3. Адреса сыскной полиции

3.1. Большая морская, дом 24

После упразднения должности военного генерал-губернатора занимаемое им здание (нынешняя Большая Морская улица, д. 38, тогда дом имел номер 40, сейчас на этом месте здание Союза художников) стало резиденцией обер-полицмейстера, а здание, которое он занимал ранее (тогда Большая Морская улица, д. 24, теперь дом 22), передали Адмиралтейской полицейской части.

Но не полностью: согласно «Справочнику С.-Петербургского градоначальства и городской полиции, июль 1874 года» в здании также размещались:

– помощник градоначальника – председатель Совещательного присутствия генерал-майор А.А. Козлов;

– чиновник по особым поручениям при градоначальнике майор Э.А. Зейдлиц;

– заведующий типографией градоначальства (и сама типография) губернский секретарь П.Н. Кирилов;

– и Сыскное отделение.

Участок на Большой Морской, 24, был приобретен для петербургского обер-полицмейстера ещё в 1784 году. В начале XIX века размером 13,3 сажени по улице и 29,5 саженей в глубину квартала было выстроено двухэтажное каменное здание с высокой крышей. Сохранился его фиксационный чертеж, выполненный архитектором А.А. Михайловым в 1809 году.

Рис. 14. Фасад дома Санкт-Петербургского обер-полицмейстера. Фиксационный чертеж 1809 года

В 1844–1847 годах академик и профессор архитектуры Николай Ефимович Ефимов кардинально перестроил дом обер-полицмейстера, сделав его четырехэтажным. Фасад здания он выполнил в стиле «эклектика», использовав элементы Раннего Ренессанса. Над левым надворным флигелем здания возвышалась восьмигранная пожарная каланча с будкой для часовых и металлической мачтой, снабженной сигнальным коромыслом. На первом этаже размещались типография, общие арестантские помещения, конюшни; на втором – помещения для благородных и секретных арестантов, казармы для пожарных нижних чинов, комната для караульных, трехкомнатная квартира одного из столоначальников и канцелярия обер-полицмейстера. Служивший в канцелярии с октября 1863 года Виктор Никитич Никитин писал в мемуарах, что в ней «занимались человек 50–60 в вице-мундирах, полукафтанах, полицейской и военной формах, а также в штатском платье». На третьем этаже находился кабинет обер-полицмейстера и его приемная. «В огромной приемной прохаживались человек 30–40 старых, пожилых и молодых мужчин и женщин от генералов до крестьян и от барынь до крестьянок включительно». Также на третьем этаже располагались помещения для просителей, для дежурного офицера и дежурного брандмейстера, уборная и камердинерская обер-полицмейстера, казарма для сторожей, конвойных и рассыльных. На четвертом этаже находились семейные апартаменты обер-полицмейстера (передняя, зал, гостиная, буфет, столовая, спальня, уборная супруги, три детских комнаты), его кухня, службы, комнаты для прислуги, шестикомнатная квартира правителя канцелярии и казарма для часовых при каланче.

Рис. 15. Главный фасад дома обер-полицмейстера. Фиксационный чертеж 1860 года

Рис. 16. Фасад бывшего дома обер-полицмейстера, Большая Морская, 22. Современный вид. Фото Александра Филиппова

Рис. 17. Дворовый фасад дома Санкт-Петербургского обер-полицмейстера. Фиксационный чертеж 1860 года

К сожалению, мы не нашли ни свидетельств, ни поэтажных планов обоих зданий Адмиралтейской части того периода. И потому точно не знаем, где именно – в бывшем доме обер-полицмейстера или надворном флигеле – размещалась с 1867 по 1883 год Сыскная полиция. Но предполагаем, что ей отдали помещения канцелярии обер-полицмейстера на втором этаже. Занял ли Путилин его бывший кабинет на третьем или он достался помощнику градоначальника, нам неизвестно. Неизвестно, и какая из квартир, имевшихся в зданиях Адмиралтейской части, была отведена начальнику Сыскной полиции. В рассказе «Безумная месть» И.Д. Путилин пишет, что агент Ж., доставив на Большую Морскую важную свидетельницу, тотчас его известил, и Иван Дмитриевич «поднялся в свой кабинет». Так как на первом этаже квартир по плану нет, а на четвертом нет кабинетов, можно предположить, что Путилин жил на втором в трехкомнатной квартире, а принимал агентов и посетителей на третьем. Однако (об этом подробнее в разделе Ошибка: источник перекрёстной ссылки не найден) «мемуары» Путилина содержат много недостоверной информации, и нельзя исключать того, что с учетом его чина и количества детей в семье он проживал в одной из квартир на четвертом этаже – они по площади и количеству комнат гораздо больше той, что находилась на втором.

На Большой Морской, дом 24, было раскрыто одно из самых известных дел СПбСП – убийство князя (принца) военного австрийского агента Людвига фон Аренберга.

Дело № 10. Убийство князя Людвига фон Аренберга, военного австрийского агента

«В ночь на 25 апреля [1870 года] принц Людовик Аренберг, австрийский военный уполномоченный, был найден задушенным в постели.

Рис. 18. Князь Людвиг (Людовик) фон Аренберг. Гравюра Э. Даммюллера с фотографии С.Л. Левицкого, 1870 год

Принц Аренберг занимал нижний этаж дома княгини Голицыной по Миллионной улице: верхний этаж над квартирой принца был пуст. В этом доме было два входа: один – ворота с Мойки, которые вели во двор к конюшне, сараям и прочим службам; другой – парадный вход с Большой Миллионной, находившийся напротив Преображенских казарм. У ворот постоянно сидел дворник; дверь с улицы отворяла прислуга принца; швейцара не было. Принц имел двух людей в услужении: камердинера и грума, этот последний находился у него 8 лет.

24 числа грум отпросился у принца прислужить на вечере у одного из членов дипломатического корпуса, а камердинер не жил в квартире принца. Отпуская камердинера, принц Людовик приказал ему разбудить себя на следующее утро в полвосьмого утра, так как ему необходимо было отправить свою корреспонденцию в Вену с уезжавшим курьером. Вследствие этой же причины он отказался от охоты, на которую его приглашал граф Мирибель, французский военный агент. В пятницу вечером принц был в яхт-клубе и возвратился оттуда в три часа утра. Не желая тревожить прислугу, принц носил с собой ключ от входных дверей с Миллионной; приезжая домой, он отворял их сам и, войдя, запирал изнутри. Так было и на этот раз.

В субботу 25 апреля в полшестого утра грум возвратился домой и хотел зайти в дом в ворота. Он звонил и стучал в ворота, но никто не отпер ему. Тогда он обошел вокруг дома № 34, который стоит на углу улицы, и увидел дворника дома княгини Голицыной, подметавшего тротуар. Дворник отпер ворота груму, который тотчас отправился спать. Около половины восьмого камердинер вошел в спальню принца. В комнате был полнейший беспорядок, вещи были разбросаны; камердинер, не видя принца, не решился подойти к постели и в испуге бросился из комнаты. Позвав дворника и грума, он подошел вместе с ними к постели. Под подушками и одеялами лежал охладевший труп принца, привязанный к кровати снурками от штор: ноги его были туго связаны рубашкой, рот и нос были закрыты платком, завязанным позади головы. Впоследствии оказалось, что этот платок принадлежал убийце и что последний носил его. Не теряя ни одной минуты, один из слуг отправился к австро-венгерскому посланнику графу [Богуславу] Хотеку, а другой дал знать в полицию».

Вместе с сыщиками на место преступления прибыли градоначальник, шеф корпуса жандармов, министр юстиции, посланники австрийский и французский, принц Петр Ольденбургский и т. д. Государь, выразив в тот же день графу Хотеку глубокое сожаление о случившемся, велел ежечасно докладывать ему о ходе расследования. Путилин прекрасно понимал, что дальнейшая его карьера зависит от того, сумеет ли он раскрыть это убийство.

«Тотчас начатое следствие обнаружило, что убийцы не могли войти в дом с парадного подъезда, так как его запер за собой принц. Ясно было, что они или спрятались гораздо раньше на лестнице, или прошли в ворота на черный выход квартиры, который большей частью не запирался. Дверь своей спальни принц также никогда не запирал. Состояние, в котором был найден труп, показывало, что убийство было совершено в полчетвертого утра. Судя по обстановке, можно было предположить, что принц убит во время сна, или же, судя по развернутой газете, лежавшей на столике, можно было думать, что он читал её, когда услышал шум. Затем, по всей вероятности, произошла борьба между убийцей и принцем – борьба упорная, отчаянная, так как принц был силён, ловок и молод. Стоявшая на столике лампа было сброшена на пол, спички были рассыпаны. Потом, по всей вероятности, злодеи повалили принца на кровать и завязали ему рот и нос. Когда принц перестал оказывать признаки жизни, убийцы привязали его к кровати снурками, связали ноги и набросили на него подушки и одеяла, прикрыв всё это волчьей шкурой, лежавшей в соседней комнате у письменного стола…

С самого начала было ясно, что преступление это совершено не одним лицом, а несколькими, потому что принц, как уже мы сказали, был силён, ловок и решителен и одному злодею с ним было бы не справиться. На месте преступления найден небольшой штоф с простой водкой. Засвидетельствована также пропажа некоторых вещей, а именно: бритв, нарукавных запонок, булавки с жемчужиной для галстука, золотых часов с цепочкой и нескольких французских червонцев. Шкатулку, в которой принц хранил деньги и бумаги, злодеи тщетно пытались разбить – [позже выяснилось, что] унести её с собой также побоялись, чтобы не быть остановленными по подозрению кем-нибудь из городовых.

Подозрение в совершенном убийстве пало на крестьянина Гурия Шишкова, служившего прежде у принца. Этот человек за несколько дней перед тем был выпущен из тюрьмы, содержался он там по приговору мирового судьи за кражу. 23 числа Гурий Шишков явился за получением расчёта [но принца не застал] и сказал, что придёт 24 числа опять. Но в пятницу его никто не видел в продолжение целого дня».

Путилин велел подчиненным разыскать Шишкова. Поручение оказалось сложным, так как он нигде не был прописан. На след предполагаемого преступника удалось напасть надзирателю Б. (так его называет в мемуарах Путилин). И уже вечером 26 апреля Шишкова задержали в квартире, в которой кухонным мужиком служил его дядя. Гурий побожился, что предыдущую ночь провел в том доме, где был арестован, однако дядя алиби племянника не подтвердил, заявив, что тот с шести вечера до семи утра куда-то уходил. При обыске у Гурия нашли «двадцать рублей серебром бумажками, из которых одна была запачкана кровью». Шишков своё участие в убийстве Аренберга категорически отрицал.

Однако Путилин был уверен в вине Гурия и поэтому решил разыскать его сообщников – а вдруг у них при обыске удастся найти ценности, украденные из квартиры Аренберга?

Поиск сообщников начальник Сыскной решил вести среди лиц, отбывавших наказание вместе с Шишковым. Выяснилось, что злобный и малообщительный Гурий дружил в тюрьме лишь с одним арестантом – Петром Гребенниковым. Тот тоже успел выйти на свободу, тоже нигде не прописался, но, в отличие от Шишкова, родственников в столице, которые могли бы его приютить, не имел. Предположили, что он живет у знакомых, и поэтому решили его искать в трактирах Знаменской улицы, на которой Гребенников обитал до тюрьмы. Сыскным агентам были сообщены его приметы. Одному из них (Путилин называет его «надзиратель М.») в трактире «Избушка» удалось выяснить, что 25 апреля некий мужчина пытался рассчитаться с буфетчиком французской золотой монетой! Агент попросил описать его внешность, и она совпала с приметами Гребенникова. Буфетчик припомнил, что тот приходил в трактир не один, а с проституткой Марией Кисловой, и указал её адрес. Однако ни Гребенникова, ни Кислову там не застали. Сыщикам пришлось целые сутки ожидать их появления. Их сразу задержали. У Гребенникова в карманах нашли золотые часы, принадлежавшие Аренбергу.

Из-за важности и срочности дела судебный следователь прибыл для допроса в Сыскное отделение, куда доставили подозреваемого. Но Гребенников, как и Шишков, отказался признавать вину в убийстве Аренберга. Вслед за следователем прибыл прокурор и тоже потерпел фиаско на допросе. А высшее начальство, несмотря на весомые улики, для объяснения с австрийцами требовало признания Гребенниковым вины. Рассвирепевший градоначальник Ф.Ф. Трепов попытался сам допросить подозреваемого, но тот не покаялся и ему. И тогда И.Д. Путилин пошел на хитрость – сообщил преступнику, что за убийство военного агента его будет судить не гражданский суд, а военный. И что не каторга ему грозит, а петля. Гребенников испугался и сознался, рассказав все подробности. Суд приговорил их с Шишковым к 17 годам каторжных работ.

«Утром 29 апреля 1870 года в Римско-Католической церкви святой Екатерины происходило отпевание покойного принца Людовика Аренберга… Дипломатический корпус помещался на правой стороне церкви; высшие чины двора, министры и другие сановники – на левой стороне. Государь Император, прибывший в тот день из Царского Села, был в мундире австрийского гусарского полка. У входа в церковь Его Величество был встречен Государем Наследником… В непродолжительном времени тело покойного принца будет перевезено в Австрию и постановлено в фамильном склепе».

За успешное раскрытие убийства князя Аренберга, «благодаря чему было предотвращено неизбежное осложнение межгосударственных отношений», Ивану Дмитриевичу Путилину 30 августа 1870 года пожаловали орден св. Владимира 3-й степени.

Также сотрудники Сыскной полиции получили поощрение от императора Австрии. Приказом № 217 от 18 сентября 1870 года санкт-петербургский обер-полицмейстер Федор Трепов сообщил, что: «Его Величество Император Австрийский в воздаяние услуг, оказанных при разыскании убийц Австрийского Военного Агента князя Аренберга, пожаловал поименованным в прилагаемом к сему списке чинам Сыскной Полиции означенные в нем знаки отличия. Государь Император, по всеподданнейшему о том докладу Государственного Канцлера, Всемилостивейше позволил принять и носить пожалованные им знаки:

Начальнику сыскной полиции надворному советнику Путилину – орден Франца Иосифа 3-й степени.

Чиновникам сей полиции:

капитану Орлову – Золотой крест за заслуги с короной;

коллежскому асессору Волкову – Золотой крест за заслуги без короны.

Полицейским надзирателям:

Степану Беленко – Серебряный крест за заслуги с короной;

Николаю Гавриловичу Молодовскому – Серебряный крест за заслуги без короны».

С большой степенью вероятности можно утверждать, что надзиратель Б., о котором пишет Путилин, – это Беленко, а надзиратель М. – Молодовский. Про Беленко, увы, более ничего не известно, а вот Николай Гаврилович Молодовский дослужился до чиновника для поручений и закончил службу в Сыскной в 1887 году в чине коллежского асессора.

Назад: 2.3. Изменения штатов петербургской сыскной полиции

Дальше: 3.2. Офицерская, дом 28