Глава 10

– Полина!

Матвей опомнился первым и рванул к озеру, что было силы. Остальные замерли, беспомощно глядя ему вслед. Даже Степа остался стоять, а на лице было написано такое страдание, словно он уже заранее оплакивал Полину, словно знал, что ей не выбраться из озера.

– Степа! – окликнула его Мирра.

Он вздрогнул, тряхнул могучей головой и побежал за Матвеем, будто Мирра не позвала, а из пистолета выстрелила. Обогнал уже на середине пути, с разбегу влетел в озеро, подняв кучу острых брызг, и нырнул в воду, потревожив ковер белых кувшинок. Те бросились врассыпную, закивали сердито, зазвенели неслышно, но очень быстро вернулись на прежние места.

Лишь когда Степа скрылся под водой, Мирра и Лика побежали к озеру. К тому моменту, как они добрались до него, Матвей уже по пояс стоял в воде, а Степа вынырнул, держа подмышки обмякшую Полину. Вдвоем они вытащили ее из воды, посадили на землю. Полина была в сознании, но смотрела перед собой невидящим взглядом, словно Степа достал только тело, а сознание, мысли, сама суть Полины осталась там, под прозрачным стеклом Мертвого озера.

– Полина! – Мирра изо всех сил тряхнула ее, но та не ответила, не посмотрела на нее, никак не дала понять, что слышит.

– Дай я! – Рыжая оттолкнула Мирру и с размаху влепила Полине звонкую пощечину.

На бледной щеке мигом вспыхнул алый пожар, но девушка наконец встрепенулась, закашлялась, выплевывая дурманящую воду.

– С ума сошла, птица безголосая?! – взволнованно завопила Лика. – Ты на хрена в воду полезла?!

Полина непонимающе посмотрела на нее, перевела взгляд на вновь притихшее озеро, только сейчас заметила, что с одежды и волос льется вода, а рядом стоят насквозь мокрые парни.

– Не знаю, – слабо пробормотала Полина. – Меня позвал кто-то. Я шла за вами, потом услышала свое имя, обернулась, а дальше… дальше уже ты меня ударила, – Полина потерла полыхающую щеку.

– Нужно уходить отсюда, – решила Мирра. – Не знаю, что не так с этим озером, но нам нужно уходить.

Спорить никто не стал. Рыжая и Степа подхватили Полину под руки и поволокли к дороге, хотя она шла уверенно и вовсе не нуждалась в помощи. Мирра и Матвей шли следом.

– Я видел их.

Мирра не сразу поняла, что сказал Матвей. Оглянулась, замечая, что он немного отстал от основной группы.

– Кого? – спросила тихо, чтобы не услышала ушедшая вперед троица.

– Русалок. Или утопленниц. Не знаю. Но там, в озере, что-то есть.

Матвей говорил уверенно, но при этом был бледен, и, казалось, его даже немного трясет.

– Ты же не нырял? – не слишком уверенно сказала Мирра. Ей казалось, что Матвей только зашел в воду, на дно не опускался, но она бежала, могла не все рассмотреть.

– Когда Степа вытащил Полину, я наклонился к ней, хотел подхватить, а из воды на меня смотрело… лицо. Женское лицо. – Матвей вскинул голову и с вызовом посмотрел на Мирру, но она не собиралась смеяться, смотрела внимательно, напряженно. – Оно пялилось на меня темными глазами, скалило тонкие акульи зубы. И держало Полину за руку. Я дернул ее, тварь как будто зарычала, сначала собиралась кинуться на меня, а потом резко ушла под воду.

Мирра молчала, не зная, что сказать. Еще вчера в русалок она не верила, но и в домовых тоже не верила, и в навий, бредущих по ночам вдоль домов, и в мертвячек, внезапно возникающих перед окном. Ни во что такое не верила, но все это видела своими глазами.

– Ты мне веришь? – спросил Матвей, пытливо заглядывая ей в глаза.

– Если ты уверен, что это не были галлюцинации от ядовитых испарений, то я верю в то, что ты видел, – сказала она.

– Нет там никаких испарений, Мирра, – твердо заявил Матвей. – Там есть что-то гораздо более страшное. Что-то, объясняющее, почему в этой деревне нет церкви.

К удивлению обоих, Полина, Степан и Лика, ушедшие далеко вперед, выбравшись на дорогу, свернули не в сторону дома, а к лесу. А на вопрос, не стоит ли сначала пойти переодеться, только отмахнулись.

– Такая жара, все быстро высохнет, – заявил Степан.

– Я уже почти сухая, – поддакнула Полина. На ней был лишь невесомый сарафан, а потому он действительно быстро высыхал. Чего не скажешь об одежде мужчин.

– Тем более мы уже столько прошли, я второй раз не пойду по этому пеклу, – ворчливо поддержала Лика.

Мирре и Матвею ничего не оставалось, как последовать за ними.

Нужный дом оказался последним по улице, стоял уже практически на опушке леса, со всех сторон как молчаливые стражи к нему подступали деревья, а мохнатые еловые лапы не только гладили забор, но и протискивались внутрь двора. И несмотря на то, что в доме давно никто не жил, он все еще выглядел ухоженным. Только высокая нескошенная трава во дворе и выдавала отсутствие хозяев. Тропинка от калитки к порогу заросла, но примятая трава давала понять, что кто-то недавно по ней ходил. Это мог быть кто-то из местных, но Мирра почувствовала, как по спине пробежал холодок и неприятно засосало под ложечкой. Полина подошла ближе к Матвею и вцепилась обеими руками в его плечо, даже рыжая заметно отстала от Степана, хотя до этого шла сразу за ним, не обгоняя лишь потому, что не знала, куда идти. Очевидно, страшно было всем. Хоть и понимали, что днем навьи ничего им сделать не могут. Однако произошедшее на озере давало понять, что они в относительной безопасности до тех пор, пока сами не суются в логово нечисти.

Степан открыл ключом дверь и первый осторожно вошел внутрь. За ним гуськом потянулись остальные.

В доме было темно и горько пахло пылью и сухими травами. Полина не удержалась, чихнула, заставив всех подпрыгнуть. С потолка грязными лохмотьями свисала паутина с кое-где запутавшимися в ней и уже давно истлевшими насекомыми. Если бы не тонкие липкие нити, все еще поддерживавшие форму, они давно рассыпались бы в прах, но сейчас молчаливыми коконами напоминали о заброшенности. Даже мыши, казалось, сюда не наведывались: обои в мелкий цветочек выгорели, утратили яркие краски, стали лишь бледной копией самих себя, но все еще оставались целыми, не погрызенными в углах.

Мебели в доме осталось немного. В проходной кухне, куда они вошли, стоял большой стол у окна, вокруг примостились несколько одинаковых табуреток, вдоль одной стены стоял второй стол, уже не обеденный, а рабочий, а угол занимал большой буфет с резными дверцами. И, конечно же, русская печь в полкухни. Дверь в другую комнату была закрыта, но Мирра не сомневалась, что и там вещи аккуратно сохранились. Создавалось впечатление, что хозяева не умерли, а уехали на какое-то время, прибрав перед этим. Ее приемная мать всегда так делала: перед поездкой куда-то тщательно вылизывала большой дом, намывала тарелки, раскладывала по шкафам одежду и белье. За время отсутствия семьи все покрывалось пылью, поэтому на следующий день после приезда всегда устраивалась генеральная уборка, но тратить время на раскладывание вещей уже не приходилось. Смысл этого Мирра поняла, только став взрослой, в детстве же страшно раздражали лишние уборки.

– Так, и что нам делать? – прервала общее очарование застывшей во времени комнатой Полина.

– Вам нужно оставаться здесь, можете осмотреться, – разрешил Степа. – А мы с Матвеем залезем в погреб, проверим, цела ли защита, не могла ли навья выбраться наружу.

С этими словами Степан открыл в полу дверцу, которую никто раньше не приметил, и спрыгнул вниз. Погреб оказался ему по плечи, из-под пола теперь торчала одна голова. Матвей слез за ним намного аккуратнее и, поскольку был ниже Степана, почти полностью скрылся внизу. Еще раз велев девушкам вести себя аккуратно, оба включили фонари, предусмотрительно захваченные Степой, и скрылись в темноте погреба.

Полина подошла к краю, присела на корточки и заглянула вниз.

– Ух, большой погреб, наверное! – присвистнула она. – Даже света от фонарей не вижу.

– Еще бы, – фыркнула рыжая. – Целые катакомбы покойников прятать. Можно сказать, сразу в преисподнюю опускают.

Мирра не стала подходить к краю. Вид большого черного провала в полу вызывал беспокойство, поэтому она решила по наказу Степана осмотреться. Аккуратно приоткрыла запертую дверь и вошла в соседнюю комнату, которая оказалась одновременно и спальней, и гостиной. Высокая кровать застелена вышитым вручную покрывалом, друг на друге стоят две огромные пузатые подушки. Наволочки на них когда-то были белыми, но теперь пожелтели от времени, как желтеют осенью листья, и большие вышитые цветы выглядели неуместно, создавали впечатление забытой на улице яркой игрушки. Небольшой диван напротив тоже застелен покрывалом, но уже попроще, явно купленном в магазине.

В ногах дивана располагался большой шкаф с зеркалом в дверце, а между двух окон стоял стол, накрытый скатертью с таким же рисунком, что и покрывало на кровати. На столе должен бы стоять телевизор, но его не было.

Мирра подошла к шкафу, провела рукой по резной дверце, ощущая кончиками пальцев пыльное забытье. Подумала немного, а затем осторожно приоткрыла дверцу. Внутри было еще более пыльно и пахло чем-то прелым. Все полки оказались заняты одеждой, и только одна пустовала. Пустовала сейчас, но еще совсем недавно на ней что-то стояло. Среди толстого слоя пыли почти по центру выделялось пятно правильной прямоугольной формы. Будто здесь стоял небольшой ящичек или… шкатулка.

Мирра быстро пробежалась руками по остальным полкам, надеясь, что шкатулку куда-то переставили, хотя в глубине души знала, что ее забрали. Едва ли это была та шкатулка, ключ от которой висит на шее у Матвея, мало ли в деревне шкатулок, но Мирра почти не сомневалась, что именно та. И если кто-то перепрятал ее из такого надежного места, значит, в ней на самом деле хранится что-то очень важное.

Она разочарованно выдохнула, закрыла дверцу и заглянула в потемневшее от времени зеркало. Прозрачное когда-то стекло стало грязно-серым, подернулось паутиной времени, заросло забвением. Мутное отражение смотрело испуганно и напряженно. Мирра осторожно приблизила лицо к холодному стеклу, почти прижалась носом, перевела взгляд со своего лица за плечо и едва не вскрикнула. Сзади стояла навья. Та самая, что приходила ночью. Теперь Мирра ясно видела, что она на самом деле одета в наряд невесты, а то, что приняла за облако – длинная белая фата. Сейчас лицо не казалось таким страшным, как ночью, можно было рассмотреть и глубоко посаженые бездонные глаза, и маленький приоткрытый рот и даже жемчуг зубов в нем.

Мирра царапнула ногтями прохладное стекло, собираясь с мыслями, а затем резко обернулась. Невеста была за ней, но не живая, не навья, а простой портрет во весь рост на стене. И не свадебное платье на ней, а обычный сарафан молочного цвета. Волосы не черные, а каштановые, на голове венок из белых цветов. В мутном зеркале она отразилась нечетко, а остальное уже дорисовало воображение.

Мирра осторожно подошла ближе к портрету, рассматривая девушку. Молоденькая, лет двадцати, но очень печальная, будто знает заранее, какая судьба ее ждет. Быть может, уже находилась в депрессии, спасти от которой в этой глуши оказалось некому. Некому было пожаловаться на проблемы, которые грызли дикими собаками изнутри, разрывали мысли по ночам, заставляли сердце чаще биться днем. Некому выслушать, никто не подставил плечо. Мирра знала, как это бывает. Она нашла способ справляться, выжила. А бедная девушка не нашла. Вот и утопилась в озере, нырнула в прозрачную бездну, как нырнула сегодня Полина, но никто не бросился следом, не вытащил, не дал пощечину, не заставил жить.

На кухне послышался шум, а затем и мужские голоса. Вернулись Степан и Матвей. Бросив еще один взгляд на портрет и легонько улыбнувшись ему, мысленно говоря, что однажды все закончится и даже навья обретет покой, Мирра поторопилась выйти из комнаты, но сделав только шаг, едва не упала: ногу пронзила острая боль. Пришлось остановиться и прикрыть глаза, привыкая к этой боли. Сделав несколько глубоких вдохов и закусив губу, Мирра уже медленнее направилась к выходу, изо всех сил стараясь не хромать.

Матвей и Степан уже стояли наверху, плотно закрыв погреб. Оба выглядели чумазыми, взъерошенными, в волосах путалась паутина, а у Степы на щеке алела большая ссадина. Они словно только что действительно выбрались из преисподней.

– Все отлично, захоронение плотно закрыто, ничего не нарушало защиту, – объявил Степан. – Так что Лиза лежит спокойно.

– Тогда как она могла прийти к нам ночью? – не поняла Мирра.

– Может быть, я ошибся, и это была не она?

– Я видела портрет в комнате, это точно она.

– Ой, Мирра, у тебя кровь! – прервала спор Полина.

Мирра опустила голову, только сейчас увидев, что легкие бледно-голубые джинсы на левом бедре промокли и окрасились в темно-бордовый цвет. Черт, как же так? Почему же она не увидела этого в комнате? Могла бы придумать что-нибудь.

– Ты поранилась? – встревоженно спросил Матвей.

– Зацепилась за угол шкафа в комнате, – мгновенно соврала Мирра. – Там острый гвоздь торчит, я не заметила.

– Поранилась до крови, но джинсы не порвала? – скептически приподняла бровь рыжая, но никто не обратил на нее внимания.

– Нужно вернуться домой и обработать рану, – заявил Матвей. – Я захватил с собой кое-какие медикаменты на крайний случай.

– Ты же архитектор, – удивилась Полина.

Мирра лишь закусила губу, чувствуя, как боль в ноге нарастает. Идти домой ей будет сложно.

– Моя бабушка была фельдшером, я к таким вещам приучен, – пояснил Матвей. – Как и ездить в поездки с базовым набором первой помощи.

Мирра не сказала ни да, ни нет, решив, что придумает, как отвязаться от помощи, по дороге. Идти действительно оказалось непросто. Степе и Матвею пришлось помогать, а потом последний просто взял ее на руки, как она ни протестовала. И это уязвимое положение у него на руках так отвлекало, что ни о чем другом думать она не могла. Это был слишком близкий физический контакт. Мирра чувствовала его дыхание на лице, когда Матвей поворачивался к ней, тревожно заглядывал в глаза, слышала стук его сердца, чувствовала тепло сильных рук. Она ничего не придумала, поэтому, когда возле дома Матвей осторожно опустил ее и заявил, что сейчас сходит за аптечкой и вернется, слишком резко заявила, что справится сама. Крепко стоя на ногах, отойдя на безопасное расстояние, она снова вернула себе самостоятельность и независимость.

– Мирра, рану нужно обработать, – терпеливо, как маленькому ребенку, сказал Матвей. – Ты поранилась черт знает обо что, мало ли какую инфекцию могла занести. Хочешь остаться без ноги после возвращения отсюда?

– Я обработаю сама, – с нажимом повторила она. – Мне не нужны помощники.

– Если стесняешься, надень какие-нибудь шорты, – настаивал Матвей.

– Я же сказала, что сама справлюсь! – уже не на шутку разозлилась она.

– Да не снимет она перед тобой штаны, – хмыкнула рыжая. – Она даже перед нами вчера не сняла, в баню не пошла и переодевалась уже ночью в темноте, когда никто не видел. Поразительная скромность в таком возрасте у человека из столицы.

Мирра едва удержалась от того, чтобы не стукнуть ее, но Матвей, услышав об этом, сразу отстал, сказал только, что принесет аптечку и на большей помощи настаивать не будет. Это Мирру вполне устраивало.

Пока Матвей и Мирра возились с аптечкой, Полина принялась накрывать на стол. Время было уже даже не обеденное, день клонился к вечеру, поэтому поесть никто не отказался. Степа и вовсе думал, что мог бы съесть целого медведя. Несмотря на то, что давно жил один, готовил для себя всегда, в сухомятку не питался. Да и баба Глаша подкармливала.

Полина невесомой феей сновала между буфетом, столом и печкой, и Степа против воли залюбовался ею. Такая легкая она, невесомая, хрупкая. Кажется, дунь посильнее – и улетит. А при этом живая, юркая, даже с печью управляется играючи, будто родилась в деревне, будто всю жизнь жила в этом доме, по соседству. Степа всего раз показал, что да как, а она на лету ухватила, сразу все поняла. Может, она и не будет сильно против? Не станет возражать? Эх, вот бы она на него смотрела, а не на Матвея, но Полина словно нарочно не замечает его. Улыбается, смеется, но Матвею. У Матвея спрашивает, что он будет, какой чай ему сделать, сколько сахару класть. А на него если и глянет ненароком, то тут же отворачивается, будто неприятен он ей. Он ведь из озера ее вытащил, жизнь спас, все равно к Матвею тянется. Впрочем, даже некрасивая Лика – и то на него не смотрит. Чего уж ждать от прекрасного ангела Полины? С чего ей на него смотреть?

Наконец из спальни вышел Матвей, плотно закрыл за собой дверь и покачал головой:

– До чего упрямая. Там наверняка зашивать надо, а она даже обработать не дала.

– Каждый Буратино сам себе Буратино, – пожала плечами Лика.

На столе уже стояла разогретая вчерашняя картошка, чугунок с мясом, который Степа принес из дома, толстыми ломтями был нарезан хлеб и заправлен домашней сметаной салат, а все пятеро, включая побледневшую и слегка прихрамывавшую Мирру, сидели за столом, но есть еще не начали, когда с треском ударилась в стену входная дверь, впуская в дом бабу Глашу. А с ней, обгоняя старушку, вошло и что-то опасное, неприятное, от чего хотелось вжать голову в плечи, стать меньше ростом, слиться со стеной, чтобы не заметили.

Степан не так уж часто видел свою наставницу в ярости, обычно баба Глаша умела держать лицо и сохранять спокойствие в любых ситуациях, с долей снисхождения относясь к любой людской глупости, но сейчас был явно не тот случай. И, пожалуй, сейчас Степа готов был согласиться с прозвищем, каким за глаза ее звали все в деревне – Баба Яга.

– Тут, голубчики, – проскрипела баба Глаша, проходя в кухню и цепким взглядом прищуренных глаз осматривая пятерых застывших за столом человек.

А они действительно застыли. От неожиданности, от предчувствия чего-то неотвратимого, что надвигалось на них как летняя гроза. Быть может, только Степа умел видеть искры в этих черных как смоль глазах, но все остальные тоже что-то почувствовали.

– Зачем в пустой дом ходили?

Первой отозвалась Полина, еще не знающая, что когда баба Глаша зла, лучше молчать, пока она не выскажется. Полина хотела объяснить, рассказать все, оправдать их, но выбрала для этого не лучший момент, а Степа не успел ее остановить.

– Молчать! – рявкнула баба Глаша, когда Полина только начала рассказывать про призрак невесты. – Степа!

Степа тут же положил на стол ломоть хлеба и выпрямился, посмотрев на бабу Глашу виновато. Был бы один, уже с места вскочил бы, но сейчас не хотелось упасть лицом в грязь перед городскими, показать им, что он, двух метров ростом и ста килограммов весом боится какую-то старушку. Городские ведь не знают всей ее силы, не знают, что она сделала для Степы. Они не поймут. Поэтому остался сидеть, хоть и видел, как недобро прищурилась баба Глаша. Поняла, что стесняется показывать почтение перед ней, что боится ее. Но провоцировать не стала, дала сохранить лицо.

– Тебя не было дома, я не знал, когда вернешься, – виновато начал он. Лицо лицом, а с голосом ничего не смог поделать. Тот получился жалким, просящим. Таким тоном местный пьянчужка Тихон просит мелочи на опохмел. – Вот и решили проверить сами. Но я защитные амулеты всем сделал, все, как ты учила.

На щеках бабы Глаши еще играли желваки, а глаза-бусинки метали молнии, но отчитывать его она больше не стала. Неужели думала, что Степа сунулся в логово мертвячки без защиты? Да еще и безоружных городских за собой потащил? Хорошего же она мнения о своем ученике!

– Сегодня из дому чтобы ни шагу, ясно? – наконец припечатала она, немного подумав. И голос у нее сделался уже не злой, а задумчивый, словно она прикидывала и решала что-то в уме. – Так безопаснее для вас выйдет. А вечером я приду, на ночь другую защиту поставлю.

– Зачем нам другая защита? – пискнула Полина, растерянно глядя на бабу Глашу. – На доме ведь уже стоит одна, и этой ночью она хорошо работала.

– Затем, что могли вы своим визитом необдуманным разворошить осиное гнездо, – снова зло выплюнула баба Глаша. – А от него уже другая защита нужна. Эта вам не поможет.

Полина испуганно ойкнула, Мирра и Матвей переглянулись, и Степа видел, что они тоже сели прямее.

– А почему тогда вы с нами на ночь не останетесь? – поинтересовалась Лика.

– Сами наворотили дел, сами и разгребайте, – бросила баба Глаша, но затем добавила: – Я дом проверять пойду, ту защиту.

– Ночью? – напряженно уточнила Мирра. – А как же навьи?

– Меня не тронут.

Городские переглянулись, не понимая, что это значит. Баба Глаша промолчала, не дала объяснений, и Степа тоже молчал.

– Раз уж вы пока здесь, мы хотели расспросить вас про предстоящую свадьбу, – начала Полина, но баба Глаша тут же перебила ее:

– А теперь, может, и не будет уже никакой свадьбы!

Она махнула Степе, давая понять, чтобы шел за ней, и сама направилась к сеням, но Лика проворно вскочила из-за стола, обогнала бабу Глашу и преградила ей дорогу.

– Ну уж нет! – отчеканила безумная девица. – Вы не уйдете, пока не дадите нам объяснений! Мы хотим знать, чья это свадьба, кто невеста, почему позвали нас и почему в деревне о ней не знают.

– Придет время – узнаете, – бросила баба Глаша и попыталась обойти рыжую, но та сделала шаг в сторону, снова преграждая дорогу. У Степы в плохом предчувствии сжалось сердце, но рыжей было плевать.

– Если вы нам ничего не скажете, завтра же утром мы уйдем!

Баба Глаша недобро усмехнулась.

– Идите, – пожала плечами она. – Сами все равно не выйдете, только заблудитесь, а там и нави в лапы попадетесь.

– Нас Степа выведет! – поддержала подругу Полина.

Степа вжал голову в плечи, уже понимая, что через мгновение его авторитет разобьется вдребезги, как поставленный на край печи глиняный чугунок.

– Степа? – хмыкнула баба Глаша. – Степа вас не поведет.

– Степа! – Полина повернулась к нему, и у него от беспомощности защемило в груди. Он опустил голову, не желая смотреть на Полину, но по прожигающему щеку взгляду все понял.

Полина ждала защиты, а он не мог ее дать. Не мог пойти против бабы Глаши. Так какой смысл в его силе, в навыках, в его добротном доме и умелом хозяйстве, если он не может поддержать ту, которая ему нравится? Как она после этого сможет доверять ему?

– Степа! – баба Глаша назвала одно только его имя, и он безропотно подчинился: поднялся с места и, ни на кого не глядя, вышел из дома.

Проворная старушка уже была возле калитки. Шла широко, размашисто, чеканя каждый шаг, Степу так учили ходить в армии, но он, вернувшись на гражданку, тут же об этом забыл. Не нравилось Степе в армии. Одно дело подчиняться бабе Глаше, которая знает, что делает, другое – слушать командиров, которым важнее занять ерундой, чем научить полезному. Одно дело – учиться воевать с мертвяками, другое – с живыми людьми. С живыми людьми Степе не нравилось сражаться даже теоретически.

Степа догнал бабу Глашу, но не поравнялся с ней. Шел на полшага сзади, дулся. И она, конечно, поняла.

– Обижаешься? – спросила вроде и резко, но он уловил в ее тоне мягкие нотки. Не извиняющиеся, конечно, а просто теплые, родные.

Не ответил. Баба Глаша оглянулась, зыркнула на него, и снова пошла вперед.

– Зачем ты повел их туда? – спросила другим тоном, не таким, как говорила в доме, а таким, как пеняла ему за непослушание во время обучения. Степа был хорошим учеником, но ему всегда казалось, что баба Глаша уж слишком опекает, не дает развернуться в полную силу. – Перед которой из них красовался?

Степа почувствовал, как шею заливает краснота. Он почему-то всегда краснел с затылка.

– А хоть бы и перед которой, – буркнул он, глядя себе под ноги. – Ты сама сказала, что одна из них мне женой станет, а кто за меня пойдет? Они городские, а я из деревни. Не ровня им. Они, видела, какие красивые все, умные? А я что в своей жизни видел? Только что в армии был, а так всю жизнь здесь. Чем могу их впечатлить?

– Ты с навью сражаться умеешь.

– А толку? Кто из них понимает эту выгоду?

Баба Глаша вдруг остановилась, повернулась, задрала голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Степа едва не налетел на нее, поэтому стоял теперь рядом, возвышался над ней, как гора. Черные глазки-бусинки смотрели с легкой долей насмешки, но смеялись не над ним.

– Когда они узнают правду, – тихо и как-то торжественно сказала баба Глаша, – поймут. Еще драться будут, кому из них за тебя замуж идти.

Она развернулась и снова пошла дальше, а Степа еще несколько секунд удивленно смотрел ей в след.