Неожиданная встреча в лесу
По утрам они встают в обратной последовательности.
Сначала самая младшая, дочка. В семь утра.
Она прибегает ко мне в комнату и забирается под одеяло.
Тоненькая, будто какой-то водяной зверёк, снявший свою шкурку просушиться.
На сегодняшний день у неё самый сложный в семье характер, она воплощённая женщина, – и такой стала уже примерно с годика.
Всякое сделанное ей предложение она на всякий случай отклоняет – и смотрит на результат.
Сейчас мы полежим с ней минут десять, и начнётся.
«Будешь макароны?» – «Нет, я же не люблю макаронки». – «Ты же вчера ела?» – «Нет, не люблю».
«Пойдём гулять?» – «Нет, я поиграю ещё пять минуточек». – «Ты же хотела гулять, я собрался». – «Пап, ну пять минуточек! Буквально пять минуточек».
Если вдруг чуть повысишь на неё голос, в ход идёт безотказное: «Пап, ты что, меня не любишь?»
«Конечно, люблю».
«Почему ты тогда хочешь, чтоб я заплакала? – и далее, гениальное: – Ты же сам этого добиваешься!»
Недавно вечером мама, моя жена, спросила у неё: «Что ж ты такая вредная, миленькая моя дочка?»
«Ох, мам, и сама не знаю», – ответила она откровенно и по-взрослому.
Поэтому с ней надо быть ровным, как линейка, и железным, как железяка.
Собственно, мы со всеми детьми такие, но с этой уж точно не расслабишься.
Весь её дневной распорядок должен быть расписан по минутам и высочайше утверждён: никаких послаблений.
Завтрак, прогулка, дневной сон, обед, занятия и так далее: она должна знать, что так было всегда, и всё это неизменно, как восход солнца и обожание родителей.
Но всё равно она ежедневно, ежечасно, а порой ежеминутно находит поводы, чтоб провести те или иные эксперименты, дабы сломать сложившийся порядок вещей.
«Пап, зачем краски, я не хочу рисовать. Я хочу лепить, давай пластилин».
Причём, как вы уже догадались, если достать пластилин – будет то же самое, но ровно наоборот.
Иногда, задумавшись о постороннем или не найдя в себе сил на проявление свинцовой силы характера, вдруг дашь послабление – «На́, на́ тебе пластилин…» – и сразу видишь мгновенно вспыхивающий огонёк женского удовольствия: «…смогла! Я смогла!»
Зачем девочки, девушки, женщины, и даже, как я недавно стал замечать, бабушки это делают, – мне не понять.
Но всякий мужчина должен смириться с тем, что однажды испытает нечто подобное на себе.
Или не однажды.
Причём, едва ты, ловко, как на самом крутом повороте, выправляешь ситуацию, – то есть, не повышая и не понижая голос, с идеально выверенной интонацией, заключающей разом и си- лу, и любовь – обязательно вместе! по отдельности это не работает! – отстаиваешь изначально предложенный вариант: едим макароны, идём гулять немедленно, ты будешь рисовать, потому что ты любишь рисовать, дневной сон обязателен, – сразу же всё налаживается.
И здесь выясняется, что на самом деле твоя дочка – ангел, небесное создание, преисполненное очарования и прелести.
Она покладистая, ласковая, совсем не капризная, очень наблюдательная, и лишь совершающая те поступки, которые ей самой не понятны, но лишь предопределены её восхитительной природой.
И посему простить ей можно всё.
Недавно пошли купаться.
Отправились с ней на другой берег – там такой отличный песчаный бережок, удобный для игры и построения замков; пока плыли, она всё вскрикивала: ой, ой, ой! – трусиха!
Наигравшись, пошли обратно, она опять: ой, ой, ой! – я ей говорю, в мрачно-ироничной интонации (она эту интонацию уже знает): «Доченька, я, кажется, тону. Наверное, сейчас я буду вынужден отпустить тебя. Из нас двоих должен спастись только один».
Она, мгновенно, не раздумывая, очень серьёзно: «Я должна».
Как такую не любить.
Вернулись озябшие домой, делаю бутерброд ей с красной икрой, после того как она пообедала картошкой пюре (поедание которой, естественно, было предварено фразой: «Я же хотела макаронки!»).
Говорю: «Надо оставить твоей сестрёнке красной икры, она сейчас придёт с гуляния. Так что поменьше тебе намажу».
Мгновенный, невозмутимый ответ: «Сколько кажу (скажу), столько и намажешь».
И сидит со спокойным и непроницаемым лицом, даже не косится на меня.
Да, у неё продолжается эксперимент.
Ничего, я с тобой справлюсь, дочка.
Потом буду твоему мужу за бутылку пива открывать секреты мастерства. По одному секрету в час. У меня их много.
Или, верней, один.
Любовь.
Следом просыпается, и лежит совсем тихо в своей комнатке вторая, старшая дочь.
Всё, что я только что рассказал о младшей дочери, на самом деле, неправда. В том смысле, что перечисленное – никак не характеризует женщину.
Женщина, судя по старшей моей дочери, – существо гармоничное, умиротворённое, самодостаточное и вообще не склонное к психологическим манипуляциям.
Она сейчас читает.
Она читает по утрам и на ночь. И днём.
Читать надо тихо, не шевелясь, иначе младшая услышит шевеление в её комнате и немедленно заявится с предложением совместных игр.
Старшая дочь скептически относится к иг- рам с младшей дочерью.
Кажется, у них нет в характере ни одной общей черты.
Природа затейлива, и совмещает отцовские с материнскими гены в какой-то своей логике – всегда неожиданной.
Старшая дочь, насколько я успел заметить к её десяти годам, – бесстрашная.
По-моему, она вообще самая смелая в нашей семье.
В пять лет она уже плавала.
В море она легко соглашается плыть со мной на огромные расстояния, вовсе без раздумий: «Дочка, а давай доплывём до той вот скалы?» – в тумане видна скала. «Конечно», – и немедленно идёт к воде.
Никаких спасательных жилетов: мы просто плывём, два водных путника.
Мама не смотрит нам вслед, чтоб не ужасаться.
Она гуляет одна по лесу, часами; медведя и змей она не боится, хотя мы живём на границе заповедника, где водятся самые разные звери и в большом количестве.
Никогда не забудем эту историю: однажды утром моя жена отправилась на прогулку в лес. Был июнь.
Проснувшиеся средние дети – эта самая дочь и мой младший сын – решили пойти встречать маму.
Дочке тогда было четыре, а сыну – только-только должно было исполниться шесть.
Они наскоро, как сумели, оделись – в какие- то перепутанные рубашки на два размера меньше, штиблеты на разные ноги, естественно, без носочков, – в общем, сиротки.
Инициатором прогулки была, естественно, она. Дочь рассудила: маме же будет приятно, когда она неожиданно встретит в лесу своих детей.
Возвращается моя жена домой – вокруг самый настоящий, дремучий, хвойный лес, простирающийся на десятки километров, – и навстречу ей, каким-то чудом не потерявшиеся, идут, не доставая даже до самых нижних еловых лап головами, два целеустремлённых гномика.
Белеются и краснеются своими нелепыми, задом наперёд надетыми одёжками.
Облепленные комарами – но стоически переносящие всё.
…сын потом рассказывал, что в какой-то момент затея показалась ему не совсем правильной, но дочь была непреклонна и строга: всё в порядке, я знаю дорогу.
Увидела маму и сообщила ему победительно: «Вот видис. Я зе говолила».
Она занимается конным спортом. Я сам, признаться, лошадей побаиваюсь: не знаю, что от них ожидать; а эта – нет. У неё вообще отличные отношения с хвостатыми монстрами. Собака наша весит чуть меньше ста килограмм – но она тоже слушается дочь, и слушалась уже пять лет назад.
Когда мы куда-нибудь едем на машине, дочь всегда просит: «Пап, а поехали ещё быстрее».
«Маленький мой, посмотри, на спидометре 150 км, мне кажется, достаточно», – отвечаю я.
«Всё-таки можно чуть-чуть быстрее», – беззаботно говорит она.
При этом дочь вовсе не склонна к какой-либо экзальтации, к нарочитому риску и вообще состоянию аффектированного восторга.
Сейчас она позавтракает, потом включит виниловую пластинку с песнями на стихи русских классиков Серебряного века, или песни Берковского, она очень любит песни Берковского, сядет в кресло-качалку и будет ещё час читать.
Под музыку, наведя себе лёгкую полутьму в комнате, и качаясь.
Это идеальное её состояние.
Песни с русским текстом читать ей не мешают.
Она читает одну книгу в день-два. Библиотека в её комнате огромна.
…начитается, сядет на велосипед и улетит.
Ей никого не надо: в смысле – сверстников. Она может часы и даже целые сутки проводить в одиночестве и не скучать.
Велосипед, скрипка, собака, книжка, музыка.
У нас, признаться, с ней особенно близкие отношения.
Но я даже не знаю, на чём они основаны.
Она всегда просит: а посиди со мной, пожалуйста.
И мы сидим. Иногда молча.
За десять лет она не провела надо мной ни одного женского эксперимента, никогда не пыталась мной манипулировать, и не просила в подарок ни одной игрушки.
Ей этого в голову не приходит.
Впрочем, вот велик недавно.
Но велик – не игрушка. Велик – способ лично набрать максимально возможную скорость.
А вот и третий ребёнок поднялся, сын.
Больше всего в своей жизни он думает о футболе.
Он готов обсуждать футболиста Месси часами.
Он всё время говорит про лучших голкиперов и форвардов.
Я ничего в этом не понимаю.
Футбол я смотрел один раз в жизни, минут двадцать. Мне понравилось. Но я не знаю, какая сила может меня заставить ещё раз потратить на это час, или сколько там.
Жена моя тоже не смотрела футбол никогда, и смысл этой игры для неё таинственен.
Вчера она спросила, поддерживая разговор о Месси, сколько игроков в каждой футбольной команде, и была удивлена, что их всего 11. Она была искренне убеждена, что их там не менее полуста, или даже больше.
Из музыки сын слушает только русский рэп.
Некоторое время я тоже слушал русский рэп, но потом разочаровался в этих замечательных парнях – в большинстве из них. Они не растут и не собираются этого делать.
Когда подросток восемнадцати лет обнаруживает в своей голове идеальные слова о том, как происходит его взросление, – это увлекательно и удивляет. Так я полюбил русский рэп в своё время. Но когда этому подростку уже 38 лет, а он существует за счёт всё тех же слов и прежних эмоций, – это утомляет.
Но моему сыну – далеко даже до восемнадцати; он с ними на одной волне, это нормально.
Сейчас старшая дочь накатается на велике, сын тем временем позавтракает, и они вдвоём, как мыши, тихо улягутся смотреть «Тихий Дон».
В своё время мы с женой и детьми посмотрели три экранизации подряд. Приключения Григория Мелехова произвели на детей неизгладимое впечатление.
Даже не знаю, что об этом думать. Зачем им история про Гражданскую войну, казачество и любовный треугольник ярких и яростных людей? Подобных персонажей они, кажется, не очень часто встречали в действительности.
Зачем им пронзительные казачьи песни – надрывные, наводящие такой ужас, что кажутся почти звериными?
Что́ они выносят из всего этого? Почему этим летом они предпочли подсмотренную гениальным, совсем молодым писателем историю – любым властелинам колец?
Они пересматривают экранизацию в четвёртый или пятый раз, и выходят после просмотра – странно притихшие и обращённые в себя.
Потом набранные ими впечатления, конечно, понемногу развеиваются.
Спустя десять минут младший сын и старшая дочь начинают в своей манере переругиваться.
У них особого типа, подготавливающий ко взрослой жизни, вялотекущий гендерный конфликт.
Я не слышу произносимых ими слов, но слышу ровное гудение голоса сына: он доносит до сестры что-то очень верное и явно, по её мнению, занудное.
В какой-то момент дочь – само, казалось бы, умиротворение – вдруг взрывается: «Отстань! Прекрати! Надоел!»
Раздаётся грохот каких-то вещей – что-то полетело в стену.
Дочка выбегает, грохочут деревянные ступени, – следом: бах! – с ужасным звуком вшибается в косяк дверь в дом.
Спустя минуту – неспешно, невозмутимо – спускается вниз сын.
Он тоже добивается какого-то необходимого ему эффекта. Но какого?
…зато он отлично, куда лучше старшей дочери, играет с младшенькой.
И что характерно – та над ним не экспериментирует. Она крайне благодарна ему за оказанное внимание.
С ней он забывает про спорт и рэп, и может час, два или даже три играть с ней в любую игру.
Не очень понимаю, как складываются эти конфигурации: почему, сделанные из одних и тех же родителей, дети носят такие странные черты, и так витиевато этими чертами пересекаются друг с другом.
Сын начал читать поздно, и я не сказал бы, что это занятие может в его случае конкурировать с футболом.
Он читает одну книгу в месяц.
Едва ли я очень переживаю по этому поводу.
Пусть растёт как растёт.
Позавчера я был совершенно неожиданно вознаграждён за это.
Он спросил у меня томик Есенина, и читал – он спит за стенкой, я слышу в ночи шелест страниц, – с двадцати двух часов до полуночи.
А вчера попросил стихи Бориса Рыжего.
И снова читал до полуночи, пока я не приказал ему спать.
Старший сын – совсем уже взрослый.
Он только что закончил школу и неплохо сдал экзамены.
У него последнее лето детства. По крайней мере, так принято говорить.
Мне в шестнадцать лет, когда я закончил школу, тоже казалось, что у меня последнее лето детства.
А детство с тех пор так и не закончилось, и лето – каждый год.
Не знаю, кто эти глупости придумал.
Сын приходит в три часа ночи с каких-то своих прогулок.
Он действительно может гулять один.
Однажды я ехал по лесу – и вдруг увидел, как он целеустремлённо идёт мне навстречу, километрах в десяти от дома.
Я ему кивнул, он кивнул мне.
Вокруг больше никого не было.
Сделать пешую прогулку часов на пять для него не представляет никакого труда.
Впрочем, сейчас он с какой-то девушкой гуляет. Ночью с девушкой, днём один.
Когда возвращается – я слышу, как это происходит, – он подогревает себе очень поздний ужин и ест, к примеру, оставшиеся макароны. Может умять целую сковородку и четыре купаты к ней.
Потом наливает себе в пивную кружку чай – и пьёт. Без сахара и без сладостей. К утру три таких кружки стоят возле его дивана.
Читает Священное Писание – подряд, как роман. Говорит, что это интересно.
О нём я ничего больше не буду говорить: он вырос, а мнение, сказанное о взрослом человеке, не может быть столь же легкомысленным, как мнение о ребёнке.
Ребёнок ещё изменится, и потом, когда случайно попадёт на эти отцовские строки, себя не узнает, и уж точно не окажется должным быть похожим на свой портрет.
А этому придётся себя сверять.
И ему это ни к чему.
Пусть следует, куда хочет, и растёт, как умеет.
За те годы, что я его знаю, он полностью изменялся трижды.
Если б я его не видел постоянно, можно было бы подумать, что его время от времени меняют на другого ребёнка.
И младшие тоже изменятся.
Я смотрю на всё это без печали и ностальгии: всё идёт как идёт.
И уж точно я никого не воспитываю.
Если только воспитываюсь сам.
Семья – самое увлекательное путешествие из возможных.
Никогда не знаешь, где тебя ожидает новый материк, а где – старая топь. Где, когда и какой зверь на тебя выйдет. Что́ тебя спасёт, когда ты будешь тонуть. И кого спасёшь ты, крича от ужаса в буреломе.
Если б у меня не было детей – я никогда не стал бы тем, кто я есть.
Если б у меня был только один ребёнок, я б не знал и половины известного мне, и был бы беден.
Большая семья – живая природа, которой нет равных.
Лучшая наука выживания, труда и терпения.
И счастья, конечно. Где-то в этом списке всегда есть неизбежное счастье. Только не думайте, что оно будет постоянным.
Счастье – всего лишь мгновенная реакция на то, что ты шёл по лесу и неожиданно встретил своих детей.
А они – тебя.
