Глава 15
У Сухаревой башни

Когда Опалин вышел от Катаринова, то поймал себя на том, что испытывает нечто вроде чувства облегчения. Остановившись у окна между лестничными пролетами, он стал поправлять шапку и машинально потуже затянул шарф. Снаружи падал снег. Через двор пробежала дворняжка с опущенным ухом, потом вышел дворник и стал привычными размашистыми движениями подметать дорожку. Потом появилась девушка с портфелем, и Опалин, сорвавшись с места, помчался вниз по лестнице. Возле второго этажа он резко сбавил скорость и столкнулся с Надей Прокудиной аккурат в ту секунду, когда она протягивала руку в варежке к звонку.

– О! Надя! Привет!

Он расплылся в улыбке. Ничего особенного: шел мимо, случайно встретились. Надя поглядела на него, на лестницу и несмело пробормотала:

– Привет… А ты что, к Ване ходил?

– Ходил.

– Поговорили? – спросила она, не сводя глаз с его лица.

– Поговорили, – он кивнул на портфель. – С курсов идешь?

– Ага.

– Сходим завтра в кино? – беззаботно предложил Опалин.

Надя захлопала ресницами, что-то соображая.

– Ты всегда… такой? – наконец проговорила она.

– Какой?

– Шустрый! – она сверкнула глазами, улыбнулась чудесной, открытой улыбкой, и Опалин почувствовал, что этот безнадежный серый день вовсе не так плох, как ему казалось, да что там – определенно чертовски хорош. – Допрашивать меня будешь?

– О чем? – искренне удивился он.

– Ну я не знаю…

– Да какой там допрос! – выпалил он. – Галя случайно под трамвай попала. Но есть показания вагоновожатой, которая клянется, что ее кто-то толкнул. Понимаешь? Вагоновожатая боится, что ее притянут, вот и… А у нее семья, и только у нее есть работа…

Надя посерьезнела.

– Надо же, как все сложно… Ты так и напишешь?

– Что?

– Ну, что это несчастный случай был?

– Да, только мне сначала надо еще кое с кем поговорить. Если они ничего нового не скажут…

– Зайди за мной завтра в пять, – неожиданно сказала Надя. – Пойдем куда-нибудь.

– Я… я обязательно, – сбивчиво пообещал Опалин. – Так до завтра, да? Я приду!

Надя поглядела на его лицо, решительно позвонила и, когда ей открыла мать, быстро скользнула внутрь квартиры. Дверь захлопнулась.

От Опалина не укрылось, что мать, заметив его у двери, хотела с ним поздороваться, но Надя, проходя мимо, быстро дернула ее за рукав. Это был обычный фамильярный домашний жест, который мог не значить ничего особенного, но отчего-то он застрял в памяти Опалина, как заноза. Терентий Иванович Филимонов не зря как-то сказал о нем: «Юноша пока бестолков, но хорошо подмечает нюансы». То значение, которое Опалин вычитал в этом мелком и, в общем, малосущественном жесте, ему не нравилось. Его словно считали не вполне подходящим, чтобы тратить на него даже слова приветствия. Но тотчас же он вспомнил, что Надя согласилась с ним встретиться, увидел перед собой ее блестящие глаза, ее чудесную улыбку, встряхнулся и решил, что из-за непростой его профессии ему по привычке мерещится черт знает что.

До вечера, когда Опалин собирался зайти в трактир, расширившийся за счет бывшего магазина «Арка», оставалось еще достаточно времени. Можно было потратить его на дознание, навестив учительницу немецкого или загадочную гражданку Рогг, но Иван решил иначе и повернул в магазин, а после него поехал в больницу к Васе Селиванову. Его мучило, что он не навещал товарища несколько дней.

Селиванов спал. Опалин прошел в его уголок палаты и осторожно сел на стул, держа в руках свертки с печеньем и мармеладом. Тень лежала на Васином лице, и гость дернулся, заметив ее. Он уже в прошлые свои визиты понял, что такое была эта тень и что она значила. Иногда она как бы бледнела, но никогда не исчезала полностью, и Опалин знал, что эта тень была смерть.

Именно из-за беспрестанного присутствия тени ему порой было сложно приезжать сюда, и работа, на которой ему часто приходилось видеть трупы, никак тут дело не облегчала. Его мучила собственная беспомощность, мучило то, что он ничего или почти ничего не мог сделать для того, чтобы тень прогнать. Он ненавидел общие и никого не утешающие фразы, которые приходилось произносить во время визитов – все эти бессмысленные «держись», «мы с тобой», «не унывай» и прочее. Он думал, сколько мерзавцев и просто ничтожеств живет себе, не зная хлопот, в то время как Вася Селиванов, прекрасный, отзывчивый человек, настоящий друг, на которого он во всем мог положиться, умирает. И эти мысли сводили Опалина с ума.

В другом конце палаты кто-то закашлялся, потом Иван почувствовал, что его трогает за пальто человек, лежащий на соседней кровати, и раздраженно повернулся. На него умоляюще смотрели огромные глаза, странно выдающиеся на землистом, почти старческом лице пациента. Но в волосах не было ни единого седого волоса.

– Друг, есть закурить? – спросил больной шепотом. – Саркома у меня… помираю. Дай папирос, хоть покурю перед смертью…

Опалин дернул щекой, достал пачку и всю отдал больному. Тот схватил папиросы желтой, исхудавшей рукой и быстро сунул их под подушку.

– А приятелю-то твоему лучше стало, – шепнул больной.

– Правда? – Опалин так обрадовался, что чуть не вскрикнул.

– Ну. Профессор говорил, организм борется. Можно спичечки? Медсестра – зверюга, – говоря, он улыбнулся, и Опалин вспомнил, что здешняя медсестра была довольно симпатичная. – Спуску не дает, мои отняла…

Иван отдал ему спички и едва не уронил свертки, которые держал на коленях. Стараясь не шуметь, он наконец кое-как пристроил их на узкой тумбочке у изголовья. Повернувшись к Васе, Опалин увидел устремленный на него взгляд.

– Извини, я не хотел тебя будить, – пробормотал он сконфуженно.

– Я уж думал, ты больше не придешь, – вырвалось у Селиванова.

– Почему?

– Так.

Иван пустился в объяснения, почему он не мог прийти раньше, и, увлекшись, рассказал товарищу все, кроме предстоящего свидания с Надей. Вася лежал, закинув руку за голову, и о чем-то напряженно думал.

– Дурак я, – сказал он наконец. – Не надо было тебе про Дымовицкого говорить. Он тебе наплел с три короба, а ты повелся.

– Да ты что, Вася? Дымовицкий мне много полезного сказал…

– Сказал-то сказал, а ты теперь полезешь в это пекло. Знаю я тебя. Слушай, ну неужели ты не можешь подождать, а? Может, дня два-три всего. Ну не хватает у Петровича людей, они все равно тебя обратно призовут. И будешь ловить Стрелка как полагается, вместе с товарищами.

Опалин помрачнел. Он и сам не мог объяснить почему, но ему было важно самому взять Стрелка. Это было его личное дело.

– Трактир у Сухаревой башни, – продолжал Селиванов, дернув щекой, – значит, там всякий сброд собирается. Возле этой башни никогда ничего хорошего не происходит. Видно, место уж такое.

– А что ты думаешь про «Арку»? – не утерпев, спросил Опалин.

– Что тут думать? Надо проверять, кто там хозяин был и кто у него работал. Только Петрович тебя на пушечный выстрел к архивам не подпустит.

– За хозяином вроде ничего криминального не числится.

– Это тебе по телефону сказали, а проверять надо как следует. Может, он фамилию менял. Может, жил по чужим документам. Да мало ли что… Эх, жаль, что я тут лежу. Без помощи ты не обойдешься… Ваня, слушай сюда: в трактир один не ходи. Ясно? Мало ли что там может произойти…

– Я только с Ярцевым поговорю, и все, – сказал Опалин упрямо. – За кого ты меня принимаешь? С голыми руками я туда не пойду.

– Где-то мне попадалась эта фамилия, – забормотал Селиванов, морщась, – не помню где, но что-то с ней было связано скверное. Не порол бы ты горячку, а? Я Петровича хорошо знаю. Вот вернет он тебя…

Но Опалин уперся и, как ни пытался его вразумить товарищ, стоял на своем. Единственное, он пообещал Селиванову, что вечером будет очень осторожен.

Когда Опалин приехал к Сухаревой башне, шел уже седьмой час, и улицы были полны народу. Странный силуэт башни – на широком основании высотой в три этажа собственно башенная часть, тонкая и острая, с часами наверху – не привлекал ничьего внимания. Она давно казалась частью местного пейзажа. Мимо нее лениво ползли трамваи.

Отыскав взглядом вывеску «чайной-столовой Кутепова», Опалин, не колеблясь, двинулся вперед. Из того, что он знал о трактире, тот представлял из себя большое помещение (раз его частью стал даже соседний магазин), привлекающее человеческую накипь со всех окрестных улиц; но действительность удивила его. Первый зал, в который посетитель попадал сразу, войдя в трактир, был точно для непритязательных гостей. Дальше начинался второй зал, где столики уже были покрыты скатертями и снабжены карточками со строгой надписью «Места без дела просим не занимать». Здесь сидела публика почище, с нэпманским или богемным душком: обладатели золотых перстней на толстых пальцах или граждане без перстней, но одетые прилично и с более интеллигентными физиономиями. В этом зале играл маленький оркестр, и вообще обстановка была весьма располагающая. На мгновение Опалин даже пожалел, что не привел сюда Надю – но тут его внимание привлекли одобрительные крики, доносившиеся откуда-то сбоку. Пройдя по ковровой дорожке, он оказался в третьем зале, где стояли бильярдные столы. В данный момент зрители и почти все игроки, бросив свои партии, толпились вокруг главного стола, за которым, очевидно, развернулась настоящая битва. Возле этого зеленого стола Опалин мысленно выделил двоих, которые являлись главными участниками сражения. Первый был маленький складный брюнет в черном костюме, с виду флегматичный и бесстрастный, как скала. Иван уже немного разбирался в людях и с ходу почуял, что флегматичность этого порядка встречается только у очень хороших, очень опытных игроков, а также шулеров высшего класса. Второй, который ходил с кием вокруг стола, примериваясь, как бы получше ударить, заинтересовал Опалина меньше. Прежде всего незнакомец был то, что называется пижон – щегольски одетый, в ботинках и гамашах, а на манжетах кипенно-белой рубашки виднелись золотые запонки. Русые с песочным оттенком волосы расчесаны на идеальный прямой пробор и блестят в свете ламп. «Богатей какой-нибудь, – подумал Иван с неудовольствием. – Щас этот шарогон тебя разделает под орех, дай только ему возможность». Но тут он обратил внимание на походку неприятного щеголя. Тот двигался очень легко и пружинисто, как барс перед прыжком, и резко разворачивался, когда хотел сменить направление – словно без малейшего усилия, как будто закон инерции на него не действовал. «Да он не так прост», – подумал Опалин с некоторым беспокойством, заметив улыбку щеголя, с которой тот смотрел то на шары на зеленом сукне, то на противника. В улыбке этой не было на первый взгляд ничего особенного, но Иван понял, что исход партии предрешен и что брюнет в черном костюме уже приговорен и стерт в порошок. Должно быть, соперник щеголя тоже все понял, потому что взгляд его сделался напряженным, и что-то дрогнуло возле рта. И тут произошло нечто странное. Загадочный пижон достал мелок и стал любовно натирать кий, не переставая ходить вокруг стола своими пружинистыми, широкими шагами. В какой-то миг он внезапно оказался возле Опалина, и тот отчетливо услышал негромкие слова:

– Не ходи туда.

Иван даже не успел удивиться, когда щеголь уже отошел и занял позицию возле стола. Шары стукнулись и разлетелись. Зрители взвыли от восторга. Опалин не был поклонником бильярда и плохо в нем разбирался, но даже он понял, что щеголь творит какие-то немыслимые чудеса, забивая из самых невероятных позиций. Все это по большому счету не трогало Ивана. Он предпочел бы получить хоть какое-то внятное объяснение, почему этот человек, которого он прежде не видел, повел себя таким странным образом и словно пытался его предостеречь. Но незнакомец больше не подходил к нему и даже не смотрел в его сторону, сосредоточившись на разгроме брюнета в черном.

Выбравшись из толпы, Опалин отправился на поиски человека, который был ему нужен. Он остановил официанта и спросил у него, здесь ли Сидор Ярцев.

– Сидор Михалыч? – усмехнулся официант. Это был молодой еще парень, по виду – несколько лет как из деревни, однако уже успевший пообтесаться в большом городе. – А ты по какому делу?

– Можешь передать ему записку? – спросил Опалин. Записку он приготовил загодя и, достав ее из кармана, вручил официанту.

– Может, могу, а может, и нет, – ответил собеседник, нагловато глядя на него. Иван понял, что произвел невыгодное впечатление и что от него ждут денег за услугу, и разозлился.

– Ща я тебя арестую и в угрозыск отвезу, – сказал он неприятным голосом, предъявив удостоверение. – Ну?

– Да не надо горячиться, сейчас все сделаем, – пробормотал официант.

Он ушел, унося записку, и, вернувшись через пару минут, объявил, что Сидор Михалыч согласен принять посетителя.

– Пожалте за мной, – сказал официант.

– Нет, – внезапно сказал Опалин, – говорить будем здесь.

– Где здесь-то? Все столы заняты, сам видишь, – официант сделал жест рукой, обводя зал, в котором они находились. – О делах Сидор Михалыч только в конторе говорит.

– И где эта контора? – мрачно спросил Опалин. Само слово отдавало чем-то дореволюционным, то ли купеческим, то ли кулацким, чего он терпеть не мог.

– Да тут рядом, в коридорчике. Два шага.

«Не ходи туда». Что, черт возьми, все это значило? Инстинкт самосохранения трубил тревогу; самолюбие твердило, что, раз уж Иван зашел так далеко, отступать не имело смысла.

– Чеаэк! – заныл полупьяный нэпман за соседним столиком. – Где мою… мое… фрикассссе? – он налег на букву «с», растянув ее до невозможности. – Жду тут, жду… п-панимашь…

– Уже несу, Семен Степаныч, – бодро посулил официант и повернулся к кудрявой, отчаянно накрашенной девушке в открытом платье, которая пробиралась по проходу между столами. – Леля! К Сидору Михалычу… важный гость… Проводи!

– Я у тебя не на посылках, – мгновенно отреагировала девушка, бросив, однако, быстрый взгляд на Опалина.

– Леля! Ну прошу… Сидор Михалыч ждет!

– Иди за мной, – недовольно бросила Леля Опалину и пошла вперед, стуча каблучками и на ходу обдергивая платье. И он, забыв обо всем, двинулся за ней.

– Ты тут работаешь? – спросил он, когда они вышли из зала.

– А? – она остановилась и поглядела на него. – Угум.

– А кем?

– Пою я тут, – сухо бросила она.

Здесь, в коридоре, было слышно, как в зале играет оркестр, и Опалин немного успокоился. Подойдя к ближайшей двери, на которой не было никаких надписей, Леля постучала в нее согнутым пальцем и толкнула створку.

– Сидор Михалыч! Тут к вам гражданин, – задорно прокричала она. – Митя велел доставить, сказал, вы его ждете. Я могу идти?

– Ступай, – ответил изнутри глуховатый голос. Опалин прошел в кабинет, и певичка закрыла за ним дверь.