– Говорю же, – повторила я в сотый раз, пытаясь спрятаться от нашатыря и света фонарика, проверяющего зрачки. – Я не собираюсь падать в обморок!

– Сотрясение не может пройти за несколько часов, дорогая, – зацокала языком Мэл, и Крис, сидящий на кушетке рядом с задранным до шеи свитером, коротко закивал головой, поддакивая.

– Ее два раза вырвало, пока мы шли сюда.

– Один раз!

– Два! Думаешь, я поверил тебе, когда ты ушла в кусты якобы за смородиной? Мэтт, скажи ей! Ты тоже это видел!

Мэтт, тихонько сидящий на рабочем столе и весело болтающий ногами, пожал плечами. Он то и дело посматривал в окно, где его неистово влек к себе целый парк развлечений, и не слушал.

– Сейчас тебя проводят до места, где ты сможешь принять душ и поспать, – обратилась к нему Мэл по-матерински добро и нежно. – Только погоди, надо сдать кровь.

Мэтт съежился, когда она нависла над ним со шприцем и пустой колбой. Его лицо исказилось в трагическом ужасе, и я отлично понимала эти чувства. Он попытался улизнуть из-под иглы, но Мэл схватила его за руку.

– А это обязательно?

– Не трусь, ты же мужчина! Вдруг принес с собой грипп или экзему? Вон какие щечки алые!

Я откинулась на стену, к которой была придвинута дряхлая кушетка, и подбодрила Мэтта, выставив палец вверх. Забор крови пугал даже меня, хотя мне давно перевалило за тринадцать. Стойко выдержав это испытание, но немного побелев, Мэтт прижал вату к следу от укола и спрыгнул со столика.

– Тогда я пошел. – Он махнул Крису рукой и вдруг клюнул меня в щеку: – Еще раз спасибо, что спасла. Ты лучшая.

Я смущенно кивнула, глядя ему вслед, пока дверца фургона не захлопнулась, и потерла рукавом слюнявую щеку.

– Какой он… странный, – заметила Мэл задумчиво и вернулась к хлопотам надо мной и Крисом. – Но милый. Кажется, у кого-то появился младший братик.

– Лучше осмотри Роуза, – забрыкалась я, когда она вновь подобралась ко мне с градусником. – Его как-никак подстрелили!

– Думаю, это не единственное, почему я должна его осмотреть. Это ведь ты его зашивала, да? Ох, бедняжка!

Крис хихикнул в сжатый кулак, и я насупилась. Мне невольно вспомнился «тест», которому подверг меня Грейс в первый день моего пребывания в лагере. Кажется, тогда он назвал мое неумение что-то делать «завидным даже для амебы». С каких пор это у всех на слуху?

Вспомнив о Грейсе, я снова встревожилась. Пьяные игры у костра, его колкие замечания и стриженый ежик на голове… Выстрелы, крик Барби, одышка от бега. Где же они сейчас?

– Значит, Бобби с группой вернулись ни с чем? – спросила я, и веселье Криса померкло. – Кто с ним ходил?

– Тото, – мрачно ответил он, перестав смотреть мне в глаза. – Он бы заметил следы их присутствия, но… Ничего. В радиусе пяти миль их нет. Я не знаю, где они могут быть сейчас. Если только…

«Если только они не мертвы» – это не было сказано вслух, но зазвенело в воздухе, как те выстрелы среди ночи. От этих слов точно так же стыла кровь в жилах.

Напряженное молчание прервал голос Мэл, склонившийся над животом Криса, один вид которого благо уже перестал вгонять меня в краску, но возбуждения не умалял.

– Должна признать, – присвистнула Вата. – Зашила ты его неплохо.

Я польщенно хмыкнула и прикрыла глаза, но спустя минуту на пороге фургона раздался грохот. Меня скрутило в новом тошнотном позыве, когда чьи-то руки встряхнули меня, как котенка, и прижали к себе.

– Min Gud, varför är du alltid fast i problem?! – заверещала Флейта и протараторила еще много-много-много всего другого.

– И я рада тебя видеть, – улыбнулась я, обнимая ее в ответ.

Флейта умиленно улыбнулась, и я подумала о том, что, возможно, она сказала мне что-то совсем другое. Забравшись рядом, она пробормотала уже на понятном мне языке:

– Когда я узнала, что вас разделил охотник, я чуть не перебила все тарелки в умывальнике!

– Это было бы огромной потерей для всего лагеря. Тарелки… И как ты только удержала себя в руках? – укоризненно произнес Крис, и лишь тогда Флейта обратила на него внимание. – Спасибо, что и по мне скучала.

– Я знала, что ты выживешь, – спокойно заявила Флейта, действительно так, будто ничуть не сомневалась по этому поводу. – Ты ведь уже три месяца спокойно пьешь воду из источника, где я мою посуду. Уж после такого бессмертие присваивается автоматически!

Я прыснула, и Крис тоже, похоже, оценив шутку. Флейта снова обернулась ко мне, и губы ее едва слышно зашевелились:

– Ты так и не ушла…

– Не смогла. Винтовку пришлось бросить, а потом это, – я ткнула пальцем себе в затылок, где осталась смачная ссадина в напоминание о падении. Флейта предостерегающе шикнула, покосившись на Криса. – Расслабься, он уже знает.

– Знает?! Совсем все-все знает? Про оружие, побег, Орегон?

– Он путает Орегон с Джорджией, – сказала я. – Но да, в принципе знает.

Флейта удрученно покачала головой. Хоть кто-то был рад, что я снова здесь, даже если не была рада я сама.

– Тебе надо отдохнуть, – сказала Мэл, увлеченная перевязкой Криса. – Флейта, проводи ее до палатки и проследи, чтобы она немного вздремнула.

– Так точно, мэм! – с готовностью отозвалась Флейта и, спрыгнув, взяла меня под руку. Коленки подкашивались, но головокружение давно прошло. И все же веки слипались лишь от одной фантазии о мягкой перине и старом выцветшем одеяле. Никакие палатки не сравнятся с обычной человеческой кроватью.

– Эй, – подал голос Крис, ободряюще улыбнувшись мне. – Ступай. Поспи. Ты заслужила.

Я не обратила внимание на то, что застыла посреди фургона, уставившись на него стеклянными глазами. Мозг мой притормаживал, как неотлаженный часовой механизм, и я заблудилась в потемках мыслей. Мне не хотелось покидать Роуза после того, что было, и я настороженно уточнила:

– С Крисом точно все будет хорошо?

Мэл отвлеклась, смазывая бок Криса органическим серебром для обеззараживания, и обернулась. Уголки ее губ потянулись вверх, и я смутилась, постаравшись не думать, с чем она связала мое беспокойство за Криса.

– Он ведь солдат. Переживет. Верно я говорю, Роуз?

Он кивнул и проводил нас с Флейтой взглядом до самой двери. Я услышала бормотание, прежде чем позволила Флей перевести меня через выступ порога и направиться в сторону палаток:

– Когда о нас кто-то заботится, мы чувствуем себя уязвимыми, но такими живыми, правда?

– Да, – приглушенно ответил Крис. – Правда.

Флейта рассказывала мне о том, какую смуту едва не допустил Бобби после нашего ухода: лагерь раскололся на две половины. Одна половина спорила, как лучше избавиться от потенциально опасных спящих: экономно сжечь их или гуманно пустить пулю в лоб. А другая половина боролась и с тем методом, и с другим, защищая близких. Благо столкновения удалось избежать. Случай с матерью Тото взволновал всех, но его же голос стал решающим: явившись к церкви, он заявил, что любому, кто захочет туда войти, сначала придется иметь дело с ним. По словам Флейты, он уже оправился после смерти Софии, пусть и стал молчаливее прежнего.

Под очередную лагерную историю, случившуюся в мое отсутствие, я и уснула. Судя по всему, Флейта этого и добивалась. Сквозь обрушающуюся дремоту я услышала ее легкую поступь и то, как она по-семейному поправила мое одеяло, а затем вышла. Спустя несколько часов раздались те же шаги, только тяжелее и торопливее. Проснувшись, я потянулась, разминая затекшее тело, пока кто-то не выдернул у меня из-под головы подушку.

– Да встаю я, встаю!

Флейта не ответила, и, сев на постель, я едва не свалилась с нее замертво. Закричать мне не дала ладонь, зажавшая рот и облаченная в рваную кожаную перчатку:

– Кто, черт побери, додумался здесь прибраться?! Куда эта скандинавская мартышка перетащила мои вещи? – зашипела Барби.

Светлые волосы, сбритые на висках, впервые на моей памяти были не забраны и струились в обход ее лица. Глаза казались совсем пепельными и скрывались под нахмуренными бровями. Одной рукой Барби крепко зажимала мне рот, а другая, перевязанная, безвольно болталась в узелке под грудью. На ее плече висел рюкзак, в котором я тут же распознала свой по университетской эмблеме. Я возмущенно замычала, и тогда Барби стиснула мою челюсть почти до боли.

Одежда на ней была в чем-то вымазана, а персиковая кожа скрылась под слоем грязи. Она выглядела так, будто только что выбралась из угольной печи. Я дернулась и попыталась отбиться от ее руки, целясь наотмашь.

– Ты! – воскликнула я, и Барби зашипела вновь, прикладывая палец к губам. – Ты жива! Где Грейс? Мы искали вас!

Барби отстранилась, и лицо ее приобрело печально-сконфуженное выражение. Угрюмо хмыкнув, она развернулась к соседнему матрасу и нагнулась, копошась под ним в поисках своих вещей.

– Барби!

Она снова шикнула и сунулась в вытащенную бумажную коробку.

– Нашла! – выдохнула Барби, выуживая на свет пистолет, а вместе с ним пару своих свитеров, болоньевые штаны и шкатулку с украшениями. Все это она запихнула в свой (мой!) рюкзак и, облегченно улыбнувшись, выпрямилась.

– Барби! – Я подскочила, и лишь тогда она посмотрела мне в глаза. Взгляд у нее был темным, диким и в то же время убийственно спокойным. – Надо сейчас же пойти к Роузу и все ему рассказать! Что вы в порядке, что вы…

– Ты со мной или как?

– Что?

Барби шагнула ко мне навстречу, отрезая путь к выходу, и накрыла здоровой рукой мое плечо. Вдруг она наклонила голову и прижалась лбом к моему лбу, обжигая дыханием губы:

– Грейс ждет меня у ворот. Надо уходить, ты слышишь? Все это… Все это неправильно! Они – это мы, понятно? Только раньше. Они медленнее нас, в этом все дело. Джем, – ее грязные пальцы скользнули по моей скуле, – так ты идешь со мной?

– Роуз… Надо ведь сказать Крису, – пробормотала я, на что Барби отрицательно замотала головой. – А Флейта? Тото? Франки? Остальные?.. Мы не можем ведь бросить их всех! Что происходит, Барби? Умоляю, расскажи сейчас! Я не понимаю.

В голове смешались все мысли, а во взгляде Барби – все чувства. Она опустила руку с моей щеки, тяжело вздыхая.

– Тот охотник шел за нами от самого лагеря, – прошептала она губами, обветренными от холода. – Напал исподтишка, помнишь? Он отделил меня и Грейса от вас с Крисом, а еще сделал вот это, – она обвела взглядом свою перевязанную руку. – Сделала. Это девчонка, Джем. Мелкая девчонка! Ты когда-нибудь видела, чтобы тринадцатилетки вытворяли подобное?!

– Тринадцатилетки?..

– Ребенок, Джем! Она… показала мне. Она умеет не только это. И она не одна. Я видела в ней себя. Ты когда-нибудь стояла напротив собственного отражения и при этом могла его коснуться? Пальцами к коже, к лицу… А я могла. Джем, это чудовищно.

На языке стоял свинцовый привкус железа. Я попыталась разобраться в услышанном, но напрашивался лишь один вывод: Барби лишилась рассудка.

– Барби, – я постаралась придать своему голосу мед, обнимая ее за плечи. – Давай пойдем к Крису, и ты расскажешь ему это лично? Уверена, вместе мы что-нибудь придумаем…

– Ты ведь все это время считала, что я тебя ненавижу, так? Знаю, у меня проблема с выражением чувств. Вечно боюсь показаться глупой. Наверное, поэтому у меня никогда и не было серьезных отношений.

Я опешила – хотя, казалось бы, куда уж больше? – и потупилась. Барби перехватила мои руки одной своей и крепко сжала.

– Я не…

– Отсюда надо убираться. Либо сейчас, либо уже никогда. Ты идешь со мной, Джейми Рейс?

– Я не могу!

Барби ожидала такой ответ: ее брови чуть приподнялись, но лицо не выдало ни капли удивления.

– У каждой розы есть свои шипы, и у этой розы они отравлены, – прошептала она и, буркнув что-то еще о моей дурости и том, как ей жаль бросать меня здесь, вдруг припала к моим губам своими. Поцелуй вышел смазанным, грубым и терпким, почти болезненным. Она страстно поцеловала меня и, не говоря больше ни слова, схватила поудобнее свой рюкзак и выскочила из палатки.

Я осталась стоять в оцепенении, не понимая, что застало меня врасплох больше: появление Барби – живой и невредимой, – ее «страшилка» или наше прощание. Я прижала пальцы к губам, пылающим и испачканным в саже в подтверждение того, что все случилось взаправду. Все это время я считала, что Барби влюблена в Криса и презирает меня за то же самое, а она… поцеловала меня. Как можно быть такой слепой? И как можно думать об этом сейчас, когда есть кое-что гораздо важнее?!

Я схватила куртку Флейты с кровати, чтобы не тратить время на поиски своей, и бросилась вдогонку.

Искать Криса в темноте парка оказалось тщетно: я не помнила, в какой из палаток он жил раньше или куда мог перебраться. Фургон Мэл уже был закрыт. Свет приветливо мерцал лишь в створчатых окнах лаборатории. Он горел там каждую секунду каждого дня, и очертя голову я кинулась на призывное свечение, как изголодавшийся по теплу мотылек.

– Франки!

Франки разбил одну из своих драгоценных колб, едва не навернувшись на стуле, когда я ураганом влетела внутрь, снося все на своем пути. Едва он успел возмутиться или поприветствовать меня, как я, запыхавшаяся от бега, схватила его за грудки и потрясла.

– Барби! Барби здесь!

– Кто? – Ответ на элементарные вещи всегда занимал у него чуть больше времени, чем у других людей, но сейчас времени не было вовсе. Я снова тряхнула его, и взгляд Франки наконец сфокусировался. – Барби? А, да, я знаю. Она недавно заходила.

Я отпустила его и осела.

– Заходила? Сюда?

– Ну да, – Франки недовольно взглянул на осколки у себя в ногах и принялся сметать их в горстку носком ботинок. – Спрашивала, нельзя ли одолжить у меня несколько реактивов, и долго ругалась, когда я отказал. А еще стащила у меня пакетик ванильных сухарей. Ну что за манеры?!

– Франки, – я потерла пальцами переносицу, наблюдая за тем, как он причесывает распростертой пятерней лохматые волосы, – ты вообще заметил, что меня не было в лагере?

– Конечно, – серьезно ответил он, кивая на желтый стикер с рожицей, так и приклеенный на объектив его камеры.

Улыбнувшись тому, что, похоже, рецидивов тотального одиночества у Франки больше не случалось, я отвернулась.

– А ты в курсе, что в нашем походе Барби и Грейс пропали? Мы с Крисом вернулись сегодня без них.

– Пра-авда? – В голосе Франки прозвучало неподдельное изумление. – А как же она тогда ко мне заходила?.. Хм, а я ведь подумал, уж больно она грязная для своего вечного чистоплюйства!

– У нее какие-то проблемы, Франки, – сказала я. – Она не в себе. Повредилась умом, похоже. Надо найти ее, пока не поздно, но сначала нам нужно разбудить Криса. Слышишь меня? Это срочно!

– Нет-нет-нет, – замахал руками Франки, и, не успела я раскричаться на него, как он протараторил: – Есть кое-что более срочное. Я как раз собирался тебя будить. Знал, что ты оценишь.

– Франки, не сейчас! Барби…

– Помолчи! – Он подорвался из-за стола с таким гневным и сосредоточенным выражением на лице, что я не решилась возразить вновь. – Пока вас не было, я вплотную взялся за изучение крови, которую забрал на пробу у Спящих. Я сравнивал ее с нашей, не понимал, что к чему, пока вы не привели с собой ее…

– Кого «ее»?

– Ну, эту девчонку. Ребенка. Я слышал, вы спасли ее в пожаре. – Я хотела поправить его, пояснив, что мы спасли мальчика, Мэтта, а не «девчонку», но он бурно продолжил: – И меня осенило: они лучше нас!

– Франки, – вскипела я. – У нас нет времени! Что ты несешь?

Франки оттолкнул от себя кружку с растворимым кофе, и всплеск бледно-коричневых пятен окропил клочки бумаги, разбросанные у него по столу.

– Мы все это уже проходили, Джем. И ты, и я… Все люди, понимаешь?

– Нет, – призналась я честно, теребя рукав своей куртки. – Не понимаю.

Но зато я понимала, почему его сочли Франкенштейном. Он действительно меня пугал.

Франки вздохнул.

– Весна, Джем! Что ты видишь, когда наступает весна?

– Э-э. – Я не знала, риторический ли то был вопрос, но все равно нерешительно предположила: – Пух от тополей и сопли аллергиков?

– Бабочки, Джем! Что происходит с гусеницами перед тем, как они обретают крылья? Они сворачиваются в куколку и засыпают! Спят столько, сколько потребуется, пока крылья не отрастут. А все люди на Земле…

«Щелчок» – с таким звуком до меня дошло то, что пытался объяснить Франки все это время. Все мои иллюзии стерты. Вот та самая истина, такая болезненная и четкая, что становится трудно дышать, а в висках стучит вместо крови: «Как мы раньше об этом не подумали?!»

– Они как гусеницы, – шепотом закончила я.

Франки сжал задрожавшие губы и облегченно улыбнулся, словно сбросил с плеч кирпичи.

– Да. Они спят, чтобы измениться. Это эволюция, Джем. Из гусениц в бабочек… Из людей – в сверхлюдей. Ждут, когда вырастут крылья. Такова моя теория. Гениально, правда?

– Неужто ты хочешь сказать, что банши – это новая ветвь эволюции?

– Вряд ли, – парировал Франки, чуть поразмыслив. – Скорее ее сбой. Если кокон бабочки повредить, оттуда выползает уродливое нечто и по истечении времени погибает. Естественный отбор.

– А что тогда насчет людей, которые не уснули, как ты или я? – встревоженно поинтересовалась я. – Что насчет нас?

Неожиданно блеск в глазах Франки сделался матовым. Мрачно хмыкнув, он отвернулся.

– А мы – бабочки без крыльев.

Меня замутило, и, поднявшись со стула, на который я упала в приступе дурноты, я попятилась к двери.

– Надо отыскать Криса.

– Он в шатре, где бильярд и прочая лабуда, – сообщил Франки, опершись руками на стол. – И да, захвати с собой эту новенькую девчонку на обратном пути. У нее что-то с гормональным фоном. Слишком дестабилизирован даже для подростка.

– Это не девчонка, – бросила я уже у двери. – Его зовут Мэтт.

– Джем…

Я мимолетно обернулась, и смятение на лице Франки заставило меня задержаться. Растерянно моргая, он произнес:

– Нет, Джем, это девочка. Я ведь изучаю хромосомы… По-твоему я не в состоянии отличить мужскую кровь от женской?.. Эй, Джем, ты чего?

А в следующую секунду на лагерь опустился рокот взрывных, словно бомбардировочных, ударов. Электричество вырубило, и лабораторию поглотила тьма.