— Дорис, это все, что я могу тебе рассказать, потому что больше ничего мы не знаем, — соврал Джимми Паз. — Вполне достаточно для грандиозной истории, и ты выиграешь еще один приз. Нет, мне не известно, что это дело рук психопата и серийного убийцы. Хорошо, согласен, он психопат, но насчет серии убийств никаких сведений нет. Ладно, берись за дело и печатай так: полиция ожидает, что он еще проявит себя. Ожидает беспомощно, так будет лучше.

Паз держал трубку в нескольких дюймах от уха, а Сезар, ученик повара, склабился, глядя на него. Джимми находился на кухне ресторана своей матери и звонил, как и обещал, Дорис Тейлор, криминальному репортеру. Была половина седьмого, время относительно спокойное на кухне, потому что только туристы едят так рано. Сам Сатана мог быть спущен с цепи в округе Дэйд, но люди все равно должны есть, а другие люди — на них готовить. Паз, который в Сатану не верил, удрал от Барлоу, как только смог, и явился сюда.

— Я понимаю, — сказал он спокойно. — Поверь мне, но… Где ты это слышала? Если ты узнала что-то важное, полагается сообщить об этом полиции. Нет, у нас нет никаких доказательств того, что совершено ритуальное убийство. Нет, разумеется, никто из членов семьи. Почему бы тебе не написать, что это сумасшедший, явный безумец? Нет, на меня ссылаться ни в коем случае нельзя. Я вообще не должен был с тобой говорить. Мне нужно идти, Дорис. Мое имя нельзя упоминать в газете. Я тоже люблю тебя, Дорис. Привет.

Паз повесил трубку и, повернувшись, увидел лицо матери. Ее взгляд он чувствовал спиной в последнюю минуту разговора. У Маргариты Паз был тяжелый взгляд, Джимми ощущал его на себе иной раз, когда находился за много миль от нее, и особенно часто в тех случаях, когда занимался тем, чего она явно не одобрила бы.

— С кем это ты болтал, повиснув на моем телефоне?

— Ни с кем особенным, мами, это был деловой разговор.

— Этот аппарат предназначен для моих деловых разговоров, а не для твоих. Ты собираешься идти на службу в этой нелепой одежде?

Она окинула его взглядом с головы до ног. Поваренок Сезар благоразумно ретировался к холодильнику, едва на пороге появилась миссис Паз.

Глаза сына и матери встретились. На одном уровне, так как у миссис Паз были на ногах туфли на платформе в четыре дюйма. Желтое платье, желтый бриллиант на пальце и красивый гребень в черных волосах. Воротник платья обшит кружевом ручной работы, на черной коже шеи блестел простой золотой крестик. Ее обычное вечернее одеяние.

Паз был в ресторане мальчиком на побегушках с семилетнего возраста, и его мать не делала различия между его работой на кухне после школьных занятий и после восьмичасовой рабочей смены в полиции. Паз много раз пытался объяснить ей разницу, но миссис Паз отлично владела искусством не слышать того, чего слышать не хотела.

Паз улыбнулся, чтобы смягчить ситуацию, и сказал: «Все в порядке, мами», что было правильным ответом, поскольку миссис Паз кивнула с видом королевы, выражающей согласие, и удалилась. Паз любил свою мать и потому позволял ей верить, что она все еще контролирует его жизнь. Кубинский обычай. Но, по мнению его матери, Джимми Паз не был достаточно послушным сыном. Он, например, не закончил колледж и не стремился получить медицинскую или юридическую научную степень. Он даже не стал дантистом! Его профессию миссис Паз не считала достойной своего сына. И он не женился на девушке из подходящей семьи и с подходящим (более светлым, чем у нее самой) цветом кожи; она могла бы командовать невесткой и баловать внуков. Вместо этого он сходился с разными американками, каждая из которых, несмотря на всю свою образованность, была ничем не лучше обыкновенной шлюхи.

Паз понимал, что, пока он не обзаведется приличной профессией и не женится, мать будет обращаться с ним как со школьником. Он вышел из кухни и направился в обеденный зал. Как всегда, ему доставил истинное удовольствие контраст между организованным хаосом кухни и мирным спокойствием зала. Высокий потолок, декорированный в белых, желтых, розовых и кремовых тонах, пол, выложенный плиткой кофейного цвета, стулья и столы из ротанга, тоже покрашенные белой краской. Задняя стена украшена зеркалами в позолоченных рамах, по боковым стенам выстроились оштукатуренные арки в римском стиле; на одной из этих стен был написан яркими красками пейзаж, изображающий бухту Гуантанамо на Кубе. Миссис Паз не жалела средств на то, чтобы придать этому помещению сходство с банкетным залом в Танаимо, на самой большой табачной плантации Кубы, где ее мать служила поварихой.

Паз машинально пробежал глазами по залу. Все столики были заняты, в основном белыми американцами, было здесь также несколько немцев и японцев. Группа отлично одетых туристов ждала своего гида возле огромного резервуара с морской водой для живой рыбы. Маргарита Паз славилась своей кухней, ее заведение упоминалось во всех путеводителях по ресторанам как место, которое непременно стоит посетить. Вышколенные официантки все без исключения говорили по-английски, и Джимми писал для меню краткие объяснения о составе и приготовлении блюд. Словом, добро пожаловать, туристы. Позже, когда появлялись кубинцы, многим из них приходилось дожидаться, пока освободится столик. В кубинской части Майами говорили так: если хочешь покрасоваться, отправляйся в Версаль, а если хочешь хорошо поесть, пройдись по этой улице. По Восьмой, она же Тамайами-Трэйл, но теперь почти каждый называет ее Калье-Очо, на испанский манер. (Барлоу продолжал называть ее Трэйл.) В конце улицы и находится это местечко. Каждый кубинец обязан превозносить до небес кулинарное искусство своей матери, но в случае Паза это, пожалуй, было справедливо.

Джимми отправился домой. Повернул за угол, миновал четыре дома и подошел к принадлежащему миссис Паз двухэтажному оштукатуренному особнячку желтого цвета. Он обитал на втором этаже, первый сдавали в аренду. Мать жила в соседнем здании. Для холостяка места было даже многовато: две большие спальни, кухня, ванная комната и еще душ отдельно, гостиная окнами на улицу. Паз считал, что мать предоставила ему все это главным образом для того, чтобы он был у нее на глазах. Пожилая чета Крузов прекрасно исполняла шпионские обязанности и держала миссис Паз в курсе событий.

Паз подошел к холодильнику и достал пиво «Корона». В холодильнике почти ничего не было. Пара бутылок шампанского, несколько лаймов, в морозилке цилиндрические емкости фруктового шербета и бутылка финской водки. Паз не обедал дома.

С пивом в руке Паз включил телевизор и посмотрел местные новости. Самое большое место отведено было перестрелке и погоне за автомобилем на Коллинз-авеню. Убийство Диндры Уоллес, которому при других обстоятельствах предоставили бы первое место, оказалось на третьем (после стандартной истории со взяткой). Никаких интервью, просто застывший как манекен репортер возле унылого дома миссис Уоллес; он произнес слова «чудовищно изуродована», но не сообщил никаких подробностей и не упомянул о возможном ритуальном убийстве. Паз был доволен, что услышал это собственными ушами.

Он надел белую куртку и узкие брюки, зашнуровал ботинки от Доу Мартена и вернулся в ресторан. Достал из холодильника емкость с люцианом во льду и принялся мелко рубить рыбу для фирменного блюда. Будучи сыном хозяйки заведения, он не подвергался яростным нападкам шеф-повара, каким обычно подвергаются во всех ресторанах мира помощники этой важной персоны. Паз не вторгался в сферу прерогатив шефа, а шеф не вмешивался в его дела. Весь остальной штат — официантки и работники кухни — держался с подобающей скромностью, ибо Маргарита Паз не потерпела бы в заведении иной примадонны, кроме самой себя. В отличие от многих других ресторанов на кухне никто не отличался бешеным норовом, а посудомойка не страдала излишним пристрастием к выпивке.

Примерно в девять тридцать Паз сделал первый перерыв. Он вышел в проулок, присел на перевернутый бочонок из-под маргарина, выпил охлажденного черного кофе и выкурил тонкую темную сигару — чико. Настроение у него было спокойное и умиротворенное: новое интересное дело только еще начиналось, а разные мелкие тревоги дня улеглись за время такого обыденного занятия, как приготовление пищи. Прикончив сигару и кофе, Джимми решил, что после работы было бы неплохо провести время с женщиной. Он прошел через кухню к платному телефону возле комнат для отдыха, чтобы позвонить Бет Моргенсен и спросить, не возражает ли она, если он заглянет к ней попозже. Готовность поразвлечься с джентльменом, который является где-то около полуночи, была общим свойством всех подружек Джимми, и она ответила, что не возражает.

После работы он подъехал на своем потрепанном оранжевом «датсуне» к дому, где жила Бет, на Понс-де-Леон, рядом с университетом. На Джимми был его поварской наряд, он прихватил в качестве презента бутылку охлажденного «Корбеля» и букет из цветов, заимствованных в ресторане.

Бет Моргенсен открыла дверь и уставилась на Джимми отрешенным взглядом поверх очков в металлической оправе. Она была крупной женщиной, такого же роста, как Джимми, с длинной, до талии, толстой, как питон, косой цвета спелой пшеницы, с широкими плечами и узкими бедрами опытной пловчихи. Сейчас она заканчивала университет и была поглощена диссертацией на тему о жизни бездомных в округе Дэйд.

— Боже! — воскликнула Бет. — Шампанское и цветы, какая рутина! Ты просто живая окаменелость, Паз.

Она выставила ему бледные губы, и Джимми запечатлел на них нежный поцелуй. Ему очень нравилось, как двигается эта женщина — свободно, легко, слегка покачивая своим большим телом, словно бы подчиняясь какой-то внутренней мелодии. Он наблюдал за тем, как она исчезает в своей крошечной кухне. На ней были потрепанные, коротко обрезанные джинсы и черная футболка с надписью на груди: «Накажи меня». Паз вошел в гостиную, которая одновременно служила кабинетом и была настолько завалена книгами, папками и просто бумагами, что не разглядеть пола. Посреди комнаты стоял письменный стол, тоже загроможденный книгами и бумагами, примостившись среди которых светился монитор компьютера. Паз увидел, что Бет уже открыла на кухне шампанское и наливает вино в не слишком отмытые от сока стаканы. Она прочитала неодобрение на его лице.

— Да, я знаю, что это свинство, ты ведь у нас такой чистюля! Прошу меня простить. Но я поклялась Иисусом и всеми святыми, что закончу сегодня вечером пятую главу этой трижды проклятой диссертации.

— Так почему же ты разрешила мне приехать?

— Ну, знаешь, девушке тоже нужен отдых!

Они уселись на стулья с прямыми спинками и с удовольствием выпили.

— Может, поедем в какой-нибудь ночной клуб? — предложил Паз.

— Нет, это займет слишком много времени. Я подумала, мы с тобой прикончим это славное винцо, потом чудно перепихнемся, а потом я пинком в твой прекрасный зад выкину тебя за дверь. Как тебе это нравится?

— Выходит, тебе нужно только мое тело, — с наигранной дрожью в голосе ответил Джимми.

— Да, именно… — Бет уселась к нему на колени, расстегнула несколько петель на его поварской куртке. — М-м, чем это от тебя так жутко пахнет?

— Растительным маслом, жареной рыбой, чесноком, манго, темным ромом и еще кое-чем секретным.

Джимми позволил ей снять с себя одежду и ботинки, потягивая шампанское. Бет принялась лизать ему грудь, как ребенок, которому хочется слизнуть все до капельки мороженое с блюдечка; потом разделась сама, и они трахнулись по-быстрому, как и говорила Бет, после чего она встряхнула заткнутую пробкой бутылку с остатками шампанского, подцепила пробку ногтем: большого пальца, и та выстрелила. Бет оросила холодным шампанским разгоряченные чресла — свои и Джимми. Он кинулся за ней, догнал в спальне и там, прямо на груде книг и папок, ублаготворил ее еще разок.

Бет застонала и вытащила из-под своих ягодиц толстый том.

— Ого! — воскликнула она со смехом. — «Непараметрическая статистика для социальных исследований», ничего себе. — Понизив голос на целую октаву, произнесла с важностью: — Хорошая работа, Моргенсен, но вынужден заметить, что вашу статистику оттрахали. Ой, Джимми, я не хочу, чтобы ты уходил, но ты должен это сделать.

— Это хорошо. Я собираюсь посетить еще двух девушек нынче вечером.

Бет стукнула его книжкой по голове.

— Чудовище! Профессор, который вот уже полгода мечтает снять с меня трусики, хотел зайти сегодня вечером, а я его отфутболила, предчувствуя, что ты позвонишь.

— Подумать только, профессор! Какая честь! Ты собираешься трахаться с ним из карьерных соображений?

— Я могла бы. Кое-кто так и поступает и кое-чего добивается. Но я рада, что у меня есть ты.

Возвращаясь домой, Паз испытывал привычное разочарование и неприятные последствия чисто физического удовлетворения. Связь с Моргенсен явно приближалась к завершению. Когда начинались разговоры о других, более подходящих мужчинах, а уровень страсти сводился к одному или двум кратковременным пароксизмам, как это было сегодня, ему становилось ясно, что прощальный поцелуй близок. Моргенсен заполучит своего профессора или кого-то вроде, а он найдет ей замену в лице очередной белокурой белой леди, и так далее и тому подобное, пока он не превратится в толстого шестидесятилетнего копа с морщинистой, как у черепахи, кожей. Паз слышал, что на свете есть любовь, и даже верил в ее существование, как верил, к примеру, в то, что есть на свете Монголия, о которой он тоже слышал. Однако верить — одно дело, а отправиться в путешествие в ту же Монголию — совсем другое. Если молоко свободно продается, зачем покупать корову? Паз говорил это самому себе и другим, в том числе и женщинам. То же самое он сказал и теперь, сидя в машине, дожидаясь, когда загорится зеленый свет, и потягивая сигару.

Что-то было не так, что-то его беспокоило, но он не мог уловить, в чем суть; это было похоже на забытый номер телефона или оставленные дома документы: нечто отсутствующее, ощутимое, но о чем никак не вспомнить. Вроде бы все у него хорошо, твердил он себе, интересная и увлекательная повседневная работа, он обеспечен, чего еще может желать мужчина? Тут ему в голову вдруг полезли мысли о мистере Югансе, об убитой женщине, о девчушке, с которой Юганс спал, о Барлоу и его презрении к Югансу… Джимми разделял отношение Барлоу. Сам он не соблазнял несовершеннолетних. Только взрослых девиц, а это значительная разница. Или нет? Разумеется да. Обе стороны довольны, все обоюдно. Как у него с матерью… В открытые окна машины втягивало плотный, чуть прохладный воздух ночного Майами. Джимми теперь размышлял о том, не переменить ли ему образ жизни, в голове промелькнуло слово «остепениться». Вот-вот, выбрать какую-нибудь девушку и остепениться. Можно и по-другому. Влюбиться. Переехать из холостяцкой квартиры. Бросить ресторан. Обзавестись ранчо в Кендалле. Дом с тремя спальнями. Бассейн и барбекю. Дети. Обзавестись друзьями. Пригласить к себе Барлоу.

Но это не имело вкуса. Как вода. Как меренга без сахара. Он стал бы тогда совсем другим человеком. Он мог бы им стать, но не по своей воле. Он не знал к этому пути.

Наутро Паз первым делом позвонил доктору Марии Саласар. Автоответчик сообщил ему, сначала на английском, а потом на чистом и изысканном испанском языке, что доктор Саласар находится за границей и вернется не раньше чем через три недели. Джимми грязно выругался на испанском, а потом набрал номер доктора Лидии Эрреры. Секретарь сообщила, что доктор Эррера занята, сегодня утром у нее нет окна в расписании. Паз прибегнул к нажиму, нарушив правило Барлоу. Пригрозил, если доктор Эррера откажется принять его, ему придется вызвать ее в Полицейское управление и подвергнуть допросу по делу об убийстве, а это в значительно большей степени нарушит ее расписание, не так ли? Последовало недолгое молчание, затем секретарша вернулась к телефону и сухо назначила Пазу время встречи. Паз облачился в светло-коричневый костюм, зашел в кафе на Калье-Очо и позавтракал cafe con leche и двумя фруктовыми кубинскими пирожными. Он ел и читал репортаж Дорис Тейлор, занимавший подвал на первой полосе «Геральда». Дорис не жалела кровавых подробностей, и Джимми понял, что она побывала у патологоанатома. Джимми узнал также, что «полиция не отрицает возможности ритуального убийства». Могло быть хуже, зато теперь высокое начальство проявит больше интереса к делу, чем следовало ожидать. Джимми вырвал заметку из газетного листа и прямиком покатил в университет.

Доктор Лидия Эррера на сей раз была в ансамбле цвета манго. Нахмурилась она так, что брови сошлись на переносице и напоминали чайку, нарисованную ребенком. Покровительственная улыбка отсутствовала. Доктор Эррера стояла в дверях своего маленького офиса, полная откровенного негодования.

— Это причиняет мне неудобство, детектив, — заявила она. — И я категорически против того, чтобы мне угрожали.

— Убийства часто причиняют неудобства, доктор, — холодно возразил Паз. — Но граждане обязаны помогать полиции в расследовании. И чем скорее мы начнем…

Эррера величественно проследовала в кабинет и села за письменный стол. Паз положил перед ней копию токсикологического анализа.

— Это перечень химических веществ, идентифицированных в тканях жертвы. Если возможно, мы просили бы вас сообщить, из каких растений извлечены эти вещества.

Она схватила листок и снова нахмурилась. Паз наблюдал за тем, как меняется выражение ее лица — от раздраженного к изумленному. Она повернула стул и сняла с полки справочник, начала листать его, просматривая многие столбцы, некоторые прочитывая полностью. Покачала головой и что-то пробормотала.

— Вы в затруднении?

Она посмотрела на него — отнюдь не враждебно.

— Это примечательно. Необыкновенно.

— Так вам известно, из какого растения извлечены эти вещества?

— Растения? Господи, да здесь целая фармакопея. Гармалины растительного происхождения вызывают психические расстройства. Моноамины оксидазы — невероятно сильные ингибиторы, замедляющие двигательные реакции, их используют шаманы в тропиках, как в Новом, так и в Старом Свете. В Новом Свете их извлекают из виноградной лозы Banisteriopsis и называют айяхуаска, а в Африке — из растения Leptactinia densiflora. Так, что тут у нас еще, сейчас посмотрю. Список индолов. Это типичные загрязненные вещества, извлеченные из препаратов лептактинии, которую я вам назвала ранее на латыни. Йохимбин добывают из Alchornea floribunda. Ибогаин — сильнейший психоделический стимулятор, как говорят, африканский кокаин, растение называется Tabernanthe iboga. Вещество опьяняющее и вызывающее сексуальное возбуждение, то есть афродизиак. Уабаин используют в Африке для изготовления отравленных стрел, извлекают его из строфанта, есть такое растение. Это сердечный гликозид.

— Яд?

— Да, причем сильнейший. Не пойму, к чему он здесь. Женщина была отравлена? Я читала статью в газете сегодня утром. Подумала, что имело место извлечение внутренностей.

Паз решил выдать чуточку информации.

— Явно, что женщина умерла до того, как истекла кровью. Сердце ее остановилось. Мог ли это вызвать уабаин?

— Без сомнения. В Африке этим ядом убивают слонов. — Лидия указала на список. — Я же говорила, что это примечательно. Коктейль из многих веществ. Не представляю, к какому результату могла привести подобная комбинация.

— Предположим, он хотел ввести ее в бессознательное состояние, чтобы проделать свою операцию.

— Не знаю. — Она указала пальцем на многосложное название. — Вот это, например, фенантрен.

— А что такое фенантрен?

Паз уже достал свою записную книжку и что-то в ней нацарапал.

— Наркотик. Морфин и кодеин относятся к фенантренам. Я должна проверить, но полагаю, что вот этот извлекают из Fagara zanthoxyloides, широко распространенного в Западной Африке наркотического растения.

— Из-за него жертва потеряла сознание.

— При нормальной дозе — да. Но зачем здесь еще и вот это вещество? Оно и ему подобные вызывают галлюцинации, доводящие человека до безумия. Но кто знает, как они действуют в комбинации? И неизвестно, какой была первоначальная доза. Исследовано ли содержимое ее желудка?

— Она получала это через нос или под кожу.

— Хм. Необычно, однако возможно. Его можно вдыхать или смазывать им слизистую носа. Обыкновенно из него делают настой или съедают свежее растение. А вот и еще. Тетрагидра-бета-карболин. Он-то что тут делает?

— Что вы имеете в виду?

— Это не имеет отношения к ботанике. Алкалоид, обнаруженный в мозгу, в так называемом шишковидном теле. Находился у нее в легких? Очень интересно, так как по формуле он сходен с ибогаином и алкалоидами, извлекаемыми из различных видов Banisteriopsis и Tabernanthe.

— Чем же это интересно?

— Это очень сложно, — сказала доктор Эррера со вздохом, — и я не понимаю, какое отношение оно может иметь к судебной медицине. И как я уже говорила, я очень занята.

— Позвольте мне судить об отношении всего этого к судебной медицине. Объясните, если можно, попроще, как говорится, для дураков.

— Отлично. — Эррера недовольно оттопырила губы, потом заговорила очень быстро и настолько непонятно, что Паз вскоре перестал ее слушать. Только отдельные термины в длинной веренице слов достигли его понимания — оплаты, ацетилхолин, серотонин, галлюциногены…

— И весь этот перечень веществ обнаружен в трупе? — спросил он.

— Да, только не спрашивайте меня, что это значит, потому что я не понимаю. И никто не поймет. Мы забрались за грань наших познаний в области психофармакологии.

— Разбирается ли в этом доктор Саласар?

Лидия сдвинула брови.

— Мария? Разумеется, нет. Она же антрополог.

— Я не имею в виду науку как таковую. Речь идет о конкретной смеси лекарств. Может, она с этим сталкивалась раньше.

— Вряд ли, — пожала плечами Эррера. — Сантерос не пользуются сильнодействующими психотропными средствами. Ну… теперь уже все?

Паз спрятал записную книжку и встал.

— Да. Вы очень помогли мне, доктор. Приношу извинения за недоразумение с вашим секретарем.

Легкая улыбка.

— Вы хотите сказать, что не посадили бы меня в тюрьму?

— Только в исключительно комфортабельную камеру. Полиция Майами всегда готова оказать вам любезность…

— Спасибо. Если поймаете этого парня, я бы хотела потолковать с ним. О растениях.

— Для начала надо его поймать. Кстати, вы не знаете, когда вернется доктор Саласар? Я услышал только сообщение автоответчика.

Доктор Эррера опустила глаза.

— Не могу вам помочь. Мария держит свои поездки в секрете.

— В связи с чем?

— Спросите об этом у нее самой.

Паз удалился с таким чувством, будто упустил нечто важное. Вся информация, полученная им от Лидии Эрреры, ни на шаг не приблизила его к убийце, который оказался не только искусным хирургом, но и знатоком психофармакологии. Впрочем, определить новое направление поисков тоже неплохо.

Паз вышел из тени, отбрасываемой зданием, и утреннее солнце ударило ему в глаза. Он надел темные очки и перешел Мемориал-драйв, ни на что не глядя, погруженный в собственные мысли. Перед ним возникло некое видение: чернокожий человек крадучись выходит из-за угла и поднимается по лестнице к квартире Диндры Уоллес. Чернокожий, потому что жертва тоже была чернокожей, а убивают, как правило, людей своей расы, к тому же есть показания Юганса об африканском знахаре, и это следует принимать во внимание. Белый человек в Овертауне среди ночи оставил бы в головах у соседей и прохожих такой же яркий след, как комета на небесах. Образованный чернокожий мужчина. Он не оставил никаких улик, за исключением этого проклятого ореха, и только из-за неистовой вспышки гнева Юганса обломок кожуры закатился под кровать. Убийца поднял остаток опеле, это ясно, однако не целый орех. Уловка с фотографией в рамке была неглупой, и, если бы не религиозная интуиция Барлоу, Югенсу предъявили бы обвинение. Итак, неглупый, образованный чернокожий мужчина. Не уличный подонок. Интересуется Африкой, африканскими ритуалами и культурой. Он подцепил на крючок чересчур эмоциональную Диндру, взбунтовавшуюся против слишком добропорядочных родителей. Африканский аспект весьма интересен. Растения, из которых добыты вещества, обнаруженные в теле жертвы, были африканскими. Может ли этот парень быть настоящим африканцем? Имя, которым он пользовался, похоже на африканское. Тут многое надо проверять.

Паз снова оказался в тени — над ним высилась башня лаборатории Рихтера. Повинуясь внезапному импульсу, Джимми вошел в здание. Как любой самоучка, он умел работать в библиотеке. Час или два он провел в фармакологической секции, где копировал формулы веществ, обнаруженных в теле убитой, и других, упомянутых Эррерой. Он не слишком-то разбирался в нейрофизиологии, поэтому счел разумным поискать сведения об употреблении шаманами психотропных веществ растительного происхождения. Запищал мобильник — звонил Барлоу, — но Джимми не ответил и продолжал шарить по стеллажам. Университет Майами не имеет специализированной программы по антропологии, но зато в нем есть отделение карибских и африканских исследований и специальное собрание материалов в башне Рихтера — с них и стоило начать. Это собрание занимало особый кабинет, соответственно обставленный: конторка для секретаря, несколько длинных столов светлого дерева, книжные стеллажи до потолка, несколько застекленных витрин с книгами и фотографиями.

Две темнокожие женщины работали за одним из столов. Обе подняли голову, когда Паз вошел, и тотчас опустили, вернувшись к своим занятиям. За другим столом, окруженная книгами и бумагами, сидела пожилая женщина и что-то записывала в блокнот. У Джимми волосы на затылке встали дыбом, когда он ее узнал.

Он заметил, что пальцы у нее в чернилах, так как она пользовалась старой авторучкой; что волосы у нее густые, кудрявые, окружающие голову пышным светлым ореолом. На ней было светло-коричневое полотняное платье с остроконечным воротничком и длинным рядом часто посаженных гагатовых пуговичек от ворота до подола. На плечи она накинула темный мохеровый кардиган — из-за кондиционера в комнате было прохладно. Джимми уставился на женщину, она бросила на него беглый взгляд и продолжила свою писанину.

Он сел к столу напротив нее и заговорил по-испански: — Доктор Саласар, если вы уделите мне несколько минут, я был бы счастлив побеседовать с вами.

Рука женщины дернулась. На ее лице за считанные мгновения сменилось несколько выражений: удивление, страх, недоумение и некоторая подозрительность. После этого она сказала:

— В чем дело, сеньор? И откуда вы узнали, что я здесь?

Лицо у нее было покрыто мелкими морщинками, но кожа не утратила оттенка спелого персика, а черты сохранили изящество. Джимми нашел, что она выглядит старше, чем на фотографии в книге, но подумал при этом, что в Гаване сороковых годов она должна была бы останавливать уличное движение. Он предъявил значок и удостоверение.

— Я из отдела убийств. Хотел бы обсудить с вами некоторые аспекты недавно происшедшего убийства. Насчет того, как я узнал, что вы здесь, так я этого не знал, считал, что вы за границей. Сюда пришел в связи с этим самым делом об убийстве, и вдруг вы здесь. Синхронность.

— Вы имели в виду интуицию, детектив, — немного подумав, ответила доктор Саласар. — Синхронностью это можно было бы назвать, если бы я стала разыскивать вас прежде, чем вы поняли, что хотите повидаться со мной.