Глава двадцать первая
Первым в подвал влетело тело Зорго. Оно скатилось по лестнице, а после вор так и остался лежать на полу, раскинув руки. Несмотря на полумрак, который царил в подвале, я заметил ручеек крови, который немедленно пополз из-под него.
— Это раз, — резанул слух знакомый до отвращения голос. — А вот и два!
Круглый предмет пропрыгал по ступенькам, покатился по полу, а после остановился недалеко от нас.
— Ведь знал, что нельзя их вдвоем отпускать, — выдохнув, произнес Эль Гракх. — Чего-чего, а этого себе никогда не прощу.
Перед нами лежала голова Фриши, причем левая часть лица ее была опалена до черноты. Стало быть, не смогли ее схомутать чернецы просто и быстро, пришлось им двух магов-ренегатов на помощь звать. Ну а те уж расстарались.
— А теперь — три, — возвестил Форсез, заставив мое сердце сжаться. Собственно, у него только один аргумент и оставался. — Сам зайду внутрь, очень хочется с вами пообщаться. Соскучился по старым друзьям — сил нет.
Глумится, сволочь такая. Издевается.
— Рады будем видеть! — крикнула вдруг Рози. — Старый друг — лучше новых двух.
— Золотые слова, де Фюрьи, — отозвался Виктор. — Всегда подозревал, что ты кладезь мудрости.
Но первым внутрь он не сунулся, прежде него по лестнице сбежал вниз десяток дюжих чернецов и один из магов. Лицо незнакомое, никогда его раньше не видел.
— Вот и мы. — Форсез, одетый, как всегда, в черную хламиду и с капюшоном, надвинутым на лицо, появился в проеме. — Оба двое!
Все так. На руках он держал сверток, и плач маленького существа, находящегося в нем, был нам отлично слышен.
— Она, кстати, вот-вот говорить начнет, — сообщил нам Виктор. — И на руках держать становится тяжеловато. Растет девочка, растет. Вопрос, правда, в другом — вырастет ли? А, фон Рут? Как ты полагаешь?
— Детям свойственно взрослеть, — пожал плечами я. — Это естественный ход вещей.
— Да-да, — согласился Виктор. — И сразу — а что это за дитя? Я, если честно, всю голову себе сломал. Миралинда была не слишком разговорчива, а больше спросить некого. И почему у нее на шее медальон с портретом Ворона? Логично было бы предположить, что это его ребенок, но сие невозможно в принципе. Он бы не дал себя убить, случись подобное. Он бы вообще не полез во всю эту заварушку. Ну же, утолите мое любопытство.
— Просто ребенок, — сказал Эль Гракх. — Случайно спасли, решили усыновить. Зла мы делали много, добра мало, нечего будет Владыкам сказать, когда час придет. А тут хоть что-то зачтется.
— Не желаете, значит, рассказывать. — Форсез качнул ребенка, из серого одеяла высунулась босая ножка. — Ваше право. Но торговаться-то за этого маленького человечка станете? Или нет? И вот что еще скажу — не стоит отмалчиваться. Если разговор не сложится, я это дитя сейчас на ваших глазах разделывать начну. На куски, как мясник свиную тушу. Верите?
— В это — да, и сразу, — холодно произнесла Рози, сплетая пальцы правой руки. — Что-что, а убивать слабых и не способных за себя постоять ты большой мастер.
Она что, решила его атаковать? Но это безумие!
— Назови цену, — предложил Эль Гракх. — А то все вокруг да около ходишь.
— Цена. — Форсез передал ребенка на руки одному из чернецов, и я еле-еле сдержал улыбку. — Цена, цена… Ваши жизни. Всех троих. Кладем оружие на пол, встаем на колени.
— Вот сейчас непонятно. — Я заложил руки за спину и тоже сплел пальцы. — Если мы попадем в твои изъеденные гнилью ручонки, из которых, несомненно, потом уже не выберемся, то с кем ребенок останется?
— Ни с кем, а с чем, — назидательно произнес Форсез. — С жизнью. Сдам я его в один из приютов Ордена, есть у нас такие. Понятно, что вступить в наши ряды ей по причине пола не светит, но прачкой и кухаркой при какой-то резиденции она сможет работать. Или шлюхой. Мы тоже люди, нам сладенькое время от времени требуется!
Чернецы зареготали, ехидно поглядывая на нас.
— Мой маг, — еле слышно шепнула Рози. — Твой Форсез. Пока отвлеки его.
Разумно. До той поры, что Люсиль была на руках Виктора, его трогать было нельзя. Но теперь, да с учетом того, что Агриппа находится совсем рядом с ними, спрятавшись в тени лестницы…
Шансы есть, и они велики.
— Один вопрос можно? — громко поинтересовался я. — Нас вор предал?
— Он? — уточнил Форсез, показав на тело Зорго. — Нет-нет, этот человек честно выполнял свою работу. Тут его сынок постарался. Подслушал разговор папаши с нанимателем, да и прибежал к нам. Знал, что мы хорошо платим тем, кто оказывает услуги Ордену. А дальше все было просто. Нашли лаз в этот подвал, все подготовили для того, чтобы воришки добрались до места, а там их и хап! Правда, с этой замарашкой Фришей все неудачно получилось, идиот Рутгер перестарался. Но он уже за это поплатился жизнью, так что одной целью для мести у тебя, фон Рут, стало меньше.
Ай, как глупо вышло! Кто же знал, что у вора такой сынок вырос, который папашу заложит? Просто не повезло, выходит.
— Время, — шепнула Рози и, картинно изогнувшись, вытянула свою правую руку вперед.
Я, отстав от нее на мгновение, пустил в ход проверенные «ножи крови». Убить я его, скорее всего, не убью, но хоть попробую. Главное — привлечь внимание к себе.
С этой задачей я справился на отлично. Внимание привлек, да еще какое! Сопровождаемое дружным смехом.
— Не получилось? — под хохот чернецов осведомился у меня Форсез. — Давайте еще раз попробуйте. А вдруг выйдет!
— Я же говорила — что-то тут не так, — пробормотала Рози, обводя взглядом стены.
— Все тут не так, де Фюрьи, — отсмеявшись, произнес Виктор. — Точнее — все как раз так, как и должно быть. Наша резиденция куда новее, чем этот подвал. Ее ставили на старый фундамент. Раньше строили не в пример лучше, чем сейчас, да и экономия немалая.
— А до того тут стоял храм, — качнула головой Рози, как видно, вспомнив слова Зорго. — Не знаешь, кому он был посвящен?
— Знаю, — хлопнул себя по бедрам ладонями Форсез. — Знаю! Айдагу-Правдолюбцу!
— Не наша сегодня ночь, — сообщила мне Рози. — Совсем не наша.
Айдаг-Правдолюбец был не самым известным и не самым почитаемым божеством в Рагеллоне. Он не помогал в ратных делах, не приводил тучи в засуху к полям, не излечивал раны. Он всего лишь покровительствовал тем, кто искал правду или защиту от несправедливости. В совсем старые времена в его храмах знатные господа частенько решали судебные споры, и их результат признавался окончательным обеими сторонами. Почему? Да потому, что в этих стенах клеветник или лжесвидетель немедленно начинал испытывать жуткие боли. А еще тут магия совершенно не действовала, невозможно было человека зачаровать для того, чтобы он показал то, чего на самом деле не видел.
Хотя в нашем случае это небесспорно. Мы пришли спасать ребенка, а Правдолюбец, выходит, на стороне того, кто эту кроху убить хочет. Вот и верь в богов и их доброту: один из них только что лишил нас единственного преимущества. Этот подвал и вся территория на пятьдесят шагов за ним защищены от любой магии.
— Очень смешно, — заверил нас Форсез. — Нет, правда! Видели бы вы сейчас себя!
Он снова расхохотался, если, конечно, этот звук можно было назвать смехом. Ему было очень весело, как, впрочем, и его людям.
Потому, собственно, Агриппа и выиграл те самые несколько секунд, которых при другом раскладе у него могло и не быть. Веселящиеся чернецы не сразу смекнули, почему двое из них вдруг стали оседать на пол и что это за черная тень выхватила сверток с ребенком и метнулась к выкормышам давно помершего мага.
Ох, как заорал Форсез, мигом прекративший смеяться!
— Взять! — надсаживая и без того истерзанную глотку, приказал он. — Живо!
Но этих самых секунд хватило на то, чтобы Агриппа сунул ребенка Рози и толкнул ее к выходу в тоннели, а мне — на то, чтобы крикнуть ему:
— Ты с ней! Она не дойдет сама! И там могут ждать.
Он все понял так, как надо, и не стал спорить, как это бы сделал тот же Карл. Мой приемный отец на самом деле ориентировался в кривых подземных ходах куда лучше, чем мы. И при встрече с засадой, которая, несомненно, там была оставлена Форсезом на тот случай, если нам вдруг улыбнется удача, толку от него точно будет побольше, чем от меня или даже Эль Гракха.
Да и из города он наших друзей вывести сможет, хоть бы даже через сточные тоннели, как тогда, зимой. Я-то там сразу заплутаю, а он — нет.
— За нами не возвращайтесь, мы уже мертвы! — гаркнул Эль Гракх, вставая со мной плечом к плечу, и добавил чуть тише, только для меня: — Правда, напоследок еще успеем порезвиться!
Форсез, конечно, сволочь. Но умная сволочь, не отнимешь. Виктор нагнал сюда не самых умелых, зато очень массивных служителей Ордена. Самых первых мы прикончили быстро, у нас был простор для боя, а потом нас просто стали прижимать к стенам там, где не было возможности развернуться. А мы, как могли, не давали им подойти к проему в стене, выигрывая минуты для тех, кто сейчас бежал по тоннелям. Это все, что нам оставалось.
Какое-то время я ощущал плечо пантарийца, пока рубил и резал налитые жиром тела чернецов, но потом понял, что его рядом нет. А следом за этим на мой затылок обрушился удар, и пришла темнота…
Сознание возвращалось ко мне частями. Сначала я услышал голос все того же Форсеза, приказавший кому-то:
— Еще на него плесни!
Речь, как оказалось, шла о воде, которой меня немедленно окатили. Тут я наконец открыл заплывшие глаза.
После пришла боль. И голова после удара гудела, и ребра, по которым, похоже, крепко потоптались, ныли неслабо.
А еще руки-ноги здорово болели — так, что аж мышцы трещали. Но оно и не странно — я был привязан к железной решетке, причем тот, кто мной занимался, свою работу знал. Пошевелиться никакой возможности не имелось, а кожа от натяжения чуть не лопалась.
— Ты снова с нами, фон Рут? — дружелюбно заметил Форсез. — Вот и славно!
— Где Эль? — просипел я и попробовал покрутить головой. — Что-то его не видать.
Камера была большая, но кроме меня, Виктора и еще пары чернецов тут в самом деле никого не было.
— Погорячился кое-кто, — скривил губы Форсез. — Перестарался. Пантариец получше тебя со сталью управлялся, много наших подранил, вот эти идиоты его и прибили. Одно месиво от твоего приятеля осталось, непонятно, где голова, где живот. Идиоты!
Я раздвинул губы в улыбке. Применительно к данной ситуации смерть была куда лучшим выходом, чем жизнь. Реван Эль Гракх напоследок показал этому уроду огромную фигу, и это очень здорово!
— Ты особо-то не веселись, — посоветовал мне Форсез. — Да, этот выкрутился. Но вас, если ты забыл, в подвале куда побольше было. И остальным так, как ему, не повезло.
Врет? Или не врет?
— Знакомые вещички? — Форсез взял со стола, придвинутого к стене, шпагу в ножнах и сунул мне под нос. — А?
Клинок Агриппы. Это точно, я его оружие хорошо помню.
— Узнал, — прошипел Виктор. — Да-да, именно. Кстати, кем тебе этот старик приходится? Я ведь его вспомнил, он при Гае Петрониусе состоял, а теперь с вами околачивается. Как так? Почему он в подвал полез, ему-то зачем это надо? Я думал, он просто вас с вором свел, вот и все, а тут вон чего вышло.
— Всякое в жизни бывает, — выдавил из себя я. — Она, знаешь ли, на редкость разнообразна. Да ты у него самого спроси, чего проще?
— Спросил, — быстро ответил Форсез. — И он мне много чего порассказал. Просто хочу сверить ваши показания, чтобы понять, кто врет.
Вот тут уже я расхохотался, даже несмотря на то, что смех причинял мне нешуточную боль, как, впрочем, и любое другое движение.
Чернецы, находящиеся в камере, посмотрели на меня как на умалишенного. Как видно, нечасто местные посетители веселились от души.
— Что не так? — поинтересовался у меня Виктор. — Поясни.
— Этот человек сам мог развязать язык кому угодно, — смех сменился кашлем, который я усиленно пытался задавить, потому что боль становилась нестерпимой. — Но заставить его говорить не смог бы никто, ни один из твоих заплечных мастеров, как бы хороши они ни были. Агриппа для этого слишком упрям.
— Хорошо, этот ход за тобой. — Шпага брякнула о стол. — И все-таки — кем этот человек тебе приходился? Интересно ведь.
— Отцом, — не стал скрывать правду я, все равно она Агриппе уже не повредит. — Как он умер?
— В бою, — покачался на носках сапог Форсез. — Пятнадцать человек положил, скотина. Хорошо хоть двое арбалеты догадались прихватить. Так он с четырьмя болтами в груди еще троих зарубить успел! Благо, что пятый болт ему в лоб всадить додумались, только после этого и свалился. Мне бы таких, как он, хотя бы пяток… Так нет же, одни идиоты кругом!
Агриппа никогда бы не оставил Рози. А если это и случилось, то только потому, что он дал ей время уйти от погони подальше.
Опять же — ни слова о том, что в ход пошла магия, а де Фюрьи просто так, без боя, сдаваться не станет. Полста шагов от подвала они точно успели пробежать, так что…
Вот только Форсез про это правду мне точно не скажет. Ему важно меня сломать, насладиться моей слабостью. А Рози и ребенок тут лучшие аргументы.
— Вот и выходит, Виктор, что вся твоя победа только в том, что ты одного меня сцапал, — по возможности насмешливо сказал Форсезу я. — Велика заслуга! Остальные от тебя улизнули. Кто за Грань, кто куда подальше из этого города. А за его стенами ты букашка, нет у тебя там никакой власти. А скоро и весь ваш Орден станет пылью.
— Хитер, — из-под капюшона послышалось кхеканье. — Нет, фон Рут, и не надейся. Твоя подружка — вон там, за стеной, и сейчас над ней работают очень хорошие мастера. Вернее — на ней. По очереди, один за другим. Как именно — рассказать?
Хорошо, что у меня лоб и так в испарине. А если он на самом деле не врет? Если Рози там, и ее сейчас…
Нет, не может быть. Он бы тогда двери распахнул, чтобы я все слышал, чтобы мне как можно хуже было. А это только слова, и не более.
— Ну, ты подумай о том, как сейчас хорошо твоей любимой, а я пока немного развлекусь, — забрякали какие-то железки, которые он перебирал на столе. — Давно об этом мечтал. Начать, правда, хотел с твоего дружка Монброна, да тот меня обманул, раньше времени сдох. Сдох, сдох, можешь ничего мне не говорить. Он бы и полумертвый с вами в подземелье поперся. Раз его не было, то, выходит, кто-то меня опередил, что ужасно обидно! Так. Начнем, пожалуй, с ноготков на левой руке.
Боль, когда ее очень много, в какой-то момент перестает быть таковой. У тела есть предел терпения, и когда он исчерпан, сознание милосердно гаснет.
Собственно, все мое существование в последующие дни… Хотя нет, вернее сказать — в последующее время. Сколько прошло дней с того момента, как я попал в этот подвал, я понятия не имел. Для меня существовало только оно — время, делящееся на пытки и беспамятство. Третьего дано не было.
А еще как-то раз ко мне пришли Луиза и Робер. Не знаю, бред ли это был, или их тени в самом деле пожаловали из небытия, чтобы меня поддержать, но видел я их очень ясно. Слов разобрать не смог, но понял одно — им тут пришлось очень лихо. Прямо здесь, в этой самой камере. Но они не сдались, и уверены в том, что я тоже все смогу выдержать. И они гордятся мной.
А еще иногда наведывался тот маг, которого я видел в подвале, для того чтобы меня подлечить. Форсез не желал расставаться со своей игрушкой, потому не мог позволить ей сломаться раньше времени.
Собственно, только благодаря этому магу я и смог на своих ногах пройти по коридору в тот день, когда невероятно расстроенный Виктор сообщил мне:
— Все, фон Рут, кончились спокойные деньки. Проклятый молокосос, как он только умудрился столько власти себе забрать? Эх, тебя бы с собой прихватить, столько всего задуманного не успел испытать на твоей тушке. Но — нельзя. Ты везучий, вдруг улизнешь, лови потом снова. Да и народу надо напомнить, что такое Орден Истины, а то всякие разговоры пошли.
«Молокосос» — это, должно быть, он о принце Айгоне. Ну а остальное — уже обо мне. Стало быть, сейчас казнить поведут.
Может, оно и к лучшему. Живым мне отсюда не выбраться, да и осталось от меня прежнего куда меньше, чем раньше. Заживляй не заживляй, но четыре пальца обратно не приделаешь, большинство зубов, что Форсез по одному клещами тащил, в рот не вставишь, и кое-каким другим частям тела тоже досталось. Виктор знатно надо мной поработал, следует отдать ему должное.
Да и не страшно умирать. Рози и Люсиль на свободе и не пойманы, это я теперь наверняка знаю. Вот это — главное. А остальное… Все равно этого урода пришибут, не сейчас, так после, а других желаний у меня нет. Не осталось.
На улице, когда я на нее вышел, громыхая цепями, в которые меня заковали, был белый день. Не просто белый — солнечный! Я так давно не видел солнце. Сначала тучи стояли, потом — камера с четырьмя стенами. Как-то раньше не задумывался даже о том, какое счастье просто смотреть на солнце и чувствовать на своей коже его холодные зимние лучи.
— Свихнулся, — шепнул один чернец из тех, что меня сопровождали, другому. — Его на костер везут, а он — лыбится!
— Тебя бы так неделю покромсали, ты бы тоже умом тронулся!
Неделю? Всего неделя прошла? Надо же! Мне показалось, что куда больше времени миновало.
— Надеюсь, ты не поедешь со мной, Виктор? — спросил я у Форсеза, который с мрачным видом вышагивал рядом. — Неохота твою рожу созерцать по дороге к костру. Считай это моим последним желанием.
— Все только для тебя, фон Рут, — проскрипел тот. — Но не строй иллюзий. Именно я стану последним, что ты увидишь в жизни, как и было обещано.
— Жизнь задалась, ее финал — нет, — вздохнул я. — О, а вот и экипаж!
Правильно сделали, что карету подали. Хоть до площади рукой подать, но я бы даже такое расстояние на своих двоих не прошел. Все болит, да еще цепи эти тяжеленные… А тащить меня никто не стал бы. Да и унизительно это. Хочу сам на костер взойти, как когда-то мои друзья.
Толпа собралась большая, как и тогда, другой зимой. Только в прошлый раз я среди людей находился, а теперь вот, шел по помосту к столбу, вокруг которого были аккуратно разложены поленья и валежник.
— За прегрешения перед Императором, народом и Орденом Истины приговаривается к сожжению Эраст фон Рут, ученик мага Герхарда Шварца, именуемого «Ворон»… — Форсез даже не по бумаге читал, он явно составил текст приговора давным-давно и заучил его наизусть. Но я особо в его речи не вслушивался, мне было все равно.
Да и другие мысли мелькали у меня в голове. Даже не мысли, а воспоминания. Ведь прав был давно умерший маг Виталий, во всем прав. Той давней весной, на горе Штауфенгрофф, я здорово сомневался, что смогу умереть достойно, если попаду на костер. Мол, в последний момент начну орать и дергаться, опозорюсь сам, опозорю наставника, соучеников. А он мне на ухо тихонько шепнул, что никто не знает, как он встретит свой смертный час.
Так и вышло. Наставника нет, так что позорить некого, друзья почти все мертвы, да и страх перед огнем отсутствует. Умирать не хочется, это да, особенно в такой славный денек, но радовать своего врага ором и просьбами о пощаде я точно не стану.
— Ну, рекомый фон Рут, тебе есть что сказать перед смертью? — обратился ко мне Форсез.
— А как же. — Я брякнул цепями, которыми меня привязали к столбу. — Если можно — сдохни поскорее. Очень мне тебе в рожу хочется там, у Престола Владык, плюнуть. Сил нет, как хочется.
— Вынужден тебя расстроить. — Форсез скинул капюшон, заставив до того молчаливую толпу зашушукаться. — Я планирую прожить еще очень много…
Договорить эту фразу он не успел, поскольку его голова разлетелась на куски, забрызгав содержимым парочку чернецов, которые немедленно начали брезгливо вытираться.
— Ну вот зачем? — застонал я, поняв, что происходит. — Для чего?
Мне было прекрасно знакомо это заклинание. Именно таким Рози голову мастера Гая вдребезги разнесла.
Второе заклинание было не рунное, а огненное. Повалившееся на помост тело Форсеза вспыхнуло так, что сразу становилось ясно — кроме пепла, от него ничего не останется.
— Тут она, тут! — орали в толпе. — Вот, схватили!
Да, это была Рози. Она даже не сопротивлялась особо, когда ее выволокли на помост.
Самое забавное, что чернецы, похоже, даже не представляли, что теперь предпринять.
— Это ты сделала? — спросил у нее один из них.
— Я, — подтвердила Рози.
— А зачем?
— Ненавижу его.
Не соврала, понятное дело, но и правды не сказала. А вопрос правильный — зачем? Меня бы сожгли — да и все. И уехал бы Форсез отсюда куда подальше, а без него их ловить никто не стал бы.
— Тоже сожжем, — наконец предсказуемо решили служители Ордена, заставив меня застонать.
Боги, ну вот за что вы так со мной? Я был готов к смерти, на душе воцарился покой, а теперь что?
— Здравствуй, — прощебетала Рози, которую два чернеца, сопя, привязывали к столбу цепями. — Ох, как он тебя изуродовал! Вот если бы его десять раз можно было убить, то я б десять раз и убила!
— Один — и то лишний, — прошипел я. — Ты что натворила?
— Сделала то, что должна, — как мне показалось, немного обиделась Рози. — Погоди, сейчас эти господа закончат свою работу, и мы продолжим беседу.
Чернецы переглянулись, обменялись взглядами, а потом один из них сказал:
— Этот велел тебя, маг, на медленном огне жечь. Чтобы долго, чтобы, значит, мучался. Теперь его нет, мы вас быстро спалим. Глядишь, боли почти не будет, задохнетесь просто, да и все.
— Спасибо, — поблагодарила их Рози, дождалась, пока они отойдут за дровами, и негромко затараторила: — Пока он был жив, покоя ждать не стоило. Не успокоился бы Форсез, понимаешь? Нам с Фальком что, я о твоей Люсиль забочусь. Вот его нет — и все, сам же видишь! Теперь никто ее искать не станет, никому она не интересна. Да ее в Форнасионе уже нет! Карл наверняка за городские стены уже вышел. Знаешь, мы в кладовке корзину плетеную нашли, с заплечными ремнями, Люсиль туда отлично поместилась. Я тряпок разных набила, чтобы она не замерзла, так что не переживай.
— Рози, какая же ты все же… — я вздохнул. — А о ней кто теперь позаботится?
— Карл, — уверенно заявила де Фюрьи. — Ну и Агнесс с Эмбер. Поверь, Фальк доберется до Халифатов. Бок у него не очень зажил, но ты же знаешь, какой он упрямый.
Интересно, как она вообще умудрилась все это провернуть? В смысле — уговорить Карла унести ребенка, вместо того чтобы пойти и убить Форсеза? Я даже не представляю. Да уже и не узнаю, потому что два чернеца с факелами подошли к нашим столбам, поднесли их к тонким, сдобренным маслом прутьям, и среди тех заплясали пока еще невысокие огоньки.
— И все-таки — зря, — произнес я. — Карл бы потом его все равно…
— Эраст, ты дурак, — невыразимо нежно ответила она мне. — Ты так ничего и не понял! Но это не страшно и не обидно. Нас ждет одна вечность на двоих, и, может, ты когда-нибудь сообразишь, отчего я так поступила.
— Да знаю! — крикнул я, надеясь, что она расслышит мои слова в яростном гуле внезапно взметнувшегося вверх ярко-красного пламени, навеки скрывшего от меня лицо женщины, которую я люблю. — Ты слышишь меня? Я знаю!
Пламя охватило мое тело, дым разъедал горло, а я вдруг ощутил, что все это ни капельки не страшно. Огонь? Ну что огонь? Да, он убивает меня, но смерть — не самое скверное, что случается в жизни человека.
Зато мы с Рози теперь всегда будем вместе. А еще там, за облаками, я, возможно, встречу всех тех, о ком так скучаю и кого мне так не хватает. Своих друзей. Наставника. Отца.
Свою семью.
Встречу, чтобы больше не расставаться.
И только об одном я бы, пожалуй, сейчас попросил богов, представься мне такая возможность. О том, чтобы они дали мне возможность после того, как я стану легким облачком, заложить петлю над Форнасионом, увидеть дорогу за его стенами, по которой идет высокий мужчина, опирающийся на посох, с плетеной корзиной за плечами.
Увидеть его, неслышно попрощаться с ним и его ношей, после дождаться второго облачка, в которое скоро превратится та, что была дарована мне судьбой раз и навеки, а после навсегда раствориться в небесной сини…
