Глава 12

Сьюзан Орлин

Он верил, что собака бессмертна. «Рин Тин Тин будет всегда», — говорил время от времени Ли Дункан репортерам, модным журналистам, просто посетителям, соседям, домашним, друзьям. Сначала, наверное, это выглядело полным абсурдом — просто вслух высказанные желаемые мысли о существе, скрашивавшем его одиночество и сделавшем его знаменитым на весь мир…

«Рин Тин Тин» (Rin Tin Tin, 2011)

Как быть? Куда двигаться дальше? Ведь сама Мерил Стрип сыграла тебя, журналистку Сьюзан Орлин, в «Адаптации» — фильме, снятом по твоему роману, — и даже была номинирована за эту роль на «Оскар». Сьюзан Орлин решила продолжать делать все и двигаться по жизни дальше.

Она исключительный журналист — всесторонний, пытливый и жадный до людей. Она работает штатным обозревателем и блогером в еженедельнике New Yorker с 1992 года. Пишет статьи практически обо всем на свете: цыплятах; диетах; собаках; девушках-серферах; модельерах Жане-Поле Готье и Билле Блассе; гарлемском школьнике, ставшем баскетбольной звездой; фигуристке Тоне Хардинг; таксидермии. Сотрудничает с Rolling Stone, Vogue, Esquire, Spy и множеством других изданий­.

На ее сайте можно прочитать такие слова:

Я всегда мечтала быть писателем, но понятия не имела, как им стать. Как стать таким писателем, каким я хотела бы быть: кем-то, кто писал бы длинные истории об интересных вещах, а не новости о мимолетных событиях.

Истинное сокровище Америки, Орлин живет насыщенной жизнью автора, не боящегося никаких приключений. Она создала в журналистике свой собственный, совершенно неповторимый стиль, который, если она была бы существом другого пола, можно было бы отнести к гонзо-журналистике, или, если жила бы в другое время, — к «новой журналистике». Назовем направление Сьюзан Орлин, которое она утверждает своим творчеством, «Сью-журналистика».

Я пишу, потому что я люблю узнавать мир. Люблю рассказывать истории, мне нравится непосредственный опыт создания фраз. С пяти-шести лет — думаю, самый ранний возраст для человека, занимающегося какой-то работой, — я писала все, что могла придумать. Я влюбилась в саму идею историй — и с точки зрения их рассказывания, и с точки зрения их слушания. Я была зачарована. Единственная проблема возникла, когда пришло время заканчивать колледж, — я впервые задумалась, как сделать занятие, которое я люблю, своей работой.

Мои родители хотели, чтобы я пошла в юридическую школу. Я нехотя, но согласилась, выторговав себе условие: год перерыва после окончания колледжа. За тот год я совершенно неожиданно умудрилась устроиться на работу в редакцию маленького журнала в Портленде. На собеседование я шла без портфолио, без опыта, но охваченная огромной страстью. Фактически я им заявила: «Вы просто должны меня взять. Это единственное, чем я хочу заниматься. Только этим». И я стала пишущим редактором. Честно говоря, нанять меня было для них правильным решением, потому что само желание стать писателем является условием того, что делает тебя писателем. Нужно очень сильно этого хотеть, чувствовать, что именно этим должен заниматься. Так что это было для меня. С момента, как я получила работу, писательство настолько мне подо­шло — абсолютно и полностью, — как ничего ранее не подходило. У меня не было никакой подготовки. Училась в процессе работы и у профессиональных сильных редакторов. Надеюсь, мое искреннее желание компенсировало полное отсутствие знаний и опыта.

Помня о своем обещании, год спустя я было собралась навесить на себя юридические вериги. Но все-таки решила оповестить родителей, что не хочу ни учиться на юридиче­ском, ни в дальнейшем быть адвокатом. Мой отец очень злился на меня. Думаю, его беспокоила прежде всего мысль, что рискованно так зарабатывать себе на жизнь. Даже после выхода моей первой книги он все еще надеялся уговорить меня пойти в юридическую школу в качестве запасного плана. Я сказала: «Пап, мне не нужен запасной вариант». Если у меня был бы такой план Б, скорее всего, я не выдержала бы и не справилась бы.

Многие из моих друзей, мечтавших стать писателями, в результате пошли в юриспруденцию, рекламу или пиар. Они все еще лелеяли свою мечту, но не могли отказаться от хороших мест. К счастью, у меня никогда не было хорошей работы, чтобы бояться ее бросать.

Условия сбора материала напоминают атмосферу первых недель в новой школе, когда ребенок пытается приспособиться к незнакомой обстановке. Ты ведешь себя как детектив, пытаясь понять окружающих людей и анализировать социальную среду, о которой пишешь. В эмоциональном плане ты оказываешься в таком месте, которого все боятся. Ты аутсайдер. Нельзя поддаться естественному побуждению убежать от неуютных ситуаций и незнакомых людей. Обратного пути к привычному и родному уже нет.

Обстановка, когда ты пишешь текст, прямо противоположная. Это очень личное время. Энергия работы настолько сильная и сокровенная, что иногда чувствуешь какой-то внутренний спазм. Многие процессы протекают подспудно. Когда человек работает за своим столом, со стороны кажется, будто он просто сидит и ничего не делает.

Процесс писания приносит мне удовольствие. Когда создаешь фразу, звучащую именно так, как ты ее задумал, приходит изумительное чувство могущества. Это напоминает попытки создать песню, когда понемногу подгоняешь строчки, читая их вслух, меняешь какие-то нюансы, чтобы она звучала определенным образом. Очень физиологическое чувство. Обычно я становлюсь нервной. Раскачиваюсь в рабочем кресле, стучу пальцами по клавиатуре, проверяю электронную почту. Иногда это похоже на рытье земли, иногда на парение. Когда все идет хорошо и ритм уже найден — наступает настоящее волшебство.

Это значит, что мне тяжело писать, когда сын Остин находится дома. Я могу разговаривать в любой ситуации, но только не когда пишу. Раньше Остин спрашивал разрешения: может ли он просто посидеть в моей студии, обещая не шуметь. Меня это нервировало: «Ни за что на свете не смогу писать, пока это маленькое создание рядом. Никогда он не будет вести себя тихо».

После рождения Остина наличие своего рабочего пространства выросло в целую проблему, поэтому я построила маленькую студию. Она лишь в сорока шести метрах от дома, но там есть дверь, которую я могу закрыть. Мне настолько же нужно личное пространство, как и Вирджинии Вулф, — не мое старое пространство, которое ограничивалось обеденным столом. Мне не требуется, чтобы оно выглядело каким-то особым образом; мне просто нужно чувствовать, что оно мое. Хочу размещать предметы, как мне надо, без необходимости чьего-либо одобрения. Мне нужна возможность раскладывать записи определенным образом перед уходом ночью и знать, что они в таком же порядке будут лежать, когда я вернусь утром­.

Мой первый большой прорыв произошел в 1979-м или 1980 году, когда мне было двадцать с чем-то. Старший редактор Rolling Stone, выросший в Портленде, увидел мои статьи в Willamette Week. Он позвонил мне и сказал: «Ты должна писать для Rolling Stone». Я чуть не упала. Это открывало все двери. Я начала сотрудничать с Rolling Stone, потом — с Village Voice, а позже стала искать возможность работать как независимый репортер на другие национальные издания.

Поражаюсь, как в столь юном возрасте я смогла проявить взрослую прозорливость и проложить себе путь в писательский мир. Портленд не был заповедником писателей, но в этом городе случались разные интересные события. Поэтому я связалась с известными журналами и предложила себя в качестве местного репортера: «Я здесь живу, знаю многих людей и все, что с ними происходит. Позвольте мне присылать вам свои сюжеты». Например, Бхагван Шри Раджниш, духовный лидер, купил огромное ранчо в Орегоне и основал там общину своих последователей. Он был весьма противоречивой личностью, умудрявшейся одновременно владеть конюшней, где стояли сорок восемь «роллс-ройсов», и проповедовать антиматериализм. И все же многие умные и образованные люди пришли к нему в общину. Это была потрясающая ситуация, поэтому я связалась с Village Voice и буквально навязала им себя. Нью-йоркскому еженедельнику терять было нечего, так как им не пришлось оплачивать мою поездку в Орегон, поэтому они разрешили приступать. В результате моя работа стала статьей, иллюстрация к которой была размещена на обложке Village Voice. По счастливой случайности на той неделе они впервые использовали цветную обложку; благодаря этому моя статья привлекла дополнительное внимание. Это был далеко не единственный случай, когда я поняла, что удача на моей стороне.

После статьи об общине духовного лидера на меня посыпались предложения от самых разных изданий, и я начала писать для Mademoiselle, Vogue и GQ. Я была новым молодым автором, не живущим в Нью-Йорке, поэтому многим редакторам я предлагала чудесное чувство открытия нового писателя. Я переехала из Портленда в Бостон. И страстно мечтала о Нью-Йорке; переехала я туда в 1986 году.

Был момент, когда я вдруг увидела себя со стороны. Мы с группой заехали в какой-то крошечный городок в Джорджии и ужинали в местном кафе. Я не могла перестать поражаться, думая: «Это мое дело. Я в Джорджии с черной церковной группой и разговариваю с людьми, которых никогда в жизни не встретила бы, если это не было бы моей работой».

Я чувствовала восторг от того, что оказалась в альтернативной вселенной. Пойди моя жизнь другим путем, я, может быть, ужинала бы в загородном клубе на окраине Среднего Запада, — но это не так. Я здесь и сейчас. У меня много раз бывало такое чувство, и оно всегда оказывалось очень мощным.

Честно говоря, я не уверена, что многие мужчины испытывали подобное: я просто не могла делать все. Я не знаю, как быть писателем и иметь желание завести ребенка. Это стало тяжелейшим и худшим моментом в моей писательской жизни. Забавно, потому что я хотела бы сказать, что моим тяжелейшим временем была борьба с фразами. Но я думаю, эта ситуация извлекла из меня лучшее.

Я получила контракт на «Рин Тин Тин» в январе 2004 года и той весной забеременела. Это было смелым поступком, по­скольку книга требовала от меня отдачи всех сил. Мне нравилась идея, но я не знала, как ее воплотить. Это была книга, которой пришлось силой придавать форму. Затем родился Остин, и я поняла, что невозможно с младенцем на руках заниматься подготовкой материала и сбором информации. Время остановилось. Но сроки шли.

Сначала я попросила на книгу два года — срок смешной. Я сказала, что смогу сделать ее быстро, потому что очень хотелось понравиться издателю. Издательство платило мне очень приличные деньги, и мне нужно было убедить их, что они не зря это делают и довольно быстро окупят свои. Они чуть их не потеряли. Я должна была сказать: «Дайте мне лет восемь, потому что я не имею ни малейшего представления, сколько у меня это займет».

Издательство — это твой дружелюбный враг. Вы притворяетесь, что вы в одной команде, но это не так во многих смыслах. Вы не хотите, чтобы они увидели даже малейшую тень слабости, потому что они не должны сомневаться в проекте и в своей вере в вас. Поэтому вместо того, чтобы сказать: «Понятия не имею, как сделать эту книгу, дайте мне больше времени», вы говорите: «Элементарно, я это во сне могу сделать». Я хотела, чтобы они думали, будто я самый беспроблемный автор на земле и все для них будет легко, прибыльно и сказочно­.

Я не могу винить издателей; это просто часть моей личности. Я хочу доставлять людям удовольствие. Такое чувство, что всегда должна быть хорошей девочкой. Я не развила в себе способность говорить: «Вы должны озолотить меня, а я за это буду такой стервой, что вам и не снилось».

Я неоднократно просила продлить сроки, потому что идея «Рин Тин Тина» оказалась намного сложнее и книгу было тяжело писать, поскольку я не могла ездить по разным местам, чтобы собрать нужную информацию. И я не видела необходимости посвящать в свои проблемы издателя, чтобы не выглядеть уязвимой.

Мне дважды продлевали сроки, каждый раз на год, потому что я боялась просить больше, намного больше, что мне и было нужно. Поэтому я опоздала раз, а потом еще раз.

В каком-то смысле это было лучшее, что когда-либо случалось со мной. Когда я попросила еще раз продлить срок, издатель отказал, и стало понятно, что они больше не хотели вкладывать деньги в мою книгу. Я разорвала контракт и пошла к другому издателю, который принял книгу и понял, что мне нужно было больше времени. Я потеряла часть аванса, но отнеслась к этому философски. Авансы — это просто авансы. Это не выплаты. И не награды.

В каком-то роде я создаю искусство. В то же время я очень практична. И не отношусь к себе как к нежному растению. Писательство — это тяжелый труд, но сей факт не умаляет того, что писательство еще и искусство.

Когда я была в начале писательского пути, я думала: «Мне по-настоящему важно писать очень много, пусть из последних сил. Если придется писать для журналов мод, я буду писать, пусть даже это не то, о чем я мечтала когда-то. Я все равно сделаю это хорошей работой. У меня были друзья, которые говорили: «Как ты можешь писать для женских журналов?» Я думала: «Как мило с твоей стороны быть таким избирательным. В любом случае я напишу отличную работу, вне зависимости от того, где ее опубликуют».

Я думаю, что содержание важнее контекста. И я поняла: оттого что я писала хорошо, я смогла выбирать, где публиковаться. Я могу написать действительно хорошую вещь для Vogue, или Mademoiselle, или любого другого журнала, и я уверенно говорю, что дело не в упаковке. Моя гордость — сама история. Это весьма практичный подход, и я рада, что продолжаю его придерживаться. Он мне сослужил добрую службу. Это мое отношение и к жизни.

Отправить