Книга: Имя рек. 40 причин поспорить о главном [litres]
Назад: Как они это делают, или Ликбез
Дальше: Образ друга и образ врага

Чужие бакенбарды

Они всё делают, чтобы стать практически неотличимыми от классиков в бородах и бакенбардах. Они почти убедили целую страну в том, что в их лице мы видим наследников по прямой линии Александра Сергеевича, другого Александра Сергеевича, Льва Николаевича, Фёдора Михайловича, Антона Павловича.
Но тут случились известные события в Крыму и на Донбассе, и наши новоявленные классики вдруг начали обзывать собственный народ «дикарями» и «африканцами»; хотя это странное оскорбление для цивилизованного человека, не правда ли?
Культурные пастыри явились перед нами совсем в ином виде.
Глядя на многих из их числа, вдруг захотелось сказать:
– Послушайте, уважаемый, у вас, это… борода чужая. И бакенбард, знаете, тоже.
Разница между «классиками» и «современниками» заключается, конечно же, не в отношении к «аннексиям» и «войнам». Иной раз классические русские писатели действительно выступали в качестве гуманистов и даже пацифистов – хотя гораздо реже, чем нам рассказывают; а воевали, напротив, куда чаще, чем нам кажется.
Буржуазность – вот основное их отличие.
Русский писатель мог восхищаться воинами и даже, прямо говоря, тиранами, мог заботиться о маленьком человеке, – впрочем, и Пушкин, и Гоголь, и Достоевский вполне умели совмещать первое со вторым, – но русский классик никогда не был буржуазен.
«Буржуа Пушкин» и «буржуа Лермонтов». Чувствуете, как сводит дыханье и подступает какое-то болезненное, тошнотворное ощущение от того, что совмещаются такие несовместимые вещи?
«Буржуа Лесков» и «буржуа Достоевский». Кошмар, зубы ноют.
А «буржуа Чехов»! Боже мой, даже писать это стыдно; проще на заборе какое-нибудь короткое слово намалевать.
«Буржуа Ломоносов», «буржуа Тютчев», «буржуа Блок», «буржуа Гумилёв» – всё это ужасный моветон, это не склеивается, это прожигает бумагу!
Но можно ещё дальше пойти: как вам «буржуа Велимир Хлебников»?
Да, некоторые русские литераторы, особенно, как ни странно, из низших слоёв, умели пользоваться отдельными достижениями и достоинствами буржуазного мира.
Горький был успешным издателем и богатым человеком.
Сергей Есенин, в команде с Шершеневичем и Мариенгофом, открыл несколько кафе, владел книжными лавками и даже кинотеатром.
Но Горький – он всё равно нет, не буржуа; весь его вид, вся его ницшеанская философия, вся его проза, да и поступки его – вопиют против этого.
А Есенин? Эти его цилиндры, лайковые перчатки, лаковые ботинки – ни на минуту не делали его буржуа; он лишь пародировал тех, кому в юности завидовал, и злил тех, кого презирал, – прежних и новых буржуа.
Даже Брюсов – предводитель литературных когорт, высоко нёсший себя, живший в особняке посреди Москвы, – и он никакой не буржуа!
Что уж говорить об Андрее Белом? О Бальмонте? О Марине Цветаевой?
Давайте ещё минутку поразвлекаемся, и попробуем совместить несовместимое.
«Буржуа Грибоедов». «Буржуа Батюшков». «Буржуа Салтыков-Щедрин».
Буржуа, боже мой, Гаршин.
Всё, больше не могу.
Конечно же, отношения с буржуазными ценностями складывались в русской литературе иногда не столь однозначно.
Маяковского будто бы затаскивало туда, в этот изящный и упорядоченный буржуазный мир, – и он застрелился, спасаясь. Михаил Булгаков втайне желал стать нормальным буржуазным писателем, но он был нужен вечности в качестве творца и гения, и ему не дали.
А многим – дали: пожалуйста, сколько хотите.
Перебрасываем мостик к нынешним временам – и что мы видим?
Борис Акунин не оскорбится, если мы назовём его буржуазным писателем? Акунин – кумир буржуазии, кумир мещанства, кумир интеллигенции. Но сам он не мещанин, и едва ли интеллигент, – он именно что буржуа, и весь вид его об этом вопиет.
Татьяна Толстая сама писала восхищённые эссе о буржуазии, панегирики, оды – так Маяковский восславлял «атакующий класс», как она любила в своё время буржуазию и буржуазный уклад; поэтому что тут говорить, нечего тут говорить. Возможно, сегодня буржуазия её подбешивает, но об этом она куда меньше рассказывает. Всё больше о пролетариате и скверных привычках пролетариата.
А Людмила Улицкая? Строгая, умная, совестливая буржуазная писательница.
Самое смешное, что и Владимир Сорокин, при всём своём антураже, – безусловно буржуазный писатель. И весь вид его, и манеры, и все его колонки в буржуазные европейские издания, – подчёркивают это. О, этот буржуазный лоск! О. Взглянешь – и зажмуришься. Нет, мы никогда не сможем так выглядеть.
Виктор Ерофеев – это безусловная буржуазия, патентованная.
Иной раз наши литераторы думают, что, становясь буржуазией, они автоматически становятся аристократами, что каждый из них – «барин», как Василий Розанов о себе писал; но, увы, нет, аристократами они не становятся; сами послушайте: «аристократ Акунин», «аристократ Ерофеев» – так себе звучит, да?
Не стоит думать, что эти вещи зародились после «перестройки». Нет, они вовсе не выражаются исключительно в достатке или, к примеру, приверженности либерально-демократическим ценностям и западничеству.
Если Шолохова и Платонова, Багрицкого и Твардовского невозможно было даже отчасти совместить с представлениями о буржуазности, то позднесоветская элита, в том числе и литературная, вполне себе обуржуазилась.
Замечательный поэт Андрей Вознесенский думал, что он – в западном понимании – artist, со всеми его платочками и костюмами; но он был буржуа. Как и Рождественский Роберт; как многие и многие иные.
Василий Шукшин или Валентин Распутин при всём желании буржуа стать не могли, но вообще, в среде «почвенников», законченных и непримиримых патриотов, даже, как это нынче называется, «хоругвеносцев» – буржуазии было с избытком. С такими почвенными бородами имелись у нас буржуа – туши свет! И сейчас их хватает.
Стоит, наверное, уточнить, что ничего плохого в буржуазности нет. Есть определённые классы, у классов – известные ценности и достижения.
В конечном итоге, мы – во многом – живём в мире, построенном буржуазией. В мире комфорта, уважения к правам человека, лосьона, сорока сортов йогурта, айфона, и чего-то там ещё. Мы всем этим пользуемся, мы это едим, мы на этом ездим.
Разве не имеет право буржуазия на своих писателей? На доброе слово о себе?
Вполне себе имеет.
Но едва только у вас возникнет желание через запятую назвать Веничку Ерофеева и Виктора Ерофеева – вы должны отдавать себе отчёт, в чём главная разница. Вовсе не в объёме таланта (кстати, Виктор Ерофеев – очень одарённый литератор, а в своё время был сверходарённым).
Разница в том, что Александр Сергеевич, другой Александр Сергеевич, Николай Васильевич, Лев Николаевич, Фёдор Михайлович, Антон Павлович, Александр Александрович, Николай Степанович, Осип Эмильевич и Сергей Александрович, даже пользуясь буржуазными достижениями, не думали считать их определяющими и основополагающими в бытие вообще, и тем более – в русском бытие.
А эти – считают.
Поэтому – извините.
«У вас ус отклеился, мсье».
Назад: Как они это делают, или Ликбез
Дальше: Образ друга и образ врага