Глава шестая

Мозги и души

Из толпы вывалились два расхристанных пьяных парня. Одежда мятая, волосы торчком, рубахи нараспашку, обувь грязная, лица небритые.

Тощий что-то по-петушиному кукарекнул своему приятелю с красноносым лицом. И пьяные ноги непроизвольно понесли парней на Константина, с трудом удерживая в вертикальном положении. Наткнувшись на Грушинина, застопорились, обнялись, невнятно бубня и икая. Константину в нос ударило перегаром, он поморщился, обошел их и шагнул в автолайн.

И дальше не видел, как пьяные сомкнулись лбами, держась друг за друга, как долго топтались на месте, как стали шарить по карманам изжеванных штанов, выскребая мелочь и ссыпая на ладонь красноносому. На последний пузырек. Тупо считали, сбиваясь и споря. И снова рылись в карманах. Тощий вытянул последнюю скомканную купюру. И все равно не хватало десяти рублей.

Он цапнул за руку прохожего, хрипло прокукарекал просьбу: одолжить. Но человек брезгливо оттолкнул тощего и шарахнулся вон. Пьяные вяло обнялись, постояли, оторвались друг от друга и, шатаясь, поплелись по тротуару. Потом уткнулись в крашеную стену многоэтажного здания, матерясь и досадуя на нехватку денег.

– Сколько нужно? – вдруг раздалось сзади них.

– Десять! – машинально буркнул красноносый, оттолкнулся от стены и косо повел глазами.

Увидал Прондопула. У того в раскрытой ладони лежала купюра в пятьдесят рублей. У красноносого потекла слюна. Он жадно схватил купюру и почувствовал, как хмель мгновенно стал улетучиваться из головы, а по спине побежал мороз. Скрючился от пронизывающего взгляда, выпучил белки глаз, но деньги из пальцев не выпустил. Тощий тоже начал трезветь.

– Ты артист, что ли? Фокусник? – Красноносый сжал купюру. – В бабочке.

– Спецодежда, – коротко бросил Прондопул.

Тощего на минуту пробила зависть: хорошая работенка, коль такой спецовкой разжился. Отрезвление действовало угнетающе, хотелось вернуться в пьяную очумелость, чтобы в мозгах продолжала бродить хмельная дурь. Ткнул в бок приятелю, дескать, проси еще на одну бутылку. Но у красноносого в голове заелозила трезвая мысль не попрошайничать, а продать Прондопулу часы. Он выпятил грудь и протянул архидему запястье с часами, предлагая купить. Но Прондопул даже не глянул на них. Тогда красноносый принялся навязываться, уверяя, что часы точны до секунды. Однако Прондопул оборвал, заметив, что часы на две с половиной секунды отстают. Слюнявый рот красноносого раскрылся, тупой грязный палец поскреб по циферблату, и парень начал предлагать архидему все подряд, что возникало в мозгах. Отчаявшись, пыхнул:

– Да купи ты хоть что-нибудь. Недорого возьму.

– Твои мозги, – сказал Прондопул.

– Мозги что надо! – Красноносый стукнул себя по лбу. – Любую работу сварганю за бабки! Говори, что смастерить? – Он явно не понял, чего хотел от него Прондопул.

Взгляд архидема сковал тело красноносого и он ощутил, как в голове полушария перевернулись с боку на бок, потом набухли, точно тесто на дрожжах, затем сжались до голубиного яйца.

– Твой мозг атрофирован, – изрек архидем, как отрубил, словно перед этим покопался в черепе парня.

– Не балаболь чушь, – противился красноносый. – Я не дурак. У меня высшее образование, – похвастал. – Я запросто мог стать профессором. – Глянул на тощего. – А чем черт не шутит? – Красноносый осклабился.

Тощий закивал и тоже прокукарекал:

– Да, да, чем черт не шутит.

Взгляд Прондопула вогнал приятелей в дрожь:

– Черт никогда ничем не шутит, – сказал недовольно. – Черт не клоун в цирке.

Тощий поджался, хихикнул и вопросительно снова кукарекнул:

– Ты с ним знаком, что ли? – И тут внезапно его язык прилип к верхнему нёбу, а из раскрытого рта вместо слов разнесся петушиный хрип.

– Я с ними со всеми знаком, – спокойно подтвердил архидем. – Ты тоже скоро познакомишься.

А красноносый вдруг обнаружил, что не в силах оторвать ноги от асфальта. Бросил взгляд книзу и ошалел: ног не было, торчало только туловище. Висело в воздухе. Красноносый покосился на тощего и ополоумел окончательно. На месте приятеля в воздухе маячил белый скелет, щелкая скулами черепа. Красноносого пробило жаром, кажется, допился до ручки. Зажмурился и забарабанил зубами:

– Никаких чертей нет! Не бывает! Никого не бывает! Как говорится: ни богу – свечка, ни черту – кочерга! И ты мозги не пудри, фокусник!

Сбоку скелет тощего задвигал костями.

Красноносый по-прежнему не видел своих ног. Не мог взять в толк, как теперь передвигаться, не висеть же всю жизнь в воздухе на одном месте. Видел только, как шарахались в стороны прохожие и качались, будто корабли на волнах, автомобили на дороге. Попытался развернуть туловище, и к великой радости это получилось. Ноги под ним ожили и затоптались по асфальту. А скелет приятеля проявился в виде глупейшей физиономии и худосочного туловища собутыльника. Красноносый вздохнул с облегчением. Нет, точно, с питьем надо завязывать, иначе крыша уже поехала.

Прондопул взглядом потянул красноносого влево, тот переместился на три шага. И в следующий миг на то место, где он только что топтался, жахнул с кровли кирпич. А чей-то голос сверху запоздало пискляво предупредил, чтобы внизу побереглись. Опоздал на две с половиной секунды. Архидем заметил:

– Две с половиной секунды. Достаточно, чтобы оборвать человеческую жизнь. Но кому она нужна без свечки и кочерги?

– Ну, ты даешь, – буркнул красноносый. – Человеку, конечно.

– А зачем она человеку? – спросил Прондопул.

– Ну, ты даешь, – повторил парень, не найдясь, что ответить.

– А кому тогда нужна человеческая смерть? – спросил Прондопул.

– Ты что, самый умный? – сморщился красноносый. – Думаешь, не кумекаю, куда клонишь? Думаешь, ты толковее Дарвина, да? – широко раскрыл рот парень. – Никого нет: от обезьяны мы с тобой! Забыл, что ли, Дарвина, фокусник?

– Помню. – По лицу архидема пробежала тень насмешки. – Но встречаться не довелось. Неинтересная личность. Мои подручные подбросили ему обезьянью идею, чтобы насолить Творцу. А его понесло и зашкалило. Договорился до ручки, вообще всех отмел. И ты повторяешь за ним. Свечке и кочерге ты предпочитаешь обезьяну. Но обезьяна-то есть? Ты же веришь в нее?

Парень глядел очумело. Получалось, что вместо Творца и черта он верил в обезьяну. Мозги медленно перемешивали это варево. Голова шумела, как паровой котел. Перед глазами проплыла большая обезьянья морда. Его скукожило. Он поперхнулся. К горлу подступила рвота.

Архидем снова взглядом потянул красноносого влево, и еще раз на асфальт грохнулся с крыши кирпич, разметав красные брызги осколков. И вновь писклявый голос сверху предупредил с опозданием на две с половиной секунды.

Приятели посмотрели вверх. С крыши таращились растерянные физиономии рабочих. Красноносый яростно погрозил кулаком. Умирать он не собирался, хотя и жизнь такую клял беспощадно. Перевел взгляд на Прондопула, просипел:

– Обезьянья жизнь, это точно. А ведь я мог бы стать ученым. Но бес попутал, схлестнулся с зеленым змием. И вот что я тебе скажу, фокусник, этот зеленый змий хуже обезьяны.

Архидему не понравилось сравнение. Только ущербный ум человека мог придумать такое. Прондопул захлопнул ему рот и напомнил:

– От сотворения мира Змий занимал важнейшее место среди людей. Адам и Ева дружили с ним, на Рай плюнули ради этой дружбы.

Но красноносый отмахнулся, он не верил и в Адама с Евой. Осточертело, опостылело все, забыться бы, выпотрошить из мозга всяческие думы, и – никаких проблем. Архидем поддержал его мысли:

– Так и есть, – подтвердил он, – без мозга человеку жить легче. Зачем мучиться? Сбыть его с рук, да и делу конец. Я куплю. Для моей коллекции подойдет.

– Для фокусов, что ли? – Расширил веки красноносый. – Это как же? После моей смерти?

– Нет. Прямо сейчас. Оплачиваю сразу, – взгляд Прондопула вобрал в себя глаза парня. – Не бойся. Я не желаю тебе смерти. Ты не умрешь. Будешь и дальше жить, только без мозга.

Красноносый с трудом переваривал, но что-то подталкивало поверить архидему. И это что-то было сильней его. Он не мог барахтаться против течения, боялся захлебнуться. Тем не менее набрал силенок, чтобы пробормотать:

– Это невозможно. Жить без мозга нельзя.

– Все возможно, – заверил Прондопул. – Червь живет без мозга.

По телу парня пробежало волнение, как по червяку:

– Я не червь, – пролепетал он.

– Ты не знаешь, кем ты был в прошлых жизнях и кем ты будешь потом, – твердо отсек архидем.

– Ничего не было и не будет, – попытался настаивать парень.

– Но зачем же тогда Рай и Ад? – усмешливо спросил Прондопул и красноносый ощутил его взгляд в глубине собственного мозга.

– Выдумки, – парень чувствовал себя отвратительно, к нему вернулась полная трезвость, и это было плохо, теперь приходилось напрягать мозги, разговаривая с Прондопулом.

– И душа – выдумки?

– Конечно. Ничто! – отрезал красноносый и глянул на увядшего от трезвости тощего, тот заметно скис.

– Тогда продай душу, – тотчас предложил архидем, – ты можешь хорошо разжиться ни на чем.

Парню до чертиков хотелось пропустить стаканчик спиртного. Аж ломило в суставах от жуткого нетерпения. Какое мерзкое состояние трезвости. Протрезвевшая голова, оказалось, не способна нормально мыслить. Ей не хватает хмеля. Готов орать, как тот король: полцарства за коня, вернее, за стакан любой сивухи. Вот только царства у него не было, чтобы отстегнуть половину. И какая, к дьяволу, тут душа, когда внутри все кипит, глаза вылезают из глазниц, только одно и хотят увидеть.

– Сколько дашь? – вытолкнул он из себя.

– Душа штука дорогая, – неожиданно включился тощий. – Проси ящик водяры, а лучше два. Гульнем.

Но красноносый попятился. Продать мозги вместе с душой это уже слишком. Он хоть и не верил ни во что, но с чем-то надо же остаться. Если без мозга, то хотя бы с душой.

– Душу не продам, – выпалил несогласно. – А мозги забирай, проку от них никакого. Обезьяной жил, теперь червяком покопчу небо. Понимаешь, вокруг все равно одни обезьяны и черви.

– Да, напортачили мои подручные с Дарвином. Недоглядели, не одернули вовремя. Отвергая Творца, нельзя отвергать Игалуса, – с металлом в голосе произнес Прондопул. – За это на триста лет Властелин определил их в Пекло подушными кочегарами. А душа Дарвина мотается между двумя вратами, клянчит, чтобы приняли в Рай или в Ад. Еще пятьсот лет ей канючить, а потом тысячу лет будет мытариться в шкурах обезьян. Многие люди отказываются от мозгов, чтобы подняться над остальными. Многие заблуждаются, когда считают, что все великое совершается от большого ума. Нет, все великое у людей случается от большого безумия. Дарвин не понял этого, слишком высоко возносил свой мозг. Думал, его мысль способна создавать мир по его представлению. Но он был всего лишь жалким червяком в этом мире. От него ничего не зависело, потому что мир давно создан. Создан бездарно. И только Игалус способен изменить его.

Красноносый и тощий бездумно уставили глаза на архидема. Липкая дрожь лихорадочно сновала по их телам.

Красноносый тыркнулся почесать затылок и обнаружил, что нет руки. Окинул взглядом себя и обомлел: туловища не было. Ничего не было: ни ног, ни рук, ни живота, ни груди. Крутанул головой, и она завертелась в воздухе, как резиновый мяч. Висела совсем одна, как будто в безвоздушном пространстве.

Он поймал глазами тощего. И у того тоже не было туловища. Так же вращалась одна лохматая голова с ужасом в зрачках.

Красноносый раскрыл рот и услышал собственный голос, и это ошеломило его. Не ожидал, что голова без туловища способна заговорить.

А рядом прокукарекала голова тощего, она не хотела болтаться в воздухе, ей было страшно.

И вдруг все разом вернулось на круги своя. Появились туловища с шеями, руками и ногами. И головы больше не поворачивались на триста шестьдесят градусов.

Тощий завозился, беспокоясь, что может профукать очередь и остаться в дураках:

– Слышь, фокусник, – прокукарекал он Прондопулу. Ему, как и его собутыльнику, было муторно от протрезвления, на душе тоже скребли кошки. – Я, между прочим, также готов сбыть свои мозги.

Архидем не глянул на него, но тощему показалось, что тот ошпарил взглядом с головы до ног. Губы Прондопула не пошевелились, но тощий ясно уловил разочарованный голос:

– У тебя такой же негодящий мозг, но уступлю просьбе, выкуплю для коллекции и его.

– Оплата вперед – водкой, – торопливо предупредил тощий. – Два ящика водки! – И еще уточнил: – Каждому.

Архидем молча вскинул руку, и красноносый с тощим ощутили, как их волосы встали дыбом, а черепа сдавили железные обручи. Затем черепа раскрылись, как крышки унитазов. Мозги обдало ветром, донеслось чваканье, и крышки захлопнулись. А собутыльникам стало легко: никаких обручей, полный вакуум под темечками.

Сбоку что-то звякнуло. Приятели на звук повернули лица: на тротуаре – четыре картонные коробки с бутылками водки.

Тощий и красноносый посмотрели на архидема, но того след простыл. Глянули друг на друга, увидали пустые бездумные глаза.

Красноносый хлопнул руками по затылку, в ушах раздался звон пустого ведра. Он стукнул по затылку кулаком, звон повторился сильнее. Тощий проделал то же самое. Пустота. Однако никто из них не огорчился: эмоции покинули собутыльников, лишь осталось удовлетворение собой.

Парни вытянули из ящиков по бутылке. Прямо из горлышка осушили до дна, закурили, ожидая хмельной туманной дури в головах, не дождались. Выпили по второй и снова затянулись дымком сигарет. Время шло, но дурмана в головах по-прежнему не было. Только ноги перестали держать.

Цепляясь за коробки, собутыльники рухнули на асфальт у стены здания. Опьяневшие тела были неуправляемыми. Языки заплетались. А в головах между тем свежо и ясно, как будто они жили отдельно от туловищ. Водка не могла замутить того, чего не было в черепах. Жизнь для приятелей одномоментно потеряла смысл.

Красноносый стал крыть себя за то, что оказался придурком, отказавшись от мозгов. Утверждал теперь, что надо было продать душу, совсем другое было бы дело.

А прохожие в это время живо прибирали к рукам водку. Впрочем, собутыльников это уже не заботило.

Под утро следующего дня приятели оклемались, подняли свои тела на дрожащие ноги.

– Что делать будем? – спросил тощий. – Надул фокусник. Такой фокус мне ни к чему. От водки никакого проку. На душе противно.

– Да к черту эту душу, – плюнул красноносый. – Без нее вполне можно обойтись. Сбагрил бы за милое дело. На кой ляд оставил, пожадничал. Живем без мозгов, проживем без душ.

– Так в чем же дело? – раздалось за спинами. – Покупаю!

Обернулись, тупо наткнулись взглядами на Прондопула. Тот стоял метрах в десяти, но голос раздавался рядом. Раскрыл ладонь с толстой пачкой новеньких купюр. Будь у парней на месте мозги, один вид денег заставил бы их опешить и переводить в количество бутылок, но сейчас глядели безучастно. Потом тощий скривился и ткнул грязным пальцем в костюм Прондопула:

– Меняю на такую спецовку.

– Такую спецодежду заслужить надо! – холодно отказал Прондопул. – Она в единственном экземпляре.

– Мне нравится бабочка, – показал пальцем красноносый.

– Мне тоже, – подтвердил тощий.

– Ну что ж, сделка состоялась! – объявил архидем. – Я забираю души!

Когда чуть позже на улице появились первые утренние пешеходы, они обнаружили на тротуаре возле стены здания два мертвых тела. Трупы были голыми, но на шее у каждого красовался галстук-бабочка кроваво-вишневого цвета.

Собралась толпа, позвонили в полицию. За спинами любопытных возник Прондопул. Кто-то из людей обратил внимание, что у того на шее такой же галстук-бабочка, и показал рукой:

– Бабочка.

– Они получили, что захотели, – обыкновенно пояснил Прондопул. – Это их выбор. Нынче очень просто купить мозги и души. А вот в пятнадцатый год правления Тиверия кесаря Ирод Антипа не сумел. Не следовало на него полагаться. Надо было все самому сделать. Повернуть бы вспять, да не стоит сейчас, все равно конец всему наступит. – И медленно стал удаляться.

Прохожий раскрыл рот от изумления и замахал руками:

– Остановите его! Он что-то знает! – прокричал в спину Прондопулу.

Другие оглянулись, но никого не увидели, недоуменно посмотрели на кричавшего. А тот притих, думая, что все ему померещилось.