Раздел I. Замечания о состоянии человека в Моисеевом раю, о древе познания добра и зла и древе жизни, а также рассуждения о божественном запрете человеку вкушать плоды с первого из этих древ, сопровождаемые краткими суждениями о смертности невинного человека

Смертность животной жизни и распад растительной были особо рассмотрены в 4-м разделе 3-й главы, трактовавшем о физических страданиях. Теперь мы рассмотрим эти доводы применительно к нашим предполагаемым прародителям, которые, согласно рассказу Моисея, стали смертными, вкусив запретный плод.

В своем описании Эдемских садов Моисей знакомит нас с двумя фантастическими плодовыми древами, которые, по его словам, были наряду с другими посажены богом в месте, отведенном для проживания только что сотворенной им четы. Одно из этих древ он называет древом познания добра и зла, другое — древом жизни. Перед тем как рассказать о грехопадении, он сообщает нам, что бог дал мужчине и женщине недвусмысленную заповедь, сказав: «Плодитесь, и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле. И сказал бог: вот, я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя, — вам сие будет в пищу» [Быт., гл. 1, ст. 28, 29]. И еще: «И заповедал господь бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь» (Быт., гл. 2, ст. 16, 17]. «И сказал господь бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему» [Быт., гл. 2, ст. 18]. «И навел господь бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребер его и закрыл то место плотию. И создал господь бог из ребра, взятого у человека, жену» [Быт., гл. 2, ст. 21, 22].

Итак, из приведенного Моисеем описания человека в состоянии невинности явствует, что бог заповедал ему трудиться и наполнять землю, что человеку дано было владычествовать над прочими тварями и что бог сам дважды разрешил ему есть все плоды деревьев и травы, кроме плодов с древа познания добра и зла; а так как человеку не хорошо быть одному и дабы он мог размножаться и наполнять землю, то и была создана наша праматерь Ева, которая, смею сказать, с лихвой вознаградила праотца Адама за потерю ребра.

Сие краткое описание положения и состояния невинности человека согласуется с состоянием человеческой природы и условиями, в каких она находится в настоящее время. Невинному человеку было ведено трудиться и возделывать землю, за счет которой он должен был кормиться. Ему дозволялось есть произраставшие в саду плоды деревьев и травы, что дает основание предполагать, что его естество нуждалось в подкреплении подобно нашему. Иначе ведь было бы неуместно даровать ему преимущество, несовместимое с его природой, так как то было бы не преимущество, а прямая насмешка, если только мы не признаем, что невинная человеческая природа была подвержена упадку, нуждалась в пище и обладала пищеварительной и дыхательной способностями, короче говоря, имела такое же естество, какое имеем мы. Иначе ведь человек мог бы только один раз набить живот, который при отсутствии пищеварения оставался бы в неизменном состоянии, а такая первоначальная цель питания представляется слишком фантастической. И хотя Моисей не упоминает о питье, но вполне вероятно, что у человека хватало ума пить, когда он испытывал жажду. Что он имел животную природу, явствует не только из того, что ему было определено возделывать землю и кормиться за ее счет, и не только из того, что он ел, пил и был в состоянии извлекать питательные вещества из пищи, но также из присущей ему склонности к продолжению рода, с каковой целью для него была создана жена.

Ничто так не доказывает, что описанные Моисеем невинные прародители человечества в этом состоянии обладали сходным с нами естеством, как их способность к продолжению рода. А так как они нуждались в питании, то их природа должна была обладать качеством или способностью пищеварения и дыхания, а равно и всеми свойствами, какие мы сейчас приписываем животной природе. Отсюда мы заключаем, что необходимым следствием сего должна была быть смерть или смертность. Разве не могли они разбиться насмерть, упав в пропасть, или погибнуть от любого другого несчастного случая? Может ли кто предположить, что тела сих невинных прародителей наших были неуязвимы или были не из плоти и крови? Конечно, они были из плоти и крови, иначе они не были бы мужчиной и женщиной. Написано же: «Мужчину и женщину сотворил их» [Быт., гл. 5, ст. 2]. А коль скоро животная жизнь изначально имела одинаковую природу, одинаковым способом размножалась и поддерживалась и была обречена на одинаковую участь, то несомненно, что в дни Адама она нуждалась в такой же внешней системе природы, в какой она нуждается теперь в соответствии с потребностями животной жизни.

Если бы законы природы в отношении одного только притяжения могли быть и были отменены и не отказывали влияния на материю, то наш мир тут же распался бы и пришел в хаотическое состояние, его нынешняя упорядоченность сменилась бы путаницей, а животная жизнь не могла бы выдержать этих потрясений. Так что не только законы, которые непосредственно затрагивают животную природу, но и законы, управляющие нашей солнечной системой, должны были быть одинаковыми и в дни невинности человека, и после его грехопадения, и, следовательно, он должен был быть смертным. Отсюда мы заключаем, что проклятие, которому, как сообщает нам об этом Моисей в 3-й главе, бог предал человека, сказав: «Прах ты и в прах возвратишься» [Быт., гл. 3, ст. 19], не могло быть карой за то, что тот вкусил от запретного плода. Ибо человеку так или иначе суждено было обратиться в прах, независимо от того, отведал ли он запретный плод или нет. Ведь смерть и распад суть неизбежный и непреложный закон природы, что полностью исключает предположение, будто проклятие, о коем нам говорит Моисей, могло оказать какое-либо действие на человечество.

История с «древом жизни» противоестественна. Поскольку оно было единственным в своем роде, его можно назвать особенным древом, так как мир не произвел другого ему подобного. Согласно Моисею, плод этого древа обладал таким удивительным свойством, что, буде Адам и Ева вкусили от него, они жили бы вечно. «И теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно» (Быт., гл. 3, ст. 22]. Во избежание сего, говорят нам, они были изгнаны из сада, дабы, вкусив от древа жизни, не свели бы на нет ранее изреченный богом приговор против них, обрекший их на смертность. «И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Эдемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни» [Быт., гл. 3, ст. 24]. По-видимому, отведай только человек этот плод, и человечество было бы восстановлено в своем прежнем положении, а козни духовенства не достигли бы цели. Примечательно, однако, что ни один путешественник или историк не упоминает о таком древе или о херувимах с пламенным мечом, что делает его существование спорным, а реальность — сомнительной и невероятной, тем более что та часть страны, где оно, по утверждениям, было посажено, густо населена на протяжении многих веков.

Могут, однако, возразить, что древо то сгнило и поглощено временем. Но подобное предположение умаляет качества древа. Очевидно, что столь удивительное древо, плод которого обладал бы свойством навеки сохранять животную жизнь, было бы неподвластно времени, противостояло бы гниению и распаду и вечно оставалось бы в первозданном состоянии под защитой пламенного меча как неизменное свидетельство божественного назначения Моисея и действительности грехопадения человека. Но увы! Его нигде нет, оно исчезло с лица земли, столь чудесного плода уже более не существует, а, стало быть, не осталось и средства против смертности.

Нашего пристального внимания и разумного исправления заслуживает и другая часть повествования Моисея, которую мы находим в 9 стихе 2-й главы Бытия. Это последние слова стиха: «И дерево познания добра и зла». Если верить нашей истории, сие древо столь же поразительно по своей природе, как и древо жизни, хотя и в другом роде. Некоторые держатся мнения, что, отведав этот плод, наши предполагаемые прародители поняли разницу между моральным добром и злом; другие же считают, что, отведав этот плод, они на опыте познали всего лишь естественное добро и зло.

Предположение, будто, отведав плод с древа познания добра и зла, невинная чета приобрела начало размышления и применения разума, нелепо, ибо это все равно, что предположить, что, до того как они съели этот плод, они не были разумными существами, а если это так, то они не могли отвечать за то, что съели этот плод, и были не способны к деятельности по соблюдению любой предполагаемой заповеди. Точно так же, если исходить из того, что они не знали морального добра и зла, то, значит, съев плод, они не преступили никакого закона, ибо, «где нет закона, там нет и преступления». Тем не менее, съев этот или другой плод, они могли на опыте постичь естественное добро и зло, ибо приятный и хорошо согласующийся с нашей природой плод дает ей здоровье, силу и бодрость и позволяет нам на деле испытать естественное добро. Наоборот, неприятный и вредный для нашей природы плод подрывает нашу силу и здоровье и дал бы нам на деле испытать естественное зло. Таким образом, следствием того, что наши предполагаемые прародители съели тот плод, могло бы быть естественное добро и зло, коль скоро это могло на них отразиться. Но если мы предположим, что запретный плод обладал таким пагубным свойством, что он отравил первый источник человеческой природы и посеял семена смертности, то все же его действие ограничилось бы потомками Адама и Евы и не распространилось бы на животное царство и на все прочие части творения во Вселенной, подверженные смертности наравне с человечеством. Поэтому нам надлежит обратиться к прошлому животной природы вообще и исследовать ее в ее основании до и независимо от вкушения запретного плода. Исследуя, таким образом, первоначальную причину смертности, мы в то же время включаем сюда и смертность человека, и тогда оказывается, что рассказ Моисея от начала и до конца вымышлен. В самом деле, если мы и допустим, что природа человека сделалась смертной после того, как он отведал запретный плод, — коль скоро она не была таковой до этого, — то все же это не могло вызвать смертности в такой природе, которая была смертной и раньше. Ведь это было бы все равно, что предположить наличие двух первоначальных причин смертности, что недопустимо, так как ничто не может иметь двух первопричин.

Что смертность повсеместно была свойством животной жизни, доказывалось, в частности, в 4-м разделе 3-й главы, трактовавшем о физических страданиях, к нему мы и отсылаем читателя.

Невзирая на весь шум, поднятый в мире по поводу «древа познания добра и зла» и печальных последствий, какие его плод имел для человечества, совершенно невероятно, чтобы божественное провидение когда-либо допустило существование столь вредоносного древа, которое должно было принести смерть не только всем людям, но и единственному сыну божьему и в конечном счете навлечь проклятие на большую часть человечества.

Согласно этому преданию, было возможно, что «раскаялся господь, что создал человека на земле» [Быт., гл. 6, ст. 6], или по меньшей мере, что он создал такое древо или позволил дьяволу завлечь в западню двух первых взрослых младенцев, повествование о которых не выдерживает разумного испытания. В самом деле, если предполагается, что сей плод был годен в пищу, утолял их голод и был приятен для глаз, то тогда не было ровно никаких оснований запрещать его есть.

Вкушение сего плода должно было повлечь за собой либо физическое или моральное зло, либо вообще не повлечь никакого зла: ведь третьего вида зла во Вселенной не бывает. А так как в употреблении этого плода, изображаемого Моисеем как «хороший» и «приятный», или в наслаждении им не могло быть изначального истинного зла физического или морального характера, то запрещать насладиться им было бы недостойно бога.

Предположить, будто бог решительно запретил какой-либо из своих тварей делать что-то и наслаждаться чем-то, что само по себе подходяще и разумно,— это все равно, что считать неразумным само это предписание, и посему такой решительный запрет лишен основания. Ибо не представляется уместным, чтобы бог наложил какое-то ограничение на невинную чету в отношении удовлетворения ею естественных, а потому невинных желаний или же не разрешил ей освежить и подкрепить свою природу употреблением в пищу любого из хороших и вкусных плодов сада. Когда бы они ели неумеренно, тогда их действительно можно было бы порицать, но в этом случае рвота, вероятно, была бы достаточным наказанием во искупление их греха, ибо они должны были на опыте учиться соблюдать меру в еде.

При таком взгляде на вещи (так называемый) первородный грех не кажется столь позорным и заслуживающим ужасного возмездия, каким он обычно изображается с амвона. Как бы то ни было, если только согласно с вечным разумом и сообразностью вещей в употреблении плода с «древа познания добра и зла» не было бы никакого несоответствия или зла — физического или морального, то никакой последующий запрет бога не мог бы сделать употребление в пищу такого плода содержащим несоответствие или зло.

В самом деле, вечный разум и сообразность вещей незыблемы и не могут быть изменены. Точно так же в божественном уме не может возникнуть основания для их изменения, ибо само всеведение извечно содержало в себе все возможные отношения, связи и сообразность вещей в духовной и в природной сфере, и потому в последовательности времени никогда не могло быть никакого дополнения, уменьшения или отклонения от прямого пути (rectitude), который вечно должен был иметь божественное одобрение и поддержку. Отсюда мы заключаем, что бог никогда не мог бы дать прародителям человечества или любой из своих тварей никаких безусловных законов, что-либо им предписывающих или запрещающих, кроме тех, что вытекают из разума и сообразности вещей. А сие исключает вышеупомянутый запрет Моисея и означает, что Адам и Ева вкупе со всеми прочими созданиями были подчинены закону природы.

Раздел II. Указывающий на естественную невозможность того, чтобы все разнообразные виды двуногих животных, обычно именуемых «человеком», произошли по прямой линии от Адама и Евы или от одних и тех же прародителей; с замечаниями о неуверенности в том, какие народы — белые, черные или желтые — унаследовали первородный грех или которые из них нуждаются в искуплении его, а также об обмане дьяволом Адама и Евы

Предположение, будто разные народы и племена на земле, которые ходят на двух ногах и обозначаются словом «человек», произошли или могли произойти вследствие обычной смены поколений от одних и тех же прародителей, кем бы они ни были, представляется совершенно невероятным и явно противоречивым.

Искатели приключений, путешествовавшие по морю или суше в разные концы земного шара, в своих повествованиях сообщают нам, что обитаемая часть земли более или менее густо населена тем или другим видом разумных животных, которые, если рассматривать их как племена или народы, явно отличаются друг от друга своими умственными способностями. Одни стоят на более высокой, другие же на более низкой ступенях бытия. В частности, они различаются между собой и по своей животной природе, хотя почти во всех отношениях имеют, очевидно, одинаковое с нами естество, т. е. больше походят на нас, чем на лишенных разума тварей: походка у них прямая, говорят они человеческим голосом и употребляют тот или иной язык, хотя у многих из них речь не очень членораздельна. Да и во многих других отношениях обнаруживается общее сходство с нами. Тем не менее они считаются особыми племенами или народами, имеют неодинаковый рост, а цвет их кожи самый разный: от двух крайних — черного и белого до различных оттенков коричневого.

Просвещенные народы в состоянии проследить (хотя и не вполне точно) свою родословную на значительный отрезок времени, но раньше или позже они теряются в своем обращенном к прошлому исследовании; народы же, стоящие на более низкой ступени или лишенные учености и науки, знают о своем происхождении только то, что сохраняется благодаря их весьма незначительным традициям. Эти народы отличаются друг от друга чертами и формой тела и членов, а некоторые — издаваемым ими запахом, а также волосами, глазами и лицом. Впрочем, подробное перечисление различий не входит в мои намерения.

У эфиопов, несмотря на их лоснящуюся черную кожу, правильные и красивые черты лица и длинные черные волосы (одна из таких чернокожих красавиц некогда пленила Моисея) они весьма существенно отличаются от негров, так что, по-видимому, те и другие не могли произойти по прямой линии от одних и тех же предков. Поколения эфиопов и негров неизменно отличаются друг от друга, и отличаются существенно, поэтому потомством от мужчины и женщины из этих двух народов был бы ублюдок — помесь особенностей тех и других. То же можно сказать о разнице между нами и неграми. Их черная кожа только одна из особенностей, отличающих их от нас. Множество других и весьма существенных отличий убедительно доказывает, что, согласно закону своего рождения, белые и черные народы не могли иметь одинакового происхождения и произошли от разных прародителей.

Верно, что народы и племена земли, обозначаемые общим словом «человек», как бы они ни различались между собой телосложением и умственными способностями, больше походят друг на друга, чем на лишенных разума тварей, вследствие чего они и известны под одним общим названием; однако очевидно, что они никогда не могли бы произойти по прямой линии от одних и тех же прародителей, звали ли тех Адамом и Евой или как-нибудь иначе.

Но наших родословных совершенно недостаточно для того, чтобы объяснить, кто были наши предки, или для того, чтобы дать кому-либо из нас, рассматриваемых индивидуально или как народы, именуемые словом «человек», представление или знание о том, от кого мы произошли по прямой линии, или кто были наши прародители, или как их звали. Вот почему в своих рассуждениях по этому вопросу мы должны исходить из существующих теперь фактов и причин, которые полностью доказывают, что мы принадлежим к разным видам и потому происхождение у нас разное.

Нам, однако, не известно, сколько именно существовало различных по виду прародителей, от которых произошли по прямой линии наделенные разумом животные. Моисей поведал нам историю об Адаме и его супруге Еве, которые, по его утверждению, были прародителями человечества. Но он не сообщает нам, была ли у них белая, черная или желтая кожа; так что, если признать его повествование правдивым, остается неясным и неопределенным, были ли их потомками мы, белые народы, или же черные или желтые, ибо все вместе не могли быть таковыми (как то будет доказано ниже). Стало быть, остается также неясным, была ли наша смертность следствием вкушения запретного плода. В самом деле, если допустить, что именно это было причиной смертности Адама и его потомков, то все же действие этого было бы ограничено прямыми его потомками и потому так же не могло бы быть причиной смертности различных по виду народов и племен земли, ведущих свое происхождение от других прародителей, как и причиной смертности диких зверей.

Так как остается неясным и совершенно неопределенным, потомки ли мы Адама или нет (допуская, что такой человек существовал, что он совершил грехопадение и навлек смертность на себя и своих потомков), то столь же неясно, кто повинен в так называемом первородном грехе — белые, черные или желтые народы, если считать, что Адам был федеральным главой и представителем своих потомков и в состоянии был грешить от их имени. И наконец, остается все так же не ясно, если признать правильным сказанное выше, кто же нуждается в искуплении грехопадения — белые, черные или желтые народы — и не могут ли это быть эфиопы, негры или какие-то другие поколения людей, называемые человечеством. По всем этим вопросам мы пребываем в неведении (если признать реальность грехопадения) и не можем отнести грехопадение со всеми его последствиями или искупление со всеми его последствиями к себе или к другим. Все народы и племена людей, именуемые словом «человек», не могли быть отпрысками Адама, и, следовательно, неуверенность и неясность в этих вопросах неизбежно должны смущать и путать тех, кто верит в христианские догматы, если только они не решатся поверить в то, что белые и черные народы, эфиопы, готтентоты и все прочие народы и племена земли, которые ходят на двух ногах, произошли будто бы от праотца Адама, хотя в то же время здравый смысл явно свидетельствует об обратном.

Наше знакомство, в частности, с негритянским народом неопровержимо доказывает всю нелепость предположения, будто они наши кровные родичи; оно также доказывает, что между нами и ими существуют врожденные и наследственные или существенные различия, которые нельзя приписать воздействию времени, климата или просто случайности.

В самом деле, мы и они от роду неизменно отличаемся друг от друга по своей натуре, телосложению и потомству, и так повелось с незапамятных времен. Так что негры — это другой, отличный от нас вид разумных существ; стало быть, они должны иметь свой последовательный ряд предков. Если бы было иначе, то на свете не могло бы быть помеси, или мулатов, рождающихся от совокупления мужчин и женщин, принадлежащих к разным видам, причем отпрыск сочетает в себе особенности обеих натур.

Если бы народы и племена мира, называемые разумными, происходили по прямой линии от одних и тех же прародителей, не было бы возможно и появление на свет помеси, так как в этом случае все принадлежали бы к одному и тому же виду. Отсюда мы заключаем, что каждый из этих народов имел своих прародителей. Голландская колония на мысе Доброй Надежды издала законы, карающие смертью тех из голландских подданных, которые могут быть уличены в сожительстве с готтентотами: голландцы считают, что природа готтентотов ниже их собственной природы и что смешение привело бы к вырождению и ухудшению последней.

Явно нелепо выводить родословную всех видов разумных двуногих животных от одних и тех же прародителей. Но если мы допустим, что все они произошли по прямой линии от предполагаемого праотца Адама, то и тогда приводимая в Писании история грехопадения сама по себе неправдоподобна.

Недопустимо предполагать, что божественное провидение дозволило бы исчадиям ада пустить в ход свои уловки против только что созданной четы. Из Моисеева повествования ясно, что у этих людей не было ни учености, ни образования, так как они были целиком сотворены за один день и, следовательно, не имели никакого опыта. Отсюда мы вправе заключить, что они не в состоянии были справиться с хитростями дьявола, которому даже в наше просвещенное время дозволено быть сильнее любого мужчины (тем более, когда он связан с женщиной). Человек против дьявола то же, что Иона против кита, его проглотившего.

Духовенство вот уже более 1700 лет сообща воюет с дьяволом и неустанно вопит, что все это время дьявол одерживает над ними победу, совращая для ада больше душ, чем священнослужителям удается спасти и обратить к небу; так что, как нам говорят, ад пользуется куда большим успехом, чем рай.

Рассказывают, что сие исчадие ада, смущающее наш мир, вело войну на небесах; его называют драконом, говорят, что оно красного цвета и что своим хвостом оно увлекло с неба третью часть звезд и повергло их на землю. «И произошла на небе война: Михаил и ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них» [Апокалипс., гл. 12, ст. 7].

Когда мы думаем о том, каким дьявольским, могущественным, злобным, коварным, хитрым и злокозненным изображают дьявола, сатану, дракона или змия, мы не можем мириться с мыслью, что божественное провидение дозволило столь вредному и коварному существу преобразиться в змия и обрести способность преднамеренно совершить подлость по отношению к женщине (только что перед тем созданной из ребра Адама и не имевшей или почти не имевшей никакого опыта) и таким образом уловить в свои тенета также Адама вкупе с их многочисленными отпрысками. Слишком уж много хитрости было разрешено пустить в ход по отношению к только что созданной чете, такой невинной и несведущей, ибо невинность и слабый ум побежденной стороны не идут ни в какое сравнение со знаниями, коварством и хитростью искусителя. Отсюда мы заключаем, что божественная благость никогда не допустила бы таких проделок сатаны. Но если признать эти факты истинными, то тогда Адам и Ева, несомненно, были вправе сослаться на свою незрелость и возложить вину на дьявола, который, согласно Моисею, и был действительной причиной грехопадения.

Раздел III. О происхождении дьявола или морального зла и о беседе дьявола с Евой; с замечанием, что догмат о грехопадении составляет основу христианства

Так как дьявол изображается имеющим столь неподобающе большое влияние, вызвавшее грехопадение Адама, и утверждается, что он продолжает искушать человечество, то, возможно, стоит исследовать его природу и способ его существования, а также то, как он осуществляет сии искушения.

Прежде всего будем исходить из посылки, что дьявол — существо не самосущее, не вечное, не бесконечное и, во-вторых, что бог никогда не создавал его как дьявола. Тогда у нас остается лишь один возможный способ объяснить его существование как дьявола, а именно предположить, что он был создан как испытуемое доброе конечное существо и что обратив во зло свои дарования или плохо и безнравственно использовав свою свободу, — а это то же самое, что отступить от нравственной чистоты, — он приобрел противоположную привычку — к греху и злу. А это и составляет порочное или греховное существо, каковое мы вполне можем назвать дьяволом, сатаной, змием, так же как и любым другим именем. Таким образом, объяснение существования дьявола (а это то же самое, что определение происхождения морального зла) в то же время показывает, каким путем каждый человек или любое другое конечное, наделенное умом существо может стать порочным или грешным, а именно совершив то же самое, что предположительно совершил дьявол, чтобы сделаться дьяволом, и это совершенно независимо от всякого предполагаемого дьявола и его соблазнов. В самом деле, если предполагаемое создание, которое мы называем дьяволом, поначалу было испытуемым существом, которое могло бы уповать на спасение, но, употребив во зло свою свободу, стало грешным, то почему же не могут стать грешниками и другие испытуемые существа, если они употребят во зло свою свободу, и это независимо от всякого влияния или искушения их предполагаемым дьяволом, как сам предполагаемый дьявол не испытывал никакого влияния и не был соблазнен никаким предшествовавшим ему дьяволом или искусителем.

Исходя из этих принципов, ясно, что догмат о некоем первом искусителе или дьяволе химеричен и лишен всякого основания, и мы в состоянии так же хорошо объяснить свои собственные соблазны и грехи, как и его. Ибо вопрос, если свести его к происхождению морального зла, решается одинаково в отношении как предполагаемого дьявола, так и человека или любого другого деятельного существа, подвергающегося искусу. Ведь все возможное моральное зло, которое когда-либо произошло или может произойти в бесконечности божьего творения, не более как отклонение причастных морали деятельных существ от нравственной чистоты, а такие отклонения совершаются вследствие неправильного или порочного использования свободы. Это — единственно возможное происхождение морального зла, и оно равно возможно для всех подвергающихся искусу деятельных существ, так как склонность к преступлению иди греху всегда существовала и будет существовать у всех испытуемых смертных, как и у любого предполагаемого дьявола. И с этим соглашается апостол Иаков: «Но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью» [Иаков., гл. 1, ст. 14].

В необъятности божьего творения имеется, несомненно, больше разнообразных мыслящих существ, чем мы в состоянии перечислить, и каждое из них могло в большей или меньшей степени преступить законы вечного непогрешимого порядка и разума, которые суть то же, что моральная сообразность. И каждое из них могло быть или будет возвращено на путь нравственности и, стало быть, к духовному счастью, как то доказывалось в главе 3-й, рассуждающей о бесконечном и вечном наказании; так что эти доказательства незачем повторять здесь, поскольку читателю, если он хочет убедиться в этом, легче вернуться к указанной главе, чем мне написать ее заново.

Но если допустить, что именуемое дьяволом создание (которое, надо полагать, находится подобно всем прочим тварям под божественным правлением) могло стать непреклонным, вечно мятежным и порочным, неспособным к исправлению и, следовательно, подлежало вечному наказанию (что мне представляется несовместимым с мудростью и благостью божественного правления и с природой, целью и назначением испытуемого деятельного существа), то все же отсюда вовсе не следует, что такому закоснелому в грехе и неисправимому созданию было бы дозволено божественным провидением искушать, заманивать или соблазнять людей, пользуясь их слабостями. В одном мы уверены, а именно в том, что дьявол не посещает нашего мира в телесной или органической форме, в природе же нет другого способа, каким он мог бы явиться нам или нашим прародителям. Точно так же он никогда не мог передать им или нам никаких соблазнов или идей, кроме как через посредство наших внешних чувств, чтобы мы могли понять его или получить естественным путем представление о его соблазнах. Ибо противоречивость и невозможность сверхъестественного общения с миром духов или незримых существ были доказаны при помощи доводов, приведенных в 6-й главе, к которой мы и отсылаем читателя. Эти доводы равно применимы к добрым и злым духам и показывают полную невозможность какого-либо общения или связи человечества с ними.

Но даже если мы предположим, что, согласно повествованию Моисея, во власти дьявола было принимать телесную форму и что он на самом деле принял форму, обличье и строение змия, все же и при этом условии он не мог бы говорить или произнести следующие членораздельные слова, приписываемые ему Моисеем: «И сказал змей жене: нет, не умрете; но знает бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» [Быт., гл. 3, ст. 4, 5].

Поскольку змий от природы лишен дара речи, это должно было поставить дьявола в такое же затруднительное положение, допуская, что он принял ту же форму или обличье. Стало быть, за недостатком надлежащих и соответственных органов речи он, безусловно, был не способен прибегнуть ни к какому другому языку, кроме громыхания хвостом, и тем самым, оставаясь в этом обличье, не мог бы сказать Еве приведенные выше слова или передать ей при помощи языка какие-либо соблазны. Однако если допустить, что прародители человечества были обмануты уловками дьявола, побудившего их преступить божественный закон, то все же из всех прегрешений это было бы самое ничтожное (принимая во внимание все сопутствующие этому обстоятельства), какое только может представить себе человеческий ум.

Какой человек в здравом уме поверит, что Адам и Ева, съев такой дикорастущий плод, могли лично навлечь на себя вечное неудовольствие бога? Или что божественное возмездие распространилось на их еще не рожденных и не согрешивших потомков и до скончания веков обрекло человеческие поколения на вечную гибель? Каким бы фантастическим ни казалось грехопадение человека в изображении Моисея, однако оно составляет самое основу христианства и в Новом завете объявлено причиной пришествия Иисуса Христа в этот мир: «чтобы разрушить дела дьявола» [I Иоанн., гл. 3, ст. 8] и искупить грехопадение человека, то бишь избранных, что подводит меня к рассмотрению догмата о вменении.