Глава 8. La maschera cade
Свадьба, как справедливо выразился Пьетро Контарини, добавила веселья и мне. Всю пятницу и утро субботы я убила на примерку туалетов, репетицию церемонии, написание речи и остальные, не менее удивительные действия. Соваться сейчас в Ка’Контарини было рискованно, меня бы смыло волной подготовки к Великому Событию. Поэтому я по коммуникатору связалась с доктором Тедеской и обсудила с ним состояние синьора Лоредано (стабильно улучшающееся), новые назначения препаратов (поддерживающие сердце и улучшающие кровоснабжение), диету (легкая и питательная, прием пищи шесть раз в день), и прочие животрепещущие подробности.
Джан-Баттиста появился у меня в пятницу вечером, выпил чашку кофе и уснул в моем кабинете, в кресле у камина… Посмотрев на его умиротворенное лицо, я принесла из гардеробной теплый плед и укрыла его. Потом села напротив с келимасом в бокале, вытянула ноги к огню и задумалась. Последние недели – да, собственно, с момента приезда сюда, в Венецию, – я плыла по течению. А вот сейчас поняла, что нужно решить, чего же я хочу дальше. Вроде бы вариантов много, но на самом деле – всего три. Первый – вернуться в Бостон. Там у меня есть клиника, работа, и, наверное, там меня ждет новый брак, устроенный матушкой и ее светскими знакомыми. Я представила себе эту жизнь и содрогнулась. Н-да, расслабилась я здесь, на воде…
Второй вариант – попутешествовать по королевствам Союза и осесть где-нибудь в хорошем месте. В Лютеции, например. Лавиния сосватает мне особняк на берегу Сены, и… И что? Не то чтобы я опасалась начинать все сначала, но смысла в этом нет никакого.
Наконец, третий вариант: остаться в Серениссиме и принять на долгое время этот образ жизни. Здесь у меня есть дом, клан и мужчина, и это очень много. Наверное, даже больше, чем было когда-либо в жизни… Джан-Баттиста пошевелился под пледом, попытался повернуться на бок и, естественно, проснулся. Не сдержавшись, я рассмеялась, глядя, как он моргает и протирает глаза.
– Вот тьма, так расслабился, что задремал. Ты на меня действуешь, словно крепкое спиртное!
– Так это же хорошо!
– Наверное. Но не сейчас. Вот когда треклятый Джокер будет найден и посажен в антимагическую камеру в Пьомби, тогда…
– Тогда немедленно найдется новая проблема, которую некому будет решать, кроме синьора юриста! Идем-ка, спать всяко удобнее в кровати.
– Нет, – он еще раз потер глаза. – Надо домой плыть. У меня примерно три сотни документов, которые я должен прочесть и дать по ним ответ не позднее понедельника. И я не говорю о брачном контракте, который дорогие молодожены должны подписать перед началом свадебной церемонии!
– А что, его тоже ты составляешь? – удивилась я. – Неужели у Контарини нет своего солиситора?
– Есть, – неохотно ответил Джан-Баттиста. – Конечно, у них целая небольшая армия юристов, но я лучше. Поэтому составленный ими брачный контракт я уже трижды возвращал на исправление со своими замечаниями. В четвертый раз я запихну его в глотку Гаспари, генералу этой армии.
– Бедный, бедный, – я сочувственно погладила его по плечу. – Хочешь глоток келимаса на дорожку?
– Давай! Все равно еще работать, так хоть какое-то удовольствие получу.
Подав ему бокал, я снова устроилась в кресле.
– Слушай, а какие, собственно говоря, могут быть проблемы с контрактом в данном случае? У Беатриче нет ничего, о чем бы стоило говорить…
– Вот именно! Поэтому в контракте должны быть строго обозначены ее вдовья доля в случае смерти Карло, повышение сумм по мере появления детей, условия расторжения брака… В общем, восемнадцать страниц мелким шрифтом.
– Что-то мне подсказывает, что они не станут этого читать…
В ответ Джан-Баттиста только фыркнул.
Лавинию в субботу днем привез на своем катере Джан-Марко. Высадил у водного подъезда Ка’Виченте, помахал мне рукой и умчался, не заходя.
Вид у госпожи Редфилд был, честно говоря, вымотанный: круги под глазами, бледность, взгляд слегка расфокусированный… Посмотрев на все это, я отправила ее отмокать в ванную, отнесла туда бокал просекко и попросила Джузеппину приготовить по-быстрому что-то полегче и посытней. Кухарка только хмыкнула оскорбленно. Когда Лавиния, кутаясь в длинный шелковый халат, появилась в моем будуаре, на столике под серебряным колпаком ее уже ждала телячья печень с изюмом и орешками. После ванны, еды и вина на лице женщины появились краски, и она, откладывая вилку, призналась:
– Пожалуй, ты спасла мне жизнь. Ну, или, как минимум, облегчила ее весьма существенно.
– Рада служить, – ответила я, салютуя бокалом.
– И знаешь, пожалуй, мне придется просить тебя выручить меня еще раз… – Лавиния выглядела несколько смущенной. – Я вдруг поняла, что мне решительно не в чем идти на эту свадьбу… Вчера у меня была минута, я перекопала свой гардероб и, представь себе, нашла всего два платья.
– Могу себе представить, – расхохоталась я. – Из них одно, наверное, академическая мантия, а другое ты заказывала, чтобы отправиться в королевский дворец на бал в честь Перелома года.
– Ну, почти что так, – поморщилась она. – В тот раз я получала из рук его величества орден Почетного легиона. Но в любом случае, они оба не для свадьбы. Конечно, моя роль тут никакая, и все же будет неловко…
– Пойдем посмотрим, что можно найти в моих закромах.
Перекопав гардеробную, мы несколько приуныли. Те несколько вечерних платьев, которые понравились Лавинии, решительно плохо на ней сидели.
– Ну ладно, – махнула она рукой. – Буду держаться в задних рядах, ничего страшного.
– Нет, погоди! Мы еще не пускали в ход тяжелую артиллерию, – я взяла коммуникатор и набрала знакомый номер. – Синьора Флавиа? Здравствуйте…
В десять утра «Istiophorus» ждал нас внизу. Массимо, непривычно серьезный, помог нам обеим шагнуть в катер и стартовал. Через пару минут Лавиния сказала:
– Да, теперь я понимаю, почему ты все-таки купила катер.
– Ну, довольно долго я считала, что никогда больше не стану спешить, – ответила я. – Во всяком случае, пока живу в Венеции. Но знаешь, когда на тебя надвигается окованный железом нос чужой лодки, а твоя неспешная гондола уподобляется черепахе, это стимулирует.
– О да! Смотри-ка, какую глухую защиту наложили на Ка’Контарини! – воскликнула она, посмотрев в окно.
Включив магическое зрение, я последовала ее примеру и рассмотрела радужный колпак абсолютного щита, закрывающего водный подъезд клановой резиденции.
Маги на входе, хотя и знали нас в лицо, все же проверили слепки аур и лишь тогда пропустили внутрь. Мне показалось, что в доме подозрительно тихо, и продолжало казаться, пока мы не поднялись на три ступеньки по лестнице. На четвертой ступеньке на меня обрушился вихрь шелка, кружев, хохота и слез: Франческа, Чинция, Оливия…
– Идем скорее! – Франческа схватила меня за руку и потащила наверх. – Беатриче сидит в своей спальне и плачет, Маргарет в истерике, а если она разобьет мои любимые вазы, в истерику впаду уже я!
– Маргарет в истерике? – я беспомощно оглянулась на Лавинию.
Та рассмеялась и махнула рукой:
– Иди-иди, ты сегодня на женской половине. А я разыщу Джан-Марко, и мы еще раз просмотрим защиту.
Когда Чинция и Франческа привели меня в комнату невесты, та уже не плакала, а сосредоточенно рассматривала в зеркале кончик собственного носа.
– Мне кажется, или вот тут собирается вскочить прыщик? – спросила она задумчиво.
Женщина, сидевшая в углу на банкетке с чашкой кофе, возвела очи горе:
– Беатриче, дорогая! Я второй день занимаюсь исключительно твоим лицом и могу сказать определенно, что вот именно тут ничего вскакивать не будет. А сейчас мы закончим макияж, и прекраснее тебя не найдется невесты на территории Лация! О, вот госпожа Хемилтон-Дайер тебе скажет все о твоем лице.
Девушка в белом кружевном платье вскочила и бросилась мне на шею.
– Нора! Ну, наконец-то!
Негромкий стук в дверь прервал многоголосое щебетание; заглянула девочка лет пятнадцати, нашла меня глазами и таинственно поманила к двери:
– Синьора Хемилтон-Дайер, Карло хотел переговорить с вами до начала церемонии.
Я оглянулась на стайку женщин вокруг невесты: да, вполне могу выйти на несколько минут.
Карло ждал меня в одной из малых гостиных.
– Синьора Хемилтон-Дайер! – он изящно склонился к моей руке.
– Карло, покажись же!
Да, выглядел он отлично. Старинный камзол, темно-синий, шитый серебром, облегал стройную фигуру и широкие плечи, у горла и на манжетах пенились драгоценные кружева. Но главное – лицо! Оно было совсем живым, появились морщинки в углах глаз, и губы расплывались в улыбке.
– Ну, замечательно! – сказала я. – Выглядишь счастливым.
– Так и есть, – вновь улыбнулся он. – Но… я хотел рассказать. Сегодня утром… даже не знаю, проснулся я уже или это был еще сон, но я внезапно вспомнил одну вещь. Не уверен, что это важно, а вдруг? Я ведь уеду сегодня, а через двадцать минут дадут сигнал к началу, и уже ни на минуту меня не оставят одного.
– Рассказывай, – твердо сказала я. – Если это неважно, мы с тобой просто все забудем.
– Я… Ну, Пьетро рассказывал вам, я одно время несколько… пошел вразнос. Ну, приятели, выпивка, игра, всякое другое… У нас была компания, мы надевали кошачьи маски и шлялись по городу, задирая прохожих, туристов в особенности.
– «Иметь наглость ньяги», да-да.
– Не сразу я понял, что шутки становятся все злее и опаснее для окружающих, – он вздохнул и потер лоб. – Тогда мы уже не столько пили, сколько… э-э-э…
– Принимали разные препараты, расширяющие сознание. Иначе говоря, дополнили круг веселья порошком черного лотоса, таблетками «пурпурное сердце» и пыльцой гевернии, – жестко уточнила я.
– Ну да. Так вот, однажды я неожиданно пришел в себя и понял, что сижу на скамье… мраморная скамья возле какого-то заброшенного дома. Рядом стоит мой приятель Франко, в его руках нож, а у ног лежит тело. Мертвая женщина, или умирающая, не знаю. А с другой стороны кривляется и хихикает высокий мужчина в маске Джокера и твердит: «Добей ее, мальчик, добей, попробуй, как это сладко!»
– Дальше!
– Дальше… я протрезвел, как-то вот сразу. Оттолкнул Джокера, попытался нащупать пульс у жертвы, но я не слишком это умею. Ну вот, а потом удар по голове… Снова я открыл глаза на той же скамье, только уже в одиночестве. Никаких следов произошедшего не было, да и тело исчезло. Я бы вообще подумал, что все это был какой-то сон, наркотическое видение, вот только утром обнаружил на рукаве своей рубашки пятно крови.
– А Франко?
– Я больше его не видел. Он не был из числа нобилей, кажется, даже и вообще не венецианец. Про себя я решил твердо, что с этой компанией должен порвать. И, словно в награду, через пару дней познакомился с Беатриче.
– Скажи, а через какое время ты получил маску?
– Через шестьдесят два дня, – ответил он мрачно. – Проснулся утром, а лица-то у меня и нет… Вы думаете, это был тот самый Джокер?
– Возможно… Очень даже возможно…
В глубокой задумчивости я простилась с Карло и вернулась к счастливой невесте.
Мне было известно, что сегодня все церемонии будут проходить здесь, в Ка’Контарини. В общем-то, это было весьма мудрое решение: пустая свадебная барка отправится в положенный путь по Гранд-каналу, все равно видеть невесту никому не положено до бракосочетания. И если Джокер решит напасть, то пострадает лишь скорлупка от ореха.
Не знаю, я не психиатр, но мне казалось, что в такой ситуации – среди бела дня, на Гранд-канале, на глазах у сотен и тысяч зевак, зная о неусыпном внимании безопасников, – может решиться действовать только полный идиот. А наш противник, несомненно, сумасшедший и весьма злонамерен, но в глупости его обвинить никак нельзя.
Тем не менее решение перенести все мероприятия, официальные, полуофициальные и вовсе даже частные, в крепость под названием Ка’Контарини я сочла мудрым. План был таков: вначале жених и невеста должны прочесть и подписать брачный контракт, затем церемония посвящения этого брака богам, испрашивание благословения и, наконец, прием. Примерно в середине приема молодожены исчезнут из бального зала, переоденутся и порталом отправятся туда, где будут проводить свой медовый месяц.
Со стороны Контарини подпись Карло заверил мессере Джакомо, сторону Беатриче представляла я. Происходило все это в библиотеке, и десять нобилей, по пять с каждой стороны, стояли за нашими спинами и внимательно следили за процессом. Когда подписи были поставлены, синьор Джакометти, секретарь Совета десяти, хорошо поставленным голосом провозгласил:
– Контракт подписан и заверен гражданами Светлейшей Республики Венеция, и любой, кто посмеет оспорить или нарушить его, будет судим по законам Республики!
«Однако! Вовремя же мной было получено венецианское гражданство…» – пронеслось у меня в голове.
В молельне Ка’Контарини уже ждала жрица Ниалы – после некоторых споров Карло и Беатриче решили заключить брак под рукой этой богини. По традиции были подготовлены две отдельные комнаты, примыкающие к молельне, для того, чтобы жених и невеста могли еще раз подумать, взвесить и, может быть, высказать последние сомнения в компании самых близких людей. Беатриче сделала шаг к комнате справа, оглянулась и потянула за руку меня.
– Пойдем! – плотно закрыв за нами дверь, она прислонилась к створкам изнутри и какое-то время молчала.
– Ты… сомневаешься? – дрогнувшим голосом спросила я. – Ну, хочешь, мы все отменим, уедешь куда-нибудь…
– Нет, ну что вы! Как я могу сомневаться? Я бы за Карло все отдала! Просто я хочу почувствовать вот эти последние минуты старой жизни перед тем, как закрыть дверь. Понимаете?
– Понимаю.
Мы помолчали. Потом Беатриче аккуратно, чтобы не размазать макияж, промокнула слезинку, посмотрела на себя в небольшое зеркало на стене и поправила какой-то стебелек в букете.
– Ну… я готова.
Жрица прочитала положенные молитвы, обращенные к Ниале, попросив для новой семьи счастья и истинной любви. «И удачи, дай им удачи, светлая богиня, – добавила я мысленно. – Хватит уже приключений этим детям!» Венчальные браслеты заняли свое место на левой руке, и поцелуй завершил церемонию.
Когда Карло оторвался от губ своей жены, высокие своды молельни вдруг залило светом, который стянулся к сцепленным рукам и словно впитался в них. Проморгавшись, присутствующие обнаружили, что тонкие золотые браслеты исчезли, их место занял сияющий золотом сложный рисунок: виноградные ветви, перевитые цветущим вьюнком. В полном молчании мы смотрели, как рисунок этот медленно потускнел, погас, оставив только легкий контур на запястьях.
– Поздравляю вас! – раздался негромкий голос жрицы. – Вы получили истинное благословение Ниалы. Да осенит богиня ваш путь.
В огромном бальном зале уже толпились гости; к молодым потянулась вереница поздравляющих. Я взяла с подноса бокал с шампанским и отошла в сторонку, осматриваясь. Вон Лавиния рядом с Джан-Марко, они о чем-то тихо переговариваются, цепко оглядывая присутствующих. Впрочем, в такой толпе можно даже и не особо понижать голос, все равно, кроме твоего соседа, никто ничего не услышит… Увидев поблизости графиню Боттарди, я подошла поздороваться. Старая дама, к счастью, не поддалась общей романтической лихорадке, и мы провели несколько приятных минут, потихоньку злословя о знакомых. Потом мою собеседницу отвлекли, а я взяла новый бокал взамен опустевшего, подумав мельком, что пора уже переходить на лимонад. Тут у себя за спиной я услышала мужской голос и чуть не подавилась. Неужели Джокер? Повернувшись, увидела фиолетовую мантию, обширный живот и веселые глаза и вздохнула с облегчением: монсиньор Паоло Гвискари, архиепископ Венеции, Фриули и Альто-Адидже.
– А вы ведь ждали увидеть кого-то другого, синьора Хемилтон-Дайер, – проницательно заметил прелат.
– Тем больше моя радость от встречи с вами, монсиньор! – ответила я искренне. – Хорошо, что вы здесь.
– Почему?
– Ну, это означает, что ваши разногласия с Контарини так или иначе решены. А я люблю, когда симпатичные мне люди пребывают в согласии.
– Да, действительно! – Тут он расхохотался, колыхнул чревом, наклонился ко мне поближе и прошептал: – Я гляжу на невесту и понимаю, почему мерзкая старуха хотела ее уморить. Мыслимое ли дело, каждый день видеть такую красоту, а потом смотреть в зеркало и обнаруживать там гадкую физиономию.
– И что, – поинтересовалась я с холодностью, – мерзкая старуха все еще морит остальных монахинь?
– О нет! Было проведено тщательное расследование, я лично выезжал в монастырь Святой Авеллии. – Тут он стал серьезен. – За неуставные действия, неподобающие лицу такого звания, бывшая настоятельница монастыря пожизненно отправлена в одиночную келью без права выхода. Она лишена магии, и на уста ее наложена печать молчания.
Он провел рукой по лицу, и суровый пастырь исчез, вновь сменившись весельчаком и гурманом:
– Честно говоря, последнее было вынужденной мерой! Когда Прокопия узнала, с какой целью я приехал… в общем, я узнал о себе много нового, а уж сколько неизвестных словосочетаний услышал!
Прием был в самом разгаре. Наступил тот момент, когда голоса начинают звучать все громче, глаза блестят, а улыбки становятся адресными. Иначе говоря, веселье достигло пика, и младшие члены клана Контарини, заменившие сегодня лакеев и хостесс, с улыбками стали разносить кофе, шоколад и пирожные. Очередная юная синьорита дотронулась до моего рукава:
– Синьора Хемилтон-Дайер, вас просят пройти в кабинет мессере Джакомо. Это в жилой части дома, вас проводить?
– Проводи, пожалуйста, – попросила я, отставляя бокал с лимонадом, которым я все-таки заменила шампанское. Не знаю уж, что заставляло меня даже здесь, в самом сердце клана, держаться настороженно.
Мы прошли по нескольким коридорам, остановились возле высокой двери темного дерева, и девочка постучала.
– Войдите! – раздался оттуда голос Пьетро.
Я открыла дверь и шагнула через порог.
Мессере Джакомо сидел за своим столом и улыбался чему-то, что говорила ему Маргарет, поглаживая руку супруга. Пьетро присел на край стола и, тыча пальцем в грудь Карло, давал ему какие-то наставления. Франческа и Чинция шептались с Беатриче, Витторе наливал вино в бокал Катерине, жене Пьетро. Джакомо-младший гладил пальцем книжные переплеты, что-то рассказывая стоящей рядом Лючии. Тесный семейный круг, все свои.
Хотелось бы мне знать, я теперь тоже член семьи?
– А, Нора! – Маргарет обогнула стол и быстро пошла мне навстречу. – Как хорошо, что девочки быстро нашли вас! Входите, прошу. Вина?
– Да, спасибо. Немного, мне кажется, я сегодня и так превысила дозу.
– Ну вот, все в сборе, – сказал мессере Джакомо, беря бокал. – Итак, здоровье молодых, и ждем вас домой после свадебного путешествия!
Карло и Беатриче, уже переодевшиеся в повседневные джинсы и куртки, подхватили небольшие сумки; глава клана повел рукой, и на месте стены засиял сиреневый овал портала.
– Ну, вперед! Медиоланум, Лютеция, Амстердам – и вы в Христиании.
Беатриче подбежала ко мне, поцеловала в щеку и последовала за Карло. Портал медленно погас.
– Интересно, куда отвезет их принц Хольгерд? – спросила Франческа.
– Думаю, у наследного принца Дании и Норсхольма есть пара-тройка загородных домов, – усмехнулся Пьетро.
Наши мини-совещания уже стали традицией.
Снова я сидела в кресле в малой гостиной Ка’Контарини с чашкой кофе на столике рядом со мной. Лавиния устроилась на подоконнике и глядела в окно, не знаю уж на что – окно выходило во внутренний двор этого огромного комплекса зданий, и любоваться там можно было разве что небольшой клумбой с тюльпанами.
Братья Торнабуони доедали вторую дюжину бутербродов, поскольку, по словам Джан-Марко, поесть им в прошлый раз удалось вчера утром.
– Итак, – сказал Пьетро, закрывая дверь гостиной и ставя звуконепроницаемый щит, – мы хотели обсудить нашего Джокера.
– Да уж, – кивнула госпожа Редфилд. – Признаться, мне он надоел. Все-таки злодеям не следует быть такими занудами.
Пьетро откашлялся:
– Надо же, практически то же слово в слово пару дней назад говорила мне Нора…
Лавиния усмехнулась, переглянувшись со мной, а Контарини продолжил:
– Итак, вчера попыток пройти наши щиты зафиксировано почти не было. Ну, журналистов мы ведь не считаем?
– С журналистами в нашем мире следует дружить, – сказала Лавиния.
– Они получили свой кусок мяса – всем были вручены магоснимки, описание платья невесты и адрес портнихи, которая его шила. Но им все равно очень хотелось попасть внутрь и заснять все самим.
– Ну а как же, – хмыкнула я. – Вдруг у невесты помада размажется или фата зацепится за что-нибудь? Ладно, Темный с ними, давайте о серьезном.
– Один раз, с самого утра, была попытка пробить щит, – сказал Контарини. – Вот здесь…
В воздухе возник план Ка’Контарини, и светящаяся точка указала на один из боковых входов с земли.
– Источник воздействия установить не удалось? – спросил Джан-Марко.
– Нет, – Пьетро покачал головой. – Потом, уже с основным потоком гостей, мужчина, вернее молодой человек, пытался пройти по фальшивому приглашению. Его допросили, но ничего внятного он не сказал. У меня лично возникло впечатление, что он под воздействием какого-то наркотика или серьезного ментального заклинания. Да вот, посмотрите запись допроса!
Совсем коротенькая, на пару минут, запись показала юношу с изжелта-серым лицом, который запинался, не мог вспомнить собственное имя и не понимал задаваемых ему вопросов.
– Менталисты его не смотрели? – спросил молчавший до этого Джан-Баттиста.
– Пока нет.
– Так, может быть, вы сможете, Лавиния?
– Хорошо, не вопрос. Рассказывайте дальше, Пьетро.
– А все, нечего больше рассказывать. Все мероприятие прошло настолько в штатном режиме, что от одного этого мне было не по себе. Молодые отбыли в Данию и Норсхольм, вернутся через месяц. Дворцовый маг короля Ингвара IV подтвердил, что все в порядке. Отчеты будут присылаться ежедневно в полдень и в полночь.
– Понятно. Ну что же, наш Джокер безумен, но в его безумии просматривается система, – задумчиво покивала Лавиния. – Он не стал соваться туда, где его ждала вся королевская рать. Отправил на проверку белую мышь, проследил, как она попалась в когти кошке, и ушел.
– Ну, значит, будем ждать его на моем приеме? – вмешалась я. – Конечно, если Джан-Марко не найдет его раньше. Марк?
– Мы осмотрели тот дом на calle Borgolocco, о котором говорила твоя маленькая подружка, – принял эстафету младший Торнабуони. – И провели вместе с городской стражей две облавы в районе calle Foscarini. Рассказываю сперва о доме: по бумагам он принадлежит вполне почтенному гражданину, синьору Донато Маркони. Дом много лет сдавался внаем по этажам: в первом была сапожная мастерская, во втором жили два семейства мелких лавочников с зеленного рынка, а третий занимал под мастерскую художник, там же он и жил. Как-то очень быстро, в течение двух или трех месяцев, дом опустел: сапожник запил и однажды исчез, лавочники разорились…
– Оба одновременно? – спросила я.
– Это как раз неудивительно, тот год вообще был тяжелым для мелкой торговли, – Джан-Марко заглянул в свой блокнот. – Удивительно другое: обе семьи уехали из Венеции, купив небольшие виноградники возле Монтальчино…
Пьетро присвистнул.
– Разорились, говоришь? – и пояснил Лавинии и мне, поскольку мы обе глядели на него вопросительно: – Земля в тех местах стоит дороже, чем на золотых приисках. Из тамошнего винограда делают потрясающие вина. Марк, а с ними разговаривали?
– Не успели еще. Я отправил туда двух сотрудников, но пока информации нет.
– Жаль… Хотя это сейчас не слишком существенно. Давай дальше.
– Дальше? У нас остался третий этаж. Художник оказался в Пьомби по подозрению в развращении несовершеннолетних. Через несколько дней он был найден мертвым в своей камере, дело закрыли, списав на самоубийство. А вот синьор Донато Маркони, представьте себе, отправился в кругосветное путешествие.
– С ума сошел? – вырвалось у меня.
– Вот и нам показалось, что для синьора восьмидесяти шести лет от роду, не являющегося магом, это какое-то слишком резкое движение. С другой стороны, может он всю жизнь об этом мечтал?
– В общем, дом опустел и допросить о том, что там происходит, некого, – резюмировал Пьетро.
– Ну, почему, – хитро улыбнулся Джан-Марко. – Я знаю, куда мог деться пропавший подмастерье из Farfalla Argenta. Это тот самый наркоман, который сидит у тебя под замком!
– Как ты это установил?
– В мастерской мне дали общий снимок всех сотрудников с какого-то празднования. Там он, конечно, получше выглядит, но вполне узнаваем.
– Погоди минутку, – я прервала рассказчика. – А когда все это происходило – лавочники, смерть художника, отъезд в кругосветку?
– Хороший вопрос. Потому что сапожник исчез чуть больше года назад, сразу после праздника Перелома года, а художник умер через два месяца после этого.
– В феврале год назад?
– Да.
– Карло и его маска! – воскликнула я. – Вот теперь послушайте, что он рассказал мне вчера…
Выслушав мой рассказ о признании Карло, Пьетро досадливо щелкнул пальцами и поинтересовался:
– Интересно, почему он не рассказал этого мне?
– Во-первых, по словам твоего племянника, он только вчера припомнил этот случай, – ответила я. – Во-вторых, иногда человеку легче поговорить с кем-то… не самым близким. Мне, например, проще было признаться в проступке дядюшке, чем матери.
– Зато теперь мы понимаем, – вмешалась Лавиния, – почему именно Карло получил маску. Два месяца, ты сказала?
– Шестьдесят два дня.
– Я могу предположить, что маска растет примерно два месяца. А тот подмастерье, очевидно, делал для Джокера заготовки масок… Кстати, мои коллеги с кафедры химии и алхимии изучили состав, в котором была наша находка.
– И что там?
– Пептонный питательный субстрат на основе экстракта дубовой коры, сфагнума и водорослей Undaria, с большим содержанием азота. Плюс ряд алхимических компонентов, пока не все установили. В целом сходно по составу с субстратом для орхидей.
– Боюсь, это ничего нам не дает… – разочарованно произнес Джан-Марко. – Я, конечно, проверю венецианские общества любителей орхидей, но сомневаюсь, чтобы Джокер там регистрировался.
– А вот это зря, – неожиданно оживилась Лавиния. – Если допустить, что он именно из таких, то подумай, долго ли можно владеть чем-то уникальным и не похвастаться единомышленнику? Мы ведь кое-что про нашего Джокера знаем. Он самолюбив, считает себя гением, обожает раритеты и ценности – вспомните хотя бы его подземный кабинет!
– И что это нам дает? – с интересом спросил Джан-Баттиста.
– Значит, если он увлекается орхидеями, у него должно быть специально приспособленное помещение, это раз. И два, он непременно пожелал бы иметь что-то уникальное. А раз так, то кто-то должен об этом знать! Словом, это ниточка.
– Возможно, возможно… – глава СБ покачал головой. – Дам задание проверить.
– Дай. А что с тем районом, который твои люди должны были прочесать?
– Да пока ничего ценного. Задержали десятка полтора весьма сомнительных личностей. Городская стража ликует, поскольку все они, включая Деда Джованни, говорят безостановочно и отвечают на любые вопросы. Кроме тех, что касаются человека в маске джокера.
– Вряд ли они сообщат что-то, что помогло бы нам его найти, – Джан-Баттиста встал и прошелся по комнате. – Если мы правильно предположили настоящее имя – Аренелло Паски, то у нашего фигуранта было двадцать пять лет, чтобы подготовиться. Думаю, вернувшись в Венецию, он первым делом оборудовал себе не одно и не два тайных убежища. Два мы знаем…
– Взорвавшийся дом алхимика и тот подземный ход, – кивнул Пьетро.
– Именно. Но их может быть еще несколько. Ты сам знаешь, где-нибудь в кварталах de ultra, в районе Дорсодуро или за старыми складами полным-полно заброшенных домов.
– Мы там чистим ежегодно, – поморщился Джан-Марко, – но через месяц все возвращается на круги своя.
Джан-Баттиста остановился возле окна, сунув руки в карманы, и сказал глухо:
– Мне не хотелось бы это признавать. Но похоже на то, что сейчас единственный способ быстро остановить Джокера – это воспользоваться предложением Норы, устроив ловушку на ее вечере Нового Света.
– Тино… – Джан-Марко начал говорить, но брат жестом остановил его, повернувшись ко мне:
– Нора, если у тебя есть хоть малейшее сомнение, откажись! Уезжай из Венеции, вернись в Новый Свет – туда Джокер точно не отправится.
Я покачала головой.
– Нет. И дело даже не в том, что ничто не помешает этому милому синьору попросту заплатить какому-нибудь наемному специалисту за мою смерть. Разве обязательно самому держать нож, который наносит удар? Просто… я не уеду. Значит, я в игре.
Вечером меня ждал урок танцев.
Не одну меня: Франческа и Чинция, разумеется, приняли самое горячее участие в подготовке к вечеринке, могли ли они пройти мимо тренировки в танго или пасодобле? Учителя нам порекомендовала Джулия Ди Майо, жена моего коллеги. Оказывается, в Медиолануме весьма популярны милонги, вечеринки с танго, и клуб Эухенио Нуньеса считается самым-самым. Синьор Эухенио милостиво согласился в течение десяти дней давать венецианцам уроки танцев в стиле латина, за совершенно несусветную плату.
Впрочем, к концу второго часа урока я поняла, что готова заплатить еще сто пятьдесят дукатов, чтобы упасть хотя бы на пол. А синьор Нуньес был неутомим. Он сменил третий музыкальный кристалл, подхватил Франческу, повелительным жестом отправил к нам с Чинцией фантомов и воскликнул:
– И-и-и… раз!
Наконец, танцор развеял фантомных партнеров, взял сумку с туфлями и учтиво попрощался с нами до среды. Лежа в кресле и обмахиваясь веером, Франческа простонала:
– Я уже триста раз пожалела, что ввязалась в эти уроки!
– Но танцует он, как бог! – мечтательно возразила ей Чинция. – Нора, а у тебя есть мороженое?
Конечно, нашлось и мороженое, и белые персики, чтобы сделать коктейль «Беллини», так что остаток вечера мы провели в dolce far niente.
Дни летели, стремительно перелистывая календарь. С пятницы, одиннадцатого апреля, мы с доктором Тедеской и его ассистентом Марко начали готовить синьора Лоредано к операции. Признаюсь, я волновалась не меньше, чем перед операцией Карло Контарини-Маффео: все-таки Лоредано намного старше, да и маска пробыла на его лице пять лет, а не год. Еще один повод для беспокойства – мы не знали, как поведет себя pellis. Все-таки случается, что он не подходит для какого-то типа кожи, и слой геля так и остается слоем геля, не превращаясь в дерму, эпидермис и прочее. Обо всем этом я честно рассказала пациенту и получила совершенно спокойный ответ:
– Дорогая моя, все это совсем не кажется ужасным человеку, который прожил пять лет скованным, в непонятном подземелье, ежеминутно ожидая новых пыток… Очень долго я знал, что у меня нет никакого будущего, а вы открываете для меня целых два его варианта! Вот только, боюсь, мне негде найти снимок, показать вам, как я выглядел когда-то.
– Думаю, что это наименьшая из проблем, – улыбнулась я. – Вы забываете, что в наших рядах – глава Службы магбезопасности Венеции. Что-то мне подсказывает, что у него найдется на вас досье…
– Ну да, конечно! А в досье должен быть портрет. Спасибо, Нора! – он слегка сжал мою руку. – Значит, до понедельника?
Над операционным столом зажегся свет. Я помолилась Бригите, взяла скальпель и провела первый разрез… Все было точно так же, как и во время операции Карло, и совершенно по-другому. И, честно говоря, мне ужасно не хватало Лавинии: оказывается, в прошлый раз осознание ее присутствия за спиной придавало твердости моей руке. Мы с Тедеской воспользовались техникой, которую она показала на той операции, воздушными лезвиями, и процесс шел куда быстрее. Периодически я посматривала на портрет Лоредано, висящий на стене прямо передо мной. Что и говорить, красивый был мужчина. Хорошо бы было, если бы наш pellis не закапризничал и эту патрицианскую внешность удалось воссоздать…
На счет «три» мы в четыре руки удалили маску, и я стала наносить рассчитанные дозы препарата, проговаривая про себя те самые заклинания, которые должны превратить эту анатомическую модель в человеческое лицо. Собственно, эти заклинания и являлись главным достоянием доктора Хемилтон-Дайер, поскольку были полностью моей разработкой. Наконец все закончилось, и две сиделки повезли синьора Лоредано в ту же палату, где лежал после операции Карло. Я вымыла руки и пошла следом, чтобы проконтролировать, как будет поставлен абсолютный щит.
Пьетро поймал меня, когда я, дав сегодняшней сиделке окончательные инструкции и запугав ее, насколько было возможно, вывалилась из палаты в коридор.
– Спешишь? – спросил он, легко спрыгнув с подоконника.
– Не особенно, – я посмотрела на часы. – Собственно, на сегодня по плану у меня остался только урок танцев, а перед ним нужно будет отдохнуть.
– Тогда пойдем выпьем кофе. Сегодня наш мсье Гультрэ обещал паннакотту с земляникой, а?
Я только застонала: за десерты французского шеф-повара Ка’Контарини можно было продать душу.
В голубой малой гостиной я уже чувствовала себя практически как дома. Когда горничная принесла кофе и три порции паннакотты (две для меня, одну для Пьетро), хозяин, закрыв за ней дверь, привычным жестом поставил полог от подслушивания и спросил у меня серьезно:
– Ты думаешь, все получится?
– Ничего не могу сказать до среды, – ответила я. – Я говорила тебе тогда, в феврале, и говорю сейчас: все зависит от того, не произойдет ли отторжения препарата. С Карло все получилось идеально. Кстати, есть известия, как они там?
– Все отлично, ловят рыбу и гуляют по лесу, – он махнул рукой. – Предположим, все получилось. Как ты считаешь, стоит Лоредано появиться на твоем приеме?
– Почему нет? – ответила я вопросом на вопрос. – А что тебя так беспокоит?
– Дело в том… – он потер пальцем левую бровь. – Понимаешь, я хочу предложить Лоредано не покидать пост дожа.
– Однако… Вроде бы он сказал, что все решил и будет предлагать Совету десяти назначить новые выборы. Как ты сможешь его переубедить?
– Не знаю. Но сейчас для смены дожа исключительно неудачный момент. Если выборы будут объявлены, почти наверняка пост достанется Лодовико Дамиани. Для нашего дома это означает сокращение государственных заказов и отмену льгот, как минимум. С семьей Дамиани мы… не дружим. Давно.
Политика и деньги, конечно, в чем же еще может быть дело… Я поморщилась, но, видимо, слишком явно, потому что Пьетро, вспыхнув, стал объяснять мне, что это никакой не протекционизм… Покачав головой, я положила ладонь ему на руку.
– Не надо. Мне все равно, как вы получаете заказы и на каких условиях торгуете, все это честный бизнес. Я на вашей стороне, ты помнишь? Просто никто из нас не может знать, в каком состоянии, прости, у нашего Пьеро голова. Лично я на его месте сошла бы с ума задолго до конца первого года заключения. Так что давай подождем, посмотрим на результаты операции, подождем, пока он придет в себя… И только тогда ты станешь или не станешь что-то ему предлагать. Мне кажется, так будет правильнее.
Шесть вечера. До времени, обозначенного в приглашениях, остается еще два часа, а мне решительно нечем заняться. На кухне царит Джузеппина, командующая сегодня еще двумя поварами и пятью юными помощниками. Платье доставлено еще вчера, отглажено и ждет своего часа в гардеробной. Маска… Над маской я задумалась на какое-то время, потом решила не множить сущности без необходимости и достала из коробки Colombina, которую когда-то принес мне синьор Лаварди, черную с серебром и россыпью алмазной пыли. К серебристо-стальному платью с черным кружевом отлично подойдет.
Бальный зал должен был засиять огнями, освещая первую в Серениссиме милонгу, в гостиной стояли ломберные столики для тех, кто не пожелает скользить в танго или лететь в пасодобле. Счет за цветы для украшения столовой я подписывала, зажмурившись, – даже бостонские приемы моей матушки, отличавшиеся особым размахом, стоили меньше.
Половина седьмого. В кабинет пришла Лавиния, посмотрела на меня с некоторым сомнением и спросила:
– Слушай, ты вчера рассказывала что-то про Лоредано, но я была настолько уставшая, что ничего не помню! Он будет сегодня?
– Обещал быть. Приедет чуть позже Контарини, в маске Пьеро…
– Как это он согласился ее надеть после этих пяти лет?
– Ох, не знаю. Признаться, я для себя маску на сегодня выбирала с большим сомнением. Ну вот, кто-то из Контарини тоже будет Пьеро, так что у Джокера не должно возникнуть сомнений… если только он не читает ауры.
– Ага, – Лавиния достала из кармана жакета коробку и положила на стол. – Вчера я получила вот эти несколько экземпляров от Гильдии артефакторов Дании и Норсхольма.
Коробку я открывала с некоторым трепетом: мастера упомянутой Гильдии считались, и заслуженно, лучшими в мире. Внутри на подушке белого бархата лежали пять небольших кулонов из аметиста в оправе, свитой из трех металлов разного цвета. На мой вопросительный взгляд Лавиния пояснила:
– Последняя разработка. Они назвали ее поглотителем ауры, но это не совсем верно. Скорее можно сказать, что этот амулет ауру нивелирует, скрывая все индивидуальные особенности. Ну, смотри: мы знаем, что основной фон у эльфа будет бледно-зеленым, у человека – белым, а у дракона, например, огненным. Но дальше на ауре человека отражаются его наследственные признаки, личные способности, болезни, сиюминутные эмоции и прочее. Сейчас проведем эксперимент, посмотри на мою ауру!
Я послушно выполнила приказ и зажмурилась: да, поле вокруг нее было белым в своей основе, но его расцвечивали такие пятна и сполохи, что впору было ослепнуть.
– Ого, – только и смогла произнести я.
– Ну вот, – усмехнулась госпожа Редфилд. – А теперь я надеваю амулет…
Вот теперь ее аура была спокойной и какой-то усредненной. Как на картинке в учебнике для второго курса.
– Я поняла. Значит, Джокер не сможет таким способом отличить синьора Лоредано, это отлично. Но ведь и у него самого может быть сходный амулет?
– В том-то и дело, что нет! Предыдущие разработки приглушали ауру, делали ее менее яркой, но не скрадывали индивидуальные признаки. А это закончено совсем недавно, и все, что было сделано в мастерских Гильдии, немедленно поступило в распоряжение Службы магической безопасности. Конечно, у Джокера могут быть какие-то свои методы, но никто и не говорил, что это будет безопасная прогулка по лугу. – Лавиния вновь убрала коробку с амулетами в карман и спросила у меня: – Ну что, теперь ты успокоилась?
– А ты знаешь, да! – с удивлением я поняла, что и в самом деле нервничала, а сейчас перестала. – Слушай, я хочу тебе показать одну штуку…
Вынув из сейфа связку ключей, я открыла один из шкафов, достала пару кубков, подаренных графиней Маргарет, и поставила их на стол, с некоторой торжественностью провозгласив:
– Кубки мессере Руджеро Контарини!
– Руджеро? – Лавиния склонилась над столом, изучая гравировку на рубиновом стекле. – Это сколько ж им лет?
– Больше шести сотен. Но главное даже не это… Видишь, леопарды разные? – дождавшись, пока она кивнула, я продолжила: – Так вот, если тебе подают красное вино или келимас, что ты делаешь с напитком?
– В смысле? Пью, разумеется!
– Ну, чаще всего ты вначале слегка согреешь его в ладонях, верно? Так вот, если вот эту чашу, – я указала на тот герб, где леопард обернулся назад, – немного погреть, то в напиток выделится яд.
– Вот как… Ты предполагаешь и такое развитие событий?
– Мы не можем знать, что придет в больную голову Джокера. Но вполне может статься, что он сочтет меня недостаточно сильным противником, понимаешь?
– Да, вполне. Считаешь, он может решить, что я больше подхожу ему по весовой категории? Тогда я бы хотела знать, где ты держишь келимас!
В бальном зале отзвучало второе танго, когда в дверях появился высокий человек в костюме и маске Джокера. Мое сердце будто бы пропустило удар, а потом забилось сильнее. Тьма его побери, это он! Я узнала того, кого видела фактически всего раз, в кабинете синьора Барузи, узнала, несмотря на то, что похожих масок шута в зале было две или три. Подойдя к музыкальному кристаллу, я сменила полосу записи. Зазвучал вальс, и я подала руку Джан-Марко, тихо сказав:
– Это он.
– Сейчас ребята сверят по записи ауры, – ответил глава венецианской Службы магбезопасности, крутя меня в особенно лихом повороте. – Ты, главное, не волнуйся.
– Даже и не думала, – соврала я. – Просто я знаю, что это – он.
Тем временем гость осмотрел бальный зал. Его светлые глаза, сквозь прорези кажущиеся почти белыми, уставились на меня, потом взгляд пополз дальше.
– Наш Пьеро в гостиной? – прошептал Джан-Марко.
– Да, играет в бридж с Маргарет, Пьетро и Катериной Морозини.
Вальс закончился, и я, обменявшись взглядами с Лавинией, прошла к играющим в карты. До ужина еще двадцать минут, потом снова танцы. В половине двенадцатого будет конкурсный танец, пасодобль, и получение приза выигравшей парой, а в полночь, по условиям игры, все снимают маски. Хотелось бы, чтобы Джокер не начал действовать раньше этого момента…
Краем глаза я увидела, как он, помедлив в дверях гостиной, вернулся в бальный зал и заскользил в танго с одной из юных дам. А ведь он хорошо танцует, этого не отнять. Интересно, когда и где отшельник и затворник сумел так освоить модные танцы? Джокер, ведущий в танго Анну Контарини, – в какой ненаучной фантастике можно отыскать такой сюжет?
«Светлая Ниала и Великая Матерь, – взмолилась я, – пусть все пройдет как должно, не дайте никому пострадать!»
Ужин был великолепен. Бразильский салат из омаров с авокадо и запеченный по-мэрилендски окорок сменились буйабесом из Нувель-Орлеана с устричными пирожками. После лаймового сорбе настала очередь жареной индейки с клюквенным соусом и артишоков drigante. И наконец, увенчался этот праздник языка и желудка грантом из черники и арбузом, залитым подслащенным шерри.
Когда-нибудь потом я попрошу Джузеппину повторить лично для меня эти кулинарные шедевры, потому что сегодня все перечисленное казалось мне приготовленным из одного и того же куска размоченного картона. Я имела прекрасную возможность наблюдать за Джокером, с моего места было видно все круглые столы, на десять гостей каждый. Над каждым из столов горел яркий цветной фонарь; стол, где виднелись ярко-зеленые «уши» с бубенцами, увенчивавшие его головной убор, освещался розовым. Довольно гадкий получался цветовой эффект, что и говорить…
Джан-Баттиста, сидевший от меня слева, взял меня за руку:
– Не пялься на него так неотрывно, дорогая, ты в нем дырку прожжешь, и он догадается, что у тебя на уме.
– Я не пялюсь, – ответила я. – Просто прокручиваю в голове, что он может сделать здесь, в толпе гостей.
– Вообще-то немногое, ужасов не жди. Братец проверил – при нем нет взрывчатки, оружия, даже холодного, амулетов, артефактов…
– Ты хочешь сказать, что он пришел с пустыми руками?
– Получается, что так, – мой собеседник пожал плечами. – На всякий случай помни, что в зале двадцать четыре сотрудника СБ, не считая Джан-Марко и Лавинии.
– Я помню, кто сегодня разносит еду и убирает грязные тарелки, – ответила я немного обиженно.
Могла ли я забыть, если сама предложила вместо наемных слуг использовать оперативников?
Мне казалось, что будет неправильно, если я стану участвовать в конкурсном танце, но Джан-Баттиста протянул мне руку, и я не стала спорить. Быстрый ритм занял все мои мысли, и я, полуприкрыв глаза, видела только партнера. Восьмерка, удары каблуком, восьмерка со сцепленными руками, снова удар каблуком, поворот в замке… Тьма его знает, как не заплелся в ногах длинный хвост моего платья, предназначенного больше для танго, чем для живого, энергичного пасодобля! Музыка закончилась, и наступила сперва тишина, а потом раздался взрыв аплодисментов. Вслед за другими танцовщицами, я присела в реверансе – кажется, не столько из соображений этикета, сколько оттого, что колени у меня подгибались. Очень вовремя рядом со мной возник молодой человек в ливрее, подал бокал ледяного шампанского и тихо сказал:
– Мы поймали очень сильный всплеск магической энергии рядом с фигурантом. Госпожа Редфилд сказала, что он считывал ауры.
– Значит, Лоредано он не нашел… – перевела я дух.
Но события летели вперед совсем не по тому пути, который мы все предполагали.
Собственно, план был таков: если Джокер появляется на вечере, за ним следят, в удобный момент тихо арестовывают, закатывают в наручники и ошейник из орихалка и дальше уже допрашивают в СБ.
Джокер появился, вечер близился к концу, и Лавиния успокаивающе мне улыбнулась под маской-gatto, а мне не давало покоя предвкушение моего грядущего личного боя.
Внезапно шум стих, и на пустое пространство в центре бального зала вышел человек в маске Пьеро.
– Он что, с ума сошел? – я вцепилась в руку Джан-Баттисты. Его брат за моим плечом тихо выругался.
А тот, на кого были обращены в эту минуту все взгляды, поднял руки и снял маску. Громкое слитное «Ах!» прокатилось по залу, потом полузнакомый мне женский голос вскрикнул пронзительно:
– Дож!
И гости зашумели, выкрикивая его имя, задавая один за другим вопросы… Я взглянула на Джокера: тот неотрывно глядел на человека, сбежавшего из его личной темницы, и сжимал в руке бокал с шампанским. Стекло вдруг хрустнуло и разлетелось, кровь потекла по белому кружеву манжеты.
Лоредано поднял руку, и гости затихли. «Да уж, о моей вечеринке долго будут говорить в Серениссиме!» – подумала я, нервно хихикнув про себя.
– Друзья мои, я понимаю, что у вас ко мне есть множество вопросов! – разнесся по бальному залу голос опытного оратора. – И я обещаю, что отвечу на все. Нет-нет, прошу вас, сейчас не время и не место. Завтра в полдень я готов встретиться с членами Большого совета. А сейчас давайте не будем портить праздник нашей прекрасной хозяйке. Я голосую за пару под номером двенадцать, вот мой билет!
Он демонстративно опустил специальный билетик в вазу, которую держал перед ним лакей. Остальные гости, возбужденные и озадаченные, оживленно переговариваясь, все же последовали его примеру.
– Ты что, договаривалась с ним, что он будет вести это… представление? – спросил у меня из-за спины Джан-Марко.
– Нет, конечно. Синьор Нуньес руководил всем вечером, должен был и конкурс проводить. Кстати, я его здесь вообще не вижу. Может, Пьетро что-то придумал?
– Ой, вряд ли. Что-то мне это не нравится. Пойду-ка я посмотрю, что делают мои посты. А ты, Нора, надень вот это, – в руку мне вложили какое-то украшение на цепочке. – Этот амулет будет тянуть из тебя силы, завтра будешь никакая, поэтому раньше и не давал. Но зато он защитит от ментального воздействия и даст дополнительный щит.
Тем временем все гости уже опустили свои билетики в большую крюшонницу синего стекла, и синьор Лоредано с двумя лакеями занялся подсчетом голосов. Шум усилился: собравшиеся, разумеется, вовсю обсуждали неожиданное появление пропавшего так давно дожа, его связь со мной, роль во всем этом дома Контарини… А вот кто-то первый произнес слово «скандал», и оно запорхало по бальному залу. Я сжала зубы: похоже, что популярность моя приобретает неприятный оттенок…
– Итак, – голос Лоредано вновь перекрыл шум толпы, и все затихло, словно после магического пасса. – Итак, мы готовы объявить победителей! Прошу пару под объявленным номером выходить сюда и… снимать маску!
– Такое впечатление, что он полжизни проводил антикварные аукционы и детские праздники, – неприязненно пробормотала я. Джан-Баттиста не ответил, только сжал мне руку.
Первое место было отдано Чинции и ее жениху, Гаэтано Фоскари; второе получила совсем молоденькая Клара Боттарди, внучка той самой графини. Третье неожиданно перепало нам с моим партнером. Лоредано поднял ладонь, и в этот момент начали бить часы: полночь. С двенадцатым ударом зашелестели шелковые ленты, и гости начали освобождаться от масок, со смехом узнавая соседей.
– Посмотри, пожалуйста, что будет твориться здесь, в зале, – негромко сказала я, и Джан-Баттиста кивнул. – Я пойду гляну, что там за шум в коридоре.
– Подожди, – он попытался меня остановить, но в этот момент к нему обратился один из совсем старых нобилей, а я выскользнула за дверь. Двое сотрудников СБ в ливреях лакеев последовали за мной, повинуясь моему кивку.
Признаться, меня просто трясло от злости на всех: на себя, что ввязалась во всю эту историю, на Лоредано, который так лихо расправился с моей репутацией, на Пьетро, не договорившегося вовремя с треклятым дожем, а теперь и вовсе пропавшего куда-то… В коридоре было пусто, я прислонилась к прохладному шелку стены, закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Перед глазами перестали плавать желтые кольца, и вот тут-то я услышала хорошо знакомый дребезжащий тенорок:
– Стойте смирно, прекрасная синьора! Впрочем, можете посмотреть на меня.
Я открыла глаза: прямо перед моим лицом, совсем близко, ухмылялись ярко-красные губы и съехавшиеся к носу глаза Джокера. Здравствуй, мой дорогой кошмар! А где мои охранники?
Ну, ясное дело, лежат кучкой возле стены. Обездвижить их для Джокера труда не составило…
– Добрый вечер, синьор Паски. Вы ведь Аренелло Паски, я не ошибаюсь?
– О, да вы не только хороши собой, но еще и осведомлены о многом, чего знать не следовало бы! – он довольно захихикал, и у меня по позвоночнику пробежала холодная дрожь.
Да где ж эта хваленая Служба безопасности, почему нет никого больше?
Джокер снова хихикнул:
– Нет-нет, не ждите, никто не появится. У вас свои хитрости, а у меня, знаете ли, свои, поэтому в ближайшее время из вашего прекра-а-асного бе-е-елого бального зала не выйдет ни один человек. Впрочем, мне хотелось бы присесть. Где-то тут был ваш кабинет, милая дама? Можете показать рукой, я разрешаю.
Я поняла, что и в самом деле могу пошевелиться только для того, чтобы поднять руку и показать на дверь кабинета в самом конце коридора. Что-то скрипнуло, Джокер повернул голову, и бубенчики зазвенели.
– Нет, показалось, – пробормотал он. – Ну же, идемте.
И он подтолкнул меня в спину.
Дверь была чуть приоткрыта. Я вошла первой, широко распахнув ее, и села в кресло. Почувствовав прижавшееся к ногам пушистое и горячее кошачье тело, я поняла, что под креслом Руди. Ага, это скрипели дверные петли, когда он проник в кабинет!
Тем временем Джокер захлопнул дверь, закрыл поворотом торчащего изнутри ключа, уселся в кресло напротив и удовлетворенно сказал, потерев свои руки в белых перчатках:
– Ну вот, теперь можно и побеседовать. Разрешаю вам говорить и выполнять любые действия, не идущие мне во вред.
«Ну, и чего стоил твой амулет от ментального воздействия, Джан-Марко?» – подумала я, вслух же сказала без особой любезности:
– О чем же нам с вами говорить, синьор Паски? Не вижу общих тем.
– Ну как же, как же! А вот, например, откуда вы вытащили этого дохлого дожа? Неужели прятали под своей кроватью?
– Грубо и не смешно, – равнодушно ответила я. – И вообще, как-то неравно получается: я сняла маску, а вы – нет.
– Ну и что? Вы меняете маски, а я сроднился с этой!
Его руки ни минуты не были в покое: он то проводил пальцами по кромке стола, то выстукивал дробь по ручке кресла, то дотрагивался до своей щеки. Взгляд также блуждал по кабинету, цепляясь за золотого карпа на ширме или книжные корешки.
– Вот как… То есть у вас она приросла к лицу так же, как у Лоредано и Карло Контарини-Маффео?
– Нет! – взвизгнул он. – Это у них, у них так же, как у меня!
– И чего же вы хотите от меня? Чтобы я сделала вам такую же операцию? – я старалась говорить тихо и монотонно, мне казалось, что от любого резкого возражения или неожиданного звука Джокер впадет в буйство.
– Зачем мне эти ваши глупости? Ха! – он рассмеялся.
– Ну, хорошо, раз уж мы так мило беседуем, удовлетворите мое любопытство? – спросила я самым светским тоном. – Ваша магия… это ведь что-то совсем необычное? Я такого никогда не видела!
Надо подпустить побольше восхищения в голос. По-моему, тут пересолить невозможно: ему очень хочется похвастаться кому-то равному. Ведь не с отморозками же на Calle Foscarini разговаривать?
Мой собеседник хмыкнул.
– Тянете время, моя дорогая? А напрасно! Там, в зале, часы тикают медленно-медленно, пока мы говорим, для них прошла всего минута.
– То есть вы владеете еще и темпоральной магией? Или это что-то иное?
– Что-то иное, вот именно… – он рассыпал мелкий дробный смешок и потер руки в белых перчатках. – Братец Нгури, что скажешь? Покажем прекрасной синьоре, что мы умеем?
Я затаила дыхание, пытаясь мысленно вознести молитвы всем светлым богам и путаясь в словах. Тем временем в темном углу возле книжного шкафа появилось какое-то желтовато-зеленое свечение, а внутри его нарисовался контур странной, несообразной фигуры получеловека-полуживотного. Огромная обезьяна или что-то вроде снежного человека?
Желтый контур налился силой, фигура уплотнилась и шагнула вперед. Длинные зубы оскалились в широкой пасти, и я поняла, что забыла, как дышать. Локи, бог магии и обмана, повернись ко мне своей светлой стороной, не дай пропасть!
– Нет-нет, Нгури, оставайся там, где стоял, – Джокер немного нервозно помахал в воздухе кистью. – Вот, синьора Хемилтон-Дайер, разрешите представить вам моего названого брата. Даже, наверное, не брата, а вторую мою половину.
– Он… что-то вроде духа Лоа в культе вуду?
Я честно старалась говорить заинтересованным голосом. Боги, да сколько же нужно времени, чтобы кто-нибудь меня хватился?
– Ну, можно сказать и так, – Джокер покосился в угол. – Но вообще-то он не любит этого определения, духи Лоа кажутся ему слишком мелкими. Так вот, именно благодаря Нгури я узнал многое, многое… Ну вот, например, научился выращивать мои прекрасные маски и заменять ими гадкие, несовершенные лица. Увы, увы, не каждому моя маска подходит. Иногда подопытный просто портится в процессе… Ну, зато тогда его плоть и кровь отлично подходят, чтобы насытить Нгури. Увы, вы отобрали мое зеркало, которое я с таким трудом нашел, а ведь оно помогло бы моему дорогому брату обрести собственную плоть!
Огромная сгорбленная фигура в углу качнулась в мою сторону, и я позорно взвизгнула.
Джокер довольно хихикнул:
– Боитесь, синьора? Правильно делаете! Ну, хорошенького понемножку. Иди, Нгури, – и он пробормотал какую-то фразу на абсолютно незнакомом мне, чуждо звучащем языке. Жуткое существо медленно растаяло. – Вот так, синьора Хемилтон-Дайер, теперь вы знаете секрет моей особой магии. Даже и не придумаю, что бы от вас потребовать взамен? А угостите-ка меня, прекрасная синьора, каким-нибудь хорошим напитком. Вон я вижу в шкафу необычной формы бутылку, посмотрим, что же в ней. Да и себе налейте, чтобы не вздумали меня отравить! Вдруг там – хе-хе – средство от тараканов?
Я перевела дух: кажется, живьем меня есть не будут… Подойдя к шкафу, достала памятную бутылку и два кубка рубинового стекла и поставила их на стол.
– Тараканов, по-моему, уже и в природе не осталось, – сказала я, наливая понемногу в каждый из кубков. – Это пятидесятилетний келимас из Галлии, апелласьон Grand Champagne. Мне его подарил клиент после удачной операции. Прошу вас.
Джокер подождал, пока я возьму кубок и отопью глоток, потом с хихиканьем схватил мой кубок и заменил своим. Я пожала плечами и села поудобнее. К моим ногам снова прижалось горячее тело кота, и мне стало совсем спокойно. Обхватив кубок ладонями, я стала греть келимас, иногда поднося его к лицу и вдыхая аромат.
Мой незваный гость искоса посматривал на меня и ждал. Я сделала глоток, покачала головой и продолжала согревать напиток.
– Мой покойный муж, Фрэнсис Хемилтон-Дайер, был большим ценителем келимаса, – сообщила я равнодушно, будто мы беседовали на дипломатическом приеме. – Он считал, что напитки старше десяти лет нельзя пить несогретыми, пропадает практически все удовольствие. Вот попробуйте!
– У меня перчатки, – буркнул он.
– Ну так снимите!
– Мои руки… вас напугают. Шрамы.
– Милейший синьор Паски, вы забыли: я хирург. Мне доводилось видывать такие шрамы, которые вы себе даже и представить не можете!
Джокер поставил кубок на стол и стянул перчатки. Действительно, его руки покрывала сетка скверно заживших шрамов… Пока в ладонях нагревался келимас, я лихорадочно искала тему разговора, которая бы позволила потянуть время и не растревожила безумия сидящего напротив мужчины. О чем с ним говорить? О погоде, о здоровье, о танцах, о кошках? А еще я страшно боялась, что братья Торнабуони вырвутся из зала и попытаются выломать дверь: любой шум сдвинет этот камень, и тот покатится с горы вниз, сминая меня в лепешку.
– Да, благодаря Фрэнку я тоже научилась ценить крепкие напитки… Вот недавно приятельница уговорила меня попробовать aqua vita с острова Айла, очень неожиданный получился опыт. – Я отхлебнула еще келимаса, и Джокер наконец-таки последовал моему примеру. Глоток, второй, третий…
– Вы правы, прекрасная синьора, вкус действительно меняется к лучшему…
Тут он захрипел, уронил кубок, изогнулся в кресле и попытался дотянуться до меня рукой, но я отскочила к двери. Руди вылетел из-под кресла, распушил хвост и изогнулся дугой, наблюдая за бьющимся в конвульсиях телом.
– Ты… ты меня все-таки отравила! Прокли… на… – кот ударил по маске лапой, когти проскрежетали по щеке, и Джокер уронил голову, не успев закончить проклятие. Со стоном я опустилась на пол и просидела, обняв кота, пока в коридоре не раздались громкие голоса. Только тогда у меня получилось дотянуться до ключа и повернуть его.
Первым в дверь ворвался Джан-Баттиста и остолбенел, увидев открывшуюся картину. Кот негромко зашипел, очевидно высказывая свое отношение к мужчинам, оставившим меня наедине с опасным сумасшедшим, вспрыгнул на стол и начал вылизываться. Пьетро подошел к телу, лежащему на ковре, послушал пульс и отпустил безвольно упавшую руку.
– Мертв. Но я бы на всякий случай упаковал его в орихалк.
– У твоей матушки очень качественный яд, Пьетро, – рассмеялась я. – Я обязана ей жизнью. Что же до орихалка… на мой взгляд, разумнее было бы лишить его чего-нибудь жизненно важного, головы например. Только не здесь, мне нравится мой ковер!
Джан-Баттиста подхватил меня на руки, сел в кресло, устроив меня на коленях, и сказал:
– Нора, любимая! Был момент, когда я подумал, что потерял тебя…
– Ну, это было очень близко, – я уткнулась лицом ему в плечо.
– Ты так спокойна…
– Это меня просто еще не достало, погоди! Тебе еще придется меня отпаивать и приводить в чувство.
Тем временем несколько молодых людей, руководимых Джан-Марко, надели на труп наручники и ошейник из орихалка, завернули его в какое-то полотно и осторожно вынесли из кабинета.
– Марк! – окликнула я и, когда он повернулся ко мне, сказала: – Было бы хорошо, если бы гости не заметили эту процессию.
– Там Лоредано их отвлекает, – махнул тот рукой.
– Боюсь спросить: чем?
– Играет на виолончели сюиту собственного сочинения. Он сообщил публике, что удалился от мира именно потому, что ощутил потребность в написании музыки. Недостоверно, но ничем не хуже любого другого объяснения.
Я рассмеялась и никак не могла остановиться, пока Руди не спрыгнул со стола и не укусил меня за указательный палец правой руки.
– Кот, ты чего? – спросила я, вытирая слезы. – Больно же!
– Всяко приятнее, чем пощечина, – заметил Пьетро, ставя на стол кубок, который он поднял с пола. – Тебе стоило бы вернуться в зал…
– Мне нужно десять минут, – я встала на ноги. – Можешь шепнуть Лоредано, чтобы сыграл еще что-то?
Контарини кивнул и вышел.
Джан-Марко проводил меня до двери моей спальни, но там я покачала головой:
– Извини. Пока я справлюсь сама. Ты же все равно не сможешь заново наложить мне макияж!
– А кота вот впускаешь…
– Руди меня спас, – серьезно ответила я.
– Хорошо, как скажешь. Я буду ждать тебя в кабинете.
Вот возле раковины меня накрыла первая волна отходняка. Опустив руки в горячую воду, я тряслась и вонзала ногти в ладони, а по моему лицу катились слезы, окончательно смывая косметику. Слегка придя в себя, я умылась, нанесла особый крем, в который магически были вплетены заклинания, освежающие кожу и придающие ей сияние. Закрепила все это «амулетом свежести», разработкой все той же Гильдии артефакторов. Потом, сказав самой себе «Эврика!», вошла в гардеробную и переоделась во второе платье для танго, привезенное синьорой Флавиа, абрикосовое. Обновила макияж, посмотрелась в зеркало, подмигнула коту, который наблюдал за мной с одобрением, лежа на моей кровати и вылизывая лапу, и вышла из спальни.
Меня ждут гости, друзья, любимый мужчина и, наверное, какие-то новые приключения.
Не может же так быть, чтобы я ни во что больше не ввязалась?
