Полвека близкой дружбы. Это уже не дружба, это совсем другое. Наверное, лучше все-таки сказать о нем – родной.

Я попал на Высшие курсы сценаристов в Москву случайно, совсем не рассчитывая там учиться. Я художник, не сценарист… Еще во время собеседований в общежитии мне дали прочесть «Пушкинский дом». Это был шок. Первое, что мне пришло после восторга, – это мысль поехать на Курский вокзал покупать билет домой, в Тбилиси… Тогда и открылась дверь, вошел Андрей. И сказал:

– Никуда тебе не надо уезжать.

Я остался жить с ним в общежитии. Как с рентгеном. Он знал, он понимал обо мне все. Куда больше, чем я сам о себе. Он оберегал меня. Открывал мне мир. С теплотой, которую и не заметишь, и ничем не заме-нишь.

Он ввел меня в огромное здание Пушкина. И я, советский школьник, с моим «буря мглою небо кроет», «пойдет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит», очутился в огромном дворце. И он, Андрей, вел меня по залам этого дворца пятьдесят лет.

Я начал рисовать Пушкина. Сперва только для Андрея. Что еще мне было ему дарить?.. Так появились эти листки о Пушкине. Иногда в форме писем Андрею, иногда просто рисунки – сотни… нет, тысячи рисунков…

На них были истории, которые я старался придумать, когда был далеко от Битова. А когда мы встречались, Андрей обогащал их своими текстами. Кое-что стало нашими общими книгами («Трудолюбивый Пушкин», «Пушкин и заграница», «Метаморфозы»).

Мы прожили с ним одну жизнь. Я не забуду его. Голос… И его глаза, суровые, вдруг становившиеся веселыми, как у мальчика. И заразительный его смех!..

Так мы дружили – звонками, книгами, приветами и приездами. Он приезжал в Грузию. Он говорил с моей мамой, которая не говорила по-русски. Он крестился в Грузии. Писал, иногда в какой-нибудь районной гостинице. Много чего он написал у нас…

Да не могу я назвать его просто другом!..

Вот его нет. Без Андрея стало так пусто.

Неужели его голос тоже ушел?

Царство ему Небесное! Я хочу догнать его душу и успеть сказать ему – спасибо тебе, Андрей, за все.

Я мало знаю таких писателей, которые так много сказали про нашу жизнь, про нашу эпоху.

Я радовался каждой встрече с ним – и в жизни, и в книге, и в театре. В маленький тбилисский театр он обязательно приезжал на премьеру. И это была и радость, и очень умные, по делу, оценки. Он подарил мне любовь к Петербургу, подарил моих петербургских и московских друзей. Я бесконечно благодарен ему за это.

Я никак не могу, не могу понять – как так, Андрея нет. Нет его голоса, его смеха, его мыслей, многие из которых требовали времени, чтобы понять их новизну и невероятную глубину. И тогда – какой восторг они приносили!

Щедрый, добрый, благороднейший человек, с которым я встречался в жизни.

Андрея нет. Остался только Невский, 110. Остановка троллейбуса. И троллейбус, который здоровается с тобой, опускается одним колесом в яму, говоря мне глазами – Андрей дома. Он ждет. Узкий черный проход во дворе. А потом, как в спектакле – точно освещение прибавили – узенький дворик, чья-то машина как украшение, как напоминание о детстве – М-01, и окно на третьем этаже, и в окне Андрей. Сейчас этого ничего не будет. Прощай, дорогой. Спасибо за полувековую дружбу и бесконечную доброту…