Серия «Попаданец»

Выпуск 87

Иллюстрация на обложке Владимира Гуркова

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

© Безбашенный, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

Благодарности

Как и в первой книге серии, я благодарен многочисленным комментаторам на «Самиздате», и в особенности – историку Максиму Владимировичу Нечитайлову. Без их помощи и замечаний эта книга не приобрела бы своего нынешнего вида. Я также благодарен и художнику Сергею Курганову.

1. Римское море

– Зверь-машина! – прокомментировал Володя остановившую наш караван для проверки римскую трирему. – Хрен от такой уйдёшь!

– И обязательно им надо всё и всех контролировать! – добавил Серёга. – Ну вот как есть империалисты хреновы!

Мы с Васькиным хмыкнули, но развивать «кухонно-политическую» тематику не стали. Конечно, и начальники судов, и их владельцы, если кто из них плавает сам, и кое-кто из матросни – все они обсуждают сейчас по-финикийски «проклятый римский империализм», от которого «никакого житья не стало». Можно, конечно, сколько угодно проклинать римское морское господство, призывая на самих гордых квиритов гнев Баала и Мелькарта, а на их флот – Решефа и Йама, но много ли от этого толку? Какое дело богам до мольбы тех, кто просрал войну? Надо было выигрывать её, а для этого – не жлобиться самим и не позволять жлобиться собственным олигархам. Ведь флот-то какой имели! Едва ли слабее римского, а уж моряков-то – всяко лучших, чем противник. Ну, не помогло это в Первую Пуническую, просрал её Карфаген – бывает. Но во Вторую-то – как раз недавно закончившуюся – каким отсеком спинного мозга думали? Какого хрена даже попытки не сделали вернуть себе морское господство? Дорого? А контрибуции теперь Риму платить не дороже ли выходит? Страшно? А в полной римской власти оказаться не страшнее? Да, вполне могли побить и первую эскадру, и вторую, и третью. Как сами карфагеняне били римский флот в Первую Пуническую раз за разом, а римляне, сцепив зубы, строили новый и в конце концов научились строить корабли конвейером. И собственно говоря, не только возросший опыт, не только пресловутый корвус – мостик ихний абордажный, но и этот конвейер, всякий раз восполнявший убыль в кораблях, дал наконец римлянам победу и на море. А самим сделать то же самое – что, Мелькарт с Йамом не велели? Противопоставить римскому кораблестроительному конвейеру свой собственный – кишка тонка? Ну так был ведь удобный период, когда Ганнибал бил римлян в самой Италии и остановить римский конвейер мог запросто – какого ж хрена не воспользовались? Если флотоводцам умения флотоводческого не хватает, так даже тупо числом можно было в то время римский флот одолеть – не в первом сражении, так во втором, в третьем, в очередном наконец, как и сами римляне в прошлую войну. Даже побеждая, римский флот нёс бы ослабляющие его потери, которые нечем было бы восполнить. Если аналогичный фактор на суше стал в конечном итоге решающим для сухопутной армии Ганнибала, что помешало бы такому же сработать и на море в карфагенскую пользу? Не воспользовались моментом, просрали – получите своё, и на себя теперь надо пенять, а не на римлян, если уж по справедливости. Только вслух ведь «болеющим душой за державу» финикийцам этого не скажешь – если, конечно, не чешутся кулаки с ними подраться. А у нас они не чешутся, мы люди мирные, спокойные и даже добропорядочные – в свободное от службы время, по крайней мере.

А если совсем уж по справедливости – так ещё и спасибо следовало бы сказать римскому флоту, патрулирующему море и защищающему грузовые купеческие тихоходы – и карфагенские в том числе – от пиратов. Ведь не от Карфагена же теперь защиты ждать, с его-то жалкими десятью триремами! Обидно, могу понять, но ведь сами же и виноваты, если разобраться. Могли бы двадцать иметь или даже тридцать, торг был вполне уместен, Сципион ведь не жадничал, и не хрен было его злить перехватом римских транспортов с провизией. Сами же, если разобраться, и напросились на ухудшение условий мира. А ты не проигрывай войну, а если проиграл – так не серди по пустякам победителя. Вредно это и чревато – и для здоровья, и для кошелька.

Трирема нынешнего «мирового жандарма» и в самом деле впечатляла – было чем. Длинная, стремительная, и точно хрен уйдёшь, если встреча с ней нежелательна. И хрен от неё отобьёшься без целой батареи «скорпионов» или хотя бы одного завалящего, но исправного пулемёта. Но пулемёта в этот мир никто из нас как-то не прихватил, а для батареи «скорпионов» на перевозящем нас «купце» банально нет места. А без них – ну, не протаранит, так на абордаж возьмёт. Вон он, корвус ихний абордажный, вместо передней мачты приделан. Опустится резко, вопьётся шипами в палубу, и побегут по нему гуськом римские морпехи, прикрывшиеся стандартными легионерскими скутумами. Для того и внедрён у римлян этот абордажный мостик ещё в Первую Пуническую, чтобы не боялись переведённые в морскую пехоту легионеры свалиться в воду и утопнуть в своём тяжёлом снаряжении. А когда ворвутся они на палубу, накопятся, выстроятся щит к щиту – пиши пропало. Не одолеть римскую тяжёлую пехоту, когда она в строю. На суше разве только фаланге македонского типа это ещё под силу, но где ж её взять, такую фалангу, на палубе грузо-пассажирского торгового судна?

Интерес же римлян к нашему каравану вполне объясним. Как ни велик римский флот, всего Средиземного моря ему не объять. Раньше эту часть моря контролировал флот Карфагена, которого больше нет, и теперь здешние пираты действуют не в пример смелее прежнего. А судёнышки у морских хулиганов лёгкие и быстроходные – не быстрее этой триремы, конечно, но пузатому «купцу» не уйти и от них. В результате же карфагенские купцы стали и сами обзаводиться кораблями побыстроходнее. Новые, вновь построенные, уже не так пузаты, как прежние. Длиннее, больше вёсел, даже в два яруса у некоторых из них, эдакие грузовые торговые биремы. Некоторые не скупятся и на таран на носу, дабы продырявить пирату бочину, если тот ему наперерез зайдёт – а ты не подрезай при обгоне, гы-гы! Соблюдайте, граждане, правила движения на маршруте. Ну и как тогда прикажете эти новые купеческие корабли от пиратских издали отличать?

Вот и интересуются римляне такими «нетипичными купцами», не пираты ли это замаскировавшиеся. Самых подозрительных и досматривают, так что в двух ярусах вёсел и таране, делающих судно внешне из чисто торгового полувоенным, есть и немалые минусы, а не одни только плюсы. Как раз у нас на глазах досмотровая партия с триремы десантировалась на палубу одного такого ухаря. Без хамства десантировалась, корвус свой римляне опустили аккуратно, фальшборта и палубы не портя, но шмон они там устроили очень даже нешуточный, так что седых волос у командовавшего тем судном финикийца прибавилось наверняка. Отличиться перед начальством, проявив бдительность и найдя что-то подозрительное – уже для служивого неплохо, даже если поднятая им тревога и ложной окажется, а если повезёт и у торгаша и в самом деле рыльце в пушку, то, глядишь, и на лапу предложит всей досмотровой партии, за что та уж всяко будет благодарна тому, кто обеспечит ей левый заработок. И в своём кошельке монет прибавится, и от товарищей уважения и авторитета в коллективе. Поди плохо? Много ли найдёшь таких купцов, кто был бы совсем уж кристально чист? С трудов праведных не наживёшь палат каменных…

– Прям как гаишники, млять, до водилы догребались! – прикололся Серёга.

– Как бы до нас следом не догребались! – мрачно процедил Володя.

– А из арбалетов по ним вжарим! Неужто щитов ихних не пробьём? – после тех наших былых успехов в Испании Серёга любит похохмить, что мы хоть чёрта лысого на ноль помножить способны.

– Пробьём – и щиты, и кольчуги – первым четверым, – разжёвываю я ему. – Но на этой триреме одних только морпехов полная центурия – человек шестьдесят, если не восемьдесят, а ещё матросня, да и гребцами там сидят не рабы, а лёгкая пехота. На всех нам может банально не хватить болтов.

– Вано, здэс город болше миллиона! Паэтому хватыло нэ на всэх. – пропел Володя кусочек из давнишней песни Новикова, имитируя полагающийся для неё грузинский акцент.

– Надеюсь, сеньоры, вы не собираетесь экспериментировать? – поинтересовался Хренио. – Я, конечно, поддержу вас, если что, но при таком соотношении сил…

– Даже не думайте, идиоты! – тявкнула Юлька, приняв наши мрачные шутки за чистую монету. – Герои, млять, недоделанные! О нас с Наташкой подумали?!

Арбалеты наши, как и болты к ним, пожалуй, и в самом деле не стоило перед римлянами афишировать. Если заинтересуются – эти мигом повод для придирок найдут, а дарить им наши агрегаты не хотелось категорически, как и на лапу им давать, чтобы они и нами самими заодно не заинтересовались. Поэтому мы их от греха подальше приныкали, не дожидаясь, пока очередь дойдёт до нашего судна. На хрен, на хрен, как говорится.

Но совершенно аналогичные мысли, хоть и по другому немного поводу, были в своё время и у нашего нынешнего нанимателя, «досточтимого» Арунтия. Новые веяния в карфагенском торговом судостроении он совместил вот с этим вот «на хрен, на хрен» и заказал в результате «замаскированную бирему» на основе старого традиционного судна этрусков. Универсального, и для торговли, и для военных походов.

С виду оно здорово драккар викингов напоминает. Если бы ещё и обшивка его бортов была внакрой, а не вгладь – так вообще было бы трудно отличить. Ну, если точнее, то не «длинный» драккар, а грузовой кнорр, который попузатее и повысокобортнее его, но тоже со вполне обтекаемыми обводами. Таран на носу и у этого этрусского судна есть, но небольшой и в глаза особо не бросающийся. «Пирата» лёгонького он потопит без особого труда, а вот против настоящего военного судна слабоват, против той же триремы ловить нечего, так что не выглядит он военным прибамбасом. И «биремность» его тоже в глаза не бросается, а замаскирована. Нет у него никакого второго яруса вёсел.

Как, например, у той же триремы движитель её основной устроен? Натыканы в ней люди, как сельди в бочке. За счёт расположения вёсел и гребных банок в шахматном порядке три гребных яруса схитрожопить ещё кое-как можно, но и мореходность такого монстра оставляет желать лучшего. Целые военные флотилии античного мира идут на дно, если хороший шторм их в открытом море застигнет.

А как тогда быть с подобными кораблями повышенной ярусности? Реально – никак. Пентера та же самая или квинкерема – технически тоже трирема, только побольше да пошире. Не вёсел у неё пять рядов, а гребцов – по одному на нижнем ярусе и по два на среднем и верхнем. Соответственно, и вёсла на этих ярусах подлиннее да помассивнее.

Выигрыша в скорости это особого квинкереме не даёт – физику не обманешь. Более широкий корпус – это и большее сопротивление воды, да и тяжелее квинкерема намного. Смысл квинкеремы в другом – большая вместительность и грузоподъёмность при той же примерно «триремной» скорости. На квинкереме благодаря этому и морпехов тяжеловооружённых побольше, и артиллерии камнемётной, и в бою с себе подобными она не столько таранит, сколько расстреливает противника издали. Естественно, и противник для столь гигантского чудища нужен достойный, ему под стать, иначе такая махина себя просто-напросто не оправдывает. Сейчас, когда в Западном Средиземноморье господство римского флота никем не оспаривается, все римские квинкеремы на Восток переброшены, а тут Риму и трирем за глаза хватает. Оттого и не мозолят тут квинкеремы никому глаза и не наводят «контролирующих и надзирающих» на ненужные мысли.

Вёсел у перевозящего нас «Любимца Нефунса» всего один ряд, но вёсла эти – «квинкеремного» типа, длиннее и мощнее обычных, и орудует каждым из них два гребца. Если максимальная скорость не нужна – часть вёсел убирается, как и сделано сейчас. А в результате «биремного» вида «Любимец Нефунса» не имеет и особого интереса римлян не вызывает. Глянули они на нас мельком да и переключились на другие суда, выглядевшие в их глазах поподозрительнее нашего. Тем более что и разгадай они даже немудрёный, в общем-то, секрет «замаскированной биремы» Арунтия, не особенно-то он их встревожит. Один хрен, не тягаться его «хитрому» кораблю в скорости с триремой, вся конструкция которой заточена под стремительный ход любой ценой.

В принципе-то античный мир до запрета серьёзного оружия частникам как-то не докатился. У доброй половины купчин «скорпионы» открыто на их судах видны, и вид их римлян как-то ни разу не напрягает. Теоретически-то и трирему купец иметь вправе, да только на хрен не нужна она купцу. Груза возьмёт не больше хорошей «круглой» гаулы, а на прокорме полутора сотен гребцов разорит в первом же рейсе – и это если ещё повезёт и её не утопит первый же шторм. Куда дешевле и проще государству налоги отстёгивать на содержание военного флота, который как раз и защищает добропорядочных морских негоциантов от буйной пиратской вольницы. А сейчас карфагенским купцам в этом плане вообще лафа. Содержание десяти разрешённых Карфагену трирем обходится им в гроши, а львиную долю защиты от пиратов обеспечивает им теперь Рим – ага, за счёт своих же римских налогоплательщиков. Вот она, цена имперских амбиций! Впрочем, раз уж этим гордым квиритам настолько хочется называть Внутреннее море Римским, что они даже готовы оплачивать это удовольствие из собственного кармана – нам, татарам, всё равно. Мы ж, чёрные, все хитрожопые, и наше дело – пользоваться этим римским имперским бзиком, пока время на это есть. Лет эдак почти пятьдесят, если мне склероз не изменяет…

Был у нас уже разговор на эту тему.

– Макс, ты, часом, не охренел? – спросил меня Володя, когда я впервые озвучил идею «перевода на новое место службы». – Ты же сам как-то говорил, что этот грёбаный Катон, который «Карфаген должен быть разрушен», уже при власти и влиянии! За каким хреном мы полезем в эту мышеловку, когда от неё угрёбывать надо к гребени-матери?

– Ну, не сей секунд, – урезонил я его. – Карфагену звиздец наступит, насколько я помню, в сто сорок шестом году до нашей эры. Так или не так?

– Да, в сто сорок шестом, – подтвердила Юлька, которая у нас хоть и истеричка по характеру, зато историчка по образованию. – Но там ведь и осада была трёхлетняя.

– Хорошо, добавляем три года. Раз всё это ещё до нашей эры, то не вычитаем их, а приплюсовываем – получается сто сорок девятый год. Ну, будем считать, что войну объявили, войско с флотом собрали и отплыли в сто пятидесятом. А у нас сейчас начало сто девяносто шестого. Сорок шесть лет у нас в запасе до той заварухи, и в нормальном мегаполисе мы проведём их и удобнее, и продуктивнее. В Испании, насколько я помню, войны будут ещё нешуточные, а вот затронут они Гадес или нет – чего не знаю, того не знаю. Не штудировал я как-то Полибия.

– Я тоже не штудировала, – призналась Юлька. – Но вроде помню, что и Катона в ближайшие годы направят на усмирение Испании.

– Ну, этот долботрах наворотит в ней дел! Думаю, что в Карфагене будет всяко спокойнее.

– А набеги нумидийцев Масиниссы? – припомнила наша историчка, вообще-то хорошо знающая только историческую «лирику», но изредка припоминающая всё же и более полезные по жизни крупицы.

– На сельскую глубинку, в которой мы жить не собираемся. Там, кажется, есть ещё такая тонкость, как Пунические рвы – пятидесятикилометровая примерно зона вокруг Карфагена. Вот за пределы этой зоны по условиям договора с Римом карфагенская армия не имеет права выходить из города без согласования с римским сенатом, и как раз вне её нумидийцы, когда просекут расклад, примутся творить, что левой ноге захочется, а внутрь этой зоны они не сунутся, в ней им быстро рога обломают.

– Да, вспомнила! Вот как раз самовольный выход карфагенских войск против нумидийцев за пределы этой зоны и стал поводом для Третьей Пунической!

– Вот именно! Но тут ведь и ещё один немаловажный нюанс. К тому моменту Карфаген уже полностью выплатил Риму наложенные на него «репарации» и больше ни хрена не был ему должен. То есть перестал быть для Рима той дойной коровой, которую жаль резать. А сейчас он только начинает расплачиваться и нужен Риму целым и богатым. Поэтому Катона в сенате ещё долго будут слушать вполуха.

– А ты со своей малолеткой успеешь и наплодить детей, и вырастить их! – не удержалась Юлька от вполне прогнозируемой очередной шпильки.

– Зато каких! – я картинно закатил глазки. Собственно, по сути она права – даже при всех этих вполне рациональных причинах лично я рвусь в Карфаген прежде всего по причинам сугубо личным – из-за Велии…

Это долгая история, если кто не в курсе, и начинать её следует с того, что нас, вполне современных людей нормального двадцать первого века, какая-то непонятная нам хрень как-то резко перебросила в античное прошлое – аж в осень сто девяносто седьмого года до нашей эры. Серёга вон до сих пор на пресловутый адронный коллайдер грешит – особенно, когда выпьет лишнего. С него, раз уж он пришёлся к слову, и начнём.

Серёга Игнатьев – геолог по образованию и московский офисный планктонщик по своей реальной профессии. Не дурак выпить и раздолбай раздолбаем, в армии срочную не служил.

Юлька Сосновская, его подружка – студентка Московского пединститута, и к счастью для нас, его исторического факультета. Как и большинство пединститутских – за всех в этом плане ручаться не могу, поскольку со всеми ими не знаком, – она озабочена как сексуально, так и матримониально. Сексуально, пожалуй, в большей степени – оторва, между нами говоря, редкостная. Поскольку в моём вкусе смуглые брюнетки, а она как раз из таких, то были уже случаи убедиться, гы-гы! Но – тсс, а то Серёга рядом и незачем ему лишнее слыхать. Тем более что всё это, как говорится, было настолько давно, что успело уже стать неправдой, и если сама Юлька почему-то считает иначе, то это её проблемы. Стерва она, надо сказать, тоже первостатейная – редкостной в этом смысле назвать её не могу, потому как в наше время это явление, увы, давно уже не редкостное.

Володя Смирнов – простой московский автослесарь, но ценен он не этим, а тем, что срочную он служил в армейском спецназе, в дивизионной разведроте, и по части подраться конечностями, как безоружными, так и вооружёнными любым подручным предметом, он у нас абсолютный чемпион. К счастью, пьёт он в меру и не с Урала – в смысле, не обидчив по всякой ерунде, так что дело с ним иметь можно. Ещё у него оказалось полезное хобби – рыбалка, только не ортодоксальная, с удочкой которая, а с подводным ружьём.

Наташка Галкина, его подружка, достаточно эффектная блондинка – сейчас, впрочем, уже ближе к шатенке, поскольку была крашеной, – студентка Лестеха и сама откуда-то из глубинки. Подозреваю, что за работягу Володю она зацепилась, чтоб зацепиться за Москву, но это не моё дело, да и не имеет это теперь значения.

Ну и я, Максим Канатов, технолог-машиностроитель по образованию – МГТУ имени Баумана, кстати – и старший мастер механического участка в механо-сборочном цеху одного из подмосковных вэпэкашных предприятий. До этого успел и технологом по мехобработке в другом цеху поработать. Производственник, короче. Срочную отслужить довелось, но в обычных погранцах, ни разу не спецназе каком-нибудь крутом.

И занесла нас злая судьба в виде осеннего отпуска – какой такой отпуск бывает осенью у учащихся студенток, это их надо спрашивать – в Испанию, в курортную зону Коста-де-ла-Луз, что на атлантическом побережье, близ Кадиса. Там-то и накрыла нас тёпленькими как раз вот эта непонятная хрень, забросившая нас в античную глушь прямо с пляжа и, соответственно, в пляжной же и экипировке. И скорее всего, так и пропали бы мы в первый же день, если бы вместе с нами не забросило сеньора Хренио Васькина, то бишь Хулио Васкеса, местного испанского полицейского, находившегося «при исполнении», а посему – в летней форме, а главное – при табельном пистолете.

Пистолет-то его нас и спас, вместе с подводным ружьём Володи, которому как раз в тот день приспичило побраконьерить рыбу. В результате встреченная нами троица лузитанских разбойников нарвалась на весьма неприятный сюрприз, а мы пополнили свой скудный арсенал несколькими полезными местными железяками. Потом, заныкавшись от лишних глаз в лесу, мы воспользовались моим мультитулом и лопаткой-топором Володи для оснащения самодельными арбалетами, с которыми затем и встретили новую порцию местных хулиганов – с аналогичным результатом. А в результате подружились с «врагами наших врагов», чему в немалой степени поспособствовало то, что Васкес оказался баском по национальности, да ещё и хорошо владеющим баскским языком, а язык этот оказался происходящим от древнего иберийского. В общем, кое-как с пятого на десятое мы с этими «дружественными» туземцами нашли какое-то подобие общего языка и в итоге угодили в качестве наёмных стрелков-арбалетчиков на службу к этруску Волнию, главе купеческого клана Тарквиниев, простому олигарху простого финикийского города Гадеса.

Дела наш наниматель вёл достаточно обширные, а само времечко, в которое нас попасть угораздило, оказалось неспокойным. Нет, жаловаться-то, конечно, грех, могло бы ведь запросто и вообще в самое пекло забросить, когда Сципион с Баркидами разбирался, кто тут по праву, а кого тут вообще не стояло. По сравнению с тем беспределом нам очень повезло – турдетанский мятеж Кулхаса и Луксиния проходил заметно поуравновешеннее, чего нельзя сказать о «мафиозных разборках» между соперничающими олигархическими семействами Гадеса. В них-то мы и оказались втянутыми помимо своей воли, и повоевать в окрестностях Кордубы, где пересеклись их интересы, пришлось по-настоящему.

Там-то и познакомился я с Велией, бедовой юной девчонкой, оказавшейся вдруг внучкой нашего нанимателя, и так уж сложились наши вкусы и обстоятельства, что свет для нас сошёлся клином в аккурат друг на дружке. Отец же её, «досточтимый» Арунтий, старший сын и наследник главы клана, оказался простым карфагенским олигархом – ну, для Карфагена действительно простым, не из самых крутых, но и не из самых зачуханных, и дела у него там крутятся – мама не горюй. Велики ли шансы у простого наёмника заделаться зятем простого олигарха? Обычно – исчезающе малы. Но так уж оно вышло, что мне удалось здорово отличиться по нашей воинско-гангстерской службе, а мать Велии оказалась не законной женой Арунтия, а наложницей, хотя и весьма непростой. Это здорово улучшило для меня расклад, и «от ворот поворот» с ходу я от младшего олигарха не схлопотал, но здешнюю гадесскую семью он решил забрать к себе в Карфаген, подальше от испанских неурядиц, и мне оставалось только принять его предложение перейти на службу к нему. К счастью, наши тоже ничего не имели против переселения в развитый мегаполис, так что к разрыву нашей компании это не привело.

И теперь, весной сто девяносто шестого года до нашей эры, несколько грузовых кораблей перевозят почти сотню испанских наёмников, набранных Волнием в подкрепление сыну, и мы, четвёрка арбалетчиков, или, как нас тут называют, аркобаллистариев, успевших не раз уже отличиться, оснаститься и порядком забуреть, – в числе этой сотни…

Весной ещё случается, что море штормит, и плавание идёт вдоль африканского берега. Не знаю, каков он в наше время, не бывал, но вот в эту античную эпоху северный край Сахары пустыней не выглядит. Параллельно берегу тянутся предгорья Атласа, и их склоны покрыты густыми лесами. Издали, конечно, не разглядишь, из каких деревьев они состоят, но вид лесные массивы имеют внушительный, явно состоят не из одних только финиковых пальм. Глядя на поросшие лесом горы, легко поверить, что далеко не всегда пресловутая Сахара была безжизненной пустыней нашего современного мира.

Немало, конечно, на побережье и населённых пунктов. В основной массе это туземные селения берберов – мавров и нумидийцев, но встречаются и настоящие города – финикийские колонии. Не очень большие, поменьше Гадеса, но всё-таки уже города – с гаванью и причалами, с портовыми складами, а главное – с оживлённым рынком, здорово напоминающим современный восточный базар. К некоторым наш караван причаливал, чтобы пополнить запасы воды и провизии.

В принципе, всё то же, что и в Гадесе – те же арбузы, мельче современных и с пустотами вокруг семечек, тот же инжир, только крупнее испанского, да ещё и дешевле, те же плоды земляничного дерева – с такими же отличиями от испанских, как и инжир. Но цены на финики – это что-то с чем-то! Вот сразу видно, что здесь они выращиваются – ими торгует каждый второй в продовольственных рядах, а цена мешка – млять, в Гадесе за эти деньги только корзинку небольшую ими наполнят! На рынке первого же городишки позабавила Юлька, возмущавшаяся не только полным отсутствием бананов, но и тем, что торгаши даже не поняли, чего она от них хочет. Только Наташка и урезонила её, сообщив, что бананы в нынешней Африке вообще отсутствуют как явление, а имеются пока только в Индии. Не увидели мы на рынках и экзотики типа ручных обезьян, говорящих попугаев, страусовых яиц и тому подобной роскоши, привозившейся даже в Гадес. Есть, конечно, и скот, и посуда, и ткани, и лесоматериалы, и рабы, хоть и немного, и всё это, я бы сказал – ну, не для нищих, конечно, у которых и на это денег не водится, но в невысоком ценовом диапазоне, скажем так. Оружием, например, редко где больше двух человек на всём рынке торгует, качество же явно ниже испанского. По кошелькам потенциальных покупателей, короче. Наши сослуживцы, простая наёмная солдатня, выглядели на фоне большинства из этих горожан солидными и уважаемыми людьми. Впрочем, на этих барахолках легко быть уважаемым, если твой кошелёк не пустует. Рабов, по молодости и силе сравнимых с моим Укруфом, я мог бы купить хоть десяток, но – чисто теоретически. Во-первых, ни на одной из этих барахолок десятка таких не набиралось, а во-вторых – на хрена мне сдалась вот эта захолустная деревенщина? Рабынь же, сопоставимых с моей Софонибой, я вообще на этих рынках не увидел ни одной, зато на неё местные пялились, вылупив глаза. Здесь такие – эксклюзивная роскошь, а не ширпотреб, и какой смысл выставлять на рынке то, на что во всём городе человек пять только покупателей и найдётся от силы? В общем, не бог весть какие ценности на тех барахолках продавались и покупались, но каждый городишко был обнесён стеной – если не каменной, то хотя бы глинобитной.

А в море нам частенько встречались и судёнышки местных рыбаков и купчин – в основном малые гаулы и ладьи давно устаревших типов, часто обшарпанные, и лишь у некоторых – пыжащихся изобразить роскошь – парус бывал украшен полувыцветшими полосами фальшивого пурпура. Типа финикийцы мы или не финикийцы? Зря нас кличут «пурпурными людьми» или не зря? Но даже такие судёнышки в целом выглядели весьма убого по сравнению даже с нашим не претендующим на особую крутизну караваном, и несложно было понять, почему они отваживаются плавать в одиночку – едва ли позарится на такую жалкую добычу хоть один уважающий себя пират.

– Все самые основные торговые пути сходятся в Карфагене, – пояснил нам этруск Турмс, начальник «Любимца Нефунса». – Всем этим захолустным городишкам только и остаётся, что мелкая торговля между собой и с местными нумидийцами. А с дикарями при здешних невеликих достатках много не наторгуешь да и расслабляться нельзя.

– Стены от них? – поинтересовался я, указывая на слишком уж добротные для такого захолустья укрепления.

– А от кого же ещё? Только построены-то они были, конечно, при карфагенском владычестве. В каждом городишке ведь кроме местных суффетов заправлял делами ещё и карфагенский наместник. А он драл только одну или две шкуры с горожан, но зато все три – с окрестных дикарей. И кто ж станет терпеть такое до бесконечности? Ну, горожанам-то деваться некуда, да и не так их обирали, как тех дикарей, так что эти только ворчали да в Карфаген периодически жаловались. А нумидийцы – случалось, что и бунтовали. Дикарю же взбунтовавшемуся сильно ли интересно, местный ты финикиец или карфагенский? Для него они все на одно лицо, да и сборщики налогов ведь местные, только начальство у них карфагенское. Но налоги ведь выколачивает из недоимщика не начальство, а исполнитель, а для себя он или для начальства – битому палками недоимщику какая разница? Теперь-то эти города стали свободными и Карфагену больше налогов не платят, но с карфагенскими поборами исчезла и карфагенская защита от нумидийцев. А те это поняли и сводят время от времени давние счёты. Грабить-то тут особо нечего, но погромить, покуражиться над недавней элитой, девчонку какую смазливую забрать и увезти – нумидийцы до красивых финикиянок охочи. А какое тут войско? Только и можно, что за стенами от очередного набега отсидеться. Побуянят дикари, опустошат окрестности да и уйдут восвояси. Потом угомонятся и снова мирно торговать придут. Вот так и живут здешние финикийцы, кто не смог перебраться в города покрупнее.

– В Карфаген, например?

– Да кому они нужны в Карфагене! Там свою чернь девать некуда!

Но по мере того, как наш караван продвигался к востоку, картина постепенно менялась. Всё ещё встречались убогие посудины рыбаков и мелких торговцев, которых хватает везде, но начали попадаться и солидные корабли, явно посовременнее древних классических гаул. Двухмачтовые, с кормовой надстройкой, кого-то напоминающие…

– Это же римские торговые корабли! – воскликнула Юлька. – Видите фигуру лебединой шеи с головой на корме?

Да, это похоже было на классического римского «купца», насколько я помнил по картинке в какой-то научно-популярной, подростковой ещё книжке. Но когда я перевёл наше предположение Турмсу с русского на финикийский, этруск рассмеялся:

– Кое-кто из римлян уже начал заказывать себе такие корабли на карфагенских верфях. Но пройдёт ещё много лет, прежде чем они научатся строить такие же сами. Это карфагенское судно, из новых. Вот эта наклонная передняя мачта с маленьким парусом и балкон вокруг кормы скопированы с греческих военных кораблей – это очень удобно, и я даже не понимаю, почему до этого не додумались купцы у самих греков. А фигуру лебедя на корме этот кораблестроитель – я его знаю, кстати – ставит на всех своих кораблях. Это его отличительный знак – ну, вроде клейма знаменитого оружейника на клинке хорошего меча. Досточтимый Арунтий купил у него уже два таких корабля, да и другие тоже охотно покупают, у кого денег достаточно. Думаю, лет через пять он и сам разбогатеет настолько, что купит себе место в городском Совете Трёхсот.

Эти новые корабли при своём прогрессивном парусном оснащении вёсел имели немного и очень уж стремительным ходом на вёслах похвастать не могли, поэтому они и поодиночке не плавали, а старались кучковаться с себе подобными в составе караванов. Парочка, которым оказалось по пути с нашим, присоединилась к нам, а ещё через какое-то время нам встретилась и карфагенская военная трирема, которую нетрудно было узнать по стилизованной конской голове на носу, фигуре коня с пальмой на большом парусе и финикийским полумесяцам на верхушках мачт. Разминувшись с ней на встречных курсах, сопровождавшая нас римская трирема обменялась с этой карфагенской приветственными сигналами и отвалила в сторону моря, передавая ей охранные функции. Каким бы куцым ни был тот бутафорский суверенитет, что был оставлен Римом Карфагену после Второй Пунической, Рим его, похоже, скрупулёзно соблюдал.

Позажиточнее стали выглядеть и прибрежные финикийские города. После того преподанного мне Турмсом политико-экономического ликбеза я уже и сам сообразил, в чём тут дело. Тут сказывалась близость к Карфагену с его пересечением торговых путей. В период своего господства Карфаген прессовал меньших собратьев, разоряя налогами и ограничивая в торговле, но теперь-то они от него не зависят и пользуются поэтому всеми преимуществами оживлённого места. Затмить Карфаген они не в силах – мегаполис есть мегаполис, и деньги имеют свойство тянуться к деньгам, но для окрестных совсем уж захолустных городишек они сами играют где-то в чём-то аналогичную роль и в целом остаются в выигрыше. А имея деньги, имеют и войско получше, вдобавок, в отличие от Карфагена, не ограничены Римом в праве ведения своих местечковых малых войн, так что отдельным нумидийским родам обижать их небезопасно. Масинисса, пожалуй, справился бы с ними легко, но все они теперь считаются римскими союзниками, и это ограждает их от алчности нумидийского соседа. Есть теперь у каждого из этих городов и собственный, ранее запрещённый Карфагеном, военный флот. Не квинкеремы у них, конечно, и даже не триремы, для этих небольших и не особенно богатых городов слишком дорогие, но вполне себе приличные добротные биремы. Да и среди частных посудин хоть и преобладали всё ещё гаулы старого типа, начали попадаться даже шикарные прогулочные. Видно, что есть кому их заказывать кораблестроителям.

Местечковых олигархов эти роскошные посудины или уже карфагенских – не знаю и как-то не заинтересовался. Для нас важнее другое – то, что пиратов в этих водах уже, по всей видимости, не очень-то и боятся. Да и чего бояться – под такой-то охраной! Оживлённее выглядели и порты этих более близких к Карфагену городов – больше в них площадь акватории, больше кораблей, больше товаров, больше занятых работой с ними людей. И конечно, гораздо разнообразнее предлагаемый ассортимент на рынках.

Этот момент меня слегка озадачил. Ведь если до Карфагена уже рукой подать, почему торговцы не стремятся все туда?

– Торговые пошлины, – пояснил Турмс. – В маленьких городках они ниже, чем в Карфагене. Не намного, и для крупного купца важнее большой рынок с широким выбором товаров, но для мелкого торгаша, считающего каждый шекель в своём кошельке – важнее возможность не переплачивать лишнее портовой таможне.

– А если Карфаген снизит свои торговые пошлины?

– Тогда и часть этих будет торговать там. Но Карфаген не снизит. Зачем? Ведь тогда снизят и здесь, и в казну всех городов денег будет поступать меньше. Какой город от этого выиграет? Все давно договорились меж собой, какие пошлины кому брать, и всех это устраивает. Тут как бы об увеличении эти грабители не начали договариваться…

– Но ведь тогда купцы начнут искать другие рынки?

– Конечно начнут! Только поэтому и не увеличили до сих пор. Но Карфагену ведь приходится выплачивать контрибуцию Риму. Десять тысяч талантов серебра нужно выплатить за пятьдесят лет, представляешь? В год это будет… гм, – этруск призадумался, пытаясь подсчитать в уме.

– Двести талантов в год, – я подсчитал раньше.

– Да, двести талантов. Городу пришлось вводить налоги с граждан – видел бы ты только, какой плач тогда в городе стоял! Не любят финикийцы расставаться с кровно заработанными деньгами!

– Так кто ж любит? Значит, на купцов хотят это бремя переложить?

– Если договорятся с другими городами – обязательно переложат.

– А купцы договорятся меж собой и повысят свои цены?

– Молодец, соображаешь! Да, так и будет. Просто цены на то, что нужно всем, сильно задрать не дадут. Хлеб, рыба, соль – это всё должно остаться доступным для всех. Кому нужны голодные бунты черни?

– Значит, пострадают торговцы этими товарами?

– Ну, не так уж и пострадают – не первый ведь раз такое случается…

– И как они выкрутятся?

– А как все выкручиваются! Сам увидишь в порту! – таинственно ухмыльнулся Турмс – веско эдак, явно со знанием дела.

Но и цена вопроса, конечно, впечатляла. Ведь талант серебра – это же примерно двадцать шесть кило означенного драгметалла получается, хоть и не химически чистого, конечно, а принятого в Средиземноморье для чеканки монет сплава, но один ведь хрен не сильно лигатурой разбавленного. Если, скажем, аттический талант брать, который мало от принятого для международных расчётов эвбейского отличается, так в монетах это шесть тысяч аттических же драхм, то бишь монет самого распространённого в античном мире денежного стандарта. Чтобы в шекели кадесско-карфагенского стандарта перевести, это делим на семнадцать и умножаем на десять, но мне это в уме делать лениво – ясно и так, что таланта серебра мне даже в теории при моём весьма неплохом по античным меркам жалованье не заработать и за год. Ну и чего я тогда буду зря расстраиваться? Да и разве меряются таланты в монетах? Меряются такие суммы на общий вес – те самые двадцать шесть кило монетного металла. Сто талантов – две тыщи шестьсот кило, двести – пять тыщ двести. Пять с лишним тонн серебра ежегодно вынь да положь. В монетах считать – и не просите, даже в письменном виде в столбик не буду – не оттого, что лень, а оттого, что одно расстройство. Так для меня оно чисто умозрительное, а для Карфагена – вполне жизненное и злободневное, и с учётом этого мне как-то жаль тех купцов, с которых город собирает недостающее для очередной выплаты Риму серебро…

Время от времени мористее виднелись и паруса патрулирующих здешние воды римских трирем, легко узнаваемых по абордажному «корвусу» в носовой части. Хоть и соблюдал Рим суверенитет побеждённых и союзников – едва завидев сопровождающие караван местные военные корабли, триремы победителей к ним не приближались, а даже отворачивали – всё же не настолько, чтобы оставлять эту часть моря без присмотра. Своё завоёванное в двух тяжёлых войнах морское господство гордые квириты поддерживали ревностно. Ещё добрых полтора столетия пройдут, прежде чем Рим овладеет абсолютно всеми берегами Средиземного моря и сможет назвать его Внутренним, но само море уже постепенно становится римским…