– Проклятье, – буркнула Конни, наклоняясь во тьме за выпавшими ключами.

По Массачусетс-авеню прокатилась волна холодного ветра и всколыхнула подол клетчатой юбки профессора, обдувая ноги. Конни вытянула руку назад и прижала ткань к бедрам, чтобы не будоражить воображение бездомного, что растянулся на пороге йога-студии через дорогу. Куда же запропастились чертовы ключи? Пальцы Конни практически онемели. Если она не отыщет ключи, придется нажать на кнопку звонка.

Делать это профессор определенно не хотела.

Три старшекурсницы весело ковыляли по брусчатке, то и дело застревая в ней тонкими шпильками. От холода кожа на их ногах побелела. На девушках поблескивали коротенькие платьица, поверх которых были накинуты легкие плащи, явно не по погоде. Вероятно, подружки расходились по домам после клуба. Захмелевшие, шумные и счастливые. Одна девица пошатнулась и рухнула в сугроб, а две другие помогли ей подняться, заливаясь громким хохотом. Конни ощутила легкую зависть. Учась на последних курсах колледжа Маунт-Холиок, она не разгуливала с голыми ногами и не излучала такую уверенность.

Нащупав связку ключей, Конни ухватилась за самый крупный – старинный железный ключ с длинным полым стержнем, который обнаружила много лет назад в Библии. Толку от находки не было никакого, но Конни нравился этот ключ. Она использовала его вместо брелока и своего рода талисмана. Старинная штуковина служила напоминанием о том, что тайна может скрываться в самых обычных вещах, надо лишь получше к ним приглядеться.

Конни выпрямилась, провела пальцем по древнему изделию и лишь после этого отыскала ключ от входной двери «зеленого монстра» – так она окрестила облезший приземистый многоквартирный дом, где проживала. Строение располагалось неподалеку от самой оживленной части Гарвардского парка. Некогда «монстр» являл собой величественный объект культурного наследия эпохи «позолоченного века» с характерной для нее лепниной, витыми дубовыми перилами и облицованными мрамором каминами. Когда же эпоха «позолоченного века» подошла к концу и плавно перетекла в девятнадцатое столетие, владелец дома смекнул, что от архитектурного памятника будет куда больше проку, если перепланировать его под небольшие апартаменты и сдавать их в аренду студентам и туристам. Дом включал в себя три этажа, на каждом из которых располагалось по три-четыре квартирки. Конни поднялась по пыльным ступеням под приглушенные звуки кошачьего мяуканья. В дальнем конце коридора проживала спонсируемая родителями девушка-панк. Она периодически снималась для тату-журналов, но большую часть времени просто курила марихуану, запах которой Конни ощущала даже на своей кухне. В одной из студий верхнего этажа поселился пьющий отец-одиночка, а в другой – аспиранты МТИ, которые предпочитали не попадаться на глаза соседям и делили одну спальню на троих. То, что некогда было каретным сараем, в 1920-е годы трансформировалось в автомастерскую, а на месте бывшего сада расположилась парковка. Своим прозвищем дом был обязан облупившейся краске, чей оттенок ассоциировался со знаменитой одноименной высокой стеной бейсбольного поля Фенуэй Парк, крадущей хоум-раны.

Конни проживала на втором, парадном этаже здания. Его выступающие окна выходили на Массачусетс-авеню и упрямый еле живой розовый куст. С одной стороны, парадные залы позволяли наслаждаться высокими потолками и изящными каминами, а с другой – заставляли терпеть уличный шум и копошение мышей. Как правило, по утрам Конни будила болтовня автомехаников, доносившаяся из-за окна с надтреснувшей рамой, либо тянущийся из кухни аромат свежесваренного кофе.

Она вставила ключ в замочную скважину – тихонько, дабы не потревожить сон соседей. Раздался щелчок, и Конни нырнула в мрачную гостиную, бросила забитую работами аспирантов сумку на пол и закрыла за собой дверь. Не прошло и секунды, как к лодыжкам Конни прикоснулись шерстяные лапы, а ноги защекотали мягкие усы. Этого соседа не проведешь.

– Привет, Арло, – прошептала она, наклонилась к прыгающему от радости питомцу и приподняла его. Пес оперся лапами о плечи хозяйки и принялся лизать ее щеки. – У меня проблемы, да? – спросила Конни небольшого песика.

Тот шлепнул ее хвостом по бедру.

– Ох-ох-ох…

Темное помещение освещалось тусклым свечением синих и оранжевых уличных огней. Конни разглядела на журнальном столике пару пивных бутылок. Там же стоял и раскрытый ноутбук, переведенный в спящий режим. На спинку дивана накинута клетчатая рубашка – признаки ожидания, окончившегося разочарованием.

Конни на цыпочках, с Арло под мышкой, прокралась мимо двери спальни. Та была отворена. Внутри – темнота. В самый неподходящий момент половица под ногой предательски заскрипела, и Конни замерла.

Послышался шорох простыней, к счастью, быстро сменившийся тихим храпом. Конни продолжила пробираться к кухне, расположенной в дальней части жилища.

Добравшись до места назначения, Конни включила свет, опустила Арло на пол и направилась к холодильнику. Она умирала от голода.

В пабе они с Зази разделили на двоих порцию начос под сырным соусом. Молодая аспирантка, уроженка Техаса, громко насмехалась над пародией на настоящие кукурузные чипсы. И тем не менее закуска была с удовольствием съедена до последнего кусочка. Пусть и отвратительно, зато как сытно! И вот, спустя короткое время… ладно, может, и не слишком короткое… Конни снова готова слопать слона!

Ладонь профессора опустилась на ручку холодильника, а взгляд – на закрепленный на дверце магнитно-маркерный планшет, помогающий вести учет расходов на хозяйственные нужды и не забывать оплачивать ежемесячные счета. Конни обратила внимание на свежую надпись. Зажав конец косы между носом и верхней губой, она прочитала:

«Звонила Грейс. Просила перезвонить как можно скорее. Даже если поздно».

И чуть ниже заглавными буквами:

«ЕЩЕ ГРЕЙС СЧИТАЕТ, ЧТО ТЕБЕ НЕ ПОМЕШАЛО БЫ КУПИТЬ ТЕЛЕФОН».

– Ты видел это, приятель? – Конни огляделась в поисках Арло, но тот уже куда-то исчез.

В холодильнике нашлись хлеб, майонез, немного горчицы и тонко нарезанная ветчина, которая вроде была еще ничего. Конни отыскала возле раковины чистую тарелку и принялась собирать бутерброд.

Она сильно сомневалась, что мама хочет сказать ей что-то действительно важное и срочное. Как-то Грейс Гудвин набирала номер дочери шесть раз подряд, настойчиво оставляя голосовые сообщения. Конни не на шутку обеспокоилась и перезвонила матери на пятнадцатиминутном перерыве между занятиями, чтобы выяснить, что же такое стряслось. Оказалось, у мамы погибли помидоры и она попросту сильно расстроилась.

– Помидоры? – изумилась тогда Конни. – Боже, мама! Помидоры?

– Негибридный сорт! – невозмутимо ответила Грейс, словно это оправдывало поднятый ею переполох.

Грейс растила Конни в одиночку в одном из захудалых фермерских домов Конкорда, в духе анархо-синдикализма. Конни не была уверена, что мать знакома с данным термином, но это и не важно. Когда дочь повзрослела, Грейс, повинуясь зову сердца, отправилась в административный центр Нью-Мексико – в город Санта-Фе. Там она чистила ауру, выращивала суккуленты и активно возмущалась, что Конни не желает познавать себя. Несколько лет подряд мать и дочь обменивались короткими фразами по телефону. Точнее, Конни высказывалась кратко, а Грейс могла часами рассуждать на возвышенные темы, которые мало интересовали ее образованную дочь-рационалистку. Позже, после того самого кошмарного лета, когда Мэннинг Чилтон разрушил все планы Конни, Грейс внезапно смотала удочки и переселилась на Восток. Сейчас она проживала на Северном побережье Массачусетса в доме своего детства, откуда до Кембриджа было около часа езды. Близко, но как будто бы и далеко.

Конни утопила лезвие ножа в бутерброде, аккуратно разрезая его на две половины. По-видимому, пора наведаться к Грейс с визитом.

Стена, отделявшая кухню от спальни, была отделана старой штукатуркой с добавлением конского волоса для прочности. Она потемнела и пошла буграми, ведь ремонта этот дом не видел уже долгие годы. Там, за обшарпанной перегородкой, спал разочарованным сном еще один обитатель этого скромного жилья.

Да, завтра определенно нужно навестить Грейс.

Конни откусила бутерброд и принялась пережевывать. От вкуса мяса во рту на нее накатил приступ отвращения, она метнулась к раковине и выплюнула его. Открыв кран, Конни подставила разомкнутые губы под струю. Вода была приятной, охлажденной в замерзших трубах. Интересно, как там Грейс в своем старинном доме? Доме, построенном задолго до открытия электрического тока и изобретения водопровода. Проведенный там водопровод был сравним с внезапно отросшей третьей рукой у человека – непрошенный, озадачивающий, вроде бы полезный, но какой-то чужеродный. Временами создавалось впечатление, будто дом пытался отторгнуть благо цивилизации, словно занозу.

Да. Конни обязательно навестит Грейс. На этих выходных.

Она выбросила объедки в мусорное ведро и покинула кухню. Добравшись до погруженной во мрак и тишину спальни, Конни стянула блузку и сбросила на пол юбку. Поднимет ее завтра. Сейчас она слишком измотана. После сегодняшнего экзамена, тревожных мыслей о книге и известия о звонке Грейс у Конни гудела голова.

– Как все прошло? – спросил заспанный мужской голос, как только Конни нырнула под одеяло.

– Я думала, ты спишь, – пробормотала она тихонько.

Сэм Хартли был верхолазом, который буквально спустился в жизнь аспирантки Конни на страховочном канате, привязанном к стропилу реставрируемой молельни. Ее жизнь поделилась на две части: «до» Сэма и «после». Сэм придумывал для Конни смешные прозвища, рассказывал глупые шуточки и отбирал у нее одеяло. Очень много времени Сэм проводил в ожидании. В ожидании, когда закроется библиотека и отпустит уставшую и загруженную раздумьями Конни домой. В ожидании окончания промежуточной аттестации. В ожидании, когда она допишет книгу… Конни нравилось возвращаться туда, где ее ждали. В свою тихую гавань. В некотором смысле, Сэм был для нее целым миром – целой вселенной воспоминаний и эмоций, заключенной в оболочку уставшего от жизни бывшего панка тридцати с лишним лет, который пытался выпросить в Salem Five Cents Bank небольшой кредит, дабы купить очередной грузовик и нанять нескольких такелажников. Вселенная Конни зевнула и потянулась.

– Я и спал, – ответил Сэм. – Или вроде того. Сколько сейчас времени?

– Уже поздно, – вздохнула Конни, медленно подползая ближе к нему.

Ей удавалось разглядеть лишь очертания его носа, ровного и красивого, несмотря на давний перелом. Короткие волосы растрепались во время сна и торчали во все стороны. Иногда Конни тосковала по временам, когда они были длинными.

– Она сдала? – поинтересовался Сэм усталым голосом.

– Да, и блестяще.

Конни нащупала на заросшей волосами груди Сэма место под ключицей, где грудные мышцы образовывали выпуклость и, разместив на нем щеку, обвила рукой талию любимого. Однако грудь его осталась напряженной. Как и подбородок. Напряжение ощущалось во всем теле мужчины.

– Сэм? – мягко обратилась к нему Конни. К сожалению, его лица она не видела.

Внутри стены что-то зашуршало – наверное, мышь.

– Могла бы и позвонить, – наконец ответил Сэм.

Желудок Конни скрутило от мерзкого сочетания несвежего бутерброда, начос и чувства вины.

– Я просто не…

– Ты никогда не предупреждаешь.

Две опустошенные пивные бутылки подсказывали, что Сэм ждал очень долго. Часа три как минимум.

Конни села. Сэм откинулся на подушки, прислоненные к изголовью кровати.

– Это – моя работа, – ответила Конни.

В мыслях это оправдание казалось ей весьма убедительным, но при произнесении вслух обретало довольно жалкую форму.

– Я знаю. – Сэм с досадой опустил руки на одеяло.

Конни захотелось дотронуться до него.

– Вышло дольше, чем я рассчитывала.

– Как и всегда, – отметил он.

Не зло. Просто констатируя факт.

– Я не могла… У меня не было возможности позвонить. Я не заходила в кабинет.

– Будь у тебя мобильный, таких проблем бы не возникало, – произнес Сэм тоном человека, у которого заканчивались аргументы.

Конни не знала, что еще сказать. Разумеется, она понимала его обеспокоенность. Три часа задержки – это весьма прилично. Но работа для нее была первостепенна. И как Сэм не сознает, что огромная часть преподавательской деятельности выходит за рамки привычного словосочетания «рабочие обязанности»?

Сэм ждал, не сводя с Конни глаз. Он избавился от кольца в носу уже много лет назад. Без него и с короткой стрижкой Сэм выглядел старше. Остепенившимся и измотанным жизнью. Морщины вокруг карих глаз становились все глубже. Он уже был мужчиной, а не молодым парнишкой, пусть и с этнической татуировкой на плече.

И Конни этого мужчину разочаровывала.

– Ну, мы вроде как ничего особенного не планировали… – Конни понимала, что оправдание звучало так себе.

– Это не важно, – парировал Сэм.

Даже на этот раз он не разозлился, а был спокоен. Пугающе спокоен.

– Так в чем же дело? – Конни повысила голос чуть больше, чем хотела. – Ты ведь знаешь, я не могу поступать так, как мне хочется. Мне приходится поддерживать хорошие отношения со старшими по рангу. И идти на уступки, когда меня об этом просят. Джанин или Гарольд могут написать что угодно в моем портфолио. Оценивается каждый мой шаг! – Она нервно сжала в пальцах простыню.

Сэм закрыл глаза.

– Да, знаю, Корнелл, – устало прохрипел он.

Это было одним из прозвищ Конни, их старой шуткой. Сэм называл так возлюбленную, когда она становилась до невозможности важной и занудной. Правда, такое случалось практически каждый день.

– Думаю, мне просто хочется…

Речь Сэма прервали звуки шаркающих по полу лап готовящегося отойти ко сну питомца.

– Хочется чего? – спросила Конни, боясь услышать ответ.

Сэм выжидающе на нее посмотрел, а затем сполз под одеяло и отвернулся.

– Да ничего, – буркнул он.

Конни продолжала сидеть. И что же Сэм хотел предложить? В его профессии все было предельно просто. На работе он скоблил и перекрашивал шпили, а приходя домой, обо всем забывал. Для Конни же работа не прекращалась никогда. Она постоянно думала – то об организации учебного процесса, то о маячащих на горизонте дедлайнах, то о статьях для научных журналов, то о написании книги. Проклятой книги, что нависла над ней Дамокловым мечом.

– Сэм? – Конни старалась не выдавать испуга.

– Мне вставать через пять часов, – проворчал тот в подушку.

Конни осторожно улеглась рядом. Ее переплетенные пальцы покоились на животе, а взгляд буравил потолок. Вскоре дыхание Сэма стало тихим и размеренным. На полу посапывал Арло. Тени комнаты сначала сгустились, а затем чуть рассеялись и посерели. А Конни долго разглядывала ионики и лишь перед самым рассветом наконец погрузилась в беспокойный сон.