Печальный конец года после Сербской военной кампании
Сложившееся в конце 1914 года общее невыгодное военное положение усугубилось сокрушительным поражением, которым в середине декабря закончилась так хорошо начавшаяся военная кампания в Сербии, хотя наша разведывательная служба с самого начала значительно превосходила сербскую. Мы предоставили командованию данные о развертывании войск противника, практически в точности соответствовавшие истинному положению. А вот сербы имели совершенно неправильные сведения о наших силах, и в результате на них сыпалась одна неожиданность за другой.
Они и не догадывались, что севернее реки Сава вместо переброшенной на Восточный фронт 2-й австро-венгерской армии осталась лишь 29-я пехотная дивизия, что послужило причиной тяжелого поражения их 1-й Тимокской дивизии. Два раза 16-й корпус, форсировав неожиданно для сербов реку Дрина, обрушивался на их южный фланг. Не было также достаточно подготовлено и обеспечено в разведывательном отношении сербско-черногорское наступление на юго-востоке Боснии, в результате чего противник терпел тяжелые неудачи от действий наших более слабых по численности войск и был в конечном итоге оттуда вытеснен.
В общем, несмотря на наличие многих сторонников Сербии, находившихся в пределах Австро-Венгерской империи, и всю подготовительную работу, проделанную еще в мирное время, сербская разведка полностью оконфузилась. Конечно, наша контрразведка не дремала и проделала отличную работу, обезвредив наиболее опасных людей, в результате чего и без того обычно неохотно действующие рядовые пособники остались без руководства.
В связи с этим уместно привести свидетельство начальника сербского разведывательного управления полковника Драгутина Дмитриевича, который в качестве главной причины отказа в работе своей разведки назвал странное происшествие, приключившееся с его главным агентом. Дело заключалось в том, что сербским резидентом в Австро-Венгрии являлся небезызвестный Раде Малобабич, проходивший в Аграме по делу 53 сербов, обвинявшихся в государственной измене, и состоявший также на службе в наших главных разведывательных пунктах мирного времени у майора Тодоровича в сербском городе Лозница и майора Димитрия Павловича в Белграде.
25 июля эта, без всякого сомнения, темная личность была арестована белградской полицией и отправлена в город Ниш, где только в октябре 1914 года ее случайно и обнаружил Дмитриевич. Озабоченность полковника можно понять, ведь арест Малобабича практически парализовал всю сербскую разведывательную службу. Как бы то ни было, в 1917 году и полковник, и его главный агент предстали перед сербским военным трибуналом в Салониках. Их осудили и расстреляли. В то время сербы явно очищались от всех тех людей, которые слишком много знали.
Мало что дала сербской разведке и засылка с румынскими паспортами в Австро-Венгрию красивых женщин, перед которыми ставилась задача добиваться знакомства с офицерами, чтобы потом использовать их в разведывательных целях.
Черногорской разведке мы противодействовали в основном из Каттаро. Руководителем нашей разведслужбы против страны черных гор являлся гауптман Генерального штаба Отто Визингер – будущий прославленный генерал и комендант города Вены.
Нам долго удавалось дезинформировать противника в том, что после зачистки юго-востока Боснии 16-й корпус остался на участке верхней Дрины против его санджакской группы. Черногорцы долгое время ограничивались лишь бомбардировкой города Калиновик, весь гарнизон защитников которого состоял всего лишь из одной роты, явно введенные в заблуждение передававшимися на их оригинальных бланках донесениями. В них сообщалось, что город занят крупными силами. Между прочим, эти бланки изготавливались в нашем разведпункте в Сараево, а потом подсовывались их агентам.
Когда наши войска на реке Колубара достигли максимального успеха, нашей разведке пришлось немало потрудиться, чтобы раздобыть достоверные сведения о степени дезорганизованности сербской армии и ее недостатках в целом. Ведь тогда у нас не было возможности перепроверять всю получаемую противоречивую информацию и сведения, добытые от пленных, – перед нами находились высокие, покрытые снегом горы, сильно затруднявшие заброску агентов и бесконечно замедлявшие доставку от них разведдонесений.
В таких условиях в раскрытии намерений противника могла помочь только радиоразведка. Но сербы пользовались средствами радиосвязи столь же мало, как и наши войска на Балканах. Слишком далеко от района последних боевых действий находился и чересчур спокойный в вопросах разведки наш генеральный консул в Салониках Реми фон Квятковский, а также прикомандированный к нему бывший консул в Нише гауптман Генрих Гофленер. В силу этого обстоятельства они просто не могли своевременно снабжать нас нужной информацией.
А вот сербы от пленных, преимущественно сербской национальности, получали достаточно важные сведения о скверном состоянии австро-венгерских войск, что позволило им собраться с новыми силами для успешного нанесения контрудара.
В результате мы пережили настоящую катастрофу.
Только позже нам стало известно, что и сербам этот контрудар дался нелегко. Он, по сути, переломил становой хребет их армии, надолго лишив ее способности к дальнейшим наступательным операциям.
Тягостное впечатление на нас произвел тот факт, что во время короткого вторжения сербов в Срем у части населения там очень ярко проявились антиавстрийские настроения, выразившиеся, в частности, в торжественных встречах противника, разжигании страстей по отношению к лицам несербской национальности, вооруженных нападениях на наших солдат из-за угла, разрушении железнодорожных и телеграфных линий в тех областях, куда сербские войска не дошли. Все это говорило о том, что мы и на собственной территории находились как в настоящей неприятельской стране. Поэтому тому, что жители возле Савы подавали соответствующие сигналы через реку противнику, удивляться не приходилось. По признанию одного политического чиновника общинного правления города Кленак, взятого в плен после разгрома 1-й сербской Тимокской дивизии, именно они сообщили противнику о переброске с сербского фронта 2-й австрийской армии.
В Боснии же подавлять враждебные Австрии элементы помогала только исключительная строгость. Так, за вооруженные нападения на наших солдат в начале сентября в городе Фоча был расстрелян 71 человек, а 19 октября в населенном пункте Долня-Тузла военно-полевой суд приговорил к смертной казни через повешение 18 человек. В этой связи характерным является также то, что убившие австрийского престолонаследника террористы Принцип, Габрилович и Грабеч не могли быть оставлены для отбывания своего наказания в центральной тюрьме города Зеница. Ведь под следствием за подозрительные происки и без того находился один караульный инспектор тюрьмы, а также тюремный православный сербский духовник.
В Богемии и Моравии из-за несостоявшегося успеха русских войск под Лембергом среди определенных слоев населения наступило некоторое отрезвление. Тем не менее в начале октября там явно рассчитывали на вторжение на их территорию «славянских братьев». Уже 17 сентября целая депутация от местных жителей, разумеется без всякого на то права, отправила русскому царю прошение о поддержке чехословацких устремлений на самостоятельность и высказала пожелание, чтобы сияние царской короны дома Романовых озарило своим светом корону двуединого чехословацкого королевства!
После отката назад русского «парового катка» эти мечты, конечно, улетучились, но во время его продвижения вперед отчетливо проявились довольно опасные симптомы – прибытие на медицинский осмотр призывников с траурными значками, явное нежелание маршевых частей отправляться на фронт, распространение листовок, большей частью русского происхождения и представлявших собой так называемые прокламации Ренненкампфа, воззваний царя и великого князя Николая Николаевича к славянам, беспорядки среди населения, вызванные выдвижением третьего маршевого батальона 28-го пехотного полка из Праги, а также 59-го и 60-го батальонов ландштурма из города Писек.
В противовес все более мрачным докладам военного командования в Праге о царивших среди населения настроениях, пражский штатгальтер не придавал значения этим «единичным» случаям. Он так и заявил депутату рейхсрата Масарику, который пожелал ознакомиться с проявлениями враждебности и волнений среди чешского населения, о чем в основном писали евреи в своих анонимных доносах и свидетельствовало преднамеренное вздувание ими цен.
Такое отношение к положению дел пражского штатгальтера должно было заставить руководство страны задуматься. Однако этого не произошло. Отвечавший перед монархией за эти вопросы князь фон Тун даже не обратил внимания на то, что депутат Масарик вскоре отправил свою жену в Лондон и сопровождал ее в поездке аж до Роттердама, представлявшего в то время настоящее осиное шпионское гнездо, открыто работавшее на Антанту. Такому удивляться не приходилось, ведь еще раньше князь передал сведения о России в руки злейшему врагу монархии доктору Прайсу, о чем и доложил 3 августа 1914 года министру внутренних дел!
За границей же чехи вообще занимали явно враждебную позицию в отношении Австро-Венгрии. Тем не менее вначале наша цензура ограничивалась просмотром лишь тех писем, которые посылались из нейтральных стран подозрительным адресатам или отправлялись туда с этих адресов, но потом мы убедились, что во враждебные страны соответствующие сведения могли доставлять и не внушавшие подозрения отправители чешской национальности. И не только.
Поэтому в начале октября была установлена цензура всей заграничной корреспонденции, и картина полностью прояснилась – оставалось только удивляться изобилию оскорблений в адрес Франца-Иосифа, призывов к государственной измене и сообщений явно абсурдного характера, содержавшихся в письмах, посылавшихся чехами из-за границы, главным образом из Америки. В ответ чехи, жившие в Австрии, в своей корреспонденции, конечно, не могли себе позволить рисовать мрачные картины, характеризующие внутреннее положение страны, однако это не означало отсутствие у них таких мыслей.
В частности, в письме некоего Венцеля Орта, посланном из Швейцарии в адрес уже упоминавшегося ранее Клофача, еще в начале сентября 1914 года сообщалось, что чехи в Швейцарии вынашивают планы возвращения в подходящий момент в Богемию с оружием в руках. Подобная очевидная связь депутата рейхсрата с известным анархистом, занимавшимся контрабандой сахаром, Ортом наконец-то дала возможность получить долгожданный ордер на проведение обыска в жилище Клофача, в котором были обнаружены доказательства его разветвленных связей с Россией, Сербией и Болгарией. Среди прочего сыщики обнаружили и письмо некоего Александра Мазека, написанное в августе 1913 года, из которого стало ясно, что Клофач шпионил против монархии в пользу России. Тем не менее пражский дивизионный трибунал ландвера ограничился лишь возбуждением длительного расследования, которое не сдвинулось с мертвой точки в течение полутора лет.
Настроения, царившие в стране, естественно, отражались на войсках – в критические моменты целые чешские воинские части прекращали сопротивление, а в плен попадало подозрительно большое число абсолютно здоровых чешских солдат. Конечно, противники использовали такие настроения и подчеркнуто хорошим обращением с чешскими военнопленными побуждали к сдаче в плен других солдат.
Более того, русские формировали даже чешские национальные дружины, так называемые «гуситские легионы», что не могло не отразиться на увеличении числа перебежчиков. В этой связи примечательным являлось и то, что неблагоприятные сведения с театра военных действий часто были известны чешским кругам в Праге на четыре дня раньше их официального объявления.
В общем, о действительном настроении части чешского населения нельзя было судить по эпизодическим демонстрациям лояльности по отношению к Австро-Венгрии.
В районах боевых действий в Моравии и Силезии, конечно, действовали законы военного времени. Тем не менее здесь с приближением русских особенно решительно проявлялись антигосударственные настроения, за что военнополевые суды вынесли 22 обвинительных приговора, в том числе пять человек были приговорены к смертной казни. Кроме того, до конца 1914 года к суду было привлечено еще 38 человек.
Потеря в условиях изоляции большей части Галиции не только лишила монархию важного источника продовольствия, но привела к тому, что страну наводнили беженцы. Необходимость их размещения, а также решения вопросов, связанных с интернированными лицами, да к тому же быстро растущее количество пленных, создали для органов военного надзора немало серьезных забот – потребовалось строительство целых барачных городов, чтобы навести порядок и ликвидировать возникший хаос.
При этом беженцев необходимо было держать под особо усиленным наблюдением, ведь среди них могли оказаться русские посланцы для осуществления шпионажа или для связи с военнопленными, а также агентами. Требовалось, как говорится, отделить зерна от плевел. Однако без ошибок не обошлось, и нам приходилось проверять, насколько на самом деле подозрения во враждебной деятельности соответствуют действительности. Невиновных и несправедливо интернированных, конечно, отпускали.
Точно так же поступали и со многими людьми, подозреваемыми в шпионаже. Таких на территории империи до конца года было выявлено от восьмисот до девятисот человек. Что же касается шпионов, арестованных на театре военных действий и там же подвергнутых наказаниям, то сейчас установить их число невозможно. Гражданскими же и военно-полевыми судами внутри страны было вынесено 97 приговоров, а поскольку обстановка требовала при доказанной вине строгих наказаний, то нет ничего удивительного в том, что три четверти из них закончились вынесением смертных приговоров.
Благодаря анонимному сообщению в конце ноября 1914 года была раскрыта злостная шпионская афера, в которой оказался замешан советник земельного правительства доктор Эдуард Рамбусек в Зальцбурге, живший, по всей вероятности, на российские деньги в неслыханной роскоши вместе со своей подругой, выдававшей себя сначала за русскую, затем за француженку, а в конечном счете за венгерку. Однако Рамбусек каким-то непостижимым образом не только уцелел, но и на протяжении всей войны оставался на своем посту, присвоив в общей сложности шесть миллионов крон, предназначавшихся для закупки продовольствия. Лишь его бесславный конец, когда он покончил жизнь самоубийством, и откровения доктора Эдуарда Бене, которого Рамбусек считал главным источником получаемой им информации, напомнили об этой печальной афере, которую в принципе можно было предотвратить.
Чем дольше тянулась война, тем шире должна была раскрывать свои глаза контрразведка. Однако открытая граница с Италией и Швейцарией была рассмотрена как удобные ворота для просачивания сведений во враждебные нам страны лишь в конце года. Тогда по согласованию с баварским военным министерством были введены паспорта и установлено патрулирование моторными лодками Боденского озера. Но стала процветать контрабандная циркуляция писем, и мы встали перед необходимостью проверять даже газетные объявления, так как внешне совершенно безобидное их содержание могло иметь секретное значение. Возможность передачи противнику сведений о группировке наших войск скрывалась также в ответах на многочисленные запросы о без вести пропавших.
Поэтому в целях сохранения военной тайны начальником телеграфной связи с началом войны было введено кодированное обозначение воинских частей, которое применялось во всей корреспонденции и телеграфных переговорах. Но сохранение тайны при тесном соприкосновении с противником было возможно только при частой смене этих странных для посторонних обозначений. В объявлениях же, публиковавшихся родственниками без вести пропавших лиц, указывалась не только войсковая часть, в которой служил разыскиваемый человек, но и номер ее полевой почты. Таким образом, даже из одного номера газеты по напечатанным в ней номерам полевой почты часто можно было выяснить состав нескольких дивизий, что невероятно облегчало работу шпионов.
Со вступлением 12 ноября в войну Турции страны Центральной Европы наконец-то заимели реального союзника, и наш военный атташе в Константинополе получил указание позаботиться о налаживании совместной работы с начальником разведывательного управления турецкого Генерального штаба майором Зейфибеем. Однако турки взяли за образец пример Германии во время Марнского сражения, так что предоставление ими нам соответствующей информации оставляло желать лучшего.
Тогда наше разведуправление решило использовать прокламацию о «священной войне». С согласия турецкого посла в Вене наши летчики и агенты стали распространять соответствующие воззвания среди мусульман русской армии и пытаться воздействовать на их легко возбуждаемую фантазию ракетами и другими пиротехническими средствами. Мы справедливо считали, что мусульман в российской армии не могли не привлекать изображения в небе зеленых знамен с полумесяцем и звездой. И эта пропаганда, которой специально занимался ротмистр фон Вальцель, принесла некоторый успех.
Однако из-за постоянной нехватки у турок вооружения и боеприпасов для нас и немцев они вскоре превратились в предмет особой заботы. К тому же Румыния закрыла свою территорию для военных перевозок, а с оставлением Сербии рассыпались и надежды на возможность переброски Константинополю необходимых материалов через Болгарию.
