Возможные сценарии родовой системы

«Простая счастливая человеческая жизнь кажется мне лучшим уделом, чем бессмертие при бездетности», – сказал Заратустра Ахура-Мазде, узрев в ниспосланном ему откровении и тех, кто бессмертен, но при этом бездетен – они показались ему печальными и горестными, и тех, кто смертен, но имеет семью и детей, – они были преисполнены радости.

Глоба П. П. Учение древних ариев

Давайте рассмотрим один из сценариев развития родовой динамики, который имел место в нашей стране после Великой Отечественной войны. Война и подобные ей социальные потрясения являются сильным деформирующим для Рода фактором: семейные связи рвутся и искажаются, судьбы людей становятся очень нестабильными, процессы развития ускоряются или затормаживаются, родовые законы не получают возможности гармоничного воплощения.

Возьмём за точку отсчёта поколение, непосредственно прожившее период войны. Женщины, оставшиеся в тылу без поддержки мужчин, вынуждены были в одиночку нести ношу неимоверной тяжести: растить детей, помогать фронту на заводах или в колхозах, заниматься домашним хозяйством.

Только представьте такую ситуацию:

«Ты женщина, чей муж ушёл на фронт. У тебя на руках трое детей, самому младшему – год. На дворе снежная зима, за дровами нужно идти в лес, самой рубить и тащить домой. Помочь некому – в селе остались только женщины и немощные старики. Продуктов в обрез, и их дают только после выполнения дневной нормы. Дети болеют. Ты каждый день со страхом и надеждой ждёшь почтальона – что он принесёт: похоронку или весточку с фронта? И так изо дня в день. Ты ждёшь окончания войны, ждёшь возвращения мужа, стараешься каждый день дотянуть до завтрашнего утра. Ты готова отдать свой последний кусок хлеба, только бы не видеть голодных детских глаз. Ты надрываешься с этими дровами и этой дневной нормой, с болезнями и голодом детей, ты бесконечно устала, но продолжаешь жить. В голове у тебя стучит только одна мысль: ”Лишь бы не умереть, я не могу оставить детей! Я должна выжить“. Нельзя дать слабину, даже поплакать нет сил и времени. И так долгие фронтовые дни, месяцы, годы. А под самый конец войны, когда появилась надежда на возвращение к нормальной жизни, ты получаешь похоронку…»

Многие женщины, прошедшие подобный ад, навсегда станут другими – сильными, несгибаемыми, непобедимыми. Подобные испытания превратят сердце женщины в кремень, не способный ни чувствовать, ни плакать, ни безмятежно радоваться материнству. Страшные годы спрячут её сердце под холодной плитой отчуждения, категоричности, жестокости. В таком состоянии она больше не сможет быть мягкой любящей мамой, у неё на это не останется сил. Она будет лишь тащить свой материнский долг, задача которого по-прежнему в рамках: «Лишь бы не умер». И когда ребёнок прильнёт к ней в надежде получить нежность и тепло, она оттолкнёт его или закричит, чтобы отстал. Конечно, она будет продолжать заботиться о ребёнке, но в режиме приговора: «Ты будешь есть то, что я тебе сварила, будешь носить то, что купила, будешь делать то, что я тебе скажу». Она словно продолжает выживать, и чувствам нет места в её сердце.

Ребёнок, видя пустоту и боль матери, чувствует, что он ей в тягость, что само его существование – это огромная обуза для нее, что она страдает от своего материнства. Ребёнок по праву детства хочет любви и внимания мамы, ему трудно понять её состояние и принять подобную ситуацию без психологических травм. Мама – это непререкаемый закон, он принимает её холод и отчуждение как истину в последней инстанции и начинает считать себя ненужным и лишним. Он испытывает вину и стыд за сам факт своего бытия, а как иначе – ведь мама, самый дорогой на свете человек, страдает из-за него. И ребёнок растёт, привыкая быть незаметным. Хотя мама выживала во время войны ради ребёнка, именно материнская любовь и придавала ей силы и мужества, именно благодаря своей материнской любви она смогла пройти ад войны и спасти своё дитя. Но теперь эта любовь принимает такие искажённые формы, что ребёнку бесконечно тяжело от боли матери. Ребёнок получает от неё искреннюю любовь, обёрнутую в отчаяние, боль и жёсткость. И потому он учится быть самостоятельным, чтобы избавить маму от страданий: сам постираю, сам схожу в школу, дома приберу-приготовлю, только бы маме было легче. Второе, послевоенное, поколение сразу учится быть сильным и независимым, чтобы не быть обузой уставшим матерям. Потому что улыбка матери, её спокойствие и тепло стоят очень дорого. В то время декретные отпуска были не три года, как сейчас, мамы через два-три месяца после родов выходили на работу. Послевоенные дети росли самостоятельно и тоже учились быть сильными. Это дало свои плоды – огромные промышленные и социальные проекты были подняты сильными руками именно этих людей.

Мама, воспитавшая сына одна, сама заменит ему отца. И мальчик, не получивший мужского посвящения, так и не научится иметь своё мнение, так и не обретёт свой мужской стержень. Он может быть работягой и добряком, но неуважение к себе из-за собственной несостоятельности разъест его изнутри и однажды погубит. После войны мальчикам катастрофически не хватало влияния мужчин; воспитанные сильными женщинами, они потом не могут найти себя ни в личной жизни, ни в профессии. Оставшись без отца, мальчик становится мужчиной, не представляющим, как это – самому быть отцом.

Пройдет время, и дети, родившиеся после войны или в войну, сами станут родителями. Со стороны мамы они не получили той нежности и любви, что есть в спокойном материнском сердце, но верить в любовь они не перестали. Это время перемен (1960-е годы) – первый полёт Гагарина, открытие больших электростанций, строительство новых городов, новая мода и музыка. Страна поднимается, и в воздухе сквозят надежда и ожидание счастья.

И вот приходит новое поколение. Молодые мамы хотят дать малышам то, чего им самим так не хватало – простого материнского тепла. Они отдают им всю свою любовь, интуитивно стремясь оградить своё дитя от того, что испытали сами. Они наполняются любовью к ребёнку, и эта любовь становится их жизненным смыслом. Но время идёт, ребёнок вырастает и требует своего отдельного пространства, он претендует на личную жизнь и самостоятельность.

И у мамы возникает страх отпустить ребёнка во взрослую жизнь: ей, не напитавшейся от своей матери любовью, рано ставшей сильной и независимой, очень хочется продолжать быть в постоянном «подключении» к своему ребёнку. Ей страшно остаться эмоционально одной. И она не желает отпускать ребёнка, она не хочет и не позволяет ему взрослеть. В ход идут разные методы – шантаж, манипуляции, угрозы. Мама не может быть спокойна, пока ребёнка нет рядом, она хватается за сердце, услышав о его планах на вечер, смотрит на него печальными глазами, лишь бы он остался рядом. И ребёнок не может оттолкнуть мать. Как можно игнорировать её боль и желание быть рядом? Ребёнок приносит в жертву свои интересы, лишь бы мама была спокойна. Мать же хочет стереть все границы между собой и ребёнком, требуя от него полного откровения и душевного обнажения. Она ждёт от ребёнка поддержки, словно маленькая, но при этом контролирует его, пользуясь взрослыми полномочиями матери. Для ребёнка это патовая ситуация.

И что мы наблюдаем? Женщина (бабушка), прошедшая войну, пожертвовала собой ради спасения своей дочери, и теперь дочь ждёт жертвы от своих детей. И кто-то проживёт с мамой под одной крышей всю жизнь, а кто-то решит вырваться, заявив о своём праве быть самостоятельным, унося чувство вины и оставив маму с чувством отчаяния и обидой. Мужчины, выросшие без отцов, не способны наполнить своих женщин любовью.

Это грустное наследие войны – послевоенные мальчики и девочки, выросшие без любви, взрослея и создавая свои семьи, ждут друг от друга того, чего не получили в детстве. И не получив, разочаровавшись, приходят к одному выводу – развод. И дети этих родителей сами становятся родителями для них. Третье поколение восполняет то, чего не дали бабушки родителям. И потому бабушки «уполномочивают» внучек и внуков восполнить дисбаланс любви в Роду, что они и будут делать. Они будут защищать родителей от тревог, также будут самостоятельными и сильными. А родители вздохнут с облегчением: наконец-то их детский голод по материнской любви будет восполнен.

Удел третьего поколения – ответственность, чувство вины за родителей, желание их спасти. Им бы побыть детьми, с простыми и беззаботными развлечениями, с лёгкостью и мечтой, но они не могут – их ранимые, недолюбленные в детстве родители не дают им этого пространства свободы и доверия. Жажда свободы рвётся наружу, принимая форму подавленной агрессии и обиды.

И как такое третье поколение будет смотреть на своих детей – четвёртое послевоенное поколение? Будучи сверхответственными, они набрасываются на своих детей с огромным желанием сделать их счастливыми и полноценными: отвести на все секции сразу, с рождения учить трём языкам, готовить к нескольким высшим образованиям – словом, сделать из ребёнка героя-гордость семьи и нации. Недополученную в детстве заботу со стороны своих раненых родителей они вкладывают в своих детей, проживая вместе с ними своё детство.

И что же эти дети, поколение, выросшее на компьютерах и Интернете? Это особое поколение. Социологи бьют тревогу: «Беда, современные дети не критикуют власть!» Такого никогда не было. Молодёжь всегда была бурной и шумной, она всегда была против власти, а эти больше заинтересованы в своих гаджетах и количествах просмотров фотографий обедов в своих инстаграмах.

С точки зрения родовых законов – четвёртое поколение срединное в семикратной Родовой системе. Именно дети четвёртого поколения могут остановить боль минувшей войны, до этого звучавшую в судьбах предков, и запустить новый сценарий – гармоничный и разумный. Заниматься своими детьми, наполнять семью любовью и творчеством, творить новый мир и создавать новые живые впечатления – вот задача детей четвёртого послевоенного поколения. Именно они на примере своей любви и полноты могут помочь своим Родам забыть боль и тяготы войны.