В ночь выборов я посетил прямой радиоэфир на государственном радио, но уже по-русски – у Александра Алексеева (программа «Домская площадь»). Был уже в крайне хорошем настроении духа – начали праздновать. Присутствовал также медиа-аналитик Сергей Крук, который, как всегда, был мрачен. Потому как является принципиальным «негражданином», считающим, что его, как сторонника независимости Латвии, обманули. Ведь он проголосовал в марте 1991 года за демократическое государство вне СССР – а гражданства не получил, потому что выходец из Беларуси.
Какой-то особенной эйфории по поводу нашего – и моего личного – успеха не возникло. Да, конечно, удовлетворение от хорошо сделанной работы присутствовало, но я был все же не столь наивен, чтобы полагать, что ЗаПЧЕЛ возглавит правительство и лично мне придется занять какую-то должность, кроме как получить обыкновенный мандат депутата. Кампания закончилась, наступила некая неопределенность. Месячный кусочек вакуума между выборами и первым заседанием нового состава парламента, которое должно было пройти 5 ноября 2002 года.
Несмотря на то что персональный состав избранного сейма определился достаточно быстро, юридически мы все еще депутатами не были.
На инерции кампании утром 13 октября я принял участие в митинге Соцпартии у самого высокого в Риге памятника Освободителям Риги и Латвии от нацистов. Вспомнил отчего-то одного знакомого, Лаймониса, редактора рижской англоязычной газеты The Baltic Times. Он родился уже в США, застал расцвет движения хиппи и даже поучаствовал в войне во Вьетнаме. Там он служил на странной должности: фотографировал буддистские храмы на предмет сохранения образцов культурного наследия перед их вероятным уничтожением в ходе военных действий. Ну и вот, этот Лаймонис мне заявлял, что пройдет лет 10–15, все ветераны вымрут, и никто у монумента Красной армии собираться не будет. И вообще его надо снести. Я ему тогда ответил (а в выступлении потом изложил), что скорее вымрет он сам, а народа сюда приходить будет еще больше. Меня просто тогда так штырило от этого продуваемого ветром пространства, хоть толпа была действительно не очень большой. Место силы, что скажешь.
Параллельно в пространстве околополитики сделался громкий скандал. Группа национал-большевиков была арестована полицией безопасности в связи с обнаруженными в заброшенных казематах Мангальсалы тротилом и листовками с призывом к братьям-славянам сбросить фашистскую власть. Взяли троих – очень приличную староверку Ольгу Морозову, работавшую у Линдермана секретарем, и молодых раздолбаев Раймонда Крумгольда и Артура Петрова. В квартире самого Линдермана по ул. Пернавас, 10 (дом моих родителей, где я прожил 20 лет!) полиция безопасности произвела обыск. Собачка удивительно быстро нашла брикет тротила, зашитый в кресло… Не знаю уж, какого цвета были нитки на кресле, но дело, которое сварганил замначальника ПБ Дидзис Шмитиньш, было шито белыми нитками и потом позорно развалилось. Сам же его автор вначале ушел из госбезопасности, а потом и из полиции вовсе.
Трое нацболов тем не менее, отсидели в тюрьме несколько месяцев. Владимир Ильич в это время мотался по России, выступая в качестве второго лица НБП после Эдуарда Лимонова, в итоге посетил даже на пару недель Лефортовский СИЗО ФСБ, о чем полученную справку потом долго демонстрировал московским милиционерам, когда те останавливали небритого брюнета с характерным «горским» профилем. Линдермана всегда почему-то считали горцем…
В сейме тем временем с молодой депутатской порослью решили провести небольшой ликбез. Завели нас в зал пленарных заседаний, усадили в будущие кресла. Раскладки по табличкам с фамилиями пока не было, но уже определились места фракции ЗаПЧЕЛ – слева от трибуны президиума. Помню, были два вечных парламентских чиновника – начальник канцелярии сейма Марис Стейнс и его боевой зам (точнее, завхоз) Валдис Зиемелис. Оба уже в солидном возрасте мужчины, работали в системе еще Верховного Совета («В русские времена», – сказал мне как-то Зиемелис). Для них ведь депутаты – как артисты, меняются в зависимости от постановки. А сами – незаменимая дирекция киностудии. Все сеймовское хозяйство, административная и юридическая система, управляется канцелярией. Ее, естественно, никто не выбирает. Бюджет сейма уже тогда составлял несколько миллионов латов, имея тенденцию к росту.
Первое заседание нового парламента открылось в 9 утра 5 ноября 2002 года. При входе в здание сейма, который, как принято в торжественных случаях (праздники, визиты иностранных делегаций), был открыт с парадной стороны напротив католического кафедрального собора святого Екаба, нас ожидали столы с портфельчиками фирмы Daniel Rey. Cудя по всему, все-таки китайского производства, ибо вскоре этот кожзам растрепался и стал функционально непригоден.
Так или иначе, внутри имелось несколько прозрачных папок, в которых располагались: анкета для данных, потребных бухгалтерии по выплате зарплаты; бланк на получение компенсации за бензин и съемную квартиру депутатам-нерижанам (мне это не полагалось, ибо был как раз безлошадным & столичным жителем); лист со справочными телефонами структур парламента; брошюрка Сатверсме (Конституция Латвии) и Картибас Руллис (Устав сейма). И еще – цветная схема с квадратиками разных цветов (по фракциям) и фамилиями депутатов, где кому положено присесть. Всяк сверчок знай свой шесток.
Мы, ЗаПЧЕЛ (по-латышски аббревиатура обозначается как PCTVL), были розовыми и насчитывали 25 душ из 100 возможных. Правее к центру располагались 12 мест Союза «зеленых» и крестьян (ZZS); в центре расселись «Новое время» (JL, 26); Народная партия (TP, 20); Латвийская первая партия (LPP, 10); а самыми правыми были депутаты объединения «Отечеству и Свободе» / Движения за национальную независимость Латвии (TB/LNNK).
Этот созыв сейма впервые должен был по ходу принятия полномочий дать клятву (торжественное обещание) депутата, в коей гарантировать выполнение ряда важных функций:
«Я, принимая должностные обязанности депутата сейма, перед лицом народа Латвии клянусь (торжественно обещаю) быть верным Латвии, укреплять ее суверенитет и латышский язык как единственный государственный язык, защищать Латвию как независимое и демократическое государство, свои обязанности исполнять честно и по совести. Я обязуюсь соблюдать Сатверсме и законы Латвии».
Надо сказать, что такую интересную формулу власти оставил нам предыдущий, VII сейм. Спустя известное время я осознал, в том числе и на личном опыте, к чему все это было запечатлено в пункте 1 статьи 3 Устава сейма. Суть в том, что, уходя в политическую Лету, предыдущий парламент принял также поправки к Закону об образовании, предусматривающие перевод средних школ национальных меньшинств на государственный (латышский) язык обучения к 2004 году. Увязка пусть сомнительно юридически обязывающего, но прочитанного с трибуны и скрепленного подписью, торжественного обещания призвана была оградить депутатский корпус от возможных соблазнов помешать далеко идущим планам по изменению системы народного просвещения.
Я же зачитал текст без обиняков, ибо искренне считал и считаю, что одно дело – госязык, а другое – образование нацменьшинств. Хотя и в отношении статуса разных языков в Латвии необходима творческая дискуссия.
А независимость-то – тоже дефиниция неоднозначная. Вот есть граненый стакан. Он принимает разные субстанции: воду, молоко, водку, серную кислоту даже – ему что, не поперхнется. Так и независимые государства. Швеция – независима? А то ж. Ну и Северная Корея тоже.