Лео Габриадзе

Лет с семи, а может и раньше, я знал, что у папы есть друг. Его зовут Андрей.

Однажды папа вернулся в Тбилиси из Москвы или из Ленинграда и привез немецкий магнитофон Telefunken.

Это был подарок от Андрея.

Первый магнитофон не только в нашей семье, но и в жизни только что созданного отцом театра марионеток. Вещь, без которой мы еще как-то и прожили бы, а вот театр жить никак бы не смог. Вначале, когда папа включил магнитофон впервые, оказалось, что на кассете записано голосовое письмо Андрея. Помню, что письмо было мне. Возможно, и папе. И маме. Но все-таки – и мне тоже. Письмо читал Андрей, его голос заполнил нашу квартиру в районе Сабуртало. Он был такой звучный и глубокий, что я представил себе папиного друга очень большим и, в общем, толстым… ведь где-то должен был помещаться такой голос!

Письмо Андрея почему-то заканчивалось пением Орсона Уэллса, великого режиссера, имя которого я знаю с тех пор.

Конечно, я Андрея полюбил, еще не встретившись с ним. Его имя постоянно звучало в нашем доме. Из рассказов отца, из слов, из интонаций мамы я что-то об этом человеке понял, почувствовал. От одного его имени становилось тепло.

Когда мне было одиннадцать, родители привезли меня в Москву, где я впервые увидел Андрея. Мы приехали зимой, на неделю, и я помню, что он подъехал по снегу на красной машине, у него были «Жигули» модели 02. Он носил волчью шубу!.. Меня удивило, что он всего-то чуть выше папы и худой, я же представлял его великаном. Зато усы, и голос, как у паровоза…

Помню, он тогда нас с отцом возил на «жигуленке» по заснеженному холодному городу – в гости. Это были посиделки по теплым московским квартирам, и я помню, что на этих посиделках все читали стихи и все были очень умные и веселые. И все были – друзья.

Еще года через два, весной, Резо сказал, что летом Андрей приезжает с дочкой Аней на месяц. И что Андрей будет писать книгу. И что мы провезем гостей на машине по Грузии.

У отца, как и у Андрея, тоже была «02», но желтая.

Многие мои воспоминания об Андрее – как раз из этого путешествия.

Из Тбилиси мы поехали в Боржом. Андрей здорово водил, так уверенно… Резо ездил медленно, его друг – быстро, и очень ловко у него все получалось… В Боржоми Андрей меня спросил: машину водишь? (Те, кто знает Резо, понимают, что он очень любит волноваться, и соответственно он меня автомобилю не учил, потому что это страшно – водить машину). Я сказал Андрею: нет, не вожу… Он сказал: хочешь? Я сказал, что Резо не разрешит, а он сказал, что договорится! И вот во дворе боржомского горкома я сел за руль. Андрей сел рядом и сказал: давай потихоньку ездить. Первые метры мы там, в Боржоми, и наездили. Там он научил меня первой скорости и задней.

Еще я помню, что мы в Вардзии хотели сделать шашлыки на берегу Куры. А на десерт купили арбуз. Но пока мы возились с мясом, у нас арбуз река унесла – мы положили его в Куру, чтобы он охлаждался. Помню, как Андрей бежал вдоль Куры за арбузом, который так и не поймали… Потом нас еще покусали дикие мухи. Их называют у нас бычьими, в России слепень. И укусы краснеют и чешутся неделями… Там же, в Вардзии, была почти приличная гостиница, в ее дворе Андрей меня учил водить машину уже каждый день, подолгу и очень терпеливо.

С тех пор каждый раз, когда сажусь за руль машины с ручной коробкой скоростей, я всегда вспоминаю Андрея и его голос: «ПЛАВНЕЕ ОТПУСКАЙ»…

После Вардзии мы отправились в монастырь Моцамета крестить Битова и его дочь Аню. Это заранее было обговорено между Резо и Андреем. Их крестными стали мы с отцом.

Место неподалеку от Кутаиси выбрал Резо. Там небольшой приток Риони огибает гору, и вдруг получается, что по очень тоненькому перешейку эта гора, практически остров, с материком как-то общается. Очень красивое место. Вокруг высокие зеленые холмы, река журчит, и по тоненькой дорожке, по перешейку надо идти к монастырю…

Было утро. Дошли до церкви. Священника звали Торнике (Гаги) Мосешвили. Какое-то время он был занят в храме, читал молитвы, и передал через монаха: подождите меня дома. А дом у него был чуть дальше, за храмом. Мы зашли в келью, осмотрелись… все было очень просто и скромно. Помню реакцию Андрея на маленький столик, на котором стояло много флаконов с одеколоном и туалетной водой. Как раз Андрей и привлек к нему наше внимание – смотрите, какой большой выбор запахов!.. Позже пришел Торнике. Вот кто оказался действительно огромным мужчиной, в белой рясе, в белой бороде, в очках. И тоже с очень мощным, низким голосом.

Мы завтракали у него, Торнике за столом рассказывал разные истории, например как он два раза сидел. Первый раз, потому что в двадцать пятом году пришли большевики к нему в церковь и плохо высказались о фреске царицы Тамары… Торнике не стерпел и побил их, а он и в молодости был большой, с большими кулаками. За это его посадили, весь срок он отсидел в Сибири. А когда возвращался домой, то с поезда на маленькой станции увидел, что пионеры купаются в речке, совсем недалеко. Времени было мало, он не хотел терять его зря, поэтому спрыгнул с площадки вагона, подбежал к этим детям и покрестил их прямо в речке, как Иоанн Креститель. Они даже не подозревали, что стали христианами. Но кто-то заметил, и Торнике посадили снова.

Андрей и Резо тоже разговорились; помню, в это утро они втроем с о. Торнике как-то захотели все высказать друг другу, от всего сердца… и из этого получилась дружба. Торнике очень проникся, потому что рядом все были открытые люди. Так что даже попросил – можно и он будет крестным отцом… Андрей согласился, и потом все переместились в церковь, где и произошел обряд.

Потом нас ждал Кутаиси, город, в котором родился Резо. Отец всем все показывал и рассказывал. Потом мы отправились в Аджарию. Батуми стал финальной точкой путешествия…

Когда я Андрея вспоминаю, какие-то детали так ясно вижу… его руки… и особенно ногти, они закруглялись вокруг пальцев, как будто пытались стать когтями. Вижу, как он этими пальцами сворачивал самокрутку с душистым трубочным табаком «Drum» или брал стопку с водкой и не торопился выпить, а начинал что-то рассказывать. Когда он говорил, возникало ощущение, что ты спишь. Он проникал каким-то образом в твое подсознание, он догадывался, что тебе важно, про это и говорил. Как будто глубокие мысли, которые в тебе есть, он, глядя тебе в глаза, улавливает и начинает про это говорить. Его рассказы шли не вдоль, а в глубину. Не по сюжету. И еще этот голос, его тембр. Он умел владеть твоим мозгом. И он очищал его как-то, обогащал…

Самокрутка в руке, когтистые пальцы, волчья шуба, красный «жигуленок»-02 на снегу…

В нем чувствовалось боксерство. Он всегда вел себя смело. И эта смелость была за счет того, что он знал, что сможет за себя постоять. И не только за себя. Этим он как-то напоминал мне Высоцкого.

У меня есть еще и еще воспоминания. Например, питерские, детские, о том, как Андрей водил меня в стереокинотеатр на Невском. Или помню, как в Тбилиси у нас дома готовили к первому изданию книжку Битова «Грузинский альбом». А до этого были страсти насчет «ЛитГрузии»: напечатают – не напечатают его повесть в этом журнале?.. Если б не напечатали в журнале, то и книжка не вышла бы. Такие были времена, ведь Битова много лет вообще нигде не печатали, он был под негласным запретом. Журнал с повестью вышел, все обрадовались, и Андрей тогда приехал в Тбилиси. Собрались у нас на квартире, Резо рисовал эскиз обложки, писал название будущей книги. Крошка (так все звали и сейчас зовут мою маму) принесла старый семейный альбом. Там нашлась фотография моей прабабушки с дочкой. Она и стала обложкой книги!.. А на заднюю обложку нашлось фото из семейного альбома Битовых – бабушка Андрея с его мамой…

А потом я закончил школу… А потом – «Кин-дза-дза!».

Андрей всегда приходил на все наши премьеры. Даже больной. Из Питера в Москву на премьеру фильма «Кин-дза-дза!» приезжал. Он всегда был рядом, всегда отец и Андрей друг друга поддерживали. Резо как-то раз уехал ставить спектакли в Швейцарию, и туда Андрей тоже приезжал на премьеры. А потом, когда в Грузии шла настоящая война, Битов устроил приезд Резо и Крошки в Германию, они вместе с Андреем жили в маленькой деревне Фельдафенг под Мюнхеном, в доме литераторов работали над своей «пушкинианой» – книгой о Пушкине с рисунками Резо и текстами Андрея. Все это происходило в маленьком доме у озера, в сказочном месте. Я тогда учился в Лос-Анджелесе и приезжал к ним из Америки.

Последний раз я видел Андрея на премьере фильма «Знаешь, мама, где я был?..» в декабре 2017 года. Фильм открывал фестиваль «Черешневый лес» в ГУМе, на Красной площади.

Андрей был болен. Но – пришел. Для меня это было очень важно. И для Резо, который тоже был болен и не смог приехать в Москву на премьеру.

Андрей вошел с друзьями, бледный и хмурый, посмотрел на меня, подал руку, говорит своим хрипловатым, всепроникающим голосом: «Ну, здравствуй, отец!..»

Он глядит мне в глаза, сжимает руку.

И я вдруг вспомнил свои тринадцать лет, педали газа и сцепления, – плавнее отпускай… И как Андрей бежал вдоль Куры за арбузом. И что я вместе с Резо и Торнике крестил этого великого человека в монастыре Моцамета…