Со времени охоты на шимпанзе прошло две недели; Белая Борода собирался навестить Гассана. Причины, вызвавшие этот визит, были очень печальные. Уже и две недели тому назад виды на урожай были неважные, а продолжительная засуха последних дней окончательно уничтожила всякие надежды: многострадальной стране грозили еще недород и голод.

Гассан поэтому решил не подновлять своей серибы, а прямо переселиться в другую местность и там основать новую. Куда направиться, он еще не решил, но во всяком случае намеревался избрать для своей деятельности новые неисследованные страны. Вскоре после основания Сансуси он послал Араби с караваном слоновой кости в Мешеру, но последний не мог дойти до нее из-за враждебных действий динков. Целыми днями они осаждали Араби в наскоро устроенном укреплении из терновника; число врагов было так велико и град стрел, направленный на засаду, до такой степени силен, что люди Араби поддерживали костры древками неприятельских копий. Наконец динки рассеялись и Араби отправился в обратный путь. В виде доказательства осадного положения, которое им пришлось вынести, базингеры привезли с собой целые связки железных наконечников копий.

Что мог сделать Гассан в земле динков при таких обстоятельствах? Голод возрастал, и ему надо было торопиться с выступлением, пока еще оставались запасы хоть для базингеров. Динкам он давно перестал или вернее был вынужден перестать выдавать хлеб: печальны были последствия преступления Сади.

Белая Борода был очень расстроен этими известиями, и его удивляло всегдашнее веселое расположение духа Гассана. Конечно, он и не подозревал, как рад в душе торговец слоновой костью, что угрожающий голод вынуждает его покинуть свой прежний рай, давая возможность уйти под благовидным предлогом от французской экспедиции.

Только к вечеру Белая Борода собрался уйти из Сансуси.

— Ты идешь один? — спросила его Зюлейка.

— Да! — ответил он, удивленно глядя на рабыню, заграждавшую ему путь.

— Возьми с собой по крайней мере Лео! — говорила она. — Ведь тебе идти лесом.

— Оставь, Зюлейка, — сказал он, смеясь, — не впервые мне идти одному по лесу.

— Но не во время голода в стране динков! — мрачно ответила рабыня.

— Разве тогда в лесу надо опасаться убийц? Откуда ты знаешь это, Зюлейка?

Негритянка замялась и ушла со словами:

— Я ничего не знаю!

Белая Борода посмотрел ей вслед.

— Странно! — прошептал он. — Неужели динки задумали восстание? До этого нужда еще не дошла. Однако, что же я стою и поддаюсь болтовне этой женщины?

Он вышел из ворот. Но дорогой предупреждение Зюлейки показалось ему еще более странным, чем в первую минуту.

Вся страна была в брожении. Может быть, и здесь что-нибудь затевалось, и Зюлейка узнала об этом? Что именно она предупреждала его, было естественно. После того, как он спас ее ребенка, она охраняла его, как своего сына, и так заботилась о нем, что иногда это внимание негритянки было ему даже в тягость. Может быть, и сегодняшнее предупреждение было только следствием этой материнской заботливости. Белая Борода улыбнулся: он не рассчитывал на такие победы в стране динков. Но во всяком случае надо было переговорить с Гассаном об этом предупреждении, а кстати и о мастерском выстреле.

Последний очень занимал Белую Бороду. Гассан, так часто восхвалявший его меткость, оказывается, сам был отличным стрелком! Не иначе, он тоже лесничий, коллега! — думал Белая Борода.

Среди этих размышлений он дошел до того места, где находились в стороне от тропинки ворота смерти. Он невольно вспомнил приключения, пережитые там, вспомнил Красную Змею и решил все открыть Гассану.

Вдруг до него донесся крик. Он готов был подумать, что это обман слуха, но звук повторился; он исходил от ворот смерти и напоминал крик осла. Странно, во всей стране был один осел, на котором ездил только Гассан. Неужели животное убежало и заблудилось в лесу?

Белая Борода тотчас повернулся по направлению звука. По мере приближения им овладевал невольный страх. Он шел медленно, шаг за шагом, как будто ему предстояло столкнуться с врагом. Минут через десять он дошел до конца перелеска, находившегося перед воротами смерти; оставалось пройти только не особенно густой кустарник. Он раздвинул осторожно кусты и окинул взором небольшую площадку впереди терновника. У него замерло дыхание: осел Гассана (он узнал его по седлу) лежал мертвый на земле; голова его висела в уздцах, за которые он был привязан к дереву; на трупе сидел леопард и жадно лизал кровь, сочившуюся из свежей раны.

Чего искал Гассан у ворот смерти? Где он находился? Его нигде не было видно. Вдруг леопард насторожился, поднял голову и начал поводить носом. По-видимому, он заметил Белую Бороду, потому что он долго смотрел в том направлении, где последний стоял за кустами. Охотник судорожно сжимал ружье, готовясь каждую минуту к выстрелу.

Но неожиданно зверь перевел свой хищный взгляд с него на ворота смерти. Белая Борода неотступно следил за каждым его движением. Вдруг леопард повернулся, замахал хвостом и приготовился к скачку. Белая Борода посмотрел по направлению, в котором собиралось прыгнуть животное. Здесь в низеньком углублении, ведущем к ущелью, в проходе, по которому он сам полз месяц тому назад, он увидел человеческую фигуру, наполовину выступавшую наружу; опершись руками на землю и высоко подняв голову, человек не отводил взгляда от леопарда.

Это был Гассан.

Прошло несколько секунд, но он не двигался, не дрогнул бровью; трудно было решить, умер он или остолбенел от страха.

В старину рассказывали о василисках, живущих в пещерах и одним своим взглядом заставлявших каменеть все живое. Эта легенда не лишена основания, потому что взгляд некоторых диких зверей действительно производит парализующее действие: птица цепенеет, чувствуя на себе выжидательный взгляд змеи. Гассан остолбенел, когда, вылезая из темной пещеры, встретил горящие глаза леопарда; на его мужественном лице отразился смертельный ужас. Леопард лежал на окровавленном теле осла, вытянув лапы, и махал хвостом. Наслаждался ли зверь безысходным отчаянием своей жертвы, удивлялся ли он дерзости человека, решившего идти по его пути?

Белая Борода мог ясно расслышать его сердитое ворчание; он осторожно поднял ружье, но медлил взвести курок, надеясь, что зверь, быть может, обратится в бегство, как случилось с буйволом, с которым ему самому пришлось стоять с глазу на глаз. Однако медлить было нечего: леопард был в пяти шагах от Гассана; скачок — и Гассан погиб.

Тихо щелкнул курок; кровожадный зверь не услышал этого звука; кровь опьяняет хищников, а он только что напился ее.

Вдруг леопард вскочил с быстротой молнии и эластичным прыжком мелькнул в воздухе. В то же мгновение раздался выстрел из кустов, громом пронесся по лесу и глухо отдался в пещере — хищная кошка лежала перед Гассаном в предсмертных конвульсиях. Прыжок не удался: пуля попала хищнику в голову.

Белая Борода поспешил к тому месту, где лежал леопард, и прикончил его охотничьим ножом.

Гассан еще не мог прийти в себя; ему не верилось, что опасность, грозившая его жизни, миновала. Он продолжал стоять на коленях у входа в углубление, и Белая Борода вынужден был помочь ему выбраться наружу и стать на ноги.

Но постепенно лицо его оживилось, он поднял руки, оперся ими на плечи Белой Бороды и долго смотрел ему в глаза. Сильное волнение охватило Гассана; не будучи в силах овладеть собой, он бросился на грудь Белой Бороды, обнял его и зарыдал, как дитя.

— Гассан, успокойтесь! — шептал не менее взволнованный владелец Сансуси. Теперь, когда опасность миновала, когда леопард был убит, последний вспомнил, где они находятся, вспомнил, что Гассан выходил из ущелья, быть может, из пещеры духов.

Но Гассан страстно воскликнул:

— Не говори так, Белая Борода! Будем друзьями, братьями! Ничто не должно нас разлучать. Брат! Друг! Будь моим добрым гением, моей опорой!

— Хорошо, Гассан, — отвечал Белая Борода, увлеченный страстным порывом спасенного. — Скажи, что тебе нужно, я сделаю для тебя все, что могу.

— Поклянись, — сказал Гассан, с опасением глядя на Белую Бороду. — Поклянись, что ты меня не оставишь, когда нужно будет поддержать меня в добром деле!

— Клянусь, Гассан! — искренне воскликнул Белая Борода. — Клянусь честью и Всесильным Богом! — продолжал он, пожимая руку нового друга.

— Спасибо, брат! — говорил тот. — Тысячу раз спасибо! Я знал, что так кончится; ведь мы товарищи. Ведь и я когда-то носил зеленый мундир, был лесничим и охотником!

— Я это сразу узнал по мастерскому выстрелу, которым ты спас жизнь Лео!

— Это тогда, когда ты не мог стрелять, потому что обезьяна напоминала тебе Акку! — прервал его Гассан.

— Ха, ха, ха! — продолжал он. — Не всегда хорошо быть хорошим стрелком. В жизни бывают минуты, в которые было бы лучше, в тысячу раз лучше для нас, если бы совсем не умели обращаться с проклятым ружьем. Ты бледнеешь, мой друг, мой спаситель? Брат, я знаю все о тебе: видишь, я иду из пещеры духов. Ты тоже должен меня узнать. Иди, я все расскажу тебе, во всем тебе сознаюсь! Но уйдем от ворот смерти… скроемся в тихом уголке леса, где нам никто не помешает: ни леопарды, ни коршуны, носящиеся над ущельем. Иди, друг, товарищ, брат!

Он поспешил вперед, увлекая с собой Белую Бороду и нетерпеливо прокладывая себе путь в кустарнике; на лбу у него выступили капли пота.

— Налево! — сказал ему Белая Борода. — Путь к твоей серибе — налево.

— Нет! Нет! Пойдем направо! — возразил Гассан. — В серибе люди, а я не могу теперь видеть людей, — даже негров. Пусть один зеленый лес будет свидетелем моей исповеди.

И он спешил дальше, как будто его преследовали фурии. Белая Борода, потрясенный, следовал безмолвно за своим расстроенным проводником. Наконец последний в изнеможении опустился на ствол дерева, сломленного бурей.

— Дальше не могу, — сказал он, стирая со лба пот рукой, — останемся здесь, дай мне собраться с мыслями, чтобы я мог верно рассказать… Подожди, приятель! Солнце освещает уже верхушки деревьев. Скоро наступит ночь — темная, безлунная ночь; тогда ничего не видно, тогда хорошо говорить, сознаваться, каяться…

Он замолк; молчал и Белая Борода, опустившийся рядом с ним и машинально зарядивший ружье. Сердце его сильно билось.

Тени становились все гуще, наступили короткие тропические сумерки. В лесу просыпалась ночная жизнь: застрекотали стрекозы, начали летать светящиеся жучки, запела ночная птица, разливаясь, подобно нашему соловью. Это была ночь на Ивана Купала — она будила воспоминания о родине, и сидящие рядом друзья мысленно переносились к далекому северу.

В горах раздался глухой рев: то царь зверей выходил из своего логова. Потом окрестность огласилась насмешливым лаем и воем гиен. Наступила ночь, и Гассан прервал молчание.

— Да, Белая Борода, мы — товарищи, братья, — начал он, — потому что и на твоей совести — жизнь человека!

Белая Борода вскочил и воскликнул:

— Что, он был убит наповал? Ты был в пещере духов?

— Да, Белая Борода, я был там; но не прерывай меня, сиди спокойно. Я все расскажу! Белая Борода, я сейчас же заметил, что ты что-то от меня скрываешь, и догадался, что тут замешана пещера духов. Вначале я думал: как хитер этот Белая Борода! Десятки лет тому назад динки спрятали в пещеру слоновую кость, которая хорошо сохранилась, потому что там нет роющих крыс. Белая Борода нашел ее, но молчит об этом и рассказывает нам страшные истории о ядовитых змеях в пещере, между тем как в последней — одна слоновая кость. Но я не отпущу этого хитреца; он должен наперед показать мне свою находку, которая стоит похода на динков.

Я уже считал в уме клыки: десятки лет тому назад здесь было больше слонов и динки были богаче, так как их еще не успели выжать, как лимон. Несомненно, думал я, в пещере скрыто слоновой кости на целый караван.

Не раз я собирался пройти в ворота смерти, пролезть туда через узкую щель внизу, через которую леопарды выходят на добычу, хотел посмотреть крутую тропинку, о которой говорили ты и Лео! Я тогда думал, что все это выдумки и вранье, что к пещере должен вести удобный путь, — да и страшно было лезть в берлогу леопарда.

Однако я не нашел другого доступа. Оставалось вырубить терновник, чтобы проложить себе дорогу в пещеру. Но Белая Борода мог это заметить, прежде чем я побываю в пещере духов, и унести клад по знакомой дороге!

Мне надо было убрать тебя из окрестностей этого места; я спокойно мог проложить себе с помощью своих базингеров путь к ущелью так, чтобы ты этого не заметил. И вот я послал тебя основать Сансуси.

Но почему я с тобой так церемонился? Со времени моего возвращения с последнего похода во мне происходили перемена за переменой; я боялся и ненавидел тебя и в то же время цеплялся за тебя, как за якорь надежды, от которого я ждал спасения в надвигающейся грозе, в чем-то роковом, чего я не мог побороть один.

Мне нужен был хороший человек, нужен был Белая Борода-Нежное Сердце, чтобы избежать того, что мне казалось ужасным.

Человек, который принимает такое участие в неграх и не может равнодушно видеть страдания животного, неужели он не сжалится над своим ближним, испытывающим самую ужасную пытку — мучения совести?

Я удалил тебя, чтобы ты не мешал мне при исследовании пещеры, а едва ты ушел, начал сомневаться в самом факте нахождения слоновой кости.

Наступила ночь первого мая. Пламя пожара, озарив ее, поглотило и мое благосостояние, как я в этом скоро убедился. А тут этот неурожай; я его предвидел еще раньше динков и радовался тому, что приходится оставлять этот край, так как надеялся уйти от своего рока, скрыться от того, кто преследует меня до пустынных мест Судана.

Я совсем забыл о пещере духов. Белая Борода, ты еще помнишь день, когда нам выпало редкое счастье охотиться на шимпанзе? Ужасная охота, не правда ли? В обезьяне так много человеческого! Не правда ли, она так напоминает рожи негров, виденных нами в жизни…

Голос Гассана дрожал от возбуждения; он помолчал и продолжал снова:

— Друг мой, Белая Борода, почему ты не выстрелил тогда в шимпанзе, не спас своего верного Лео? Для тебя этот выстрел был пустяком, раз он удался даже Гассану, возненавидевшему охоту уже много лет тому назад. Почему тогда дрогнула твоя рука, почему, смелый охотник, ты побледнел и опустил ружье? Ты молчишь?

Я заметил тебя, и по одному выстрелу ты узнал во мне охотника. В тот же момент и я узнал тебя! На обратном пути я все более убеждался в том, что твоя совесть также неспокойна, и у меня явилась надежда, что мы будем друзьями! Что это? Никак там наверху пролетела сова! Не люблю я этой птицы за ее коварный полет; десять лет тому назад в ночь на Ивана Купала, она тоже пролетела мимо меня… — И при этих словах Гассан схватил руку Белой Бороды, будто боясь темноты ночи.

— Не обижайся на то, что я теперь скажу тебе, — продолжал он немного спустя, — я ведь и сам теперь не верю этому, но должен тебе все, все рассказать, чтобы ты мог читать в моем сердце и понять меня.

Итак, я думал: Белая Борода такой же хитрец, как и я. Но я отправляюсь в пещеру духов и постараюсь открыть тайну; несомненно, это — слоновая кость. Если ее окажется много, то я нагружу ею своих невольников, отправлюсь в Хартум, продам ее и возвращусь, быть может, в Европу.

Сегодня я наконец отправился туда. Сегодня утром застрелился мой Араби, нечаянно пустив себе в грудь полный заряд. Мне не везет со своими арабами.

Сади умер, Араби тоже; кто мне теперь будет сдерживать моих базингеров? Давно пора оставить эту страну, подумал я, и пришел сюда, к воротам смерти.

Я забыл даже самые элементарные правила охоты, это теперь ясно вижу. В самом деле: разве привяжет настоящий охотник осла около берлоги леопарда? Трудно найти лучшее средство, чтобы отрезать себе обратный путь, так как осел должен был послужить приманкой для хищника. Благодаря вашим сообщениям я без особенного труда нашел дорогу, отыскал тропинку, дерево — и проник до пещеры.

— Действительно, у входа лежал скелет, о котором рассказывал Лео. Раскиданных костей почти уже не было видно среди растений. На дне пещеры уже не было человеческих следов; летучие мыши давно сгладили их. Уже целые месяцы никто не входил в пещеру. Только на площадке еще были заметны слабые следы вашего костра.

Со мной были свечи; я зажег одну и пошел в пещеру. Вскоре я увидел направо боковой вход и направился туда. В нем были сложены какие-то темные кучи. Что могло быть скрыто под гуано летучих мышей? Я стал его раскапывать и наткнулся на кости!

«Слоновая кость!» — ликовал я в душе; я вытаскивал одну за другой, копал дальше и вскоре наткнулся на черепа. Невидимая сила толкнула меня назад из этой боковой пещеры.

Я искал сокровища и наткнулся на то, что напоминает о земной недолговечности, — на смерть в ее проявлениях.

Но достаточно было увидеть небесный свет, чтобы ко мне вернулось мужество; я пошел дальше, в другую сторону пещеры. Вдруг я споткнулся. Я посветил, чтобы рассмотреть предмет, загородивший мне дорогу, — и что же я увидел? Передо мной лежала темная масса с ясными контурами человеческого тела. Труп, должно быть» лежал недолго, потому что был покрыт свежим, мягким гуано всего на палец; я очистил тело охотничьим ножом и вскоре узнал в нем твоего карлика, твоего Акку!

— Ты дрожишь, Белая Борода? — прервал свой рассказ Гассан. — Ты действительно совершил что-нибудь нехорошее? — При этих словах он крепче сжал руку своего товарища.

— Что же ты молчишь? Ведь я знаю, при каких обстоятельствах убит Акка. Я тщательно исследовал положение трупа, как будто я судья, которому нужно составить протокол, чтобы уличить убийцу. Труп не разложился, а обратился в мумию благодаря воздуху пещеры; я отыскал рану в груди и увидел натянутый лук в руке карлика. Не правда ли, Белая Борода? Карлик хотел тебя убить, прицелился в тебя. Тут ты приложил ружье, раздался выстрел — и Акка упал мертвый. Не правда ли, эта была только оборона?

Белая Борода вместо ответа пожал руку Гассана, который печально продолжал:

— Я так и знал, и злорадство, испытанное мной, когда я сидел около трупа, вскоре пропало. Я знал, что не могу сказать тебе: мы оба убийцы, хотя и ты тоже убил человека. Ты убил врага в открытом бою, а я… Но есть что-то сходное в нашей судьбе. Почему ты рассказывал нам, что карлик убежал? Верно, и ты чувствуешь себя виноватым.

— После, после я все объясню тебе, Гассан, — это длинная история. Меня очень огорчает смерть карлика, но я надеюсь, что она простится мне перед Судом Всевышнего.

— Мне не будет прощенья! — воскликнул Гассан в порыве отчаяния, срывая с головы тюрбан. Потом он продолжал хриплым голосом: — Была ночь на Ивана Купала, как и сегодня; в темном лесу Вогез мелькали будто загорающие искры ивановские жучки. В воздухе пахло сосной.

В деревне был праздник, но я ушел из долины. Я бродил по лесу на горе и предавался своей несчастной страсти — охоте. Я — сын достаточных, честных людей — был браконьером! Мне казалось, что в эту ночь мне нечего опасаться преследования. Лесничий Понсар был приглашен на праздник; я сам вечером видел его седую голову среди других пирующих в гостинице.

И что же? Не пробыл я в лесу и часа, как мимо меня тихо пролетела сова.

— Стой, Леон Пелиссье! Давай ружье, браконьер! Арестую тебя именем закона!

— Мне грозили арест, тюрьма! Какой позор! Я хотел бежать, но тут Понсар прицелился в меня и грозил выстрелить. В отчаянии и я прицелился. Проклятое изобретение эти огнестрельные оружия! Со шпагой в руке можно обезоружить неприятеля, но как остановишь полет пули!

— Убери ружье, или ты погиб! — закричал лесничий. Но было уже поздно: он с криком упал на землю.

— Этот крик все еще звучит в моей душе, беспрестанно раздается в моих ушах… ничто не может его заглушить. Я слышу его в пылу сражения, он чудится мне в мотиве веселой песни, он встает из земли среди мертвой тишины степи! О, этот крик… Неужели ты его не слышишь, Белая Борода?

В ту ночь, когда я слышал его в первый раз, меня охватил ужас. Я поспешил к раненому, наклонился над ним… Он прохрипел: «Убийца! Бог тебе судья!» — и упал навзничь.

Я бросил ружье и бежал по лесу. Мне встретился Артур, сын Понсара, мой друг детства; он окликнул меня, но я бежал, бежал в эту же ночь из дому…

Гассан тяжело дышал и продолжал дрожащим голосом:

— Остается прибавить немногое. Я бежал в далекие страны, стал атаманом разбойников, торговал невольниками и скрываюсь до сих пор среди воров и убийц. А Артур Понсар не перестает меня преследовать и теперь приближается к Судану, чтобы отомстить за отца.

Гассан вскочил, ломая руки, потом бросился перед Белой Бородой на колени и воскликнул:

— Белая Борода-Нежное Сердце, сжалься надо мной, спаси меня, помоги мне в моей муке! Если он приедет, я скроюсь в пещере и останусь там с мертвыми, а ты прими его и не выдавай меня! Я согласен бороться с тысячью динков, но не хочу видеть и слышать его…

Новые друзья замолчали. Молчание длилось довольно долго. Гассан все еще стоял на коленях, закрыв лицо руками; лицо Белой Бороды выражало глубокую печаль.

Наконец он положил свою руку на голову Гассана и сказал дрожащим голосом:

— Встань, Гассан! Господь справедлив, но и всемилостив, Он прощает вины кающимся грешникам. Гассан, посвяти свою жизнь служению добру, и ты найдешь покой для души своей. Жертвуй собой для других, стой за правое дело в этой забытой стране, помогай бедным и несчастным — и ты заслужишь прощение у Господа!

— Я подумал об этом, когда сидел у дверей пещеры, — тихо сказал Гассан, — по у меня нет сил стать опять добрым, я погиб навеки!

— Не богохульствуй, Гассан! — возразил Белая Борода. — Я поклялся помочь тебе и буду тебе верным другом на пути к исправлению.

— Ты говоришь так сегодня, — воскликнул Гассан, — а завтра ты будешь избегать меня, не захочешь иметь дела с убийцей!

— Куда ты идешь? — сказал Белая Борода, удерживая Гассана, собравшегося уходить.

— Я хочу остаться один, — возразил тот, — я возвращусь в серибу. Оставь меня теперь, но если ты можешь быть другом убийце, то приходи завтра. Доброй ночи! — Он выдернул руку из руки Белой Бороды и исчез в лесу. Еще долго Белая Борода сидел на стволе дерева, погруженный в мрачные размышления; потом, перекинув ружье через плечо, встал и пошел по дороге.