Ее разбудил Танго.

Ржание в ночи, потом еще раз, и Эллисон моментально проснулась. Обычно она спала так, что из пушки не разбудишь, но только не тогда, когда Итан пропадал где-то в горах. Оставаться одной в доме она не боялась – бо́льшую часть жизни Эллисон провела в своих владениях одна. Бывали дни, когда ей даже хотелось отправить его в горы, только чтобы опять побыть в одиночестве.

Правда, нынешним летом в голове у нее каждый день дули нехорошие ветры. Она пыталась перенять насмешливое небрежение Итана к подобным вещам, но безуспешно. Можешь отдавать сердцу какие угодно приказы, но сердце частенько остается к ним глухо.

Этим летом Эллисон была другой женщиной – не той, которой ей хотелось бы себя видеть. Настоящей трусихой. В углу комнаты, прислоненный к стене с ее стороны кровати, торчал заряженный дробовик. На тумбочку, где обычно стоял стакан с водой и лежала книжка, она каждую ночь клала свой GPS-навигатор – тот самый, через который Итан послал бы ей текстовое сообщение, если б что-то пошло не так. Сегодня пришло только одно сообщение: в лесу больше никого нет. Это было все, что у него нашлось сообщить, и Эллисон знала, что это действительно так, но все же слишком часто поглядывала на прибор, и хотя уже понимала, что разбудила ее лошадь, а не сигнал сообщения, все равно бросила взгляд на экран. Пусто. Молчит.

«Вот гад», – подумала Эллисон, но тут же выругала себя за это. Как она могла такое подумать? Ее собственный муж, любовь всей ее жизни! И это не шутка: он единственная любовь, встретившаяся ей в жизни, – по крайней мере, единственная, что проникла столь глубоко. Глубже, чем она могла предположить.

И все же теперь Эллисон ругала его последними словами. Потому что он сделал выбор, и выбрал не ее. Негодование не отпускало ее с той самой поры, как Джейми Беннетт покинула Монтану, заключив с ним свой договор. Хотя как можно злиться на человека, который согласился защитить ребенка?

«Джейми слишком рисковая, и он знал это. Она апеллировала к его самолюбию, и он поддался. Я предостерегала его, а он только смеялся…»

Прекрати. Выброси из головы такие мысли.

Эллисон поднялась, решив прихватить с собой ружье, но тут же передумала. Нет никакой нужды в оружии, равно как и в негодовании. Итан сделал правильный выбор – единственная опасность находилась сейчас рядом с ним, и ей следовало бы думать о нем, а не о себе. Она выйдет не далее террасы и посмотрит, что там произошло. Если окажется, что в конюшне действительно случилось что-то плохое, тогда она вернется за ружьем. Время от времени приходилось слышать о проблемах с пумами, таскающими скот, – обычное дело, когда предлагаешь столь заманчивую добычу на территории обитания столь прожорливого хищника, но за все эти годы на этом месте лошадей ни разу никто не побеспокоил.

И еще Танго очень редко будил ее посреди ночи.

В темноте Эллисон пересекла гостиную. Из-за стеклянной дверцы печки исходило тусклое оранжевое свечение – остатки недавно потухшего огня. Спала она недолго – часы показывали чуть за полночь. Между гостиной и выходом на террасу располагалась узенькая прихожая, в которой между громоздкими стеллажами притулились стиральная и сушильная машины. Эллисон на ощупь нашла батарейный фонарь и стащила с крючка возле двери тяжелую куртку. Да, лето, но только вот ночной воздух никак не желал признавать этот очевидный факт, пока что никак не желал. В карман куртки она положила баллончик со спреем для отпугивания медведей. Черт его знает. Несколько лет назад они заметили гризли прямо на крыльце жилого барака, а в другой раз медведь решил проинспектировать кузов пикапа Итана – после того, как тот вывозил на нем мусор. Если мишка опять приперся, от перечного спрея будет гораздо больше проку, чем от дробовика.

Эллисон вышла в ночь, и ветер немедленно нашел ее, стал проталкивать холодный воздух под воротник куртки. Она дошла до крайнего конца террасы, оставив дверь за собой открытой. В пятидесяти ярдах от нее, в конюшне, Танго опять притих.

Тени, что лежали между домиком и амбаром, она давно уже изучила за многие годы ночных проверок. На том, что должно было быть полоской открытой земли, все деревья на которой давным-давно срубили, что-то маячило – черное на черном.

Эллисон подняла фонарь и щелкнула выключателем.

На полпути между ней и конюшней резко проявился какой-то человек, и хотя он прищурился под ослепительным светом, почему-то казалось, что это его совершенно не беспокоит. Он был молодой, поджарый, с короткими, ежиком, волосами и глазами, которые в свете фонаря казались совершенно черными. Свет должен был ослепить его, но он даже не поднял руку, чтобы прикрыть глаза.

– Добрый вечер, миссис Сербин.

Вот потому-то она и держала в доме ружье. Вот потому-то это ружье всегда было заряжено и пристроено возле самой кровати, и теперь она, как последняя дура, ушла и оставила его там, поскольку слишком долго прожила в мире, в котором дробовик не являлся предметом первой необходимости…

«Ты знала, – подумала она, хотя и уставилась на незнакомца в полном молчании. – Ты знала, Эллисон, почему-то ты знала, что он появится, но закрывала на это глаза, и теперь за это расплачиваешься».

Человек надвигался на нее в узком луче света, и его движения вынудили ее тоже двинуться – медленными шаркающими шажками попятиться к крыльцу. Он не изменил темп.

– Я хочу, чтобы вы остановились там, – потребовала Эллисон. Ее голос был сильным и чистым, и это ее обрадовало. – Остановитесь там и назовитесь. Вы знаете мое имя; я хочу знать ваше.

Но он продолжал приближаться к ней все той же неспешной беззаботной походочкой – лицо белесо светится, глаза так сильно прищурены, что почти закрыты. Что-то тут явно не так. Это его желание терпеть ослепительный свет, идти прямо на нее, даже не пытаясь шагнуть в сторону – все это как-то неправильно. Она поймала его в луч, и по какой-то причине он в нем держится. Почему?

– Остановитесь там, – повторила Эллисон, но теперь уже знала, что он не остановится. Возможные варианты действий быстро пронеслись в голове, поскольку их было совсем немного. Можно остановиться и ждать на террасе, – а он так и будет подходить, пока в нее не уткнется, – и то, что привело его сюда ночью, наконец прояснится. Или можно развернуться и броситься к двери, захлопнуть ее, запереть и добраться до дробовика. Она знала, что вполне можно успеть, прежде чем он перехватит ее.

«Ему тоже понятно, что можно. Он это видит».

Но он продолжал идти все так же не спеша, щурясь на свет фонаря.

И тут Эллисон поняла. Поняла в один миг. Он был не один! Вот потому-то и не спешил, вот потому-то и не хотел, чтобы она убрала с него луч фонаря!

Крутнувшись на месте, она бросилась к двери – только чтобы немедленно остановиться. Второй был уже почти на крыльце. Гораздо ближе к двери, чем она. Длинные светлые волосы казались в ярком свете фонаря почти белыми. Сапожки, джинсы, черная рубашка, расстегнутая чуть ли не до середины груди. В руке пистолет.

– Стойте спокойно, – произнес он таким тоном, каким доктор успокаивает больного. Эдакий профессиональный утешитель.

Эллисон осталась стоять, где стояла, пока один подходил к ней спереди, а другой поднимался на террасу у нее за спиной – никак не увидеть сразу обоих. И сразу почувствовала облегчение, что не прихватила ружье. Она сумела бы выстрелить только либо в одного, либо в другого – так они располагались; но они скорее всего не дали бы ей сделать и этого – если б сочли, что она представляет для них угрозу, то наверняка начали бы стрелять первыми. Прямо в данный момент они так не считали, и при их восприятии ее как чего-то безобидного у нее оставался единственный ценный инструмент – время. Сколько, она не знала. Но сколько-то было, и нужно было его использовать, и использовать с толком.

Эллисон подумала было про баллончик со спреем, но все-таки подняла руки вверх. Лезть за ним означало признать, что он у нее есть. Медвежий спрей – не слишком-то веский аргумент против пистолета, но это было все, что у нее имелось, и она намеревалась все это сохранить. Сохранить и как можно лучше использовать то, что эти люди ей оставили, – время. Часы это будут или минуты, пусть даже секунды – ее надежда заключалась в том, чтобы выиграть их как можно больше.

– Что вам надо? – спросила она. Голос прозвучал уже не так твердо. – Нет нужды угрожать пистолетом. Вы можете просто сказать, чего вам хочется.

– Какое радушие, – произнес длинноволосый. – До чего же приятное отличие от тех, с кем мы уже имели дело!

– Совершенно справедливо подмечено.

– И какое спокойствие, учитывая все обстоятельства! Представляешь, середина ночи… Незнакомцы…

– Незнакомцы с оружием. Олимпийское спокойствие, я бы сказал. Просто на удивление.

Приближаясь к ней, они с разных сторон перебрасывались словами, словно обсуждали виды, открывающиеся из окна машины. От этого ее еще больше обдало холодом, чем от вида пистолета.

– Что вам надо? – повторила Эллисон.

Они подошли к ней почти вплотную, один спереди, а другой сзади, и трудней стало держать руки поднятыми – ей хотелось опустить их и нанести удар, хотелось броситься бежать, хотелось упасть на пол террасы, свернуться калачиком и хоть как-то защититься от их неизбежных прикосновений.

Но ни один из этих вариантов не позволял выиграть время. Она продолжала держать руки вверх, хотя теперь они заметно дрожали.

– Можно нам войти, миссис Сербин?

Задал этот вопрос тот, что стоял прямо перед ней, всего в нескольких дюймах, но так ни разу и не посмотрел ей в глаза. Его внимательный взгляд скользил по ее телу, и у нее возникло чувство, будто он каким-то образом ее оценивает. В его взгляде читалась не только готовность применить силу, но и оценка возможной угрозы. На Эллисон были черные легинсы прямо на голое тело, сапоги свободно болтались на икрах, а когда она подняла руки, куртка распахнулась, открывая длинную футболку с длинным рукавом, в которой она спала. На теле под курткой негде было спрятать оружие, это совершенно очевидно. А вот безразмерная куртка отлично скрывала баллончик. Хотя у нее появилось чувство, что куртку у нее отберут. Это тоже был исключительно вопрос времени.

В конюшне в отдалении опять заржал Танго. Высокий жалобный звук. Вновь показалась луна – чистый белый свет. Было бы тогда все по-другому, когда она открыла дверь? Увидела бы она достаточно, чтобы сразу шагнуть назад? Может ли какое-то несчастное облако в корне изменить твою жизнь?

– Да, думаю, нам стоит войти, – сказал тот, что стоял у нее за спиной. Вытянув руку, он откинул ей волосы с плеч за спину, коснувшись кончиком пальца ее кожи, и вот тут-то она уронила руки и завизжала, когда он обхватил ее и резко притянул к себе, прижав ей локти к бокам. Фонарь упал на пол террасы и отскочил вбок. Он обхватил ее так, что ее руки оказались прижаты к лицу, совершенно бесполезные.

Человек перед ней наблюдал за этой короткой вспышкой сопротивления, никак не реагируя. Услышав ее визг, даже не моргнул. Стоял неподвижно, пока второй удерживал ее, и некоторое время не слышалось ничего, кроме возни Танго, обеспокоенного визгом Эллисон. Луч фонаря косо уставился в ночное небо, освещая половину его лица.

– Вы настроены все столь же радушно? – спросил он наконец.

Вокруг нее словно сомкнулся стальной обруч; угрожали политься слезы, от боли и от страха одновременно. Она сморгнула их и, кивнув, заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. Не произнесла ни слова.

– Изумительно, – проговорил он, растянув это слово по слогам и глядя куда-то в сторону от нее, в последний раз обводя оценивающим взглядом конюшню, выгон, барак и гараж за ним. У нее было чувство, что они тщательно проинспектировали участок еще до того, как приблизиться к дому. Ей очень не понравился этот его выверенный хозяйский взгляд. Он замечал почти все, не упускал практически ничего. Таким взглядом здесь на все смотрел Итан. Это было не то качество, которое хотелось бы видеть у подобного пришельца.

Удовлетворившись своим осмотром, тот едва заметно кивнул, и второй подтолкнул ее вперед через дверь в гостиную, не отпуская захвата.

– Пожалуй, я маленько осмотрюсь, – произнес длинноволосый.

– Кому-то из нас точно надо, – отозвался второй. Эллисон чувствовала у себя на ухе его дыхание. Чувствовала запах его пота и сильный застарелый запах дыма. Не сигаретного. Древесного дыма.

Он удерживал ее в центре комнаты, не заговаривая с ней, пока второй терпеливо делал обход дома. На ходу он выдергивал из розеток телефоны, опускал жалюзи на окнах и безостановочно говорил, а тот, что держал ее, отвечал.

– Да у них тут целая империя!

– Красивое место.

– Любят горные пейзажи, ты заметил?

– Похоже, это действительно их любимый сюжет.

– Странно, учитывая, где они живут… Зачем все эти картины, фотографии? Просто выгляни в окно.

– У меня есть сильное подозрение, что все это подарки на память. Что подарить на память тому, кто живет в горах? Фотографию той же самой горы, которую этот человек видит каждый день. Не вижу в этом никакого смысла, но люди все равно так поступают. Вроде того типа, который разводил собак. Помнишь его? Бладхаундов.

– Фотки с бладхаундами прямо по всему дому! Хотя настоящие собаки буквально под ногами путались.

– Вот именно. Говорю тебе, это подарки. Ни у кого в наши дни не осталось даже капельки воображения.

Стальной захват ни на секунду не ослаб, хотя человек, который удерживал ее, разговаривал совершенно беззаботным тоном. К вони древесного дыма примешивался еще один запах, но ей понадобилась минута, чтобы его опознать. Или принять.

От него пахло кровью.

Длинноволосый скрылся из виду, но она слышала постукивание его сапожек, когда он перемещался по комнатам у них за спиной. А потом он вновь появился и пересек гостиную. В руке у него была шляпа. Черный стетсон с широкими полями. Шляпа Итана, которую он никогда не надевал. Терпеть не мог ковбойского стиля, но у людей свои представления.

– Мне это нравится, – сказал длинноволосый. – Настоящий Дикий Запад! – Нахлобучив шляпу, он критически изучил свое отражение в стеклянной двери. Улыбнулся. – А неплохо смотрюсь!

– И точно неплохо, – кивнул стриженный ежиком.

– Это шляпа вашего супруга? – поинтересовался второй, поворачиваясь лицом к Эллисон.

– Это подарок, – выдавила она. – Она ему не нравится.

Тут они оба рассмеялись.

– Превосходно, – проговорил длинноволосый. – Просто превосходно, миссис Сербин!

Он опять двинулся прочь, не снимая шляпы, и вошел в ее спальню. Когда они входили, он подобрал фонарик и предпочел использовать его, а не включать свет. Эллисон смотрела, как луч мечется по стенам, а потом останавливается на ружье.

Он подошел к нему, поднял одной рукой, переломил стволы. Увидев в них донышки гильз, защелкнул обратно и вернулся в гостиную, неся в одной руке фонарь, теперь уже выключенный, а в другой – опущенное к ноге ружье. Пистолет он убрал в кобуру за спиной.

– Ох-хо-хо! – произнес он, опускаясь на кушетку, вытягивая перед собой ноги и прислоняя ружье к подушке. – Долгий был денек, точно?

– Зато продуктивный.

– Верно. – Длинноволосый глубоко вздохнул, отчего грудь его поднялась и опустилась, и уставился на печку. Долго смотрел на нее, прежде чем опять поднять взгляд.

– Ты как?

– Да ничего себе.

– Думаешь, надо ее и дальше держать?

– Полагаю, что можно рискнуть, раз уж ты завершил осмотр.

Длинноволосый нацелил глаза на Эллисон. Холодные, пустые голубые глаза.

– Что скажете, красавица? Стоит рискнуть?

– Да.

– Ну что ж, тогда… Проведем первую проверку на честность.

Железный захват исчез, словно бы его и не было. Она опять почувствовала себя свободной. Тот, который только что держал ее, отступил назад. Она не видела его лица с того самого момента, как он надвигался на нее в свете фонаря. Оба пришельца никогда не располагались рядом.

Длинноволосый произнес:

– Вы в курсе, почему мы здесь?

Эллисон помотала головой. Он тут же вздохнул опять, отвернулся от нее и провел рукой по щеке, словно очень устал.

– Миссис Сербин… – Слова были преисполнены разочарования.

– Что?

– Да знаете вы все! Прекрасно вы все знаете, и теперь просто лжете, а в этот полуночный час… – Он покачал головой и потер глаза. – Это отнюдь не то, что нам нужно. Нам это совершенно ни к чему.

– У моего брата был тяжелый день, – вмешался тот, что стоял сзади. – Должен вас предупредить, что когда он устал, то начинает терять обычное терпение. Вы, конечно, не знаете его так хорошо, как я, так что скажу вам строго по секрету: в данный момент он окончательно вымотан. Это был просто не день, а настоящая пытка. И для нас, и для других.

Эллисон хотела обернуться и посмотреть на него, но отводить взгляд от второго на кушетке представлялось рискованным. У него был пистолет – единственный, который она пока видела, но наверняка второй тоже был вооружен. «Мой брат», – сказал он. Она терялась в догадках, откуда они взялись. Говорят без акцента. Ровно, неторопливо. Откуда-то со Среднего Запада? Откуда-то из центра ада? Куртку они у нее не забрали, так что баллончик по-прежнему был при ней, но как этим воспользоваться, она даже не представляла. Причинит им, конечно, некоторую боль, но лишь больше их разозлит. Ослепить их облаком отравы и броситься к ружью? Никогда не выйдет.

– Тогда сами скажите, – сказала Эллисон.

Человек на кушетке лишь склонил голову набок и посмотрел на нее чуть ли не насмешливым взором.

– Сказать?

– Да. Почему вы здесь?

Долгое время он лишь неотрывно смотрел на нее, не произнося ни слова. А потом нарушил молчание:

– Я уверен, что ваш муж сейчас в горах. Ведет группу подростков. Трудных подростков. Очень почтенное занятие. Поскольку что будет, если вы не остановите такого мальчишку как можно раньше? Ну же? Ну?

– Он не остановится никогда, – ответил его брат. – Стоит проблеме укорениться, миссис Сербин, и вы не решите ее никогда.

Человек на кушетке склонился вперед и обхватил руками колени.

– Вы в курсе, какой это из подростков?

Эллисон помотала головой.

– Нет.

– На сей раз я вам верю. Но это не так существенно. Потому что мы сами знаем, какой это из них. Так что такая информация нам от вас не требуется. Все, что нам нужно, это их местоположение.

Эллисон поняла, что ее ждет впереди, словно ей нарисовали карту. Им нужен мальчишка, и они хотят действовать быстро. А она хотела забрать у них время – то, чего по доброй воле они никогда ей не предоставят. Они просто не могли себе этого позволить. Имелись и другие способы найти Итана, но не самые быстрые, только не для них. Так что они намеревались двигаться, срезая углы. И Эллисон была одним из таких углов.

Он начал с того, что опять потер лицо затянутой в перчатку рукой. Где-то за спиной у Эллисон его брат двинулся, но она даже не обернулась – пускай себе двигается. Она не могла наблюдать одновременно за обоими, так что не было смысла и пытаться. Сейчас они будут спрашивать ее о местонахождении Итана, и когда она так им ничего и не скажет, дела пойдут совсем плохо. Она видела это на воображаемой карте – но видела также, что пункт прибытия будет тем же самым вне зависимости от того, какой маршрут она выберет. Были кое-какие обходные пути, но не было выхода.

Однако выбор все-таки есть. Они будут спрашивать, она ответит на все их вопросы, и они покончат с ней. Или они будут спрашивать, а она не будет отвечать, и они покончат с ней не сразу.

– Нам нужно связаться с вашим супругом, – сказал сидящий на кушетке. – Я полагаю, что теперь вы это поняли.

– Да.

– Расскажете нам, где его можно найти? Помните, что лично он не представляет для нас интереса.

Он, по крайней мере, выказал желание испробовать такую тактику, прежде чем обратиться к более прямым средствам. Хотя бы сделал вид. Теперь она наверняка услышит, что если она им сообщит, где он, то ему не будет причинено никакого вреда, и никакого вреда не будет причинено ей самой. Однако душа у него явно к этому не лежала. В какой-то момент он посмотрел на нее, и оба поняли друг друга. Он не будет зря тратить усилия на безнадежное дело, а убеждать ее, что у нее есть какие-то надежды на спасение, это как раз и есть совершенно безнадежное дело. Эллисон знала, что они явились сюда, чтобы убить мальчишку, потому что мальчишка их видел, а теперь и она сама их видела. Все это повисло невысказанным между ними. Как и то, что из этого следовало.

– Будет представлять, – сказала она.

Это вызвало поднятие бровей.

– Думаете?

Эллисон кивнула.

– Вы не сможете просто так забрать мальчика. Только не у Итана.

– Но у нас нет другого выхода.

– Это будет непросто.

Ему, казалось, понравилось такое предсказание.

– Иногда и такое бывает.

Он встал с кушетки, присел на колено и протянул руку к печке. Открыл дверцу, выпустив дым в комнату. Несколько тлеющих угольков возродились к жизни. Около печки стояла корзина с щепками, и мужчина взял из нее несколько штук и принялся разводить огонь.

– Сегодня эта техника себя оправдала, – пробормотал он себе под нос.

– Точно, – отозвался его брат. – Да и прохладно здесь что-то. Жутко холодная ночь.

Пламя быстро охватило сухие щепки, выросло, и он подложил полено потолще, откинулся и стал смотреть, как огонь набирает силу. К стене была приделана чугунная вешалка, на которой висели всякие печные инструменты – метелка для золы, совок, кочерга, щипцы для углей. Он пробежал по ним пальцами, словно бы сомневаясь, что выбрать, и опять вернулся к щипцам. Снял их с крючка, сунул рабочим концом в самое пламя и дал железу впитать убийственный жар.

– Пожалуйста, – произнесла Эллисон, и он словно бы в неподдельном изумлении поднял на нее взгляд.

– Пардон?

– Пожалуйста, не надо.

– Вообще-то у вас уже имелась возможность проявить готовность к сотрудничеству. Не станете же вы обвинять меня в последствиях своих собственных решений, своих собственных действий?

– За это вы сядете в тюрьму до конца своей жизни, – сказала она. – И я надеюсь, дни там будут такими же долгими, как сегодня. Надеюсь, они будут бесконечными.

Вытащив щипцы из огня, он улыбнулся ей.

– Что-то не вижу, чтобы кто-то бежал сюда арестовывать меня, миссис Сербин. Вообще-то, насколько мне известно, ваш шериф отдал богу душу. С нашим появлением власть поменялась, видите ли. Теперь вы в юрисдикции совсем другого судьи.

– Это правда, – подтвердил его брат, а потом темно-красное свечение железных щипцов стало приближаться к Эллисон, и она заговорила опять:

– Есть спутниковый навигатор.

Вид у него стал почти разочарованный. Как будто он предполагал, что она и дальше будет сопротивляться, и не думал, что она так легко расколется.

– Сотрудничество, – произнес он. – Изумительно.

Опять это слово, произнесенное не спеша, словно ему нравился сам его вкус.

– Где этот навигатор?

– На тумбочке. Возле кровати.

Его брат без единого слова отошел и быстро вернулся с навигатором в руке. Стал внимательно изучать.

– Он отслеживает их местонахождение, или в нем только запланированный маршрут?

– Отслеживает.

Тот, что у огня, поднялся и повесил щипцы обратно на стену. Эллисон молилась, чтобы он подошел ближе, присоединился к брату, разглядывающему навигатор, наконец оказался так близко, чтобы она могла достать обоих одной струей из баллончика.

Но он этого не сделал. Подошел к концу кушетки – между братьями по-прежнему оставалось солидное расстояние – и произнес:

– Покажите, где они сейчас.

Эллисон потянулась к навигатору. Рука дрожала. Тот, от которого несло гарью и кровью, вручил ей прибор, и она постаралась сделать вид, будто не сразу смогла за него ухватиться, пытаясь скрыть, что на самом деле ее большой палец лег на красную кнопку аварийного вызова – ту, что посылала сигнал бедствия. Правда, ее недостаточно просто нажать – те, что реагируют на такие сигналы, не хотят, чтобы кто-то случайно послал «SOS». Кнопку нужно нажать три раза подряд.

Эллисон успела придавить ее дважды, прежде чем последовал первый удар, и в падении успела ткнуть в кнопку третий раз, а потом выронила прибор, когда ее перехватил высокий удар ногой в живот, который выбил воздух у нее из легких. Она мучительно согнулась пополам, стараясь не вдохнуть кровь, хлынувшую из разбитого носа и рассеченных губ.

– Аварийный сигнал, – произнес ударивший ее, даже не глядя на нее и вновь целиком занятый навигатором. – Она только что вызвала спасателей.

– Можешь это отменить?

– Не знаю. Сейчас посмотрим.

Эллисон корчилась на полу, пытаясь хватать ртом воздух, но втягивала в себя лишь что-то горячее с привкусом меди. Она хотела дотянуться до баллончика, но для начала надо было дышать, и ее рука метнулась к животу, а не к карману, чисто рефлекторно – туда, где было больней всего. Длинноволосый склонился над ней, ухватил за волосы и оттянул назад – нахлынула новая боль, хотя она почти утонула и в той, что уже была.

– Ей лучше надеяться, – проговорил он, – что спасательная команда сработает достаточно быстро.

Он подтащил ее поближе к огню, опять бросил на пол и опустился на колено, чтобы снять щипцы с вешалки. Его брат все еще изучал навигатор, пытаясь отключить сигнал. Эллисон перекатилась на плечо, нащупала баллончик и вытащила его. На спусковом рычаге был пластиковый предохранитель. Она отдернула его большим пальцем, и, услышав щелчок, длинноволосый опять повернулся к ней. Когда он заметил у нее в руке баллончик, она впервые увидела в его глазах что-то неустойчивое. Увидела всю ту ярость, которая крылась под покровом холодного спокойствия. Это промелькнуло на какую-то долю секунды и тут же исчезло. Покров вернулся, а с ним и злобная насмешливость. Под ледяным взглядом расплылась улыбка.

– Очень хорошо, – произнес он. – Газовый баллончик. Очень хорошо. Однако, миссис Сербин, как ни горд я за ваши усилия, но вы направляете его не в ту сторону.

Носик баллончика действительно был направлен от него, скорее в сторону самой Эллисон.

Она ответила ему сквозь рот, полный крови:

– Нет, в ту!

И тут же, зажмурившись, нажала на рычаг, целясь не ему в лицо, а в открытую дверцу печки прямо у себя за головой, – и гостиная словно взорвалась. Облако огня вырвалось из топки и прокатилось над ней, пламя охватило ее куртку и волосы, быстро добралось до плоти.

Она приказывала себе не отпускать рычаг. Распылять горючую жидкость, кормить огонь и дальше, даже в нечеловеческой муке зная то, что уже знала с самого начала: перечный спрей – не то оружие, каким можно одолеть этих двоих.

А вот огонь – другое дело.

Языки пламени прокатились по гостиной и отогнали их от нее, вытолкали к передней двери. А потом баллончик взорвался у нее в руках, и новые иголки вонзились в ее нервы. Ружье стояло совсем рядом, слева от нее, все еще прислоненное к кушетке и все еще заряженное. Эллисон перекатилась к нему, и когда ухватилась за стальной ствол, тот прижег ей руку, но она едва ли ощутила боль. Ее правая рука была словно чужая, словно совсем мертвая, так что она уперла приклад в живот и перекинула левую руку к спусковому крючку. Домик купался в алом свете. Двумя пальцами левой руки она потянула тугой спуск.

Ружье дико отдало, и она выронила его, что было плохо, потому что ей хотелось выстрелить из обоих стволов, но теперь она была вся охвачена огнем, и того, чем она так дорожила, – времени – уже совсем не осталось.

«Катись, – приказала она себе. – Катись, катись, катись!»

Здравый смысл. Даже ребенку известно: если горит одежда, надо катиться, чтобы сбить пламя.

Но что делать, если повсюду тоже огонь?

У нее не было на это ответа, так что она продолжала перекатываться – из ярко-алого в черноту.

Они стояли во дворе, наблюдая за пылающим домиком.

– Да у тебя, смотрю, вовсю кровь течет.

Джек оглядел свой бок. На черной рубашке кровь была практически не видна, просто добавляла блеска. Он снял рубашку. Россыпь дробин. Ружье небольшого калибра, небольшой заряд.

– Сама остановится.

– Вернусь за ней. – Подняв пистолет, Патрик мотнул головой на домик. – Не знаю, попал в нее или нет. Я пятился назад, она катилась по полу… Пойду закончу дело.

– Думаю, она сама его закончит. А даже если и нет… Ну, опять ее навестим. Не сейчас. Пора ехать.

– Мне хотелось бы знать, что дело сделано.

– А мне хотелось бы смыться отсюда, пока никто не отреагировал на этот сигнал бедствия! Кто-нибудь обязательно отреагирует. И ты сам знаешь, что я думаю насчет этого шоссе.

– Знаю.

Патрик все не сводил взгляд с горящего дома.

– Ты расстроен, брат. Я понимаю. Но меня подстрелили. Давай-ка выбираться отсюда.

Они вместе удалились в темноту, уходя от оранжевого света. Пикап стоял в полумиле от дома, и они споро и без лишних слов двинулись к нему. Джек дышал тяжело и прерывисто, но ни разу не замедлил шаг. Когда они подошли к пикапу, он передал ключи брату.

– Направо или налево? – спросил Патрик.

– Если поедем направо, то попасть в Йеллоустон можно только через ворота. Другой дороги нет.

– Да.

– Полагаю, в парке больше полиции. И больше мест, где можно перекрыть шоссе.

– Налево дольше. Плюс все эти серпантины. Даже если ехать быстро, все равно порядком времени уйдет.

Джек кивнул.

– Как я уже говорил, не по вкусу мне это шоссе. Мы оказались в единственной части страны, в которой, черт возьми, только одна дорога!

– Давай решай, и решай быстрее.

– Налево.

Патрик завел взрыкнувший мотор, включил фары и резко вырулил с гравийной дорожки обратно на асфальт. На холме над ними сквозь сосны помигивал огонек пожара.

– Хаос, – произнес Джек. – Мы оставляем хаос на своем пути. Могут быть проблемы.

– Мы ни разу еще не оставляли выжившего. Как сейчас.

– Сомневаюсь, что она выжила.

– Мы не знаем. Нужна полная уверенность.

– Она сама себя подожгла, и огонь все еще горит.

– Не важно; теперь они могут узнать, что мы близко. Сербин и этот пацан.

– Могут.

– Мы можем уехать. Всё отменить, – сказал Патрик.

– Ты хорошо подумал?

Молчание наполнило кабину и некоторое время ехало вместе с ними.

– Да, – произнес Джек после длительной паузы. – Мне тоже так кажется.

– Мы приехали черт знает откуда, чтобы до него добраться.

– Согласен. И мы приехали в добром здравии. А теперь я весь обожжен и истекаю кровью. И это вызывает у меня еще меньшую склонность все отменить. Вызывает на самом-то деле полное нежелание так поступать.

– Хорошо тебя понимаю.

– Это выманит его вниз. Из гор. Ему придется вернуться к ней, и ему придется прихватить с собой мальчишку.

– Да. И мальчишка опять очень быстро исчезнет. Они опять его куда-нибудь денут.

– Тогда, похоже, нам следует самим поспешить к нему.

– Определенно следует.