Пользуясь тем, что все разошлись спать, скажем еще несколько слов о нашем дворце и его обитателях.
В двух километрах от него находился водопад. Водопад приводил в действие турбины, которые в свою очередь заставляли вращаться динамо, дававшие в изобилии электрический ток. Ток проводился по проволоке на небольшой холм, где стоял дворец. Там электрический ток освещал все комнаты, производил химические и механические работы в мастерских, согревал, когда было холодно, вентилировал, доставлял воду и совершал многие другие работы, перечислять которые было бы скучно. Так, при помощи его, состряпали тот ужин, которым закончили день наши приятели.
Красив был ночью замок издалека, освещенный множеством электрических фонарей. Тогда горел он, как небесное созвездие.
Но днем он был еще прекраснее с его башнями, куполами и террасами. Среди гор, освещенных солнцем, он производил чарующее впечатление. Недурен он был и при закате солнца, когда весь он, казалось, пылал внутри пожаром.
Дикая природа, окружающая замок, как нельзя более гармонировала с настроением его обитателей. Все это были люди разочарованные, нравственно потрясенные. Кто потерял трагически жену, кто детей, кто претерпел неудачи в политике и был свидетелем вопиющей неправды и людской тупости. Близость городского шума и людей растравляла бы их раны. Величие же окружающей гористой местности, вечно блестевшие белоснежные горные гиганты, идеально чистый и прозрачный воздух, обилие солнца, – напротив, успокаивали их и укрепляли.
Глубокоученые, давно прославленные миром, они превратились в какие-то мыслящие машины и потому имели много между собою общего. Страдания и размышления ослабили их чувственность и возвысили ум. Одна и та же наука их сблизила.
Отличия их не были очень характерны: Ньютон был наиболее философ и глубокий мыслитель-флегматик, Франклин был с оттенком практичности и религиозности, Гельмгольц сделал множество открытий по физике, но был иногда до того рассеян, что забывал, где у него правая рука, и был скорее холерик, Галилей – восторженный астроном и страстный любитель искусств, хотя в душе и презирал почему-то эту свою страсть к изящному; Лаплас был по преимуществу математик, а Иванов был большой фантазер, хотя и с огромными познаниями; он больше всех был мыслителем и чаще других возбуждал те странные вопросы, один из которых уже обсуждался в истекший день нашим обществом.
Сношение с остальным миром совершалось с помощью огромных металлических дирижаблей, поднимающих сотни тонн груза и двигающихся со скоростью ста и более километров в час. При небольших грузах и немногих пассажирах употреблялись аэропланы.
В следующий вечер русский продолжал сообщение о сделанном открытии.
– Вы видели, что снаряд через несколько секунд достигает крайне разреженной атмосферы, еще через несколько секунд несется в безвоздушном пространстве. Принимая среднее давление газов, в 10 раз превышающее вес снаряда со всем содержимым, найдем, что через 160 секунд он растратит весь запас самых сильных взрывчатых веществ. При этом он поднимется на высоту 1152 километра и приобретет наибольшую скорость в 14 400 метров. Этой скорости ему вполне достаточно, чтобы вечно удаляться не только от Земли, но даже от Солнца. Тем более легко мы достигнем любой планеты нашей системы. Из всего изложенного, вы, без сомнения, видите и трудности подобного путешествия. Необходим воздух для дыхания, а его нет и неоткуда почерпнуть…
– Можно взять запас воздуха с собою, хотя, правда, он скоро истощится, – заметил итальянец.
– Но солнечный свет при посредстве растений может очистить испорченный дыханием воздух, – возразил Гельмгольц.
– Все-таки, – сказал русский, – этот вопрос требует с нашей стороны глубокой и практической разработки. Далее, каким образом мы возвратимся на Землю или спустимся на другую планету? Без особого запаса взрывчатых веществ сделать это безопасно для нашей жизни нельзя.
– Я давно занимаюсь опытами над энергией взрывчатых веществ, – сказал Франклин, – и думаю, что мне удастся во много раз сократить их массу, заменив известные взрывчатые вещества новыми, мною открытыми.
– Желаю тебе успеха, – заметил русский. – Только общими усилиями мы можем добиться практического выполнения нашего плана.
– Во всяком случае, он чересчур рискован, – сказал осторожный Ньютон, – ты забыл еще питание. Без пищи и воды долго не пропутешествуешь.
– Для начала, – возразил Иванов, – я не предполагаю длинных путешествий. Например, для проезда на Луну и обратно довольно и недели. Так что вопрос о питании, на первое время, по крайней мере, не важен. Запас в несколько килограммов пищи и питья взять не затруднительно.
– Итак, господа, – резюмировал русский, – поработаем сообща над деталями проекта, а затем произведем опыты поднятия за пределы атмосферы на какие-нибудь 500–1000 километров.
– Потом мы расширим пределы опытов, – заметил Лаплас. – Я даже не прочь полететь первым, если только все будет устроено в совершенстве и опыт в моих глазах не представит опасности.
– О, в таком случае никто не откажется! – улыбнулся Франклин.
– Мы все полетим с Лапласом, – слышались дружные голоса.
– А пока, – заметил русский, – перед путем-дорогою нам не мешает восстановить в ярких красках картину путешествия…
– Я так люблю небо, – прервал Ньютон, – что буду очень счастлив, если общество позволит мне по вечерам во время нашего отдыха и общей беседы прочесть ряд лекций, на которых могли бы присутствовать и все желающие в замке.
– Прекрасно! Поручаем это тебе. Ты будешь заправителем наших астрономических бесед, – воскликнуло единодушно все общество.
– Но ты не должен забывать, что перед тобою не одни ученые: не забудь, что из замка многие пожелают слушать; некоторые из них не умеют отличить звезды от планеты.
– Да, да! Пусть твои лекции будут не только живы, но и общедоступны, – сказал итальянец. – Может быть, и я тебе помогу…
– И я, и я! – воскликнули прочие.
– Благодарю вас, господа, – ответил Ньютон.
– Днем мы будем работать, – сказал Гельмгольц, – а вечером наслаждаться в предвкушении неслыханного и невиданного.
– Когда же мы придем к благоприятным результатам, то назначим особое заседание, – заметил Франклин.