Уильяма Лаундеса, секретаря казначейства, была проблема, которая с годами становилась все более серьезной. Уже несколько лет всем, кто обращал на это внимание, было очевидно, что с деньгами в Англии что-то не так. А именно — их было недостаточно. Серебряные монеты всех номиналов от полугроута (два пенса) до кроны (пять шиллингов) быстро исчезали. С конца 1680-х до середины 1690-х годов поставка этих монет — самых ходовых в стране — сокращалась год за годом. К 1695 году было почти невозможно найти в обращении подлинные серебряные деньги. Нужно было что-то делать, и задача Лаундеса заключалась в том, чтобы выработать правильный план действий.

Он обратился за помощью. В сентябре 1695 года он разослал мудрейшим людям Англии письмо, в котором просил совета. Выбор некоторых адресатов был очевиден. Джон Локк в 1691 году написал ряд работ о финансах и торговле. У архитектора и эрудита сэра Кристофера Рена был обширный опыт работы и с правительством, и с бюджетом, когда он контролировал восстановление церквей Лондона и собора Св. Павла после Большого пожара 1666 года. Чарльз Давенант был одним из ведущих авторов Англии в области, которая только начинала именоваться политической экономией, а также служил в акцизном ведомстве, управляя налогами Англии. Остальные адресаты Лаундеса были не менее выдающимися: главный акционер в Ост-Индской компании, банкир сэр Джосайя Чайлд, адвокат Джон Асгилл и управляющий недавно созданным Государственным банком Англии Гилберт Хиткоут. Но почему Ньютон?

"Начала" создали Ньютону репутацию умнейшего человека в Англии, и потому призвать его на помощь во время национального кризиса было вполне естественно. Отсутствие знаний о государственных финансах или опыта деятельности на рынке едва ли было препятствием. Тогда экономика еще не была формальной дисциплиной, не существовало особого класса экономических экспертов. И так случилось, что величайший натурфилософ Англии без каких-либо явных колебаний занялся решением проблемы денег.

Монетный двор и казначейство боролись с ущербом, наносимым фальшивомонетчиками и обрезчиками монеты с начала 1660-х годов. Но к тому времени, как пали Стюарты и Вильгельм взошел на трон, появилась новая угроза — вывоз серебра из Англии в Амстердам, Париж и далее. Причиной тому была разница в цене серебра и золота в Лондоне и на континенте. Во Франции за определенное количество серебра можно было купить больше золота, чем на английские серебряные монеты того же веса в Лондоне. Сметливых дельцов, просчитавших выгоду от этой спекуляции, было предостаточно: они брали английские серебряные деньги, переплавляли их в слитки, отправляли через пролив, покупали золото — и потом использовали это золото, чтобы купить еще больше серебра на родине. Это была своего рода финансовая машина с вечным двигателем.

К 1690 году, за два года, прошедших после коронации Вильгельма и Марии, отток серебряных монет настолько усилился, что стал предметом парламентского расследования. Несколько членов "Благочестивой компании ювелиров" — гильдии, управляющей торговцами драгоценными металлами, — подали прошение о помощи, чтобы предотвратить то, что, по их словам, вело к крушению их бизнеса. Они утверждали, что только за шесть последних месяцев из Лондона во Францию и Голландию было отправлено 282 120 унций серебра. Этого хватило бы, чтобы отчеканить не менее пятидесяти пяти тысяч фунтов стерлингов, или более десяти процентов от всей серебряной монеты, произведенной Королевским монетным двором за предыдущие пять лет. Кто же был в этом виноват? Ни в коем случае не "Благочестивая компания". Ювелиры обвиняли иностранных дельцов, промышляющих металлом, а особенно — вездесущих плутов-евреев, "которые готовы на все ради прибыли".

Чтобы расследовать обвинения ювелиров, была сформирована комиссия во главе с сэром Ричардом Рейнеллом, и 7 мая Рейнелл предстал пред Палатой общин, чтобы сообщить о результатах. Обвинения авторов петиции подтвердились: серебро действительно исчезало из королевства. Причина этого не составляла никакой тайны. Отличие стоимости серебряного слитка из Англии на Европейском континенте от номинальной стоимости полновесных легальных шиллингов, отчеканенных из каждой его унции, было не очень велико, приблизительно полтора пенни на унцию. Но этой прибыли, по данным комиссии, было достаточно, чтобы торговцам было выгодно переплавлять английские деньги в слитки для продажи по ту сторону канала.

Рейнелл был немного сдержаннее в определении виновных, чем авторы петиции. Соглашаясь с тем, что "евреи ради прибыли вывозят [серебро] в весьма больших количествах … вызывая чрезвычайные убытки у мастеров-ювелиров", Рейнелл признал, что и "англичане, так же как евреи, ради выгоды, несомненно, плавят деньги короны и продают серебро иностранцам, что грозит уничтожением всей нации из-за отсутствия денег, если не будет найдено действенное средство, предотвращающее вывоз любого серебра или золота".

Дело осложняла другая сторона валютного кризиса: параллельно имели хождение деньги двух чеканок — старые, отчеканенные вручную до 1662 года, и более новые, более тяжелые, сделанные машинным способом. Хорошие деньги вытеснялись плохими. Новые деньги, имеющие точный вес и защиту, не могли полноценно циркулировать, пока низкокачественные монеты шли за ту же номинальную стоимость. Великий викторианский историк лорд Маколей позже сообщал: когда кризис достиг своего пика, на сто фунтов серебра, поступающие в казну, приходилось не более десяти хороших шиллингов — то есть одна монета из двух тысяч. Маколей писал: "Она массами шла в переливку, массами шла за границу, массами пряталась в сундуки; но почти невозможно было отыскать хоть одну новую монету в конторке лавочника или в кожаном кошельке фермера, возвращающегося с рынка" (здесь и далее цит., с необходимыми изменениями, по: Маколки Т. Б. История Англии. 4. 7.Т. Б. Маколей. Полное собрание сочинений. Т. 12-СПб.: Изд-во M.O. Вольфа, 1865). Случившийся кризис, утверждал Маколей, был гораздо серьезнее, чем плохое правление Карла и Якова. "Можно вполне усомниться, что все зло, которое терпела Англия в течение четверти столетия от дурных королей, дурных министров, дурных парламентов и дурных судей, едва ли равнялось тому злу, которое сделали ей в один год дурные кроны и дурные шиллинги". Для большинства англичан не имело значения, кто правит в Лондоне. "Виги или тори, протестанты или иезуиты господствовали в правительстве — все равно фермер гнал скот на рынок, лавочник продавал коринку на пудинг, магазинщик продавал сукно, покупщики и продавцы шумно хлопотали по городам". Но когда "испортилось великое орудие обмена, то парализовалась всякая работа, всякая промышленность. Зло ежедневно, ежечасно чувствовалось повсюду почти каждым человеком".

Золотую гинею все еще можно было найти в лавке ювелира — по цене приблизительно в тридцать шиллингов. Но фунт говядины на рынке Спиталфилдс шел весной 1696 года примерно за три пенса. Галлон пива стоил шиллинг или меньше. Ежедневная заработная плата чернорабочего составляла около тринадцати пенсов. Когда мелкая серебряная монета, которая была двигателем повседневной жизни, стала исчезать, это ударило по торговле, которая почти остановилась. "Ничего нельзя было купить без спора, — писал Маколей, — простаков и разинь грабили без милосердия". Монетный двор между 1686 и 1690 годами произвел серебряную валюту стоимостью почти в полмиллиона фунтов. Но за следующие пять лет из Англии утекло столько серебра, что Монетному двору почти не из чего было отливать монеты, и с 1691 по 1695 год было произведено лишь немногим более семнадцати тысяч фунтов.

Рейнелл и его коллеги подтвердили факт кризиса, но "хотя Комиссия нашла жалобы ходатайства весьма справедливыми, а неудобства для королевства — весьма великими, он не могли договориться о том, как предотвратить это". Закон запрещал плавить отчеканенную монету, но, пока английское серебро в слитках имело большую цену, чем та, которую назначал Монетный двор в кронах или шиллингах, наличность Англии продолжала уплывать по Темзе.

Ничего не было сделано ни на той сессии Парламента, ни на следующей, ни на еще одной. Все это время, по выражению Маколея, "монета продолжала все больше обрезываться, и жалобы во всех частях королевства все усиливались". В течение пяти лет споры о кризисе бушевали по всему Лондону. И наконец, единственный человек, обладающий властью потребовать решительных действий, сам оказался в опасности из-за отсутствия хорошей серебряной монеты. В июле 1695 года король Вильгельм командовал объединенной армией из английских и голландских солдат, которая осадила французов в укрепленном городе Намюр в современной Бельгии. Кампания была частью великой стратегической попытки Вильгельма ограничить власть Людовика XIV в Европе и за ее пределами. Стороны сражались уже семь лет, а впереди у них было еще более века борьбы, которую Уинстон Черчилль справедливо назовет мировой войной. Но в тот момент над Вильгельмом нависла угроза быть побежденным — не силой оружия, а из-за нехватки наличных денег, необходимых для содержания воюющей армии.

Сложности возникли из-за того, что в Европе изменился способ ведения войны. В наземной кампании борющиеся армии осуществляли ряд нападений на укрепленные позиции. Это была медленная позиционная война без решительных действий, основную роль в которой играли инженерные войска и артиллерия. Время от времени, когда орудиям удавалось пробить брешь в обороне противника, вспыхивали кровавые рукопашные схватки. Если ситуация не двигалась с мертвой точки, стороны увеличивали свои вооруженные силы. Франция Людовика, находившаяся в состоянии войны не одно десятилетие, уже увеличила свою постоянную армию. Этому примеру последовали англичане. Армия Вильгельма, насчитывавшая всего двадцать пять тысяч человек под ружьем в начале войны, выросла примерно до ста тысяч к середине 1690-х годов.

Содержание вооруженных сил такого размера вызвало радикальную перемену не только в характере боев, но и в способе, которым правительства и нации организовывались, чтобы оплачивать свои амбиции. В Англии эти изменения нашли отражение в условиях, поставленных при восхождении Вильгельма на трон. Он получил власть не по наследству, а в дар от избранного законодательного органа, Парламента-конвента. Это был дар с серьезными ограничениями: кошелек оставался в распоряжении избранных членов парламента. Государство платило Вильгельму жалование, и он, таким образом, стал первым монархом, поступившим на профессиональную государственную службу.

Эта зарождающаяся государственная служба по большей части занималась тем, что придумывала, как изъять у английского народа деньги, необходимые для осуществления планов едва ли не самого амбициозного национального правительства. Ответственные за денежные поступления бюрократы пытались вводить земельные налоги, таможенные пошлины, акцизные сборы. В 1691 году Парламент принял законопроект, разрешающий собрать налог более 1,6 миллиона фунтов, требуемых для "ведения масштабной войны против Франции". Признаком возрастающих возможностей правительства стало назначение специальных налоговых уполномоченных в городах и округах по всей Англии и Уэльсу и среди них — г-на Исаака Ньютона, для "университета и города Кембриджа". Правительство заимствовало сколько могло, намного больше, чем любое из предшествующих. В 1693 году министры Вильгельма создали новый вид займа, раннюю форму правительственных облигаций, и получили миллион фунтов в одном выпуске и еще больше — в другом. Но этого все равно было недостаточно, чтобы накормить и вооружить войска, и поэтому в 1694 году Парламент издал хартию о создании Государственного банка Англии. Уже к концу 1695 года Банк предоставил правительству заем в 1,2 миллиона фунтов.

Но даже таких огромных сумм было мало. В середине 1690-х траты на войну превысили доход от налогов. Хуже того, из-за вывоза хороших серебряных денег в виде слитков и обрезки монет правительство собирало большую часть налогов в деньгах столь низкого качества, что никакой частный торговец и, что более важно, никакой иностранный банкир не принял бы их по номиналу. К 1695 году обменный курс английской серебряной валюты в Амстердаме устойчиво снижался. К середине лета стоимость войны затронула как высокие финансы — способность правительства получать большие суммы посредством займов, так и основную массу наличных, страдавшую из-за утечки серебра. Армия Вильгельма испытывала острый недостаток в деньгах, и в этом таилась настоящая опасность.

Худший момент для кризиса трудно было придумать. Взятие Намюра могло стать и стратегической, и символической победой, но только если бы Вильгельм сумел продолжить свою кампанию. Поскольку из Лондона денежных поступлений не было, казначею армии Ричарду Хиллу пришлось срочно искать наличные деньги в другом месте. Он отправился в Брюссель, чтобы попросить заем у тамошнего богатого банковского сообщества, но на то, чтобы получить ссуду в триста тысяч флоринов, ушло несколько месяцев — явно из-за состояния английских правительственных финансов. Деньги дошли до армии прежде, чем она превратилась в сброд, и пятого сентября Намюр пал, но война затягивалась. Возможно, из государственных соображений и, несомненно, из-за личного тщеславия Людовик XIV не хотел идти на серьезные мирные переговоры после столь громкого поражения. В конце 1695 года, когда сезон военных походов закончился, было ясно, что война возобновится следующей весной — если только одна из воюющих сторон прежде не станет банкротом.

И Вильгельму, и его правительству было очевидно, что из этого следует. Если Англия желала продолжать борьбу, она нуждалась в устойчивой валюте. Открывая сессию Палаты общин 26 ноября 1695 года, Вильгельм почти умолял ее членов найти решение валютного кризиса.

Он начал с явным смущением, сожалея, "что с начала моего правления я так часто был вынужден просить о столь обширной помощи мой народ". Но, предупредил он, облегчения не будет. "Я уверен, что вы согласитесь с моим мнением, — сказал Вильгельм, — что для продолжения войны на суше и на море в этом году будут необходимы не меньшие средства, нежели те, что были выделены на последней сессии", — а на самом деле даже большие, поскольку "суммы, которые были даны, оказались весьма недостаточными". Вильгельм признал "те серьезные затруднения, в которых мы на сей раз оказались из-за плохого состояния английской монеты". Решение этой проблемы будет стоить еще дороже, и таких денег у правительства в действительности нет, но этот вопрос "беспокоит столь многих и имеет столь большую важность, что я счел целесообразным передать его всецело в ведение Парламента".

Это был блестящий риторический прием. Король смиренно уступал Палате общин — в конце концов, он стал монархом благодаря решению Парламента, — право определить, кто должен пострадать, финансируя его непопулярную войну. Но это не решало вопроса: что может сделать правительство, чтобы предотвратить продажу английского серебра тем, кто предлагает лучшую цену?

В поисках решения Лаундес разослал свою просьбу о помощи и получил ответы от умнейших мужей, в числе коих был Исаак Ньютон.