– Царь! – послышалось за дверью, от коновязи. – Царь! Кадын! – высокий мальчишечий голос, и все, кто был в доме, обернулись. – Царь! – ворвался Алатай и бросился с порога к очагу, взрыл руками пепел, утонул носом в ладонях, но слишком был рад, слишком билось сердце, чтобы соблюдать правила. – Царь, я нашел! Я выполнил твой приказ, я выследил, где зимуют лэмо! – выдохнул он и только тут, избавившись от своей вести, вгляделся в лица перед собой.

Кадын смотрела исподлобья, склонив голову. Взгляд ее был мрачен, и не на него был даже устремлен этот взгляд – она глядела на очаг, не поднимая головы. Алатай осекся и замолчал. Он потерялся так, что не мог бы сейчас вымолвить и слова. Справа от царя у очага сидели приближенные воины, и Аратспай смотрел так же сурово, один лишь Каспай улыбался, как всегда, приветливо. Но тут пошевелился человек, сидящий на месте гостя, которого Алатай сразу не заметил. Он перевел взгляд – и лицом к лицу столкнулся со Стирксом, с насмешливым его и злым взглядом, и похолодел. И тут же понял, как не вовремя был он со своей вестью, и, как во сне, захотелось провалиться сквозь землю, или стать невидимым, и чтобы все это кончилось. Но ничего изменить уже было нельзя – Алатай сидел, как замерзший, и боялся пошевелиться.

– Вестник, выйди и дождись, тебя позовут, – сказала Кадын, поднимая на него глаза.

– Да, царь. – Алатай смиренно поднялся, но тут Стиркс подал голос:

– Нет, царь. Вижу и я, да и ты видишь, наш разговор завершен. Я нашел то, ради чего сюда ехал, и отныне сердце мое спокойно. Теперь тебе осталось сказать свое слово, которое я передам старому больному отцу: привезу ли я ему радость для сердца или же весть, что царь наш – вор и крадет птенцов из гнезда прежде, чем те станут на крыло.

Воины встрепенулись, и Алатай тоже дернулся всем телом от такой дерзости. Только Кадын молчала, и никто не отважился сказать ни слова, так тяжело было мрачное ее молчание. Сердце Алатая ныло, он смущенно и жалко бросал взгляды на царя и ждал, что она ответит.

– Гость, ты желаешь испытать мое сердце, но тебе не удастся это, – сказала она наконец. – Ваше дело с этим воином – только твое и его отца, царь не в силе ни держать, ни отпустить его. Свободный человек свободен во всем. И того, кому служить, воин выбирает собственным сердцем. Теперь уходи. Оставим наш разговор и вернемся к нему, когда придет время. Оставайся в моем стане, живи в гостевом доме. Тебя позовут ко мне.

Стиркс поднялся, не теряя насмешливого выражения на лице, и вышел из дома, кинув на Алатая высокомерный взгляд. Тот сжался и вздохнул свободно, только когда дядя вышел.

– Те, теперь и поесть можно, как долго сидела здесь эта лиса, что живот подвело, – сказал Каспай и потянулся за лежащим на блюде мясом. – Не ко времени тебя духи пригнали, воин, – добавил он с набитым ртом. – Тебя столько не было, мы уж решили, ты оборвал удила и утек в отцовый стан. А нет: отцовый стан сам пришел искать тебя здесь. Всех удалось тебе обвести!

Он смеялся, и Алатай усмехнулся тоже, хотя было ему не весело.

– Ничего, – сказал и Аратспай, тоже беря кусок конины. – Теперь лиса знает, что мы не съели их стригунка и даже силком не держим у своей коновязи.

– Убежденного кто убедит? – возразил Каспай. – Он не поверил ни одному слову царя.

– Словам не поверил – так поверил глазам, – ответил Аратспай.

– Шеш, – прервала их Кадын. – Бело-Синий показал ему то, что было нужно. Не стоит на то слова тратить. Говори, Алатай, с чем приехал.

Он поднял несмело глаза и всмотрелся в лицо царя, силясь понять, не держит ли она гнев в сердце. Но ничего нельзя было прочесть в этом лице.

– Я нашел, – сказал он тихо. – Я выследил, куда уходят на зиму лэмо.

– Те! Это новость так новость! – ударил Каспай по коленям.

– Да верно ли? Лучшие следопыты не смогли этого сделать, а ты, мальчишка!.. – усомнился Аратспай.

Алатай метнул было в него взгляд, но не посмел ничего возразить. Кадын сама вдруг вступилась за него:

– Шеш, воин! Бело-Синий тому открывает, кто видеть умеет. Алатаю это дано, знаете сами. Рассказывай же, Алатай. Все, что ты принес, сейчас очень важно.

Ободренный, он принялся говорить. Начал с того, как пустился в дождь через перевал, и как их застал вечер, и как чужеземец встретил лэмо… Он волновался и говорил сбивчиво, но Кадын слушала внимательно, задавала вопросы и смотрела серьезно, и Алатая охватил восторг под ее взглядом, он вскочил на ноги, рассказывал и показывал, размахивая руками. Воины перестали есть, следили за ним, не отрывая глаз, и он дошел уже до того, как заметили его лэмо, и чуть было не сказал, что это он спас чужеземца, даже уже язык завернул на эту дорогу, как его перебил Каспай:

– Шеш, трясогузка, шумишь, как град! Дай хоть слово ввернуть. Кто же тот воин, что с тобой был? Думал я сперва, ты про ээ своего говоришь, но вижу теперь…

– Это Эвмей! – перебил его Алатай в нетерпении. – Чужеземец! Его девы отпустили.

– Те! И что же ты молчишь, трясогузка? С этого начинать стоило, – прищелкнул языком Аратспай. – И где же он сейчас?

– Верно, с конем у коновязи. Позвать?

– Зови!

Кадын едва заметно кивнула, и Алатай метнулся к двери. Эвмей и правда сидел у дома.

– Царь! Царь зовет! – замахал Алатай руками и потянул его внутрь. – Царь, она тебя спасла! – Он показывал то на дверь, то на самого Эвмея. Тот встал и послушно пошел за ним. В доме он сделал шаг к очагу, остановился напротив Кадын и смиренно опустился на одно колено.

– Хе! Я-то думал, мы спасли воробья, а он журавлем обернулся! – присвистнул Каспай.

Алатай стоял у двери и вдруг увидел своего чужеземца, как видели его воины и царь. Увидел – и удивился. Перед ним был крепкий и рослый воин, сильный и спокойный духом. Золотые волосы, казалось, светились, как солнце. Лицо его было полно достоинства. Настоящий воин. Какое счастье, что не успел Алатай соврать, будто это он спас чужеземца от лэмо. Где ему! Одного взгляда было бы достаточно, чтобы понять, какая это ложь.

– Царь? – спросил Эвмей, и слово прозвучало странно, округло и мягко. Кадын кивнула.

– Я – царь. Кто ты? – Она указала рукой.

– Я – Эвмей. Я вещь твой. Ты владелец меня, – сказал он и наклонил голову. Кадын отрицательно повела рукой.

– Нет. Ты свободный. Ты – воин. Сам владелец себя.

Эвмей внимательно слушал, стараясь считывать с губ. Потом растерянно обернулся на Алатая, будто просил объяснить.

– У нас нет рабов, зачем они нам? – загремел тут Каспай. – Их, говорят, кормить надо. Нет, брат, рабом ты был у желтых. А здесь ты сам себе хозяин. Хочешь – иди, куда сердце зовет, хочешь – с нами живи. Будешь служить царю, заслужишь хорошего коня. Дом тебе поможем поставить. А там и жену найдешь. Девы у нас знаешь какие…

– Он не понимает тебя, Каспай, – остановила его Кадын. – Ты пролил много слов, но они протекли мимо: смотри, какие у него глаза. Алатай, ты говорил с ним? Он достаточно уже знает слов, чтобы рассказать о себе?

– Нет, царь. Я понял только, что его зовут Эвмей и он жил в далекой стране за горами.

– Мне бы очень хотелось знать, как живут люди в землях за горами, – проговорила она и вгляделась в лицо чужеземца так, что Алатай почуял, как засвербело в горле. Такими глазами она никогда не смотрела на него. – Учи его, – сказала она, обернувшись к нему. – Пусть он будет тебе младшим братом. А на праздник весны скажет, чего желает его сердце – уйти или остаться с нами.

– Хорошо, царь. – Алатай наклонил голову. Он сам подивился, что на сей раз ему не хотелось спорить, когда чужеземца назвали его младшим братом. Напротив, он готов был прямо сейчас начать обучать его и словам, и жизни в их люде.

– Ешьте теперь, – улыбнулась она как добрая хозяйка. – С дороги мясо в сладость.

Дважды просить не было нужды – они принялись за печеное мясо. Эвмей, не зная обычая, брал обеими руками, и никто из воинов не указал ему на это, а Алатай был так голоден, что не стал поправлять: успеется, решил он, начну учить его завтра.

Кадын не ела, молча смотрела на них и что-то обдумывала. Потом сказала, глядя тепло:

– Ты очень смел, юный воин. То, что ты узнал, очень важно. И как не побоялся только пойти один за этими тварями, не людьми и не духами.

– Я для тебя только, царь. Откуда было страху взяться? – ответил он и тут же смутился до алого цвета. Она только улыбнулась, а воины сделали вид, что ничего не слышали.

– Хорошо же. Раз ты так смел, приходи ко мне завтра на рассвете, – сказала потом. – Поедем с тобой к Камке. Ей все то же расскажешь.

– К Камке? – поразился Алатай и поперхнулся. – К Каму? – проговорил сквозь кашель. – Но царь! Кам сейчас дает посвящение девчонкам, разве я могу – к ним?

Воины грохнули. Эвмей перестал есть и озирался на них, не понимая. Кадын тоже улыбнулась:

– Те! Да разве я возьму в овчарню такого лисенка? Вот еще забава! Нет, ради нас отвлечется Кам от посвящения. Но ты отдыхай, завтра отправимся до света.

Весь день они блуждали в тайге. По горам летал верховой ветер, гудел в кедрах, рвал легкую хвою с лиственниц. Дождь лупил со всех сторон, затекал под накидку, и Алатай вновь чувствовал себя как в тот день, когда убежал с чужеземцем. Но теперь перед ним ехала сама Кадын, и он не смел впадать в уныние.

Сперва, только выехав, она много расспрашивала и была весела. Потом притихла, кричать друг другу в тайге через дождь и ветер было утомительно и дурно. Алатай видел, что бродят они без цели и словно бы в одном месте. Он замечал, что несколько раз уже Кадын отправляла своего ээ на поиски Кама, но тот возвращался пустым. Алатай не верил, что она не знает, где дает посвящение девочкам Кам, но понимал, что царь ищет иного места для встречи.

День уже катился к закату, когда прекратился дождь, и кони вошли в плотный туман, точно в облако. Лес серебрился, стало очень тихо, не было ни ветра, ни звука. Копыта чавкали в пропитанной водой лесной подстилке. Все кругом стояло зачарованное, оцепеневшее, и Алатай заметил, как подтянулась, подобралась в седле Кадын, и сам подобрался тоже – казалось, невидимые глаза наблюдают за ними из-за лишаистых деревьев.

– Искать в тайге Кама – все равно, что гоняться за собственной долей, – сказала вдруг Кадын, и слова ее прозвучали слишком громко в тишине леса. – Пока бегаешь за ней, она неуловима, как отвернешься – настигнет тебя сама. Верно ли говорю, Алатай?

– Я не знаю, царь, – ответил он и хлюпнул носом. Было холодно, но он крепился изо всех сил.

– Ты еще слишком юн, но и ты скоро узнаешь об этом, – сказала она. – Скажи мне, Алатай, известен ли тебе конник Талай? – спросила она вдруг, и он вздрогнул: это имя до сих пор больно задевало его.

– Нет, царь, я только слышал о нем. Много слышал.

– А слышал ли ты, как мы нашли земли Оуйхога? – спросила Кадын все так же громко, будто хотела, чтобы ее было слышно далеко.

– Сказители сказывают, я слышал.

– Сказители, – усмехнулась она. – Я расскажу тебе, как это было. Стояла засуха, и царь, мой отец, велел искать новые пастбища, опасаясь голода и войны. Все искали. Искал и Талай. Духи вывели его к той земле, и решил он показать ее мне. Отправились мы вместе. Издалека шли, с выпасов оленей спускаясь. Ехали той же дорогой, как сейчас скот от охотничьих станов туда гоняют. И вдруг слышим – хохот в лесу…

– Духи? – спросил Алатай, чуя приятное покалывание, как от зачина сказки. И тут правда захохотало где-то в стороне громко и жутко, так что он подпрыгнул в седле. – Что это, царь?

– А мы ничего, едем дальше, – продолжала она, словно не слыша. – Не прошли десяти шагов – опять хохот, да громче, ближе прежнего. И снова мы не повели бровью.

И тут же снова послышался хохот из тайги. Алатай так сжал бока Каспаеву коню, что тот прыгнул и наскочил на круп коня Кадын.

– Царь, духи смеются, разве не слышишь? Не пускают меня туда, где девочек посвящают. Повернем, царь!

– Тебе ли бояться духов? – строго обернулась она, толкая морду Каспаева коня. – Запомни, воин: нет ээ, страшнее тех, что встретить ты можешь в собственном сердце – духов страха, страсти и слабости. Победив их, ты победишь любого. Да и где ты их видишь сейчас? Ээ-борзы еще не спустились в тайгу, лес тих по-осеннему.

И тут снова раздался громкий нечеловеческий хохот, совсем близко, будто с ближайшей лиственницы.

– Но царь! – успел крикнуть Алатай, и в этот момент что-то ударило его сбоку и вышибло из седла. Он покатился на землю, но тут же вскочил на ноги, выхватил клевец – и увидел на своем коне лохматую Камку, дающую имя, с сияющим поясом Луноликой матери девы. Кадын хохотала вместе с ней от души. Алатай понял, что они посмеялись над ним, и стоял в сердцах, весь красный.

– Не плачь, воин! – сказала Камка чистым девичьим голосом. – Не такие духи явиться могут в тайге. На все надо иметь глаз.

Но Алатаю не удавалось сглотнуть обиду, так и стоял, не убирая клевца. Кадын поняла его и сказала:

– Легкого ветра, сестра. Ты знаешь Алатая? Не смотри, что быстро из седла его вытряхнула, он ловкий и хитрый воин, он выследил бурых лэмо, как скрывались они на зиму в свои норы.

Тут же смех сошел с лица Камки. Она взглянула на царя пристально.

– Так ли говоришь, сестра?

– Это верно. Я моим воинам верю.

– И за тем вы спешите ко мне?

– Да, Кам. Духов хочу вместе с тобой расспросить, кто же эти лэмо, люди они или такие же духи, и как с ними поступать.

– Духи плоти не имеют.

– Сама знаешь, что разное случается в мире. Пока наверняка не пойму, ничего говорить не буду.

Камка помолчала, задумавшись, а после сказала:

– Те, быть может, и верны твои слова. Но что за спешка сейчас?

– Я долго откладывала, Кам, а нынче вижу: лэмо держат мой люд, сердца их и мысли. Если не сдвину этот камень с дороги, не будет у нас пути. Давай же вопрошать духов.

– Хорошо, – согласилась она, правда не сразу. – Вот только куда нам за этим отправиться? Моя землянка далеко, не к девам же такого волчонка вести, – и она усмехнулась. – Нет. Спускайтесь этой тропой до реки. Там елань с севера, но вы не поворачивайте туда. Река потечет меж гор дальше, а вы на том месте встаньте, там шалаш найдете, охотники в нем ночуют на маральей охоте. Если он пуст, ждите меня. Найдете и котел, должно быть. Завтра с первой звездой я приду, огонь держите и камней нагрейте. Те, ты, царь, и сама знаешь, что делать.

Сказав так, она соскользнула с коня и растворилась в сумерках. Ничто не дрогнуло в тайге, словно никто и не шел там – ни человек, ни дух. Царь кивнула Алатаю, тот забрался в седло и тронулся вслед за ней.

Как говорила Камка, все так и было. Шалаш стоял на берегу под лиственницами, а у самой воды были сложены голыши – охотники делали баню, очищаясь после большой охоты прежде, чем вернуться в стан. В шалаше был котел, помятый, но целый, и даже кувшин с отбитым горлом. Они пустили коней к реке, Алатай развел огонь, они согрелись и поели взятых с собой припасов. Все делали молча и по возможности тише. В тайге тоже было тихо, даже маралы оттрубили. Уже засыпая, Алатай подумал, что из такой тишины всегда рождается спокойная, снежная зима.

Так и вышло: утром горы были засыпаны снегом. Воздух был морозный и искристый, небо светлое, чистое, и солнце било в глаза.

На ночь Алатай ставил петлю на зайца, но она оказалась пуста. Он только снял с дерева белку.

– Те, охотник! – засмеялась Кадын, увидев ее. – Что же мы, белку есть станем?

– Близко ходила, жаль было не взять, – ответил он смущенно, потом снял шкурку, повесил сушиться, а тушку не выкинул. Есть хотелось очень. Мяса они не брали, а сыр и лепешку съели еще вчера. Сглотнув, Алатай сказал:

– Как после войны голод был, мы и сусликов, и белок – все ели. В наших горах голодным не будешь, был бы лук.

– Мяса ты хочешь, я погляжу, – улыбнулась Кадын.

– Где мясо? Это же так – белка! – воскликнул Алатай и смутился. Тут же сказал: – Но хочешь, царь, научу тебя и ее вкусно испечь. Надо прямо над углями держать и так вот, со всех сторон, поворачивать.

– Ешь, а я не буду. Тут и одному мало, – посмеялась она. Алатай не знал, как себя повести. Но Кадын, казалось, забыла уже и о нем, и о белке. Она озиралась с радостным, светлым лицом, а после поднялась от костра и пошла в тайгу. Алатай помялся, а потом принялся жарить белку над углями.

Вернулась царь нескоро – уже начинались сумерки, похолодало. В петлю попался-таки заяц, Алатай успел приготовить и его, и ждал царя. Она усмехнулась, увидев это, и принялась за трапезу. Алатай молчал, вглядываясь в ее лицо и стараясь почуять, с чем вернулась она из тайги. Посидев над огнем, Кадын сказала:

– Как давно не бывало у меня такого. Просто дышать лесом – это свобода.

– Разве ты не свободна, Кадын? – удивился Алатай.

– Царь не свободен. Он предан своему люду. Но сегодня я счастлива, как до посвящения. Я видела следы кабанов – в ста шагах от шалаша. Ты видел ли их? – Но Алатай не успел ответить, как она бросила взгляд в темнеющее небо и сказала: – Те, нет времени на разговоры. Надо натаскать камней покрупней и нагреть в костре. Скоро явится Кам.

Звезд не было, высь заволокло, а потом поднялся ветер, и тогда пришла Камка. Как ночь сама, из темного воздуха появилась. Мокрый снег стал сыпать хлопьями и тяжело крутиться на ветру. Не вымолвив ни слова, Камка скользнула в шатер. Кадын кивнула Алатаю на ее коня, чтоб связал и к остальным отвел, а сама перекидала камни в котел и затащила в шалаш.

Когда Алатай вошел, там было обморочно душно и пахло дурманными травами. Но стоило ему сделать шаг, как его с силой дернули за руку и втащили внутрь. Он упал на землю, а Камка так плотно прикрыла лаз, что и слабый отблеск костра снаружи не попадал. Стало темно, как в утробе, а потом густой сладковатый дым поплыл в воздухе. Он услышал, как где-то сбоку закашляла Кадын, у самого тоже потекли слезы и стало сыро в носу. Камка заговорила громко и грозно:

– Рассказывай все, что ты видел и знаешь о существах, зарывающих трупы в курганы, – приказала она. Дым душил Алатая, на грудь что-то словно давило. Кашляя и сбиваясь, он принялся рассказывать все, что уже поведал Кадын. Камка выслушала и повелела опять: – Скажи теперь, как явились они в вашем стане. Что говорили людям. Как учили чучела делать. Скажи теперь больше, чем ты сам видел.

– Я не могу, – хрипло ответил Алатай. – Я не знаю. Я… был ребенком…

– Пусть то в тебе говорит, что знает. Твой род ближе других к этим тварям. Говори все.

Алатай больше не мог дышать и упал. Его скрутило.

– Царь… – прохрипел он. – Дурно… Выпусти…

– Говори, – приказала Камка, и голос ее обращался уже не к нему – он приказывал его ээ, Алатай почуял это, стало еще хуже – и тут, помимо своей воли, он заговорил.

Как во сне, слабо и неверно, стал он рассказывать, как явились бурые лэмо, как их слушали, сначала с недоверием, а потом веря все больше. Говорили они, будто под землей есть мир счастья, о чем не рассказывают цари и камы, чтобы самим уйти туда. Что их послали древние жители этих гор, чтобы взять к себе тех, кто захочет. Лишь дважды в год открываются двери в счастливый мир древних: осенью и весной, когда на лето или на зиму устремляется Солнцерог.

– Как лишают они тела тления? – спросила Камка, и Алатай изумился, слыша собственный голос.

– Они говорили: все мягкое в человеке гниет, а кости прочнее камня и долго сохранятся, если не будет гнили вокруг них. И научили людей, как удалять мясо и внутренности, мозг из головы, все, что заполняет человека, слить кровь, а потом зашить все дыры, забить полости сухой травой с семенами полыни, чтобы не было запаха. Кожу покрыть специальной пастой, а кто сможет достать много воска, еще натереть и воском. Состава пасты я не знаю, лишь немногим открыли ее секрет. Одно знаю: нужен наш красный цветок, которым золото добываем.

– Хорошо, – сказала Камка. – Выходи вон, пока дух твой жив.

Алатай на животе выполз из шалаша, и его вырвало. Тут же стало легче, он смог дышать полной грудью, но ноги держали еще слабо. Качаясь, он дошел до воды, чтобы попить, но оступился и упал в реку. Тут же вылез и решил больше не пробовать наклоняться к воде, проковылял к костру, стал прыгать вокруг огня, чтобы высохла одежда. Туман еще заполнял голову. Сквозь стены шалаша долетало до него смутное, странное пение – там Кам призывал сильнейших духов.

Слов не было в этой песне, лишь протяжное, словно ветер, завывание и постанывание. Алатай остановился, невольно сел и прислушался. Звуки уносили его в мутные, темные глубины, как будто в пещеру. Потом стали долетать крики, и всхлипы, и вздохи – и у него опять закружилась голова и перехватило дыхание. Перед глазами стало красно, ум заполнился образами, странными, жуткими, но различить, понять их Алатай не успевал: плыли, плыли ээ через голову, плыли, толкались, пока не вынесли дух из тела, выше и тела, и шатра, и темных, склоненных деревьев, а потом его откинуло навзничь и, как дым, растянуло над землей. Пошевелиться он уже не мог. Ему вдруг стало казаться, что он сидит под шкурой в камнях, и рядом с ним, бок о бок, другой человек, Камка, но Камка-девочка, еще неумелая и слабая. Он мог бы почуять, как она дышит. Ветер дует над ними, ветер гонит ночь и снег над головой, и вместе они – на суде у барса-царя, и ни судьбы своей, ни будущего еще не знают. Придет барс – и растерзает или отпустит, один Бело-Синий ведает. Но вдруг остановился поток видений, все еще плывший через его голову, и стало черно и пусто, и шалаш пропал, а потом со всех сторон явились черные тени и стали налезать, огромные, липкие, и он понял, что это Чу, и показалось даже, что он видел их уже, и побежал, потому что больше ничего не мог в этот миг сделать. Но тут кончилась земля, и он полетел с обрыва, кувыркаясь, крича, и упал, но не разбился, а уже сам глядел на все сверху, и видел внизу прекрасную, светло-чалую лошадь – мертвой лежала она на камнях, закинув голову и набок отбросив ноги… Жалость и боль переполнили Алатая, так что он силился закричать, но его закрутило опять, и он ощутил вдруг, что это он сам лежит на боку, согнув ноги, сложив руки на животе, а кругом – чернота беспросветная, земляная, глубинная чернота – чрево земли, могила глухая под курганом. И в то же время он продолжал оставаться сверху, и смотрел по-прежнему вниз, и видел там в этой позе – на боку, согнув ноги и сложив руки на животе, – лежащую свою невесту, прекрасную, манящую невесту в невестиной одежде и высоком парике с золотыми птичками. Она лежала, как будто спала, но он понимал уже, что она мертва, мертва, никогда не проснется, что сделали из нее прекрасную куклу. И тут же с ужасом таким, что похолодело все тело, в невесте этой узнал он Кадын…

Когда раскрыл глаза, над головой была бело-синяя высь, светлая, звездная, и прямо из нее, чистой, медленно-медленно летел снег. Лишь когда перестал, Алатай понял, что это ветер качал ветку и сбрасывал снежинки на лицо.

Он поднялся. У костра сидела Камка. Кадын лежала рядом, прикрытая плащом. Камка обернулась и протянула Алатаю чашу с теплым отваром.

– Выпей, воин. Ты много сил потерял вчера.

– Что ответили духи? – спросил он, пригубив.

– Ты не можешь не знать. Ты все время был с нами.

Он удивился, но не посмел подать вида. Спросил по-другому:

– Так кто же лэмо? Люди или духи?

– Я не знаю таких существ. Души человеческой нет у них, а значит, не назову их живым. Духами тоже не назову – они имеют плоть. В них алчность, как в ээ-борзы, алчность до чужой жизни, но это не ээ-борзы. Ночь на исходе, – сказала она потом. – Меня ждут девы. Легкого ветра, воин. Не покидай своего царя до конца.

С этим она поднялась и ушла, лишь топот коня отозвался в лесу. Алатай остался, подавленный и смущенный ее словами. Воздух начинал сереть. Кадын мирно спала на боку, свернувшись. Алатай смотрел на ее лицо и вспоминал жуткие видения этой ночи, и вдруг понял, что видел то, что приходило ей самой – это были ее видения. Он почуял, как от этой догадки на ладонях выступил пот. Он почуял себя так, как если б невольно подсмотрел за закрытые двери царского дома. В этом было что-то еще более жуткое, чем в самих видениях, и что хотел тем сказать Бело-Синий, он не мог уразуметь.