Отпускать

Саня и Зоечка вместе прожили восемь лет. Без свадьбы.

А когда разошлись, Саня сразу, меньше чем через полгода, женился на другой.

Зоя была шокирована.

Эта свадьба убивала ее больше, чем тот факт, что у них не получилось.

Подсознательно Зоечка тайно мечтала остаться в памяти бывшего мужчины лучшей женщиной, чтобы после заданной ею планки он ни с кем и никогда не смог построить счастья.

В идеале он должен был страдать, жалеть и убиваться, а не строить новые отношения, тем более увенчавшиеся скоропостижной свадьбой.

Это было даже оскорбительно: получалось, что восемь лет в обществе Зоечки Саня не хотел супружества, а встретив новую фифу, радостно поволок ее в ЗАГС, как бы заявив миру: эта женщина – моя, ясно вам?

Выходит, Зоечка была как бы репетицией перед настоящим чувством.

Когда они с Саней разошлись, Зоечка отчаянно хандрила. Ей было жалко себя и восемь безрезультатных лет. Отношения – пустоцвет: детей не родили, ничего совместного не купили…

Как будто и не было.

Зоечка вполне допускала, что расставание пойдет им на пользу: они в разлуке смогут оценить, как дόроги друг другу.

Если бы раскаявшийся и соскучившийся Саня явился к Зое с букетом, она бы пустила и дала второй шанс.

Дала бы, но его никто не просил.

В разлуке Саня как бы понял, что Зоечка не такая уж потеря, радостно нырнул в свободу и быстро утешился.

Свадьба Сани выглядела пощечиной, которую он влепил Зое прямо в самый эпицентр самолюбия.

У Зоечки перехватило дыхание.

Это что же получается: отношения с ней были подделкой, а с этой, новой – истинной драгоценностью?

Больно было физически.

– Как же так? – спрашивала Зоечка у общих друзей.

Те отводили глаза.

Они сочувствовали Зоечке, но ничего криминального в ситуации не видели и Саню не осуждали: ну влюбился мужик, ну женился.

Зоечке хотелось какого-то коллективного отречения, чтобы общество как бы через бойкот объяснило Санечке, что женщины – не игрушки, их нельзя менять как перчатки. Что он поступил безответственно: украл у Зоечки время и ничего не дал взамен, кроме опыта.

Теперь он – мужчина в самом расцвете сил, а она – одинокая женщина за тридцать. Осталось только кошек завести.

Подруга, которая тоже недавно развелась, звала в приключения: мол, давай купим тур на море, поедем за курортным романом, а?

Зоечка почти согласилась, но тут подруга, смеясь, пошутила:

– Назовем наше путешествие «Разведенки-тур».

Зоечка посмотрела на нее внимательно:

– Да ну тебя…

Разведенка – это женщина, которая была в браке. А Зоечка не была – не брал никто. Это слово «разведенки» так травмировало ее, что она дома рыдала в голос: это и про нее и нет одновременно.

Зое было так плохо, что иногда она ложилась на пол и, корчась от боли, обхватывала себя за согнутые колени, кряхтела до вздувшихся вен.

Душевная боль имела вот такое физическое выражение.

Саня работал программистом, а Зоечка – лингвист по образованию – репетитором по русскому и литературе.

Однажды, когда они еще жили вместе, к Зоечке пришел ученик, они разбирали стихотворение Пушкина. Саня тогда был дома, краем уха слышал, как проходило занятие, и, когда ученик ушел, Саня вдруг сказал Зоечке:

– А ты знаешь, что если взять все творчество Пушкина и измерить, то будет два с половиной мегабайта информации?

Зоечка удивилась: глупость какая!

Как можно величие классика оценить в двоичной системе? Взять – и загнать шедевр в математику? Зачем?…

Это как музыку измерять в мешках картошки.

Сейчас Зоечке казалось, что, пока она любила, искренне и нежно, Саня просто воспользовался этим, конвертировал ее неземную любовь в приземленные супы и глаженые рубашки, поюзал ее чувства по максимуму и выкинул после использования, как пустую упаковку из-под шампуня.

Зоечка давно читала книгу национального чувашского автора и оттуда узнала страшное слово «типшар».

Типшар – это вариант мести, когда человек идет в дом к ненавистному обидчику и вешается прямо в его доме, чтобы тот отныне никогда не был счастлив, а дом его был проклят.

Как жить дальше там, где хозяин отныне – дух мертвеца?

Удивительно, конечно.

С одной стороны, типшар – это признак бессилия и невозможности пережить несправедливость.

С другой – это громкое доказательство своей правоты, молчаливо «кричащий» протест, личный приговор над моралью предателя.

Когда Зоечка читала об этом, она была поражена: казалась немыслимой такая форма внутреннего конфликта, при которой повешение или самосожжение ради своей правды кажется выходом из ситуации и оправданной местью врагу. Тогда такой внутренний бунт казался выдуманным.

Но сейчас, когда Зоя узнала, что Саня женился, ей было так плохо, что она даже понимала тех, кто выбрал типшар.

Ей тоже хотелось прийти в новое жилище молодоженов и торжественно (и желательно безболезненно) умереть на глазах Сани, чтобы он осознал, как больно ей сделал, и никогда-никогда не был счастлив с новой женой.

Зоечка старалась отвлечься, но это было невозможно: что бы она ни делала, как бы ни старалась не думать, мысли садились на саночки и ехали к Санечке.

В интернете Зоечка прочла статью о высокой кухне и высоких чувствах.

Был такой великий шеф-повар Бернар Луизо, который покончил с собой, когда узнал, что его ресторан в Бургундии потеряет третью звезду Мишлена.

Он умел быть только лучшим, а нелучшим – не умел.

Зоечка подумала, что если бы он сделал это в ресторане, который стал лучшим вместо его ресторана, то это был бы типшар.

А еще Зоечка подумала, что люди всегда хотят быть лучшими, но не умеют. На практике их лучшести никто не замечает, и люди легко заменяют их лучшесть на чужую.

Зоечка хотела его возненавидеть, но, как назло, вспоминала о Сане лучшее.

Как-то раз Зоечка решила похудеть.

Саня не понимал, зачем ей это и подшучивал над серьезностью ее намерений.

Однажды его мама напекла вкуснейших пирожков и передала ребятам.

Саня ел пирожки и жмурился от удовольствия.

– Будешь? – предлагал он Зое.

– Мне нельзя, но очень хочется, – отвечала она.

– Когда ты точно знаешь, что нельзя, ты не говоришь, что очень хочется. Очень хочется – это уже торг с самим собой. Может, все-таки да?

Зоечка запомнила тот разговор.

Зоечке нельзя было думать о Сане, но очень хотелось: его новая семья магнитила все ее мысли. И сторговаться тут было невозможно.

Надо было жить дальше, но алгоритма, как это сделать, не было. Был выбор между типшаром и разведенка-туром, и это худший выбор в ее жизни.

Она читала где-то, что отношения – это как ныряние с аквалангом: сколько времени ты плыл вглубь, столько же надо, чтобы выбраться наверх.

Восемь лет вниз – восемь лет наверх.

Прошло уже полгода, но эта свадьба всковырнула затянувшуюся корочкой болячку, и душа кровила, как в первый день расставания.

Зоечка вздохнула и стала собираться в магазин. Ей предстояло прожить новую мучительную субботу, а потом еще тысячи дней-доминошек…

А потом судьба, возможно, снова даст ей шанс стать для кого-то лучшей.