Дверь открылась, в комнату вошли два человека. При виде незнакомцев я – Жан Элиасен – единственный из присутствующих сохранил присутствие духа, которое, как мне кажется, должно отличать мыслящих существ от так называемого животного мира. К последнему, увы, увы, без колебаний можно смело причислить и некоторых представителей человеческой, да и других рас. Не случайно мой учитель, ректор Гридасоев, говорил мне – своему лучшему ученику, который на сегодняшний день много превзошел учителя, – так вот Гридасоев говорил: «Жан Элиасен, с вашим характером, вашей целеустремленностью, гениальным умом и жаждой знаний вы далеко пойдете!» Ну, может, не совсем так говорил, но вполне мог бы сказать, во всяком случае думал – точно.

Остальные при виде незнакомцев, а именно леди Лиз, рыцарь, полицейский, Даниил и даже эльф, поднялись, приняв воинственные позы. Я поморщился. Интеллект – вот истинное оружие настоящего мужчины, а также сила духа, коей я наделен сверх всякой меры. Подходящая случаю цитата быстро нашлась в моем более чем обширном багаже знаний. Справедливо рассудив, что в данный момент присутствующие были слабо расположены внимать кладезям мудрости, коими я время от времени делился с ними, я принял решение повременить с цитатами и благоразумно отступил за спины мужчин. Естественно, с единственной целью – успокоить даму, которая, без сомнения, более всего нуждалась именно в этом, а не в их показной мужественности.

– Леди Лиз, не волнуйтесь. – Хотя я сам и чувствовал некоторое волнение, но моя поистине стальная воля обуздала его. И голос излучал уверенность, не выказав и тени бушевавших внутри чувств. Невольно я сам залюбовался, как мужественно прозвучала эта фраза.

Некоторая доля моей уверенности передалась и леди Лиз.

– Я не волнуюсь.

Итак, я переключил внимание на вошедших. Один был невысок ростом, мускулист, широкоплеч, с большой головой, всклокоченными черными волосами, усатый и остроглазый. Все в облике выдавало в нем южанина и носило на себе отпечаток живости детей теплого климата, в противоположность северной сдержанности. Дайдро в одном из своих трудов справедливо заметил, что характер человека сказывается в его движениях, а этот крепыш мог служить тому живым доказательством. Чувствовалось, язык крепыша красочен, щедр на прибаутки, образные выражения, своевольные обороты речи. Впрочем, я не мог в этом убедиться, потому что пока вошедшие хранили молчание.

Второй незнакомец заслуживал более пристального внимания. Для ученика Грасиоле и Энгеля его лицо было открытой книгой. Я не колеблясь распознал основные черты характера этого человека: уверенность в себе, о чем свидетельствовали благородная посадка головы и взгляд черных глаз, исполненный холодной решимости; спокойствие, ибо бледность его кожи говорила о хладнокровии; непреклонность воли, которую выдавали быстрые сокращения надбровных мышц. Наконец, мужество, ибо его глубокое дыхание изобличало большой запас жизненных сил.

Сколько было лет этому человеку? Ему можно было дать и тридцать пять, и пятьдесят! Он был высокого роста; резко очерченный рот, великолепные зубы, рука тонкая в кисти, с удлиненными пальцами, в высшей степени «психическая», если заимствовать определение из словаря хиромантов, то есть характерная для натуры возвышенной и страстной.

Оба незнакомца были в куртках из меха морской выдры, в полотняных штанах, обуты в высокие кожаные сапоги. Одежда мягко облегала их тела, не стесняя свободы движений.

Высокий – по-видимому, старший – оглядел нас с величайшим вниманием.

Присутствующие, в том числе и я, продолжали сохранять напряженное состояние. Я подумал, не взять ли мне за руку леди Лиз, несомненно для успокоения девушки, но тут заговорил высокий:

– Мое имя Даккар, и я капитан этого дракона! – Голос оказался под стать внешности, уверенный, проникновенный.

«Уважаемый Даккар, развейте в сей же час наши сомнения, кто мы для вас: пленники либо желанные гости!» – именно так я хотел сказать, но отчего-то не сказал.

– Кормим раз в день, поэтому наедайтесь, – вместо меня продолжил высокий, – прогулка тоже раз в день, тогда же туалет.

И, развернувшись, парочка покинула наше узилище.

– Леди Лиз, все будет хорошо. – И хотя в словах моих было не много правды, я проявил великое мужество и усилием воли обуздал вполне естественный страх, вкупе с неуверенностью в завтрашнем дне. Единственно, дабы успокоить девушку. Не скажу, что мне легко далась эта фраза, однако ни малейшая дрожь голоса не выказала бушевавших внутри чувств.

– Я не боюсь.

Вскорости, после еды, как и обещал господин Даккар, нам позволили покинуть камеру. А в том, что комната, где нас содержали, была именно камерой, отпали последние сомнения, во всяком случае у меня, как наиболее наблюдательного в нашей более чем пестрой компании.

Помещение для прогулок являло собой обширную залу с материалом стен сходным с покинутым узилищем. Две особенности отличали его: первая – это очередь в место, именуемое отхожим, вторая – окно, от пола до потолка, у которого скопилось едва ли не большее количество людей, чем в очереди.

Из увиденного мой аналитический ум вывел, что мы не единственные пленники дракона и его хозяина. Среди наших товарищей по несчастью были и центаврийцы, и дверги, и даже парочка измененных с двумя парами рук и щупальцами, которые росли прямо из шеи. Но основную массу, как и следовало ожидать, составляли селяне, возможно того же поселения, где пленили нас.

Я тут же занял положение поближе к леди Лиз, на случай если девушке понадобится моя помощь. Однако грубиян Даниил отер меня, заведя с девушкой далекий от содержательности разговор. Несчастная слушала его, несомненно, через силу, ввиду воспитания и природного такта. Я же, не отыскав в предмете беседы пищи для своего более чем гениального ума, подошел к окну, тем более что большая часть смотрящих переместилась в очередь к туалету. И я увидел… проплывающие под нами Белые земли с темными мазками проталин, из чего следовал вывод о нашем движении на юг.

Нельзя сказать, что увиденное так уж сильно удивило меня. В конце концов, мы – в драконе, а он – летающее существо, в чем мы могли сами не так давно убедиться; однако все равно картина проплывающей мимо, далекой земли на некоторое время заняла мое воображение. Я представил, сколько добрых дел, сколько открытий можно было бы совершить, поставив данное существо на службу науке.

– Небо неподвластно деспотам. На земле они еще могут воевать и убивать друг друга, но на высоте их власть кончается. – Это говорил хозяин дракона, который, несомненно распознав во мне равного себе по силе духа собеседника, приблизился к окну. – Жить надо на высоте! Только здесь истинная свобода, только здесь нет угнетаемых и угнетенных!

– Как говорил Антуан Саповецкий, – тут же парировал я, – в своем труде «Эльфийская кровь»: «Люди всегда люди, даже брось их в яму с дерьмом, отыщется тот, кто нагребет этого дерьма большую кучу и взгромоздится на нее, как доказательство своего величия».

Господин Даккар с интересом посмотрел на меня, видимо, ему импонировала не только моя ученость, но и грубая прямота.

– Именно поэтому я предпочитаю людям животных. Вот уж кто бесхитростен и не держит никаких камней за пазухой. Если ты их кормишь, даешь кров и обращаешься без излишней жестокости, они преданы тебе. Но человек – стоит повернуться, и ты с полной уверенностью можешь ожидать удара в спину.

За словами этими явно стояла непростая судьба и история, возможно не одна, вполне вероятно, более чем занимательная. Я повернулся к господину Даккару, намереваясь продолжить разговор, тем более что он, кажется, был не против.

– Весьма интересная точка зрения, но не оригинальная. Еще Алан Эдгарус в одном из своих трудов писал: «В бескорыстной и самоотверженной любви животного есть что-то действующее прямо на сердце того, кто имел частые случаи наблюдать жалкую и летучую, как пух, верность человека».

Хозяин дракона кивнул.

– На свободном острове Бенсалем, где я имею удовольствие проживать, у меня есть зверинец. Никаких клеток, животные спокойно передвигаются по большой территории, огороженной, но это сделано скорее для их защиты, нежели чтобы ограничить свободу. В вашей деревне, прежде чем улететь, я выпустил на волю всех коз, всех свиней, кур и лошадей. Я порезал сети и отпустил рыбу обратно в реку, ибо мне противна даже мысль о любом угнетении и неволе. До последнего вздоха я буду на стороне угнетенных, и всякий угнетенный был, есть и будет мне братом!

– Воистину, слова достойные высокого звания Человека, чем не может похвастаться большинство человечества! – Я был искренен в своем восхищении. Однако один вопрос занимал меня, и я не мог не задать его, тем более коль представилась возможность. – Скажите, уважаемый господин Даккар, какова наша участь, тех, кто заперт в камерах, кто летит на вашем драконе, наслаждаясь невольным гостеприимством?

И с замиранием сердца я ожидал ответа.

– Вас продадут в рабство, жить-то на что-то надо.