтобы этого не произошло, надо уничтожить их всех…»

Дыша на стекло, он не мог отвлечься от мысли, которую считал фантастичной и которая, тем не менее, не выходила у него из головы. «Если есть что-то после смерти… Если Рязанов, и Шмидт, и Астахов, и Усов могут видеть меня сейчас… и знать, что я готовлю… Наверное, им должно это понравиться, – трамвай тем временем уже катил по Ленинградскому шоссе мимо авиационного поля с маленькими, будто игрушечными, самолетами, мимо кладбища и дальше, дальше. – О, вот и Коптевские Выселки… Сойду-ка я здесь».

Его переполняла жажда деятельности, желание доказать кому-то, что он чего-то стоит, что он может провернуть дело в одиночку. Но стоял февраль, и Опалин находился на окраине, да такой, по сравнению с которой Синичкина слобода покажется центром цивилизации. Холод стиснул его со всех сторон, сугробы топорщились, как шапки неведомых полегших великанов. Шаг в сторону с тропинки – и уже по колено проваливаешься в снег. Выселки, где изредка попадались люди и брехали собаки, остались позади. Опалин несколько раз пересек железнодорожные пути и теперь двигался по наитию, не зная, куда его приведет тропа. Указателей не было. Лес обступил его – ели с черными лапами, высокие сосны с розоватыми стволами. Потом с ветки посыпался снег, и Иван почему-то решил, что это должна быть белка, но это оказалась ворона. Она с холодным любопытством смотрела на него, потом тяжело снялась с места и улетела. От былого задора Опалина не осталось и следа. «Куда я поперся, – ругал он себя, – не зная местности, ничего толком не зная, один… Дурак, дурак! Доверился… пес знает кому… шары знай себе катает и горя не знает… Небось сидит сейчас, гад, и посмеивается, что так ловко меня провел». На глазах у него готовы были выступить злые слезы, но он усилием воли загнал их внутрь. «Надо дойти до Виндавки… там разберемся. Надо просто дойти…» И тут он услышал свист локомотива. Лес кончился, Опалин стоял возле железной дороги, и мимо него мчался черный паровоз с красной звездой, таща за собой вереницу вагонов, груженных дровами.

«Это я не туда вышел, – сообразил Иван, – это я к Окружной дороге вышел. Надо вернуться». Внезапно он понял, что уже не один, что поблизости есть еще кто-то. Сначала из леса выскочила собака величиной с хорошего теленка, а за ней появилась женщина, тащившая охапку хвороста. За спиной у нее висело ружье.

– Скажите, как пройти к Виндавке? – спросил Опалин. – А то я заблудился маленько…

Женщина глянула на него настороженно, потом подозвала собаку и подошла ближе. Издали она почему-то показалась Ивану старушкой, но лицо у нее оказалось молодое, круглое, симпатичное, и он решил, что ей лет 25.

– Экий ты синий, – сказала она, с сочувствием глядя на Опалина. – Виндавка – это, значит, сюда, а потом все прямо и прямо, через лес. Только не задерживайся нигде – у нас тут бешеная лиса бегала недавно, еле пристрелили. Мало ли кого она успела покусать…

– Спасибо, – искренне сказал Опалин. – Помочь с хворостом? Могу донести.

– Нет, не надо, – женщина засмеялась. – Справлюсь сама.

Он вернулся на тропинку, и верхушки сосен сомкнулись над ним. Снег приятно похрустывал под ногами. Где-то сзади подал голос локомотив, но Опалин не обратил на него внимания. «Прямо к цели… прямо… Может, и не соврал. Там видно будет. Интересно, почему такое странное название – Виндавка? В честь Виндавского вокзала, который сейчас Балтийский? Вообще, конечно, в Москве такие названия встречаются, что черта в них разберешься…»

Лес кончился внезапно, словно его обрезали бритвой. Впереди маячила группа бревенчатых домов, разбросанных вдоль дороги. И хотя Опалин не видел никаких указателей, он каким-то сверхъестественным чутьем угадал, что это Виндавка и что он находится именно там, куда стремился.

«Колодец… где колодец-то? – напряженно вглядываясь, он наконец разобрал очертания колодезного журавля в том месте, где дома теснились гуще. – Так… дальше всего от колодца три избы на краю поселка. Всего три… А игрок-то молодец. Мо-ло-дец, ничего не скажешь…»

Прячась за деревьями, чтобы его не заметили из Виндавки, Опалин стал подбираться ближе к трем домам, которые интересовали его больше всего, и в конце концов, заняв наблюдательный пункт за большой березой, осторожно выглянул наружу.

Дом номер один: вьется дымок, кто-то ловко колет дрова, и звук распадающихся поленьев разносится далеко по морозу. Дом номер два: по двору бегает собака и время от времени подает голос. Опалин напряг слух и уловил, как она бренчит цепью. Может ли у бандитов быть цепной пес? А собственно, почему нет?

Дом номер три, на который Иван поначалу не обратил внимания, казался крупнее и прочнее, чем остальные. Сбоку сарайчик, во дворе поленница, на окнах занавески. Опалин поглядел на поленницу и подумал, что один человек не нарубил бы столько дров. Их было слишком много.

Тот, кто колол дрова во дворе первого дома, прервался и ушел внутрь. Решившись, Опалин согнулся в три погибели и побежал вперед. Во втором доме цепной пес учуял его приближение, заметался и залился хриплым лаем.

«Да чтоб ты издох, скотина…»

Пес яростно лаял и рвался с цепи. Опалин добежал до высокого забора, который окружал третий дом, и остановился перевести дух.

– Пустолайка, – сказал совсем близко вальяжный, с растяжкой, мужской голос, и Иван закоченел от ужаса. – Брехун! – к этим двум словам незнакомец прибавил несколько грязных ругательств и принялся дразнить собаку. – Ваф-ваф-ваф! Ау-ау-ау! – пес яростно залаял, гремя цепью.

– Оставь собаку, Лука, – сказал другой голос.

– Да он меня ненавидит! Я только во двор выйти хочу, а он уже лает… Ваф-ваф-ваф! Вот же тварь…

Только что Опалину было холодно, но в эти мгновения он весь вспотел. Он понял, что совсем рядом с ним, за забором стоит Лука Бардышев, один из членов шайки Стрелка, и разговаривает с сообщником. «А если второй Ларион? – Иван закусил губу. – Не, со Стрелком Лука так бы не говорил…»

Послышался характерный звук льющейся жидкости, и Опалин понял, что Лука справляет малую нужду.

– Надоело здесь торчать, – с неожиданной злобой промолвил Бардышев, обращаясь к собеседнику. – Веня, ну почему ты в карты не играешь? Боишься мне продуть?

– Нет.

– Тогда почему?

– Я уже говорил: не хочу.

«Ага, значит, второй – Вениамин Маховер, – сообразил Опалин. – Двое из пяти здесь. – Соньку он за полноценного члена шайки не считал. – Интересно, а где остальные?»

– Лука, немного же осталось, – продолжал Вениамин. – Потерпи.

– Этот поезд уже вчера должен был пройти, – огрызнулся Лука. – И опять ждать! Три дня! И все при деле, один я тут должен киснуть…

Под его сапогами заскрипел снег, потом лязгнула отворяемая дверь. Через несколько мгновений она захлопнулась с сухим, коротким стуком.

В соседнем дворе пес зевнул и лег, положив морду на вытянутые лапы. Прильнув к щелям в заборе, Опалин жадно изучал дом бандитов. Попробовал расшатать одну из досок, затем другую. Но забор был сделан на совесть, а ломать его Иван по известным причинам боялся.

Увязая в снегу, Опалин прокрался вдоль забора к калитке и замер в нерешительности. По пути он проверял доски, но ни одна из них не поддалась. Лезть через забор? Если из дома его заметят, его песенка будет спета. Перепрыгнуть? Можно так приземлиться, что костей не соберешь, и тогда прощай, мечты о мести. Вместе с жизнью.

Мучаясь, колеблясь, раскаиваясь в том, что не позвал товарищей и застрял тут, у хазы, как последний дурак, Опалин рукой в перчатке потянул из кармана браунинг и понял, что ему слишком неудобно. Пришлось перчатку снять и убрать в карман, но браунинг был ледяной, и от этого холода, да еще от мороза пальцы у Опалина стали коченеть. Прячась у забора, он стал дуть на руку – и внезапно услышал приближающиеся шаги.

– Водку принести не забудь, – сказал Лука с крыльца.

– Ладно, будет тебе водка, – пообещал Вениамин.

Он открыл калитку и увидел перед собой синего от холода юнца с недобро кривящимся ртом. В руке незнакомец держал пистолет.