Высокая шпионская активность

В том, что в те весьма напряженные дни шпионаж расцвел пышным цветом, нет ничего удивительного. Достаточно сказать, что только усилиями агентурной группы «Эвиденцбюро» в 1913 году было возбуждено 6000 дел против 300 в 1905 году и, в отличие от 32 арестов, в том же 1905 году проведено 560 задержаний. Причем в каждом седьмом случае суд вынес по ним обвинительный приговор.

В целях доведения до широких масс информации о признаках враждебной шпионской деятельности и призыва к бдительности простых солдат мы подготовили специальное пособие на всех языках, на которых говорили люди в Австро-венгерской империи. Оно было издано под названием «Остерегайтесь шпионов» в количестве 50 000 экземпляров и распространено во всех армейских казармах, формированиях жандармерии и таможни.

Наиболее богатой областью на «урожай» шпионов являлась Галиция, где особый успех имел гауптман фон Ишковский, которого поддерживало управление полиции в Лемберге. А вот организация собственно разведывательной работы там могла бы быть и лучше.

Проводившиеся в ходе процессов над шпионами расследования, продолжавшиеся частично и в 1914 году, позволили глубоко заглянуть в организацию разведывательного дела у русских. Дом полковника Батюшина на Саксонской площади в Варшаве, где из капитанов Терехова и Лебедева получились великолепные сотрудники, во всем оказывавшие помощь своему руководителю и задавшие нам во время войны немало проблем, скрывал в своих стенах настоящее предприятие, работавшее с огромным числом директоров, начальников групп, вербовщиков агентов, разъездных инспекторов и женщин. Последние весьма успешно использовались в качестве посредниц и вербовщиц, хотя те из них, которые попали к нам в руки, как, например, Мария Тромпчинская и Ева Войчик, особой красотой не обладали.

В отличие от русских мы, по крайней мере в мирное время, женщин для разведывательной работы не использовали. И это стало у нас традицией, хотя она и зародилась, возможно, лишь по причине отсутствия необходимых денежных средств, а также из-за опасения возникновения различных козней, часто возникающих между женщинами.

Что касается дам высшего круга, то из-за отсутствия у них военных знаний ожидать от этих представительниц прекрасного пола результатов по нашей линии, соответствующих затратам, было нельзя. Поэтому они использовались по большей части для нужд политической разведки.

Возможно, что русские женщины, вследствие специфики сложившихся в России внутриполитических условий, обладают особенными данными для агентурной работы, что заметно повышает их пригодность для разведывательной деятельности. В этой связи не могу не вспомнить жену русского ротмистра Иванова в Сосновце, которая на протяжении многих лет доставляла нам немало хлопот.

Некоторые вербовщики и посредники Батюшина имели даже целые бюро. Среди таких выделялись, например, Зигельберг, Самуэль Пинкерт, Соломон Розенберг и прежде всего Иосиф Герц. Герца можно было даже назвать правой рукой полковника. Он являлся специалистом по изготовлению различного рода фальшивок – паспортов, крепостных планов и т. п. Правда, в начале октября 1912 года пошли слухи о том, что он занимался жульничеством, а в конце 1913 года до нас дошли сведения о том, что его отправили в ссылку из-за махинаций на таможне. Однако в конце 1914 года мы узнали, что Батюшин, став командиром части, якобы вернул его к себе в качестве поставщика.

Русские вообще любят большие величины, а так как количество у них всегда играло большую роль, то Батюшин развернул целую армию агентов, хозяев явочных квартир, дворников и других пособников. В этой связи типичным примером массового применения русских агентов может служить следствие в отношении шпионской группы Пичкура, к которой принадлежал известный нам шпион Дирч, отличавшийся изобретательностью. Этот Дирч хотел всех перехитрить и заранее сообщил о своем намерении пересечь границу, чтобы оказаться за линией черно-желтых пограничных столбов. Однако благодаря стараниям комиссара австро-венгерской полиции в Лемберге Харвата, который и во время войны отличался примерной работой в области контрразведки, нам удалось, идя по следу Дирча, выйти на Пичкура, а также пятерых его товарищей. Всех шпионов арестовали, и венский земельный суд положил конец их карьере.

Следует также отметить, что в целом образцово поставленной Батюшиным разведывательной работе большой вред наносила излишне одинаковая экипировка агентов. Например, все агенты, занимавшиеся сбором сведений о крепостях, получали американский карманный фотографический аппарат «Экспо», который и выдал, в частности, Николая Лангнера и Ивана Соколюка (Соботкина). В 1911 году Лангнер, а в 1912 году Соколюк в сопровождении Лидии Кащенко наблюдали за большими армейскими маневрами в окрестностях одной крепости до тех пор, пока не вызвали подозрение у жандармерии, а найденные при них фотоаппараты не указали на их принадлежность к русским шпионам.

Аналогично разведцентру Батюшина был организован и разведывательный центр в Киеве, которым руководил полковник Галкин со своим помощником Беловцевым. О нем мы слышали еще чаще, поскольку он был направлен исключительно против нас, тогда как центр Батюшина работал одновременно и против Германии. А вот русский разведывательный центр в Одессе действовал через Румынию против Венгрии. Так, в мае 1914 года в одном из туристов, путешествовавшем по Семиградью, был опознан русский военный атташе в Бухаресте полковник Семенов. Это дало основание предположить, что его заданием является проведение рекогносцировки на юго-востоке Австро-Венгерской империи, и такое подозрение во время войны полностью подтвердилось.

Не довольствуясь этим, русский шпионаж протягивал свои щупальца в страны Центральной Европы и из-за границы. В частности, бурную деятельность в Стокгольме развил полковник Ассанович, опираясь на поддержку бюро некоего господина Гампена в Копенгагене. Русский посланник Ассановича по фамилии Бравура, завербовавший венгра Велесси, тогда впервые со времени моего перевода в «Эвиденцбюро» заставил венгерские правоохранительные органы зашевелиться. В этом вопросе им не хватало практики, и поэтому, несмотря на помощь офицера нашей разведывательной службы в Будапеште, у них ушло целых три недели, чтобы разыскать Бравура. Едва его арестовали, как в венгерских газетах тотчас же появились публикации, освещавшие ход следствия с такими подробностями, которые могли проистекать только из протоколов дознания. Насколько слабо власти держали в руках свою прессу, показали события, происходившие во время кризиса. Опасаясь нежелательных последствий, венгерский премьер-министр не осмелился даже призвать их к неразглашению военной тайны!

Один из шпионов господина Гампена финн Ян Копп-Кепп, работавший под разными фамилиями, оказался на свою голову опознанным и арестованным в Аграме. В Королевстве Хорватия и Славония шпионы подлежали суду военного трибунала, выносившего за подобные преступления в неспокойные времена смертные приговоры. Поэтому приговор не стал сенсацией, но в исполнение приведен не был, а заменен шестнадцатью годами тюремного заключения. Правда, уже в 1915 году Копп-Кепп умер.

Опорным пунктом французского и русского шпионажа являлась Швейцария. Уже упоминавшийся полковник Ромейко-Гурко при поддержке обер-лейтенанта барона Унгерн-Штернберга прилежно вербовал там агентов и стал в результате пользоваться такой дурной славой, что, когда в 1913 году его хотели назначить военным атташе в Риме, Италия, как принимающая сторона, отказала ему в аккредитации. К сказанному следует добавить, что в небольшом городке на границе Франции и Швейцарии Анси на французской территории проживал тогда полковник русского Генерального штаба Владимир Николаевич Лавров, который, используя близкую Женеву, развил чрезвычайно активную шпионскую деятельность.

Иллюстрация тогдашней высокой шпионской активности России была бы неполной, если среди массы свидетельствующих об этом фактов не упомянуть о разоблачении деятельности в Лемберге находившегося там в отпуске казачьего офицера Михаила Додонова. Этот отпускник имел задание не только по вербовке агентов и рекогносцировке Перемышля, но и по подготовке взрывов мостов и других объектов в случае начала мобилизации. Ему удалось завербовать помощника, которого он рекомендовал полковнику Беловцеву в Киеве. Вот и получалось, что русские опирались в своей деятельности не только на друзей из русофильских кругов! Их разминкой послужила организация взрыва в Штейнфельде южнее Вены, где, несомненно, просматривался русский след.

Приведу еще несколько примеров. Один русский агент завербовал немца Германа Прюфера и поручил ему сделать в свете магниевой вспышки фотографии укреплений Кракова. Однако уже первая попытка сделать это оказалась неудачной – часовой, обратив внимание на необычное освещение, выстрелил, испортил аппарат, ранил и арестовал Прюфера. Но самому русскому агенту-подстрекателю удалось уйти.

В то же время в Лемберге при осуществлении явной шпионской деятельности попался русский подполковник Яцевич. Отделался он довольно дешево, так как тогда же русскими за подобные же дела в Варшаве был арестован наш обер-лейтенант Роберт Валолох – обе стороны охотно пошли на обмен.

Еще в 1910 году германский Генеральный штаб справлялся о русском поручике запаса бароне Мурмане, который нанес визит русскому военному атташе в Берлине. На данный запрос мы тотчас же сообщили, что в 1898 году один бывший кадет пажеского корпуса Александр Мурман был осужден у нас за шпионаж, но за то, что кадет и поручик являлись одним и тем же лицом, поручиться не могли. Но тут помог его величество случай. Нам стало известно о том, что одна вдова, а именно шестидесятилетняя баронесса Мурман, работавшая учительницей в Вене, начала уговаривать мать одного австрийского офицера склонить ее сына заняться шпионажем в пользу России. Для этого он должен был обратиться к ее сыну Александру в Варшаве. Получалось, что баронесса выступала в роли вербовщицы агентов для своего внебрачного сына, который по документам пока проходил как Йозеф Браун, так как он еще не задокументировал свое подлинное происхождение. Но в качестве барона со звучной фамилией, кавалера военного ордена Марии-Терезии решать свои задачи ему было бы гораздо легче.

За баронессой было установлено негласное наблюдение, и вскоре эта хромая мамаша с коротко подстриженными волосами была арестована вместе со своим сыном. Как оказалось, он тоже пребывал в Вене. Женщина заболела, и ее пришлось положить в больницу, а поскольку против ее сына никаких веских доказательств вины не было, то в феврале 1911 года его выслали в Россию.

Новые сведения о Мурмане нам стали известны только осенью 1911 года, когда был арестован шпион Лангнер. Оказалось, что этот внебрачный потомок дворянского рода являлся к тому времени вербовщиком и одновременно преподавателем в варшавской секретной школе по подготовке агентов. Позднее он выплыл в Берлине и Будапеште, но поймать его не удалось. Приобретя большой опыт, Мурман в феврале 1912 года отважился вновь появиться в Вене, где и попал в руки правосудия, представ во время следствия перед советником юстиции земельного суда доктором Шауппом. На судебном разбирательстве под председательством советника юстиции земельного суда доктора Альтмана с участием прокурора доктора Рихарда Урбанчича, военных экспертов гауптмана Ульманского и меня защитник доктор Моргенштерн вновь попытался прибегнуть к своему излюбленному приему с отклонением кандидатур военных экспертов. Но это ему не удалось.

Само судебное разбирательство особого интереса не представляло, но открывавшаяся взору картина сидевших на скамье подсудимых баронессы и ее сына была поистине отталкивающей. Даже защитник признавал, что некоторые действия подсудимых с общечеловеческой точки зрения выглядели ужасно. В этой связи очень хотелось бы надеяться, что некоторым русским офицерам не понравился сам факт принятия в ряды Российской армии этого внука награжденного орденом Марии-Терезии австрийского барона, человека, получившего образование по милости кайзера и запятнавшего себя судимостью за шпионаж.

О том, как глубоко была отравлена Галиция русскими интригами, свидетельствуют два процесса, имевшие место в 1914 году. Находившийся на пенсии окружной секретарь Александр Раманик из Рогатина обратился с просьбой к известному русофилу судейскому чиновнику и депутату рейхсрата Владимиру Куриловичу достать для него важные военные документы штаба командования корпусом в Лемберге. Курилович, сочтя его за провокатора, донес о нем полиции, но потом с ужасом узнал, что Раманик являлся его благонадежным сторонником, который хорошо понимал, к кому можно обратиться с данным вопросом. Тогда во время процесса он взял обратно все свои показания, и его единомышленник был оправдан!

А теперь приведу второй характерный случай. За шпионаж были арестованы молодой православный священник Макс Сандович и более зрелый по возрасту поп Игнат Гудыма. Найденные у них записи сильно скомпрометировали журналиста Симона Бендасюка и вольнослушателя права Василия Колдру. Следствие однозначно установило их связь с известным тогда русским агитатором графом Бобринским, с русско-галицинским благотворительным союзом, а также с рассадниками русофильской пропаганды – Почаевским православным мужским монастырем, с интернатом в Житомире и с русским разведывательным бюро.

Как видно, шпионаж и агитация за «истинную веру» шли рука об руку. Церкви с их молитвами за царя, интернаты (бурсы), кружки совместного чтения, равно как и газета «Прикарпатская Русь» – все это подпитывалось русскими деньгами и служило важным оружием в борьбе с австро-венгерской монархией.

Материал, собранный в ходе следствия, так однозначно подтверждал обвинение в государственной измене, что защитник не мог его опровергнуть. А ведь за государственную измену полагалась смертная казнь, тогда как за шпионаж – самое большее пять лет. Однако дело о государственной измене слушалось в суде присяжных в Лемберге, а защитниками на процессе выступили проверенные единомышленники и партийные товарищи подсудимых доктора Дудукевич, Глускевич и Черлунчакевич, которых немного позже самих обвинили в подобном же преступлении. Как бы то ни было, им удалось так хорошо организовать защиту, что суд вынес оправдательный приговор!

Италия, интересы которой в это тяжелое время совпадали с нашими, явно стала более сдержанной в отношении шпионажа. Иногда, правда, происходили отдельные случаи арестов подозрительных субъектов, но до суда дело не доходило. Только одному из них не повезло – пастор дон Андреас Сальвадори из района Тремозины на озере Гарда послал карабинерам, на службе которых он находился, донесение о результатах своей рекогносцировки замка Рива дель Гарда, но это донесение попало в руки наших властей. Его отправили в Вену подальше от этой ирредентистской местности, где и приговорили к полутора годам тюремного заключения. Однако вскоре он был амнистирован.

Шпион в рясе был тогда для меня еще новым типом представителей данной профессии.

Необычная история произошла в августе 1912 года в Белграде. Однажды ночью возле дома австро-венгерского военного атташе, находившегося в отпуске, остановилась карета с элегантно одетой супружеской парой и мальчиком, а также дорожными чемоданами. Кухарке атташе они передали от него письмо, сказав, что еще утром якобы беседовали с ним в Вене. И хотя казалось, что эти люди хорошо ориентированы в порядках, принятых в доме, кухарка засомневалась в истинности содержавшихся в письме указаний о предоставлении непрошеным гостям дома для ночлега. Поэтому она направила их к атташе посольства графу Дубскому. При этом прислуга не дала себя переубедить чужакам, которым такое ее решение явно не понравилось. С тех пор о странной паре никто ничего не слышал. Как и предполагала кухарка, майор Геллинек на самом деле никакого письма не писал. В результате маленькая хитрость наших противников, а в том, что это была их выдумка, сомневаться не приходилось, не удалась.

Как я и предполагал, русские не отказывались от содействия в деятельности своей широко разветвленной шпионской сети находившегося в Вене военного атташе. Правда, установленное за ним негласное наблюдение долгое время не давало результатов, но потом разоблачения посыпались как из рога изобилия.

С начала марта 1913 года венское управление полиции, агентурная группа «Эвиденцбюро» и командование военными учебными заведениями занимались братьями Яндрич. Один из них, а именно Чедомил, был обер-лейтенантом и слушателем военной школы, а другой, Александр, – бывшим лейтенантом. Одновременно возникли подозрения и против лейтенанта Якоба. При этом наши наблюдатели установили, что в квартире фельдфебеля в отставке Артура Итцкуша появляется полковник Занкевич. После третьего посещения им Итцкуша против фельдфебеля было начато следствие.

В общем, в начале апреля не осталось сомнений в том, что все нити вели к Занкевичу, сумевшему завлечь в свои сети также и отставного полицейского агента Юлиуса Петрича и железнодорожного служащего Флориана Линднера. Все замешанные в шпионаже были арестованы, и мне было приказано доложить об этом министру иностранных дел. Когда я закончил свой доклад, граф Берхтольд от изумления застыл как соляной столб и долго молчал. Поэтому мне пришлось повторить свой вопрос о том, что он в связи с этим намерен предпринять. В результате Занкевич отправился вслед за своим предшественником назад в Россию, прихватив с собой в качестве трофея донесения обоих братьев Яндрич и других своих вышеназванных шпионов.

Вскоре к нам в руки попали еще два его помощника, Беран и Хашек, которым он предложил отправиться в Стокгольм за получением вознаграждения. В задачу Берана входило проведение разведки в корпусном районе 8-го корпуса, штаб которого располагался в Праге, и оправка полученных разведданных непосредственно в Петербург. Он клялся в своей невиновности и придумал себе довольно странную отговорку, будто бы причиной его общения с Занкевичем являлось заблуждение в том, что русский исходя из развратных соображений хотел через него познакомиться с одним офицером. В этой связи в приговоре было специально отмечено, что в таком случае Занкевич вряд ли обратил бы внимание на высокопоставленного офицера. Таким образом, честь полковника была сохранена хотя бы в данной столь щекотливой области.

Запомнился еще один сам по себе достаточно простой процесс по делу некоего Ицкуша, ибо на нем я в последний раз выступал в Вене в качестве военного эксперта по вопросам, связанным со шпионажем. На суде адвокат, на этот раз доктор Розенфельд, как это зачастую практиковала защита, попытался отклонить мою кандидатуру. В принципе мне можно было спокойно покинуть зал судебных заседаний, так как советник земельного суда доктор Альтман и прокурор доктор Хюбель настолько хорошо разобрались в материалах дела, что в моей помощи не нуждались.

Исходя из предыдущего опыта мне наконец удалось добиться у правительственных инстанций разрешения на установление негласного наблюдения за новым русским военным атташе с первого же дня его прибытия в Вену.

Однако радость от достигнутых успехов была омрачена одновременным разоблачением двух предателей в собственных рядах.