Глава 13
Старый знакомый
«Кислое дело. Кислое де-е-е-ело…»
Бывают дела гиблые, а бывают дела кислые, и Опалин не сомневался, что происшествие с Галиной Евлаховой – как раз из последних. Чем глубже в него вникаешь, тем больше подозрительных деталей всплывает, и все ведут в разные стороны. Может, уволенная домработница увидела Галину, в душе Наташи вскипела злоба, и она толкнула девушку под трамвай? А может, тут приложил руку кто-то из Роггов? Или бывший жених? Вроде причин убивать Галю у него нет, но то, что они недавно разошлись, уже странно, такие отношения всегда нужно проверять. Учительница немецкого еще живет поблизости – совпадение или нет? А еще есть показания вагоновожатой, которая солгала, что видела кого-то рядом с Галиной за секунды до гибели, и как-то надо вывести лгунью на чистую воду, как-то…
«Ну Карп, ну хитрец, – внезапно сообразил Опалин, – нарочно дал мне такое муторное дело, чтобы я завяз в нем и не занимался бандой Стрелка. Вот возьму и напишу: несчастный случай, и катитесь все… Подумать только, если бы я сидел с другой стороны вагона, то сам мог бы увидеть, что именно тогда произошло… Или не мог? Туман, чтоб его…»
Он решил, что на сегодня с него хватит Евлаховых, Прокудиных и всего, что их окружало, и отправился на Садовую-Сухаревскую – к Матвею Сироткину, у которого рассчитывал навести кое-какие справки насчет Ярцева.
И там его ждал настоящий удар.
– Видишь ли, Ваня, – смущенно сказал Сироткин, – я бы с удовольствием тебе рассказал все, что знаю, но от вас звонили и строго-настрого запретили давать тебе любую информацию. Ты, говорят, с ним приятельствуешь, он наверняка к тебе пойдет, так вот: не надо ничего ему говорить. Так что извини…
Ваня сидел, сгорбившись и свесив руки между коленями, и смотрел на коллегу глазами побитой собаки. Опалин и сам не знал, что именно его задело больше всего – то, что ему не доверяли, или же то, что его просчитали и действия его предугадали, да еще настолько точно.
– Я ни в чем не виноват. – Он знал, что оправдываться нельзя, но его все же тянуло объясниться. – Я просто хотел…
– Нет, Ваня, – покачал своей большой лохматой головой Сироткин, – нет. И давай закроем тему.
Опалин относился к людям, которых препятствия только раззадоривают – но на сей раз препятствий оказалось слишком много, а дело, которое ему поручили, вдобавок поглощало большую часть его ресурсов. Идя по улице после разговора с Матвеем, Иван почувствовал, что начал колебаться. «Может быть, в самом деле стоит отступиться? – нашептывал ему внутренний голос. – Когда все против тебя…»
«Да что против меня? – тотчас же возразил он сам себе. – Ничего еще не решено». Но по опыту он уже знал, что колебания чаще всего являются признаком отступления. А Опалин ненавидел отступать, ненавидел признавать свое поражение.
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, он отправился на Большую Дмитровку, рассчитывая поговорить с учительницей немецкого и с подозрительной домработницей. Но учительница, как сообщили соседи, еще не вернулась с работы. Зато домработница оказалась дома. Тетка, у которой она снимала угол и которая впустила гостя, была столь злобна на вид, что Опалин сразу же пожалел, что сказал о том, что он из угрозыска. «Как бы она девчонку не сожрала», – подумал он с беспокойством, озираясь и ища местечко, куда бы сесть. В углу была железная кровать, отгороженная от остальной части комнаты старой ширмой, и больше ничего. Пришлось сесть на кровать, рядом с девушкой.
– А зачем угрозыск, что случилось? – спросила Наташа, с беспокойством глядя на него. – Я в жизни ничего ни у кого не брала…
– Да это по поводу вашей знакомой, которая угодила под трамвай, – произнес Опалин как можно громче, чтобы тетка, которая в этот момент находилась за ширмой, все услышала. Наташа смотрела на него, не понимая. Это была крупная, пышногрудая, симпатичная деревенская девушка с почти белыми волосами, заплетенными в две косички. Платьице ее, сшитое из дешевой однотонной материи, было ужасно. Опалин подумал, что, если приодеть Наташу, она не то чтобы затмит всех красивых женщин, которые ему встречались, но будет выглядеть среди них весьма достойно. Во всяком случае, ему стало ясно, почему Анна Андреевна приревновала его собеседницу и выставила ее из дома.
– А кто угодил под трамвай? – спросила Наташа.
– Галя Евлахова.
– А!
В этом коротком возгласе было больше недоумения, чем любых иных чувств. «Нет, она ни при чем, – подумал Опалин, который не переставал пристально наблюдать за своей собеседницей. – Точно ни при чем».
– Это какие Евлаховы – те, которые тебя выгнали, что ли? – желчно крикнула тетка из-за ширмы, и Иван убедился, что домашняя ЧК не дремлет.
– Они, – ответил он за Наташу.
– Ну так она и месяца там не проработала! – крикнула тетка. – И кобель этот к ней приставал!
– Какой кобель?
– Да этот… Аристарх! Из Моссовета! Сволочь та еще… И за работу ей заплатили меньше, чем должны были!
Наташа сидела, часто моргая и заливаясь краской, и Опалин видел, ей стыдно, что подробности ее жизни вызнает посторонний человек, что тетка так неделикатна и рубит сплеча, что в жизни у самой Наташи нет ничего, кроме этой кровати, скверного платьица и неопределенных перспектив. Казалось, девушка вот-вот заплачет, и Опалину стало ее жаль.
– Как ты думаешь, Галя могла покончить с собой? – спросил он, удачно подделываясь под доверительный тон.
– Она-то? – искренне изумилась Наташа.
– Ну вот по-твоему, могла или нет?
– Да зачем ей?
– Ну так ее жених…
– Ах, это! – Наташа наморщила лоб. – Да не знаю я. Она со мной не делилась. Я у них была подай-принеси-убери, – она насупилась, произнося эти слова.
– И ты не замечала, что в семье творится?
– Мне все равно было. Вон Аристарх Николаич… ну ты слышал, да? Я уж не знала, как от него отделаться.
– А чем ты занималась после того, как ушла оттуда? – машинально спросил Опалин, размышляя, как бы аккуратно выведать у нее, где она была вечером 3-го числа.
– Чем, чем – работу искала, – Наташа вздохнула. – С работой сейчас… ты, наверное, знаешь, как обстоит… Ой, ничего, что я на ты?
– Да валяй. Мне не жалко.
Хотя Опалин не любил фамильярности, он ничего не имел против, если она исходила со стороны девушек, особенно симпатичных.
– Ну вот… о чем я говорила?
– О работе, – напомнил Иван.
– Ну, ходила я на биржу труда, но там такая злющая регистраторша – все зырк-зырк на меня, и работы нет, говорит, и много вас в Москву приперлось, самим не хватает, – Наташа обиженно поджала губы и стала еще краше, чем была. – В общем, пошла я сама по объявлениям. Думаю, хуже не будет, а есть-пить надо. И знаешь, взяли меня! Правда, не в домработницы, а в трактир. У Сухаревой башни…
– Что за трактир?
– Ой, он теперь чайная-столовая вроде как, – хихикнула Наташа. – Там Савва Борисыч хозяин, а фамилия его… как же фамилия-то…
– Кутепов! – крикнула тетка из-за ширмы. – Это «Арка» бывшая…
– Чего? – вырвалось у пораженного Опалина.
– Ну магазин там был, «Арка» звался, – пояснила тетка, – рядом с ним, значит, трактирчик, потом Кутепов магазин выкупил и трактир свой расширил.
Арка, сказал Шмидт перед смертью. Может быть, он именно это имел в виду? Но почему магазин, которого больше нет? Хотя…
– А кому магазин-то принадлежал? – спросил Иван слабым голосом.
– Нэпману какому-то, но тот его продал и за границу уехал.
– А что это был за магазин, не помните? Что там продавали?
– Ой, там сначала дрова были, потом мукой торговали, потом кирпичом, и название менялось, «Аркой» он стал, когда до кирпича дело дошло. Вывеска у них такая была, полукруглая. Но кирпич – так себе кирпич, честно скажу.
– Вы там покупали?
– Не я, а муж мой покойный, – скрипел голос из-за ширмы, – мы эту комнату выгораживали, соседи на нас волком смотрели, но ничего, пришлось им потесниться. А то у них чуть ли не 40 аршин квадратных, буржуи паршивые, а у нас чуланчик без окна. Но нашли на них управу, не сразу, но нашли.
Увлекшись, она принялась живописать свое сражение с соседями, но Опалин уже не слушал ее. Значит, трактир у Сухаревой башни – отчасти бывший магазин «Арка», где обретается Ярцев, который может кое-что подсказать насчет Стрелка. И там же работает Наташа. Опалин воспрял духом. Судьба определенно подавала ему знак: занимаясь совершенно другим делом, он неожиданно узнал то, что ему было нужно. «Ну, теперь я точно не отступлюсь… Бывший магазин! Может, Стрелок с ним как-то связан? Эх, Генрих, как жаль, что ты ничего толком не сказал…»
– А чем ты там занимаешься, у Кутепова-то? – спросил Опалин у девушки.
– Посудомойка я.
– А сегодня что не на работе?
– Сегодня я с шести вечера и до закрытия.
– И много туда народу заходит?
– Конечно. Савву Борисыча все знают. У него даже оркестр в одном зале играет. И бильярдная есть.
Значит, приличное заведение, не какой-нибудь притон. «Ну это мы еще посмотрим», – решил Опалин про себя.
– И когда ты на работу у него вышла?
– Да вот с начала месяца. Первого числа с вечера, потом с утра до шести, потом опять с вечера. С утра хорошо, посетителей мало. Вечером тяжелее.
– Так, так. И до скольких ты на работе, если вечером?
– До двух ночи, а то и дольше. Посуду-то мыть надо сразу, до утра не оставлять. Если разобьешь что-нибудь, вычтут из зарплаты.
– В профсоюз тебе надо, – посоветовал Опалин.
– Еще чего! – гавкнула тетка из-за ширмы.
– Из профсоюза Савва Борисыч не берет. Для профсоюзных, говорит, у нас местов нету.
– Но если ты не в профсоюзе, как же ты защитишь свои права? – втолковывал Опалин своей собеседнице.
– Да какие права? – пожала плечами Наташа. – Главное, чтоб платили вовремя да не слишком забижали. Савва Борисыч хоть мущина сурьезный, под юбку не лезет, не то что разные… образованные которые…
– А он что же, один со всем управляется? Ты же говорила, трактир у него большой.
– Почему один? Помогают ему.
– Кто помогает? Жена?
– Нет, жена там не появляется, а вот братец ее помогает. Ярцев его фамилия. За порядком следит, если буянит кто – он мигнет, их и выведут сразу.
– Ярцев, Ярцев, – задумчиво пробормотал Опалин, делая вид, что припоминает, – был у меня знакомый когда-то с такой фамилией. Он что, молодой?
– Сидор Михалыч-то? Не, не молодой он. Но и не старый, – добавила Наташа, подумав.
– Что же, лет 30 ему?
– Да все сорок, наверное.
– Маленький такой брюнет? Нет?
– Не, не брюнет, посветлее он. И не маленький – ростом выше тебя, наверное.
– Усы? Борода?
– Усы есть, а что?
– А приметы у него какие-нибудь особые видела? Ну там шрамы, родинки, бородавки, татуировки…
– Да обыкновенный он, – пожала плечами Наташа.
– Так-таки совсем обыкновенный? Может, у него нос сломанный или полноги не хватает…
– Да нормальный у него нос. Слушай, а кривые пальцы считаются?
– Что значит кривые?
– Ну у него большой палец искривлен и не гнется. Наверное, сломал когда-то. Но я точно не знаю.
– А палец на какой руке?
– На правой.
Значит, лет сорока, шатен или русый, довольно высокий, с усами, большой палец на правой руке плохо сросся и не сгибается. Душа Опалина пела. Но ему надо было узнать еще кое-что.
– Скажи, а в трактире тебе не попадался гражданин, на вид лет 32–34, плечистый, росту среднего, волосы темные, глаза карие, шею обычно шарфом или платком закрывает, потому что на ней сбоку шрам?
Наташа поглядела на него озадаченно.
– Так я ж на кухне… Я в зал не хожу.
– Ну, мало ли что, вдруг ты его где заметила? Может, он к хозяину заходил. Или к Ярцеву…
– Сказано же тебе – в зал она не ходит, – подала голос тетка из-за ширмы.
– Да не видела я никого, – сказала Наташа. – На кухню он точно не заходил. А зачем он тебе?
– Старый знакомый, – хмуро бросил Опалин, вспоминая Одинокий переулок, убитых товарищей и смертельно раненного Шмидта, который из последних сил пытался ему что-то сказать. – Ты завтра с утра работаешь?
– Да, до шести.
– А чем ты в жизни вообще планируешь заниматься?
– А? – вытаращилась на него Наташа.
– Ну вот сейчас образование можно получить, курсы разные, рабфаки. Ты же грамотная?
– Ну, грамотная, – ответила девушка, но как-то не слишком уверенно, и он понял, что это не самая сильная ее сторона.
– Выучилась бы… ну хоть на машинистку, что ли. Не можешь же ты всю жизнь посуду в трактире мыть…
– Почему не могу? Могу. А на машинистку зачем учиться? Ты на бирже труда не бывал, не видел, сколько их работу ищет.
– Ну, не на машинистку, на кого-нибудь еще.
– Нет, – сказала Наташа решительно, – не хочу. Мне бы, знаешь, денег поднакопить. И замуж. Только чтоб он меня не бил, – добавила она, подумав. – И комната чтобы отдельная. Вот это по мне…
За ширмой засмеялись.
– Дура, где ж ты такого найдешь, чтоб руки не распускал, да еще с отдельной комнатой! – в голосе тетки звенел неприкрытый сарказм. – Таких уже давно расхватали…
– Ну, пусть он дерется, только редко. Я потерплю.
Опалин поглядел на Наташу, на ее свежее милое лицо и натруженные руки, и ему стало невыразимо грустно при мысли, что у человека может быть такой убогий потолок мечтаний, такие примитивные стремления. «И главное, она ведь не понимает, насколько все это жалко… Но как ей объяснить? Никак. А ведь девушка-то хорошая, но всю жизнь мыть посуду… Ну да, любой труд почетен. Но…»
Пока в его голове пробегали все эти разнообразные мысли, Наташа глядела на него, на страшный рубец возле виска и думала, зачем такой симпатичный и хороший парень выбрал себе такую опасную работу. «Уголовный розыск… бандиты всякие… Платят им, я слышала, мало… А убить могут. Очень даже запросто… Ему бы куда получше устроиться, хоть в официанты. Тогда я бы с ним… ну, для начала хоть в кино сходила… А угрозыск…»
По счастью, Опалин никогда не узнал, что его прочили в официанты – иначе Наташа услышала бы от него много интересного, но, увы, непечатного. Он заговорил о тумане 3 февраля и стал в подробностях выпытывать, как именно его собеседница провела этот день.
