С улыбкой тупого сомненья, профан, ты

Взираешь на лик мой и гордый мой взор;

Тебе интересней столичные франты,

Их пошлые толки, пустой разговор.

Во взгляде твоем я, как в книге, читаю,

Что суетной жизни ты верный клеврет,

Что нас ты считаешь за дерзкую стаю,

Не любишь; но слушай, что значит поэт.

Кто с детства, владея стихом по указке,

Набил себе руку и с детских же лет

Личиной страдальца, для вящей огласки,

Решился прикрыться, – тот истый поэт!

Кто, всех презирая, весь мир проклинает,

В ком нет состраданья и жалости нет,

Кто с смехом на слезы несчастных взирает,—

Тот мощный, великий и сильный поэт!

Кто любит сердечно былую Элладу,

Тунику, Афины, Ахарны, Милет,

Зевеса, Венеру, Юнону, Палладу —

Тот чудный, изящный, пластичный поэт!

Чей стих благозвучен, гремуч, хоть без мысли,

Исполнен огня, водометов, ракет,

Без толку, но верно по пальцам расчислен,—

Тот также, поверь мне, великий поэт!..

Итак, не пугайся ж, встречаяся с нами,

Хотя мы суровы и дерзки на вид

И высимся гордо над вами главами;

Но кто ж нас иначе в толпе отличит?!

В поэте ты видишь презренье и злобу;

На вид он угрюмый, больной, неуклюж;

Но ты загляни хоть любому в утробу, —

Душой он предобрый и телом предюж.