23 февраля 1689 года Вильгельм III Оранский был провозглашен королем Англии. Так завершилась активная фаза низложившей его предшественника Якова II Славной революции — одного из самых загадочных для россиян событий британской истории.
Две блестящие российские монографии на эту тему (Владимира Томсинова, «“Славная революция” 1688–1689 гг. в Англии и Билль о правах», и Кирилла Станкова, «Король Яков II Стюарт и становление движения якобитов. 1685–1701»), отвечая на вопрос, почему англичане свергли короля, только добавляют интригу, но не вносят ясность. Ибо написаны они с проякобитских позиций, и Яков II в них предстает монархом, состоящим, кажется, из одних достоинств.
В самом деле: король Яков создал английскую регулярную армию, поднял на недосягаемую высоту флот, который, будучи еще наследником престола, лично водил в бой — и с успехом! Он упорядочил финансы, резко сократил расходы королевского двора. Наконец, он отменил гонения на иноверцев и протестантских диссидентов-раскольников. Да, при этом пришлось нарушить конституционные процедуры из-за нежелания парламента провозглашать свободу совести. Но все это — ради блага неразумных подданных и процветания страны! В конце концов стремление Якова сделать Британию по-настоящему великой (Трамп на его месте непременно придумал бы слоган «Make Britain Great!») требовало дружной работы всех подданных независимо от их вероисповедания.
И все это он успел за три года правления, а сколько еще мог сделать! По широте замыслов это поистине британский Петр I. У него только один явный недостаток: Яков II — католик, правящий в протестантской стране. Но для его подданных, этих узколобых протестантских фанатиков, вопросы веры оказываются превыше и государственных, и их собственных интересов (так здраво разъясненных в XXI веке российскими историками). И вот англичане подговаривают принца Вильгельма Оранского высадиться в Англии во главе голландской армии и предают своего короля в руки интервентов. Единственный раз в своей истории остров захвачен без боя.
И все из-за неправильной религии Якова?! Чего-то в этой схеме не хватает, не правда ли? А не хватает ответа на вопрос, с чего вдруг англичане, это воплощение рационального мышления и практичности, вдруг повели себя как турки эпохи упадка Османской империи, когда клинки религиозных фундаменталистов моментально сметали с трона любого реформатора. Уж сколь многочисленны были приверженцы «старины» в России, но и у них не получилось свергнуть Петра I. Так что же, Англия XVII века оказалась консервативнее России? Конечно нет, иначе не ездил бы Петр Алексеевич в Лондон изучать европейские технологии и перенимать британский опыт.
Чтобы разрешить эту загадку, нам придется отбросить религиозную риторику, традиционно прикрывавшую в те времена вполне прагматические интересы, и рассмотреть реальные коллизии, которые привели к свержению английского короля-реформатора.
Яков II действительно напоминает Петра I своим реформаторским пылом. Он тоже считал, что лишь создание мощного государства позволит Англии завоевать место под солнцем в борьбе с централизованными монархиями континента. Яков тоже хотел учиться у Европы, благо образец был прямо под боком — Франция Людовика XIV, автора изречения «Государство — это я». Это для нас английский парламент — прообраз современной политической системы. Для Якова он наряду с местным самоуправлением был таким же пережитком Средневековья, как бородатая боярская дума для Петра.
Яков решил построить идеальную абсолютную монархию, отстранив подданных не то что от участия, даже от обсуждения государственных дел. И провозглашенная им свобода совести была шагом на этом пути. Для начала объявлялось, что людей больше не будут наказывать за отказ посещать англиканскую церковь. Но за пряником следовал кнут: отныне запрещалось «проповедовать и учить тому, что могло бы любым образом вести к отвращению сердец наших людей от нас или от нашего правительства». То есть богу молитесь как хотите, но не суйтесь в дела кесаревы.
«Разглагольствуя с людьми на тему плохого управления, знайте: это будет бунтарская позиция и практика, — наставлял католический епископ Филипп Эллис. — Дискредитировать образ ваших светских или духовных начальников гораздо хуже, чем хулить церковь или грабить алтарь». Католические идеологи Якова разработали и доктрину «активного послушания». Теперь мало было пассивного непротивления политике короля, ибо «грехи недеяния являются грехами деяния», следовало активно и непреклонно содействовать ей.
В стране, где привыкли свободно обсуждать политические проблемы, в том числе в форме религиозных диспутов, это было ошеломляющей идеологической новацией. Начались протесты. Для «предотвращения неразумного проповедования» Яков создал комиссию духовных дел. «Намерением комиссии было очень жестко преследовать некоторых, чтобы это могло устрашить остальных», — писал богослов, историк и современник событий Гилберт Бёрнет.
Санкции применили к кофейням, которые служили англичанам тогдашним аналогом соцсетей: в них широко обсуждались любые темы. Этим заведениям запретили выписывать газеты, взамен заполнив их, как писал современник, «сходящими с ума от лояльности» доносчиками, отслеживающими разговоры о политике. Система перлюстрации удушила возможность обмена политическими новостями через почту. Не прошло и двух лет, как англичане, по воспоминаниям одного из них, «почти потеряли право думать свободно».
Отказ парламента поддержать декларацию о свободе совести (в итоге она была введена королевским декретом) привел к его роспуску. Следующий созыв Яков решил сформировать по своему вкусу. В графства были спущены анкеты, которые в обязательном порядке заполнялись губернаторами, судьями, муниципальными и государственными чиновниками, офицерами. Вопросов было немного: будет ли подписавшийся поддерживать королевские законопроекты в случае избрания в парламент? Будет ли он содействовать избранию таких же лояльных королю депутатов? Ответ «нет» означал увольнение, и три четверти опрошенных потеряли свои места.
Таково было реальное содержание «католицизма от Якова». Американский историк Стивен Пинкус использовал для его описания современный политологический термин «электоральный авторитаризм». В XVII веке таких слов еще не знали, поэтому Бёрнет просто писал: «Происходило тотальное свержение нашей конституции».
Ошеломительный эффект перемен усиливался тем, что они произошли в течение одного «президентского срока» — Яков правил в 1685–1688 гг. Взойдя на трон в 52 года, в более чем солидном для того времени возрасте, он спешил не только перестроить страну, но и успеть насладиться плодами перестройки, сыграв свою партию в европейской политике.
Нашлось немало представителей английского политического класса, поддержавших короля. «Церковь — это место для службы, а не для дискуссий», — вторил ему англиканский епископ Честера Томас Картрайт. А когда совет колледжа Магдалины в Оксфорде отказался назначить католика на освободившееся место президента, Картрайт выговаривал его членам: «Принципы — всегда предлог к мятежу, ими следует пожертвовать».
Еще более рьяными реформаторами были новообращенцы в католическую веру. Так, Эдвард Хейлз, ставший комендантом Тауэра, предвосхитил идею полицейского государства, советуя королю вообще «отменить парламент» и составить досье «на каждого человека любого положения в каждом графстве».
Но «глубинный» английский народ к 1688 году был настроен явно антиякобитски. Французский посланник не без удивления писал, что даже английские католики возражают против передачи королю «слишком большой власти за счет свобод нации». Введение «французского» варианта управления государством в обмен на право молиться по своему вкусу их не устраивало. «Удовольствие [французского] короля заключается в насилии над законом — по этой причине короли по своему усмотрению меняют законы, создают новые законы, обременяют своих подданных расходами», — писал один из английских тори. Для англичан право контролировать законы и налоги через парламент было важнее религиозных догм.
Яков II учел это недовольство заранее. Как и Петр I, реформы он начал с создания армии, за три года увеличив ее численность с 9000 до 40 000 и разместив в 27 гарнизонах по всей стране. Предполагалось, что они легко справятся с локальными мятежами, а попытка организовать восстание в масштабах страны будет вскрыта системой внутреннего шпионажа на стадии подготовки.
Удивительно, насколько близко Яков подошел к своей цели — созданию абсолютистской Англии. В «дореволюционной» конституции (документа с таким названием там не было, но слово существовало, англичане говорят «оur constitution» в значении «наши порядки») не оказалось механизма, способного блокировать экспансию королевской прерогативы. И если бы не удачное стечение обстоятельств, история Британии пошла бы по сценарию этого незаурядного монарха.
Удачу звали Вильгельм Оранский. В его лице воплотилось счастливое сочетание права и возможности. Права на английский престол, поскольку он был женат на дочери Якова, и возможности за этот престол побороться, будучи правителем Голландии и контролируя ее армию и флот.
К 1688 году Гаага стала Меккой английских политэмигрантов. Отсюда нити заговора потянулись на остров. «19 человек из каждых 20 по всему королевству ждут перемен и охотно будут содействовать вам, если получат такую защиту и моральную поддержку при мятеже, которые обезопасят их от поражения, прежде чем они станут в состоянии защитить себя сами», — заверяли Вильгельма его сторонники из Лондона.
Наконец он решился. 5 ноября войска Оранского при полном непротивлении английского флота высадились на юге Англии. Яков сетовал, что ему пришлось бороться одновременно с «иностранной армией и отравленной нацией». Но англичане не воспринимали эту армию как иностранную (даром что в ее рядах были такие экзотические подразделения, как финны в медвежьих шкурах и мамлюки в тюрбанах). Для Англии полки Вильгельма были, если хотите, аналогом союзной белорусской армии для россиян. Да и из коренных британцев она состояла чуть ли не на четверть.
Оранский шествовал по стране под праздничный перезвон колоколов. Из собранных на Солсберийской равнине войск Якова началось массовое дезертирство комсостава. После того как к Вильгельму перешел любимец короля Джон Черчилль, будущий герцог Мальборо, Яков понял, что игра проиграна. 22 декабря после череды мытарств он бежал во Францию.
Очевидно, что петровская модернизация в России пошла совершенно иным, «континентальным» путем. Российская империя стала, условно говоря, страной «победившего Якова». Можно спорить, имелись ли в распоряжении Петра I институты, на которые он мог бы опереться при проведении «модернизации по-английски». Но бесспорно другое: как справедливо заметил Дмитрий Травин, Петр, даже побывав в Англии и посетив заседание английской палаты общин, едва ли мог при своем уровне политического сознания уразуметь, для чего нужны все эти вольности, сословное представительство и парламенты. Для сопротивления тиранической власти? Но если монарх мудр, благонамерен и желает стране только добра, как Петр, то ясно, что такие свободы совершенно излишни, баловство одно. Вот техника, корабли, торговля — это да.
Но ведь и Яков II желал своей стране исключительно добра, только вот Англия не захотела модернизации такой ценой — ни тогда, ни после. Славная революция (под таким названием она вошла в историю) произвела ментальный переворот в английском политическом сознании. «Пассивное послушание воле короля — это завет Иуды, предательская доктрина… которую переменчивая мысль некоторых казуистов предлагает нам под видом истины, — провозглашал англиканский теолог Уильям Стивенс идеи, за которые еще недавно был бы обвинен в измене. — Когда правитель решает разрушить религию, законы и свободы своей страны, людям не только позволено, но обязательно по долгу перед своей страной… силой оружия убрать причину такого невыносимого бедствия».
Славная революция не изменила страну в одночасье, не наполнила ее «молочными реками» назавтра после бегства Якова. Впереди была кровавая борьба с якобитами в Ирландии, череда заговоров и попыток реставрации. Но революция создала условия для построения в Англии «образцового капитализма», который позволит ей победить в борьбе за первенство с абсолютистской Францией.
Революция окончательно разрешила давний спор между короной и парламентом о приоритете власти. «В XVII веке законодательную власть еще можно было рассматривать как несколько абсурдный и, несомненно, раздражающий пережиток средневекового прошлого Англии, иррациональную помеху для эффективной монархической власти, без которой в общем-то вполне можно было обойтись», — пишет английский историк Кеннет Морган. После революции приоритет парламента над короной был закреплен навсегда.
Парламент становится «местом для дискуссий», в котором бескровно улаживаются внутренние конфликты элит, источником экономических реформ и, наконец, превосходным инструментом мобилизации страны для внешней экспансии. В реалиях того времени экспансия подразумевала войну. Для войны, как говаривал Наполеон, нужны три вещи: деньги, деньги и деньги. И в 1776 году французский министр иностранных дел граф де Верженн завистливо напишет: «Вызывает восхищение и кажется чудесной та легкость, с которой английская нация или, точнее, ее представители идут на столь чудовищные расходы. Мы, несомненно, располагаем более реальными ресурсами, чем Англия, но распоряжаться ими нам далеко не так легко; связано это с тем, что общественное мнение не может установиться в абсолютной монархии так, как это происходит в монархии смешанной». В Англии в то время были самые высокие налоги в мире, но англичане не роптали: люди готовы платить больше, если могут контролировать, как расходуются деньги, если уверены, что они пойдут на нужды государства, а не на королевские прихоти. Парламент и стал национальным инструментом контроля бюджета.
Это еще не была демократия в нашем сегодняшнем представлении; в конце концов, депутатов палаты общин избирал всего один процент населения страны. Но именно парламентское правление сформировало в итоге ту британскую политическую культуру, которая станет предметом зависти и недоумения в России. Да-да, и недоумения тоже.
Взять хотя бы еще одно загадочное для нас событие британской политики. В июле 1945 года потомок герцогов Мальборо Уинстон Черчилль, успешно проведший страну через тернии величайшей войны, потерпел поражение… на обыкновенных выборах. Дикие нравы в этой демократии, никакого почтения к авторитетам и триумфаторам!
Опубликовано: Republic, 23 февраля, 2019 г.