Младший лейтенант, самое прекрасное звание, звание беззаботности и легкости, когда офицер кавалерии вполне соответствует своему образу ухажера и безнаказанного дуэлянта, звание, в котором бросаются самые безумные вызовы и проходят самые экстравагантные оргии. Это теоретически. Но все это было не для Клауса. Естественно, он соблюдал положенные ритуалы: принимал участие в парадах в городе, в балах, участвовал в обедах в полку у командира части, где первый тост поднимался за здравие королевской семьи Баварии, второй — за императора, а третий — за рейхсвер и никогда за республику. Он ужинал с лейтенантами, где стоя навытяжку перед риттмейстером (командир эскадрона), перед тем, как выпить до дна свой стакан, следовало торжественно спросить: «Господин капитан, младший лейтенант Штауффенберг просит разрешения напиться», и так весь вечер, до изнеможения. Но ничего больше он себе не позволял, только то, что было необходимо. Никаких любовных приключений.

Его подчиненные не могли им нарадоваться. Участливый, внимательный, заботившийся об их подготовке, он сильно отличался от некоторых придирчивых офицеров, которые в своих подразделениях лошадей знали лучше, чем людей. К тому же он не сильно придерживался военного формализма. Он был не из тех, кто наказывал, если воинскую честь, как того требовал устав, солдаты не начинали отдавать за три шага до встречи с офицером и не прекращали отдавать через два шага после того, как поравняются с ним. Прусская дисциплина его раздражала, особенно когда она превращалась в карикатуру на саму себя. Его понятие о роли офицера полностью совпадало с ролью в обществе. Он организовал для солдат курсы обучения грамоте. По воскресеньям он часто водил подчиненных на мессу, но при этом никто не знал доподлинно, было ли это проявлением истинной веры, условностью или движением эстета с католическим воображением.

С равными себе он был весел, расслаблен, остроумен, иногда упрям, но никогда не вел себя надоедливо. Однополчане присвоили ему кличку Штауфф. Один из его тогдашних сослуживцев вспоминает: «Мы его уважали. Но он не был одним из нас, не был как мы […]. Это был Штауфф». Дистанция, которую он держал в отношениях с другими, не была следствием социального различия. Все они были одного круга. Разница была в интеллектуальном уровне. Он считал сослуживцев слишком фривольными. Он не желал часами гулять по набережной или преследовать сомнительную дичь. Единственную страсть, которую он разделял с сослуживцами, — лошади. Будучи с молодости прекрасным наездником, он постоянно работал со своими личными лошадьми, чтобы иметь возможность достойно выступать на скачках среди офицеров. Но выездка не была его сильной стороной. Зато в конкуре он не знал себе равных. Благодаря ему полк трижды смог победить в национальных военных соревнованиях.

С точки зрения военной подготовки Клаус был очень многообещающим офицером. В аттестации 1933 года его непосредственный начальник командир эскадрона Вальцер дал ему такую характеристику: «Очень уверен в себе, независим в суждениях, критический склад ума, тактическое чутье намного выше среднего, очень любит лошадей и подчиненных, сильно интересуется вопросами общественного развития, историей и религией». При этом небольшой бемоль: «Его воинские навыки и сознание интеллектуального превосходства иногда вынуждают его свысока поглядывать на сослуживцев, с которыми он время от времени обращается с жестокой иронией».

На полях учений он показывал результаты, достойные его притязаний. В 1930 году в ходе крупных маневров с участием всех видов войск он отличился. Подразделение, в состав которого он входил, получило задачу форсировать реку Саал, чтобы напасть затем на лагерь противника. Программа маневров предусматривала подход саперов для наведения переправы через реку. Штауффенберг ждать их не стал. И дал команду форсировать реку вплавь. Его эскадрон переправился на другой берег. Спустя несколько минут он внезапно атаковал пехоту и артиллерию условного противника с саблями наголо в лучших традициях кавалерии. Генералы его заметили. За этот подвиг маршал Гинденбург включил его с подразделением в состав участников парада по завершении маневров.

Время, которое Штауфф не растрачивал на женщин и на котильоны, он посвящал размышлениям. Он не разделял весьма распространенного в полку презрения к трудящимся. Большинство офицеров не заглядывали в будущее, ограничиваясь лишь сроками получения звания подполковника или полковника, возрастом, когда надо будет покинуть армию, чтобы отправиться заниматься поместьем, которое достанется им после пришедшейся весьма кстати кончины какого-нибудь родственника. Но молодой лейтенант строил на будущее другие, честолюбивые планы. Он чувствовал, что призван сыграть некую роль в национальном масштабе. Хотя он и преуспевал в тактике, но думал при этом о стратегии. Как и все военные мира, он внимательно изучал уроки прошлых войн и битв. В частности, он вступил в спор с одним из друзей Штефана Георге, военным историком Вальтером Эльце, выпустившим недавно два научных труда: первый — исследование битвы при Танненберге, выигранной маршалом Гинденбурзом на восточном фронте в 1914 году, а второй — о генерале фон Шлиффене. Эльце выступил сторонником некой формы исторического детерминизма. По его мнению, война была проиграна заранее из-за открытия двух фронтов, а битва при Танненберге была выиграна благодаря тому, что верховное главнокомандование сосредоточило все силы на окружении прорвавшегося противника. Историк из двух этих правил сделал альфу и омегу военной стратегии. Клаус резко выступил против такого образа мыслей. Он утверждал, что принятые в то время решения стали результатом оценки местности и требований времени. Мудрый военачальник должен прежде всего все видеть, оценивать и приспосабливаться к местным условиям. Он не согласился с Эльце и послал в ответ статью, посвященную битве при Иссосе, в которой Александр Великий одержал победу над войском царя Персии Дария. Это был законченный труд. В нем он прославлял Александра и его дух завоевателя. Это было выпадом против систематического противопоставления прорыва и окружения. Единственным правилом стратегии, вытекавшим из труда, было соответствие между целями войны и наличием средств. Для Штауффенберга эта статья была изложением его кредо. Теперь нам более понятно, почему начиная с 1942 года он приходил в ужас от неспособности Гитлера изменять свои планы сражений в зависимости от невыгодного для него поворота событий.

Пока его товарищи веселились, он работал. Пока они одерживали очередные победы на любовном фронте, он обвенчался. Он привык ни с чем не тянуть. 15 ноября 1930 года, в возрасте 23 лет, он попросил руки Нины Фреин фон Лершенфельд, которую встретил за несколько месяцев до этого на вечеринке, устроенной семейством избранницы в принадлежавшем им поместье под Бамбергом. Это было вопреки всем тогда принятым правилам. Обычно мужчины женились поздно, в жены брали девушек значительно моложе себя. Только нагулявшись вволю, офицеры решались на женитьбу. А тут не было никаких пикантных историй, ни малейшего намека на роман, никаких любовных писем! Одни лишь запоздалые свидетельства Нины или членов семьи Лершенфельд, отмечавшие, что он был хорошим отцом и примерным мужем. Однажды вечером Нина спросила, почему он выбрал именно ее, хотя вокруг блестящего кавалериста толпами ходили претендентки более умные и красивые. Он ответил просто: «Потому что я знаю, что ты будешь самой лучшей матерью для моих детей». Никакой романтики. Еще более резко он ответил своей будущей теще. В день свадьбы он ей едва не нахамил. Он процитировал слова Фридриха II: «Для офицера жена является необходимым несчастьем […]. Во время войны жениться нельзя. Но во время мира это сделать необходимо для того, чтобы иметь наследников и продолжателей рода».

Молодой паре пришлось ждать свадьбы до 1933 года, потому что офицерам рейхсвера было запрещено жениться, не прослужив восьми лет или не достигнув возраста 27 полных лет. Армия сделала для него исключение. И он произнес слово «да», положив стальную каску у своих ног. В день свадьбы он отказался надеть парадный мундир, объяснив своим близким, что «женитьба — это та же служба».

Чем же можно объяснить эту непостижимую холодность, которую едва можно представить в наши дни? В 1930 году главным еще было найти жену по своему положению. Это условие было выполнено. Он был так уверен в своем интеллектуальном превосходстве, что полагал, что ни одна женщина не могла быть на его уровне. Поэтому незачем было упускать ту особу, чьи моральные устои его вполне устраивали. Наконец, и это, возможно, было главной причиной, он был вскормлен молоком Штефана Георге и посему не верил в загадочную, эфемерную, невозможную любовь. Он, несомненно, руководствовался стихотворением поэта, наполненным презрительной снисходительностью: «Любовь ваша нежна, мне ж благородная любовь нужна». Его интересовала только идеальная женщина. Реальные женщины были лишь заменителями. Клаус, возможно, был человеком, который не любил женщин. Если только он не предпочитал мужчин.