Меняться или нет?

Период после гражданской войны и первая вспышка Черной смерти знаменуют собой крайне сложное и неблагополучное время для византийской культуры. Империи уже не хватало денег, чтобы содержать большое количество ученых. Конечно, некоторые возможности заработка сохранялись: например, можно было писать сочинения, восхваляющие императора и его семью. Правда, теперь таких произведений становилось все меньше. Упоминания об ученых мужах и интеллектуалах по-прежнему встречаются в источниках того времени, однако их существование доказывает прежде всего их обширная корреспонденция: от эпохи Палеологов до нас дошло более 6000 писем.

Стремительный подъем аристократов-предпринимателей и их огромные состояния, по всей видимости, наложили свой отпечаток на традиционное восприятие образования. Стремление усердно грызть гранит науки, постигая чудеса античной Греции и изучая тонкости аттического диалекта древнегреческого языка, потеряло свою актуальность. Обучение теперь было направлено на решение деловых вопросов и приобрело сугубо практический характер. Если в прошлые эпохи наиболее могущественные и состоятельные государственные деятели были известны благодаря своей образованности и уровню культуры (Метохит, Хумнос и даже Апокавк), то Лука Нотарас или Георгий Гуделис едва ли могли похвастаться хоть какой-то ученостью.

Другой возможной причиной феномена стало всеобщее распространение исихазма, или паламизма, как некоторые противники предпочитают называть эту духовную практику. Это учение подразумевало отказ от светского обучения и полное сосредоточение на мистическом прочтении настоящего и будущего. Такой самоуглубленный взгляд на мир подразумевал, что причины постоянных прегрешений кроются в пороках современности, которые, однако, не приписывались конкретной группе людей, скажем, богатые не обвинялись в притеснении слабых или в отказе от помощи государству. Следует отметить, что мыслители другого толка были всегда куда более скоры на расправу. Исихазм, сознательно или случайно, проповедовал уступничество и, по сути своей, поддерживал статус-кво. Монашество со своими довлеющими идеалами мгновенно уличало всех несогласных с этой доктриной, делая инакомыслие почти невозможным. Все это не говорит об отсутствии выдающихся мыслителей того времени или об издании исключительно богословской литературы. Иоанн Хортасмен (ок. 1370 – ок. 1436/37), например, был служителем церкви, однако интересовался геометрией, астрономией, философией Аристотеля, риторикой и поэзией, будучи при этом ярым коллекционером и переписчиком древних рукописей.

Растущее отчаяние спровоцировало бурную реакцию. Некоторые византийцы – большей частью интеллектуалы – обратились в католичество; другие находили утешение в магических практиках, из-за чего патриархат начал охоту на ведьм. В ходе преследований выяснилось, что среди практикующих и сочувствующих были представители элиты, духовенства и монашества. Интеллектуальная элита начала движение на Запад. Теперь, когда перспективы развития на Востоке становились все более призрачными, а угрозы вражеских вторжений в Византию – все более реальными, ученые стали искать возможности преподавать греческий язык в Италии. Там на него был большой спрос еще с середины XIV в. Варлаам Калабрийский стал одним из первых учителей греческого языка, а среди его учеников был сам Боккаччо. Около 1396 г. во Флоренцию в качестве преподавателя греческого языка во Флорентийском университете был приглашен аристократ и дипломат Мануил Хрисолор. Он систематизировал грамматику, что заметно упростило изучение языка и сделало его новую систему весьма популярной.

Наметившаяся тенденция получила особое распространение среди участников Ферраро-Флорентийского собора 1438–1439 гг. Их знания и ученость, а также ценнейшие рукописи с неизвестными на Западе трудами спровоцировали настоящий ажиотаж. Считается, что именно лекции Георгия Гемиста Плифона о Платоне сподвигли Медичи на спонсирование Академии Платона во Флоренции. Это учреждение объединило виднейших ученых итальянского Возрождения. Многие из переехавших в Италию перешли в католическую веру, начиная с государственного деятеля и ученого Димитрия Кидониса в 1350-х гг. и заканчивая Виссарионом Никейским в 1430-х гг. (см. следующую главу). С их легкой руки началась вторая волна переводов с латыни; в этот раз особое внимание уделялось богословским текстам, в частности авторитетным трудам Фомы Аквинского – одного из ключевых мыслителей-схоластиков, что предполагало открытость альтернативным теологическим учениям.

В то же время итальянцы стекались в Византию для изучения греческого языка и пополнения коллекций рукописей. Например, в 1423 г. Джованни Ауриспа привез из Константинополя в Италию 248 книг. А Франческо Филельфо (XV в.) жил в Константинополе в 1420-х гг., где изучал греческий, женился на византийской аристократке, поступил на дипломатическую службу, а впоследствии сам стал преподавать греческий язык в Италии. Он написал бессчетное количество писем, причем некоторые из них были на греческом (удивительно, что он писал на нем даже своим приятелям-итальянцам; это лишний раз доказывает, насколько престижно было владеть этим языком). Франческо также сочинял стихи (включая крайне льстивый опус в адрес Мехмеда II: после 1453 г. итальянец хотел освободить свою тещу-гречанку). Филельфо, ставший значимой политической фигурой в Италии, оказывал поддержку византийским эмигрантам на Западе как до, так и после 1453 г., и даже сказал про себя: «Я грек до мозга костей».

Еще одним гуманистом эпохи итальянского Возрождения был Кириак Анконский (первая половина XV в.). Он был примером того, как купец стал ученым: он изучил греческий язык во время многочисленных поездок на Восток. Письма и дневники Кириака – ценнейший источник информации, поскольку он скрупулезно описал (а местами и зарисовал) все надписи и древние развалины, которые ему встречались во время его путешествий; многое из описанного им безвозвратно утрачено. Его тексты пронизаны трогательным псевдоязычеством, повествование исполнено нимф и стихов, посвященных языческим богиням, хотя сам Кириак был ярым борцом за проведение вселенского собора и организацию крестового похода, чтобы освободить Византию от османов. К моменту его смерти состоялось и то и другое (хотя не привело к желаемым результатам), однако, к счастью, ему не довелось стать свидетелем сдачи Константинополя туркам.

Была и обратная сторона медали: те, кто имел тесные контакты с латинским Западом и с мусульманами-османами, выбрали свой способ самовыражения, создав оппозицию и четко определив свою идентичность на основании крайне ограниченных параметров. Лейтмотивом поздних текстов эпохи Палеологов стало противопоставление себя другим – неважно кому – унии ли с римской церковью или исламу. В труде «Диалог с персом» Мануил II подробно описывает свою полемику с мусульманским ученым о христианстве и исламе. Хотя эта работа более сдержанна по сравнению с предыдущими византийскими текстами антиисламского толка, в своем опусе император говорит с позиции христианского превосходства. Труд Мануила II и сама его фигура стали известны более широкой аудитории относительно недавно, когда папа Бенедикт XVI в своей речи в Регенсбургском университете в Германии в 2006 г. использовал короткие отрывки из «Диалога», которые, будучи вырваны из контекста, оскорбили приверженцев ислама и спровоцировали гневную реакцию мусульманского мира.

Изобразительное искусство этого периода отражало политические, экономические и социальные изменения в Византии. От Константинополя почти ничего не осталось. Известно о ремонтных работах в соборе Святой Софии, проводившихся после страшного землетрясения в середине XIV в., но едва ли до наших дней сохранились другие объекты городской инфраструктуры светского или религиозного назначения. Тем не менее в столице все еще создавали произведения искусства высочайшего класса, иконы и драгоценности – например, икона «Торжество православия» (ныне находится в Британском музее). Искусство Византии продолжало приводить в восхищение западных ценителей.

Икона «Торжество православия» (843 г.) из Константинополя; вторая половина XIV в. Слева – императрица Феодора с сыном Михаилом III. На иконе внутри изображения – Богоматерь Одигитрия (Путеводительница) – чудотворная икона, которая считается написанной с натуры апостолом Лукой. Одна из самых почитаемых икон в Константинополе

В этот период у византийцев появилась возможность лицезреть западное искусство, например во время путешествий за границу или в западных церквях, расположенных на территории Византии. Однако их скудные впечатления о том, что мы привыкли считать шедеврами искусства эпохи Возрождения, были крайне неопределенными, если не откровенно отрицательными. Например, когда византийская делегация, прибывшая для участия в Ферраро-Флорентийском соборе, попала в Венецию, ее участники пришли в восторг от удивительного убранства собора Святого Марка, хотя не могли не заметить, что самые ценные произведения искусства, украшавшие его, были украдены в Константинополе в 1204 г. Один из участников делегации по имени Григорий, впоследствии ставший последним константинопольским патриархом-униатом (Григорий III Мамма), довольно сухо отмечал, что не мог не узнать, кто изображен на иконах в западных церквях, не поклоняться им.

Икона с изображением святого Димитрия, около 1300 г.

И все же есть примеры, подтверждающие постепенное проникновение западных элементов в византийскую картину мира: в монастыре Хора в Константинополе есть фрагмент фрески с изображением фигуры, сидящей на пьедестале в перспективе. Рисунок, созданный по итальянским канонам перспективы, заметно отличается от классического византийского способа изображения пространства. Западные элементы и мотивы можно найти и в многочисленных предметах, пожертвованных византийской элитой афонским монастырям.

Некоторые значимые культурные события произошли в городе-близнеце Константинополя Мистре, расположенном на юге Пелопоннеса близ древней Спарты. Город был построен крестоносцами как оборонительный объект. К концу XIII столетия там сформировался независимый двор, во главе которого стояли младшие сыновья династии Палеологов. Художественный и интеллектуальный расцвет Мистры пришелся на последние пятьдесят лет существования Византии. Город хорошо сохранился, включая образцы церковной и светской архитектуры, например дворцовый комплекс Палеологов. Церкви, возведенные в основном в XV в., богато украшены фресками: мозаики и цветной мрамор стоили очень дорого и поэтому остались в прошлом. Вдали от неусыпного контроля патриархата двор Мистры в интеллектуальном плане был либеральнее, чем в Константинополе.

Самым известным ученым, жившим и работавшим в Мистре, был Георгий Гемист Плифон – по-настоящему уникальная личность, хотя его учение имело много общего с философскими трудами Пселла и Итала (см. главу 6). Он учился в том числе в Адрианополе (Эдирне), являвшемся в те времена столицей османов. Его сочинения носили антиправительственный характер, в них автор предлагал альтернативное решение наболевших проблем государства и общества. Плифон бесстрашно нападал на все, что паламиты считали основой выживания государства, включая монашество и его роль в жизни Византии. Плифона называли «последним из эллинов» за его глубокие знания и смелое переосмысление античной философии (псевдоним Плифон – «Наполненный» – он выбрал не случайно, желая добиться звукового сходства с именем Платон); однако правильнее было бы назвать его мыслителем-радикалом с весьма оригинальным видением будущего Византии.

Плифон оставался верен культурному устройству эллинизма. Он создал проект по возрождению эллинизма в одном отдельно взятом государстве – моделью послужил Морейский деспотат – в проекте были учтены все нюансы социальной, политической и экономической организации. Стоит ли говорить, что проект этот никогда не был претворен в жизнь, но сам радикализм Плифона до сих пор представляет большой интерес в философских и политических исследованиях.

Его последний трактат, оставшийся незавершенным, назывался «Законы». В нем содержалось столько положительных оценок язычества, что рукопись была сожжена первым константинопольским патриархом после падения Византии Геннадием II Схоларием. Неудивительно, что прахом Плифона завладел один из его главных почитателей Сиджизмондо Пандольфо Малатеста, знаменитый сеньор Римини и заклятый враг папства, который переместил останки византийского философа в свою погребальную церковь Темпио Малатетиано, где они покоятся и по сей день.