Глава 2. Картье
Кровавый след
Владения Моргана, замок Брай
В моей жизни было время, когда я считал, что никогда не вернусь в Мэвану. Не помню, в каком замке родился; не помню жизненного уклада, заведенного в моей семье; не помню людей, которые присягали мне на верность, когда я лежал на материнской груди. Все, что мне запомнилось, – это королевство страсти, грации и красоты, которое, как я потом узнал, никогда не было моим, хотя я и желал этого. Королевство, которое двадцать пять лет хранило меня.
Валения – мой выбор.
А Мэвана… она была моей по праву рождения.
Я рос, считая себя Тео д’Арамитцем. Позже я стал Картье Эваристом, и оба имени предназначались, чтобы скрывать и защищать человека, который не знал, где ему жить и кем быть.
Я размышлял об этом, поздно ночью покидая замок Журдена.
– Оставайтесь на ночь, Морган, – предложил Журден, когда наше совещание подошло к концу. Он провожал меня и был обеспокоен. – Зачем ехать так поздно?
Он хотел сказать: «Зачем ночевать в одиночку в разрушенном замке?»
И мне не хватило смелости ответить ему, что этой ночью мне нужно быть в своих владениях; нужно спать там, где когда-то видели сны мои отец, мать и сестра; нужно войти в замок, который я унаследовал, разрушенный он или нет, прежде чем начнут возвращаться мои люди.
Я задержался в прихожей, собирая плащ страсти, дорожную сумку и меч. Бриенна ждала на пороге, дверь была открыта в ночь. Мне показалось, она знает, что мне нужно, потому что она посмотрела на Журдена и проговорила:
– Отец, все будет хорошо.
К счастью, он не стал настаивать и хлопнул меня по плечу в безмолвном прощании.
Ночь уже была странной, казалось мне, идущему к Бриенне. Я не ожидал, что Журден принесет извинения, что я увижу первый шаг к примирению Мак-Квинов. Я чувствовал себя самозванцем. Каждый раз, думая о собственном возвращении домой и воссоединении со своими людьми, я ощущал тяжелый груз на плечах.
Но тут Бриенна улыбнулась мне, и ночной ветерок растрепал ее волосы.
«Как мы с тобой до этого дошли?» – хотел я спросить, но слова замерли на губах, когда она ласково коснулась моего лица.
– Скоро увидимся, – прошептал я, не осмелившись поцеловать ее здесь, в доме отца, где Журден мог нас увидеть.
Она только кивнула и убрала руку.
Я вывел из конюшни коня и уехал. Небо над головой было полно звезд.
Мои владения лежали к западу от земель Журдена, наши замки разделяло всего несколько миль – около часа езды верхом. По пути в замок Фионн мы с Бриенной нашли оленью тропу и ехали по ней, а не по дороге. Тропа извивалась по лесу, шла через ручей и наконец выходила в поля.
Это был кружной путь, мешали колючие кустарники и ветки, но я опять выбрал его.
Сопровождаемый лунным светом, ветром и темнотой, я ехал по тропе так, словно проделывал этот путь много раз.
Сегодня я уже побывал в своих владениях.
Приехав, бродил по коридорам и комнатам, вырывал сорняки, оставлял полосы на пыльных поверхностях, сметал паутину в надежде вспомнить что-нибудь об этом замке. Я был годовалым ребенком, когда отец сбежал со мной, но надеялся, что обрывки воспоминаний о семье, как семена, сохранились в этом месте; что они доказывают мое право здесь находиться, даже спустя двадцать пять лет после того, как замок был заброшен. Я ничего не смог вспомнить, чужак в этих стенах. Усевшись на грязный пол родительской спальни, предавался горю, пока не услышал Бриенну.
Несмотря на все это, замок меня поразил.
Когда-то замок Брай был прекрасным поместьем. Много лет назад отец подробно описал его мне, когда наконец рассказал правду о том, кто я. Но его описание не соответствовало тому, что я видел теперь.
Подъезжая к замку, я пустил коня рысью и до боли в глазах всмотрелся в строение при лунном свете.
Оно представляло собой скопище серых камней. Сразу за замком начиналось подножие горы, бросавшей тень на верхние этажи и оружейные башенки. На скатах крыши местами зияли провалы, но стены, к счастью, в основном уцелели. Большинство окон было разбито, и фасад почти целиком оплели вьющиеся растения. Двор зарос бурьяном и молодыми деревцами. Я в жизни не видел более заброшенного места.
Я спешился, не сводя глаз с замка. Казалось, он зловеще ухмыляется.
Что мне с ним делать? Как его восстанавливать?
Я стреножил коня и пустил пастись под дубом, а сам в траве по пояс стал пробираться к замку. Я остановился посреди заросшего двора: спутанная трава, колючие кустарники, бурьян и выбитые камни, которыми был вымощен двор, – это все мое, как хорошее, так и плохое.
Спать не хотелось, хотя я чувствовал себя вымотанным и время близилось к двум пополуночи. Я занялся первым, что пришло в голову: стал рвать траву. Работал неистово, пока не согрелся и не вспотел на осеннем холоде, в конце концов опустившись на четвереньки.
И тут я увидел это.
Выдернув кустик золотарника, я обнаружил длинный камень с надписью. Очистив его от корней, я отчетливо разглядел в свете звезд слово «Деклан».
Я сел на пятки, не сводя взгляда с этого имени.
Сын Гилроя Ланнона, принц.
Значит, он был здесь той ночью, когда первое восстание потерпело поражение, моя мать погибла в бою, а сестру убили.
Он был здесь.
И он вырезал свое имя на камнях моего дома, на фундаменте моей семьи, словно таким образом навсегда утверждал господство надо мной.
Содрогнувшись, я отполз в сторону и сел на кучу травы. Меч на поясе звякнул. Руки перепачкались в грязи.
Деклан Ланнон сидит в цепях в королевской темнице, через одиннадцать дней он предстанет перед судом и получит по заслугам.
Но меня это не утешало. Мать и сестру не вернешь. Замок в руинах. Мои люди разбросаны. Даже отец умер в Валении много лет назад, ему так и не выпал шанс вернуться на родину.
Я совсем один.
Мои размышления прервал внезапный звук: грохот камней в замке. Я тут же метнул взгляд к разбитому окну.
Обнажив меч, я тихо поднялся и прокрался к передней двери. Разбитая, она висела на петлях и была приоткрыта. Пришлось распахнуть эту дубовую дверь пошире, отчего волоски на руках встали дыбом. Проведя пальцами по резьбе на дереве, я заглянул в темную прихожую. Каменный пол потрескался и был заляпан грязью, но в лунном свете, проникающем через разбитые окна, я увидел отпечаток маленькой босой ноги.
Следы вели в большой зал. В тусклом свете мне пришлось напрячь зрение, чтобы проследить их до кухни. Я обошел покинутые столы на козлах, холодный очаг. На голых стенах не было геральдических знамен и гобеленов. Разумеется, следы тянулись к кладовке, к каждому шкафу. Очевидно, человек искал пищу. Здесь были пустые бочки из-под эля, все еще пахнущие солодом, под стропилами висели старые сухие пучки трав, стояло целое семейство кубков, инкрустированных покрытыми пылью драгоценными камнями, на полу созвездиями блестели осколки винных бутылок. Пятно крови, будто те босые ноги случайно наступили на стекло.
Я встал на колени и потрогал кровь. Она была свежей.
Кровавый след вывел меня из кухни через черную дверь в узкий коридор, который открывался в помещение, где крутая винтовая лестница для слуг поднималась на второй этаж. Я стал подниматься по ней, продираясь через паутину, и едва подавил дрожь, когда наконец дошел до второго этажа.
Лунный свет пятнами просачивался в коридор, выхватывая из мрака кучи листьев, которые нанесло в разбитые окна. Я шел дальше по кровавому следу, шурша листьями и наступая на расшатанные камни пола, слишком устав, чтобы двигаться скрытно. Несомненно, оставивший следы человек знал о моем приближении.
Они привели меня прямиком в спальню родителей, то самое место, где несколько часов назад мы стояли с Бриенной и я дал ей плащ страсти.
Я со вздохом нашел дверную ручку, потянул ее и заглянул в слабо освещенные покои. Увидел место на полу, где мы с Бриенной вытерли пыль, чтобы полюбоваться цветными плитками. Комната казалась мертвой, пока в нее не ступила моя бывшая ученица. Казалось, это Бриенна здесь как своя, а не я.
Я вошел в спальню, и тут же мне в затылок ударилась горсть камешков.
Сердито развернувшись, я успел заметить, как за покосившимся шкафом исчезают бледные ноги и копна растрепанных волос.
– Я не причиню тебе вреда, – сказал я. – Выходи, я видел, что у тебя кровоточит ступня, и помогу.
Я сделал несколько шагов и остановился, ожидая, что незнакомец выйдет. Он не появился, тем самым вынудив меня сделать еще шаг.
– Я Картье Эварист.
Поморщившись, я осознал, до чего естественно вырвалось это валенийское имя.
По-прежнему никакого ответа.
Я еще немного приблизился к тени за шкафом…
– Эй! Ты кто?
Я наконец добрался до шкафа и опять был встречен камнями. Песок попал в глаза, но мне удалось схватить тощую руку. Нарушитель сопротивлялся, сердито ворча. Я поспешно вытер с глаз пыль, чтобы рассмотреть щуплого мальчишку не старше десяти лет с россыпью веснушек на лице и свисающими на глаза рыжими волосами.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я, пытаясь справиться с гневом.
Мальчишка плюнул мне в лицо.
Собрав остатки терпения, я вытер плевок и опять посмотрел на мальчугана.
– Ты один? Где твои родители?
Он приготовился плюнуть опять, но я вытащил хулигана из-за шкафа и усадил на провисшую кровать. Он был в лохмотьях, босой, одна нога по-прежнему кровоточила. Он не смог скрыть боли, когда на нее наступал.
– Ты сегодня поранился?
Я опустился на колени и осторожно взял его ногу. Малыш зашипел, но позволил осмотреть рану. В ступне застрял осколок стекла, отчего и текла кровь.
– Надо наложить швы, – осторожно сказал я. Отпустив лодыжку, я остался на коленях, глядя в его встревоженные глаза. – Хм, мать или отец будут по тебе скучать. Почему ты не говоришь, где они? Я отвел бы тебя туда.
Мальчишка отвернулся и скрестил тощие руки.
Я так и думал. Сирота, обосновавшийся на руинах Брая.
– Тебе повезло, я умею зашивать раны.
Я поднялся на ноги и снял с плеча дорожную сумку. Достал кремень и зажег несколько старых свечей, затем извлек шерстяное одеяло и медицинский мешочек, без которого никогда не путешествовал.
– Ложись сюда, я займусь твоей ногой.
Мальчишка был упрям, но, вероятно, боль его вымотала. Он приковылял и, как я и просил, улегся на одеяле. Его глаза расширились, когда он увидел хирургический пинцет.
Я нашел пузырек с обезболивающими травами и высыпал остатки в фляжку с водой.
– Вот, выпей. Это уменьшит боль.
Мальчик осторожно взял микстуру и понюхал, словно я капнул туда яд. Наконец он сдался и выпил. Я терпеливо подождал, пока травы начнут действовать.
– У тебя есть имя? – спросил я, приподнимая раненую ступню.
Немного помолчав, он прошептал:
– Томас.
– Хорошее, сильное имя. – Я начал осторожно извлекать стекло. Томас поморщился, но я продолжал говорить, чтобы отвлечь его от боли. – В детстве мне всегда хотелось, чтобы меня назвали в честь отца. Но вместо Кейна мне дали имя Эодан, старое семейное, полагаю.
– Мне показалось, вы сказали, что вас зовут… К-картье.
Томас с трудом выговорил валенийское имя, а я наконец вытащил стекло полностью.
– Так и есть. У меня два имени.
– Зачем человеку… – Томас опять поморщился, когда я начал очищать рану, – …два имени?
– Иногда это необходимо, чтобы выжить.
Похоже, этот ответ его успокоил, потому что мальчик молчал, когда я начал накладывать швы.
Закончив, я осторожно перевязал ногу и дал Томасу найденное в сумке яблоко. Пока он ел, я обошел спальню в поисках еще какого-нибудь одеяла, чтобы укрыться самому: через разбитые окна тянуло ночным холодом.
Я прошел мимо книжных полок родителей, на которых еще стояло множество томов в кожаных переплетах. Задержался, вспомнив отцовскую любовь к книгам. Большинство их покрылось плесенью, обложки задубели и оторвались. Но мое внимание привлекла одна тоненькая книжка. Она была невзрачной по сравнению с остальными, чьи обложки украшали чудесные картинки, а сверху из нее торчала страница. Мне было известно, что обычно величайшие знания содержатся в самых скромных на вид книгах, поэтому я незаметно от Томаса сунул ее под куртку.
Одеял больше не нашлось, поэтому я уселся со свечой, прислонившись к стене.
Томас так закутался в шерстяное одеяло, что больше походил на гусеницу, чем на мальчика, и сонно посмотрел на меня.
– Вы будете спать сидя?
– Да.
– Вам нужно одеяло?
– Нет.
Томас зевнул и почесал веснушчатый нос.
– Вы лорд этого замка?
Удивительно, как мне хотелось солгать.
– Да, – ответил я странным голосом.
– Вы накажете меня за то, что я тут прячусь?
Я не знал, что ответить, и задумался, почему мальчик решил, будто я его накажу за то, что он сделал ради выживания.
– Знаю, мне не следовало швырять вам в лицо камни, милорд, – выпалил Томас, наморщив лоб от страха. – Но, пожалуйста… пожалуйста, не бейте меня слишком сильно. Я могу на вас работать. Правда, правда. Могу быть гонцом, виночерпием, конюхом, если пожелаете.
Я не хотел, чтобы он мне служил, – просто надеялся вытрясти из него ответы на вопросы, кто он, кто его родители, откуда он пришел. Однако не имел права расспрашивать. Такие ответы дают в знак доверия и дружбы.
– Уверен, что найду для тебя дело, – прошептал я. – И, поскольку ты на моей земле, Томас, я буду тебя защищать.
Тот пробормотал благодарность и закрыл глаза. Не прошло и минуты, как он уснул.
Подождав немного, я достал книгу из куртки. Осторожно пролистал, отметив, что наугад выбрал томик стихов. А если книга принадлежала моей матери и много лет назад она читала ее у окна? Из книги выпал листок. Он был сложен, но на нем просматривалось что-то написанное от руки.
Я взял его, и он раскрылся на моей ладони, тонкий, словно крылья.
12 января 1541 года
Кейн,
я знаю, мы оба думали, что так будет лучше, но моей семье нельзя доверять. Когда ты уехал, нас навестила Уна. Думаю, у нее начали закрадываться подозрения относительно того, чему я учу Деклана. А потом я увидела, как Деклан во дворе таскает Эшлин за волосы. Ты бы видел его лицо, когда она плакала, он будто наслаждался ее болью! Я испугалась того, что в нем увидела. Думаю, я в чем-то с ним промахнулась, и он больше меня не слушает. Как бы мне хотелось, чтобы все было иначе! И, возможно, было бы, если бы он жил с нами, а не со своими родителями в Лионессе. Уна, конечно, даже не удивилась его поведению. Она смотрела, как ее сын таскает нашу дочь за волосы, и не стала его останавливать, сказав: «Парню всего одиннадцать. Уверяю вас, он это перерастет».
Я так больше не могу, я не буду использовать нашу дочь как пешку и знаю, что ты со мной согласишься. На рассвете отправлюсь в Лионесс и разорву помолвку Эшлин, ибо это должна сделать я, а не ты. Я возьму с собой Шеймуса.
Твоя Лили.
Мне пришлось перечесть дважды, прежде чем слова дошли до меня. Кейн, мой отец, Лили, моя мать, и Эшлин, моя сестра, обрученная с Декланом Ланноном. Ей тогда было всего пять лет, письмо написано за несколько месяцев до ее убийства. О чем думали мои родители?
Я знал, что Ланноны и Морганы враждовали.
Но и представить себе не мог, что начало вражде положили мои родители.
«Моей семье нельзя доверять», – писала мама.
«Моей семье».
Я поднес письмо к свече.
Чему она учила Деклана? Что она в нем увидела?
Мой отец никогда не говорил, что мать была из Дома Ланнонов. Я не знал ее происхождения. Она была прекрасной, говорил он, прелестной, доброй, а ее смех наполнял комнаты светом. Люди Морганов любили ее. Он любил ее.
Я сложил письмо и спрятал в карман, но слова матери отдавались во мне эхом.
Моя мать была Ланнон. И я не мог ничего поделать с нараставшим пониманием: я наполовину Ланнон.
