16

Пикетт сдержал слово. «В кратчайшие сроки», к удивлению Колдмуна, оказалось «этим же вечером». Колдмун не сомневался, что Пикетт устроил все таким образом, чтобы сделать процесс максимально неудобным. Но если Пендергаст и был раздражен, то никак этого не демонстрировал. Даже напротив: он казался довольным, если только можно назвать довольным человека с непроницаемым лицом сфинкса. Зато персонал кладбища был глубоко возмущен, и, когда все собрались у склепа, Колдмун чувствовал холод, не имевший ни малейшего отношения к вечерней прохладе.

– Приятный вечер, – сказал Пендергаст. – Какое впечатляющее изобилие звезд. Я не в первый раз замечаю, что небеса здесь кажутся ближе, чем в Нью-Йорке.

Это вознесение в миниатюре поразило Колдмуна. Небо очистилось, и, несмотря на луну и свет окружающего города, широкий поток полуночных звезд действительно образовывал арку над головой. На глазах у Колдмуна метеор прорезал темноту. Когда агент был ребенком, бабушка рассказывала ему, что при рождении человек получает дыхание жизни от Вакан Танки, а после смерти оно возвращается в мир призраков вспышкой света. Может быть, этот вичахпи, пролетевший по небу, был Дженнифер Розен, может быть, это ее дыхание жизни возвращалось в вечность.

Наблюдать за происходящим явился директор кладбища, коротышка с ямочками на щеках и пухлыми губами. Колдмун не уловил его имени, но ему послышалось что-то вроде Фэттерхед. Машина для перевозки гробов подошла к самым дверям склепа, въехать внутрь ей мешали гранитные ступени. Четверо рабочих с брезентовыми стропами должны были извлечь гроб из ниши, вынести и установить в кузов. На дорожке ждал санитарный автомобиль, чтобы отвезти останки в морг в здании судмедэкспертизы. В свете фар длинные тени ложились на погребальные ниши внутри.

– Ну, – сказал Фэттерхед, – приступаем.

Рабочие вошли в склеп и встали у темной ниши, Колдмун и Пендергаст остались снаружи. Сердце-маятник удалили еще днем. Рабочие не воспользовались медной ручкой, видимой на торце гроба. Вместо этого они длинным шестом завели одну из строп за дальний торец гроба, потом легонько потянули концы на себя. Показался край гроба. Под него подвели вторую стропу и вытащили еще на пару футов, добавили еще одну стропу снизу – и так, пока в нише не остался только дальний конец гроба.

– Похоже, они делают это уже не в первый раз, – пробормотал Колдмун.

Когда весь гроб выскользнул из ниши, все четверо – по двое с каждой стороны – напряглись под его грузом, надувая мышцы под футболками. Теперь, когда гроб извлекли полностью, Колдмун увидел, что, несмотря на относительно недавнее захоронение, это вместилище тела превратилось в развалину: с протекающей крыши на него непрерывно капала вода, а потому дерево распухло, петли и медные ручки оказались сорваны, днище почти сгнило.

Заученным приемом четверка рабочих развернула гроб. Они замерли на секунду, после чего одновременно сделали шаг, другой и медленным маршем двинулись со своей ношей к двери, словно участники похоронного кортежа.

Когда гроб миновал дверь, рабочие приготовились спуститься по ступеням на землю. Но как только идущие впереди сделали первый шаг, послышался такой звук, словно кто-то смял бумагу, и в прогнившей части гроба появилась вертикальная щель. Днище начало проседать в середине.

– Легче, легче! – крикнул директор. – Стойте!

Они остановились, на их лицах выступил пот. Но зловещим образом трещина продолжала с нарастающим хрустом увеличиваться посреди днища и с выходом на боковины.

– Быстро! Еще один строп посередине! – крикнул директор, и другие рабочие бросились исполнять указание.

Но было поздно: две половинки гроба разделились, и в расширяющейся щели появилось содержимое гроба – средняя часть тела.

– Закройте щель! – завопил Флэттерхед.

Но две половинки гроба словно зажили каждая своей жизнью – они разошлись, как сломанная пополам плитка шоколада. И само тело, распавшееся на две части, выскользнуло наружу в облаке сгнившего шелка и разложившейся одежды. Тело, просолившееся за десятилетие протечек, принадлежало женщине с копной каштановых волос, в черном платье и жемчугах.

Колдмун был глубоко потрясен. Его воспитали в предельном уважении к мертвым.

– Проклятье! – прокричал Фэттерхед.

Все остальные смотрели в испуганном оцепенении.

Молчание. Наконец директор пришел в себя и сказал более спокойным голосом:

– Пожалуйста, принесите саван и поместите в него останки.

Рабочие взяли похоронный мешок, лежавший на тележке, положили его параллельно телу и все вместе, подхватив останки снизу, переместили обе части в мешок, закрыли его на молнию и погрузили в машину для перевозки гробов.

– А что с гробом? – спросил один из рабочих.

– Мы перевезем его в следующую ездку, – ответил Флэттерхед. Он повернулся к Пендергасту. – Прошу прощения, сэр. Такое просто впервые… исключительные обстоятельства…

Он стоял, заламывая руки, не в силах подобрать слова.

– Я бы на вашем месте не стал переживать, – сказал Пендергаст и положил ему на плечо руку, желая его утешить. – Вряд ли какая-либо из частей миз Флейли будет на вас в обиде.