Восхождение гидропитека

Гипотезу, которую мы рассмотрим в этой главе, смело можно назвать одной из самых популярных «в народе». Про нее писали книги. Снимали фильмы. Даже международные конференции собирали в ее честь. Шляпы долой, входит… точнее, вплывает Ее величество Водная Обезьяна.

К сожалению, «ортодоксальные» антропологи водного примата не жалуют. Не сказать, чтобы совсем не упоминали. Редкая статья на тему утраты шерсти обходится без уважительного параграфа про «AAH — aquatic ape hypothesis». Но, упомянув в числе других и намекнув: «Сами понимаете, что тут обсуждать?», авторы движутся дальше. А гипотеза в самом деле любопытная, и ее история поучительна с разных точек зрения. Но что это я умничаю? Давайте вспомним, с чего все началось.

Идею «водного предка» впервые высказал немецкий патолог Макс Вестенхофер в 1926 году. Подробно ученый изложил свою концепцию в 1942 году в книге «Уникальный путь человека». Это была очень самобытная теория: Вестенхофер считал двуногость исходным типом передвижения для зверей; отрицал происхождение человека от обезьяны; полагал, что предками людей были какие-то очень древние примитивные животные, отделившиеся от других млекопитающих еще до появления приматов.

Независимо от него британский морской биолог Алистер Харди выдвинул свою концепцию, чьи положения лежали в более традиционном русле дарвинизма. Как пишет сам Харди, эту идею он вынашивал с 1930-х годов, «ожидая, пока появятся ископаемые свидетельства в ее пользу», но решился высказать лишь в 1960 году. Будучи уже уважаемым специалистом по морским животным, Харди выступил с лекцией в британском «Суб-Аква Клубе». Многие газеты перепечатали его идеи под заголовками типа «Оксфордский профессор утверждает, что человек — это морская обезьяна!» Вскоре сам ученый изложил свои мысли в статье, опубликованной в New Scientist.

Харди вспоминал, что впервые призадумался о происхождении человека, вернувшись из антарктической экспедиции 1929 года, где ему пришлось препарировать китов, тюленей и пингвинов. Он обратил тогда внимание, что под кожей у всех морских животных имеется толстый слой сала, и — какое совпадение — в это же время в книге Вуда Джонса «Место человека среди млекопитающих» прочел о том, что человек отличается от шимпанзе наличием заметного количества подкожного жира. Улавливаете? Возможно, задумался Харди, человек произошел от неких водных животных.

У Харди полуводная стадия — этап, через который наши предки прошли 10–15 млн лет назад. С помощью водного предка автор предлагал заполнить зиявшую в то время брешь между четвероногими древними человекообразными — проконсулами и их отдаленными потомками, уже полностью двуногими австралопитеками. Харди утверждал, что именно в этом промежутке в несколько миллионов лет наши предки ушли в море, а вернулись оттуда полностью прямоходящими. Останки австралопитеков зачастую находили вблизи водоемов — это ли не свидетельство того, что они еще не утратили связи с «предковой экосистемой»?

«Мой тезис, — пишет Харди, — что примитивные человекообразные были вытеснены конкурентами с деревьев на морской берег, где они на мелководье добывали моллюсков, морских ежей. <…> Конкуренция за пищу загоняла его дальше и дальше в воду, добывать еду с морского дна. Здесь он и научился стоять прямо».

«Почему предки человека, единственные из всех обезьян, за исключением макаки-крабоеда, стали хищными?» — спрашивает Харди. Вероятно, крабоед делает то, что древние люди делали когда-то, когда перешли с фруктов на «сочных двустворчатых моллюсков». Необходимость хватать подвижную пищу в воде способствовала развитию чувствительных пальцев, способных к тонким манипуляциям. Прямо как у енота — а ведь он тоже ловит раков!

Тут пригодились и камни, чтобы раскрывать раковины и разбивать панцири крабов или морских ежей, как это делает калан. Подходящих галек на берегу множество. В воде наши предки спасались от хищников — крупных кошек. В море же врагами древних приматов были «всего лишь» акулы и хищные киты. Регулярное хождение в воде на задних лапах постепенно приучило наших предков держаться в такой выпрямленной позе и на берегу. Так возникло прямохождение!

И вот — после миллионов лет полуводной жизни — «Homo aquaticus покинул море (или озеро) совсем иным существом, нежели он был, когда вошел в него».

Даже огню нашлось место в концепции Харди — изготовляя кремневые орудия, древний человек видел искры, которые позволили ему развести костер с помощью высушенной морской водоросли и обломков деревьев, валявшихся на берегу.

К чести Харди, нужно добавить: сам он всегда писал, что все изложенное — всего лишь гипотеза. Ученый понимал, что для ее доказательства не хватает «ископаемых свидетельств».

Будучи уже 80-летним старцем, Харди писал, что все еще ждет подтверждения своих идей со стороны палеонтологов, и даже обращался к Департаменту геологии с просьбой организовать экспедицию для раскопок миоценовых отложений, которые отражали бы тропическую береговую линию, где можно было бы найти останки Homo aquaticus. Увы, Харди результатов не дождался…

Идеи ученого попали в СМИ, но особой популярностью не пользовались. Этого не скажешь про книги продолжательницы его дела — Элайн Морган, выпустившей свой бестселлер «Происхождение женщины» в 1972 году.

Писательница сценариев для телевидения, Морган познакомилась с идеями Харди в книге Десмонда Морриса «Голая обезьяна». Моррис в своей работе, между прочим, писал: «Несмотря на любопытные косвенные данные, надежного подтверждения акватическая теория не получила». Кстати, именно Моррис первым употребил термин aquatic ape — «водная (человекообразная) обезьяна».

Надо добавить, что чуть позднее в книге «Наблюдая за человеком» Моррис уже прямо поддерживает акватическую гипотезу, приводя десятки доводов в ее пользу. Тут и остаточная перепонка между пальцев, и ногти человека, которые «растут быстрее, чем у обезьян, и замечательно подходят… для взламывания раковин моллюсков», и кровь человека, которая, оказывается, больше похожа на кровь морских млекопитающих, чем на кровь шимпанзе… Непросто убедиться в достоверности данных, которыми располагает автор, учитывая, что сам он никаких ссылок на исследования не приводит.

Но предыдущая книга Морриса, написанная еще до его трансформации в адепта Homo aquaticus, поразила Морган своим маскулинным «мужецентризмом»: во главу угла саванной теории поставлен мужчина-охотник. А как же женщина, ждущая охотника у очага? Какую роль в эволюции отвели ей? Меняться вслед за самцом, удовлетворять его прихоти? Ну уж нет. Мужецентризм — это как геоцентризм в астрономии. От замшелых стереотипов нужно избавляться.

Праведное негодование послужило Морган стимулом для написания работы, пронизанной феминистским духом. Оцените хотя бы название The Descent of Woman («Происхождение женщины») в пику дарвиновскому The Descent of Man («Происхождение человека»). Морган подчеркивала, что у водных гоминид главная эволюционная партия исполнялась не мужчиной-охотником, а женщиной — собирательницей моллюсков. Восстанавливая научную справедливость, авторка говорит о предке исключительно в женском роде, живописуя, как «она стала разбивать гальками раковины моллюсков, а самец смотрел на нее и учился» (так все и было, Элайн Морган гарантирует). Даже австралопитек меняет пол — его/ее Морган именует «Australopitheca».

Конечно, существенное место в акватической теории отведено исчезновению шерсти. Мокрый мех на берегу мало кого обрадует, да и в воде волосы служили помехой плаванию. Так что наш прародитель… пардон, наша прародительница превратилась в голую обезьяну по той же причине, «по которой морская свинья стала голым китообразным, бегемот стал голым копытным, морж стал голым ластоногим, а ламантин — голой сиреной». И случилось это очень давно: по мысли Морган, уже у австралопитеков кожа была гладкой, как у нас.

Вероятно, именно провокационность и «потрясание основ мужской науки» предопределили успех книги. Сама Элайн Морган стала заметной фигурой феминистского движения, написала еще несколько книг. Кульминацией общественного интереса к идеям Морган стал выход фильма «Водная обезьяна» на BBC в 1998 году.

Впрочем, научное сообщество, за редкими исключениями, продолжало игнорировать концепцию Морган (разумеется! Ведь это посягательство на взлелеянную мужчинами «саванную концепцию» — сетовала неутомимая Элайн).

В 2009 году Морган удостоилась выступления на TED Talks. На видео бодрая симпатичная старушка, увы, использует весь арсенал псевдонаучной риторики. Правда, феминистские лозунги уже не звучат, зато здесь и «замалчивание неудобных вопросов научным истеблишментом», и неминучий «крах традиционных теорий», и сговор научных журналов, «не подпускающих статьи с неугодной концепцией на пушечный выстрел», и ссылки на авторитеты («Сам Дэвид Аттенборо за меня!»). Морган договаривается до того, что никакой другой теории происхождения человека просто нет, «противники водной обезьяны защищают пустое место». Впрочем, сам набор доводов в пользу водной гипотезы не поменялся.

Что же это за доводы?

Сторонники теории водной обезьяны обращают внимание на особенности человека, которые отличают его от других человекообразных. Практически каждое из этих свойств можно объявить наследием водной стадии. С гладкой кожей мы разобрались. Но кроме этого:

• Зачем нам длинные густые волосы на голове? За них в воде держались детеныши в перерывах между кормежкой.
• К чему выступающий нос с ноздрями, направленными вниз? Чтобы не захлебываться при нырянии.
• Откуда у человека способность задерживать дыхание? Догадайтесь сами.
• Наши длинные ноги удобны для плавания.
• Тело человека — вытянутое, обтекаемое, «как хорошо спроектированная лодка» (фраза Харди) — в отличие от неуклюжих обезьян.
• Оставшиеся на теле волосы у людей растут не так, как у других приматов, — от макушки вниз, «чтобы увеличивать обтекаемость при плавании».
• Толстый слой подкожного жира — как у водных млекопитающих — нужен, дабы не замерзнуть в воде и на суше. Элайн Морган даже утверждает, что только люди среди всех приматов способны страдать от ожирения.
• У людей отсутствует страх перед водой (в отличие от многих обезьян, избегающих всякого контакта с водоемами).
• У женщин вагина глубже, чем у других приматов, — чтобы при спаривании не попала морская вода. Этой же цели служит девственная плева.
• По той же причине у мужчин более длинный половой член.
• Люди спариваются лицом к лицу — нетипично для приматов, но «типично для морских млекопитающих».
• Люди, единственные среди сухопутных животных, плачут. Это… способ избавиться от излишков соли при плавании в соленой морской воде.
• У человеческих младенцев существует плавательный рефлекс. Откуда он взялся? Явное воспоминание о водной стадии.
• В списке человеческих паразитов есть три вида шистосом и жуткий гвинейский червь Dracunculus medinensis — тот самый, которого извлекают из-под кожи, наматывая на палочку. Так вот, заражение этими тварями происходит при контакте с водой. Паразитолог Ричард Эшфорд считает этот факт свидетельством в пользу водной стадии у предков человека.
• И т.д., я перечислил далеко не все доводы.

Попробуйте-ка опровергнуть такой массив свидетельств! Неудивительно, что даже Десмонд Моррис не устоял.

Эта гипотеза объясняет прямо-таки всё! Для чего людям тонкие и ловкие пальцы, как не для сбора пищи на морском дне? Откуда бы взялась человеческая речь, если бы не наша способность контролировать дыхание (необходимая при нырянии)? Как бы мы отрастили такой большой мозг, если бы не питание морскими ресурсами, богатыми макро- и микроэлементами?

Журналист и популяризатор науки Ян Линдблад называл даже возможного кандидата на роль Homo aquaticus: это рамапитек. «Строение тела рамапитека нам неизвестно, — писал Линдблад, — но реконструкции показывают, что у него, во всяком случае, было уплощенное лицо, как у гоминидов, и зубной аппарат — еще ближе к гоминидам. Если бы где-то удалось найти хорошо сохранившийся скелет этого прапримата!» Видимо, автор ожидал увидеть в строении скелета рамапитека признаки водной привольной жизни…

Если устроить публичный диспут, тот, кто назовет больше доводов в поддержку своей гипотезы, скорее всего, выйдет победителем в глазах зрителей. Но мы ведь говорим не о мастерстве риторики, а о нормальной науке. Поэтому давайте честно: для любого из названных выше свойств существует не одна, а несколько трактовок, но мы по каким-то неназываемым причинам выбрали одну и отбросили остальные. Это легче всего увидеть на нашем сквозном примере — исчезновении шерсти. Мы с вами рассмотрели уже несколько хорошо разработанных гипотез, и обзор еще не окончен. По-хорошему, надо показать, почему выбранная гипотеза верна, а остальные — нет. Так ли уж надежно сопоставление гладкой кожи и жизни в воде? Как справедливо заметил биолог Питер Уилер, у большинства водных млекопитающих шерсть не исчезла. Безволосы лишь киты, сирены, гиппопотамы и некоторые ластоногие — морские слоны и моржи. Обратите внимание, что объединяет этих животных не только отсутствие волос. Все они очень крупные (средняя масса больше 100 кг), обладатели округлых пропорций и коротких конечностей. Это не только уменьшает сопротивление воды при плавании. Большие размеры позволяют накапливать тепло, а веретенообразная форма тела означает относительно малую площадь контакта с водой, следовательно — низкую теплоотдачу, что для водных животных критически важно: теплопроводность воды выше, чем воздуха, и замерзнуть в ней гораздо проще. Разумеется, ничего общего с ранними гоминидами, чей вес едва ли превышал 50 кг. Для такого существа, с длинными конечностями да без нормальной теплоизоляции, поддерживание постоянной температуры тела в воде требовало бы огромных затрат энергии. Короче говоря, гладкая кожа — атрибут крупных специализированных водных животных, у которых, помимо этого, есть куча других адаптаций к жизни вводной стихии, коих люди и близко не имеют.

Если мы начнем внимательно рассматривать остальные аргументы, они растеряют всю свою прелесть.

Идея прямохождения как адаптации к перемещению в воде остроумна, но не более убедительна, чем многочисленные другие гипотезы, объясняющие двуногость:

• привычкой ходить на двух при перемещении по деревьям, держась руками за ветви над головой;
• необходимостью озираться в высокой траве;
• потребностью освободить руки для переноса пищи и детенышей;
• желанием казаться выше и страшнее перед конкурентами, хищниками;
• и т.д.

Морепродукты — это вкусно, но их широкое использование не проявляется в археологической летописи вплоть до появления Homo sapiens, а мясо саванных животных — тоже очень неплохой источник калорий. И в XXI веке не имеющие выхода к морю люди — даже обитатели пустынь, никогда не видавшие устриц или крабов, тем не менее отращивают нормальные мозги.

Среди обезьян охотятся не только макаки-крабоеды, но и шимпанзе, ведущие себя как хищники в лесной чаще, а не на литорали.

Много подкожного жира отнюдь не только у водных животных, но и у некоторых сухопутных, например у свиней.

«Особое» строение носоглотки не мешает людям захлебываться. Вообще, приспособленность человека к воде не стоит переоценивать. Люди не только прекрасно плавают — чему, кстати, нужно учиться, — но и отлично тонут. В том числе — даже опытные пловцы. По статистике, в водоемах планеты ежегодно гибнут 320 000 человек — это 7% всех смертей, связанных с несчастными случаями. Странновато для водного млекопитающего…

Нетрудно догадаться, что девственная плева может защищать от морской воды… только до первого соития.

У человеческих младенцев до двух-трех месяцев в самом деле есть плавательный рефлекс. Образ спокойно плывущего младенца — очень убедительный эмоциональный довод, недаром упомянутый фильм на BBC открывает именно такой видеоряд. Однако эксперименты, проводившиеся еще в 1939 году, показали наличие плавательного рефлекса у множества других млекопитающих, включая новорожденных крыс, кроликов, опоссумов, морских свинок, а также макак-резусов, у которых он угасает к двум неделям от роду. Есть ли плавательный рефлекс у новорожденных человекообразных обезьян, похоже, никто не проверял. Остается либо допустить, что у ВСЕХ перечисленных млекопитающих был в недавнем прошлом водный предок, либо поискать иное объяснение. Может быть, это не успевшее угаснуть воспоминание о том, что до рождения плод находился в утробе матери именно в жидкой среде?

Ряд фактов из обоймы «акватической гипотезы» требует серьезной проверки, поскольку сами авторы не удосужились привести даже минимальных доказательств либо ссылок на источник. Откуда известно, что ногти у людей растут быстрее, чем у шимпанзе? Кто и как проверял, что направление роста волос у человека действительно не такое, как у других обезьян? Даже первейший тезис Харди — о слое подкожного жира, который отсутствует у обезьян, если честно, обоснован так себе. Автор ссылается на Вуда Джонса, а тот просто писал, что у человека подкожного жира больше, не подтверждая свои слова никакой статистикой. Как оценивалась разница? Сколько шимпанзе анатомировано? 100 лет назад такая аргументация допускалась, но сейчас это не более чем «анекдотическое свидетельство». Утверждать же, что обезьяны не страдают ожирением, может только тот, кто не видел в зоопарке взрослого орангутана или откормленную макаку.

Водная обезьяна — классический пример гипотезы, которая дает очень простое объяснение большому количеству фактов… И, как ни странно, это лишь добавляет ей сомнительности. Я писал об этом в 2015 году в своей первой книге «Мифы об эволюции человека», но задолго до меня, в 1997 году, на это же указал Джон Лэнгдон, назвавший гипотезы такого типа зонтичными, потому что они пытаются одним махом «закрыть» сразу множество вопросов. Но согласно всему, что нам известно об эволюции людей, человеческие особенности возникли не одновременно, скопом, а формировались в течение многих миллионов лет, в ходе которых многократно менялись климат, рацион… Так, сейчас мы знаем, что прямоходящими наши предки стали не позже 7 млн лет назад; использовать орудия начали примерно 3 млн лет назад; мозг стал интенсивно расти 2 млн лет назад, примерно в это же время постепенно сформировалась рабочая кисть. В какой момент у наших предков поредел волосяной покров, мы можем только гадать. Вполне вероятно, что ранние австралопитеки были не менее волосаты, чем их четвероногие современные собратья — шимпанзе. Короче говоря, «очеловечивание» — сложный процесс, серия эволюционных событий, происходивших в разное время и под действием совершенно разных факторов. Потому и специалисты для их объяснения прибегают к различным — хотя и взаимосвязанным — гипотезам. Попытка же найти одну универсальную причину всем событиям антропогенеза — прямой путь прочь от науки, в страну мечтаний об «одной волшебной гипотезе на все случаи».

Вторая причина, по которой антропологи с подозрением смотрят на идею водной обезьяны, — нарушение принципа бритвы Оккама. В классической «саванной» модели наши предки вышли из лесов на открытые просторы, где мы и обитаем до сих пор. Согласно акватической гипотезе, предки человека выкинули хитрый фортель: спустились с деревьев, ушли в водоемы… а потом оттуда опять вернулись на сушу. Таким образом, проблема антропогенеза решается введением некой гипотетической, ныне отсутствующей стадии. А реальность этой стадии доказывается свойствами современного человека, без учета палеонтологии и археологии. Кстати, многие из этих свойств не касаются скелета, так что проследить их эволюцию по ископаемым останкам нельзя. Если просуммировать наши признаки, которые авторы гипотез считают водными, адаптация предка Homo к новой среде должна была зайти далеко — вплоть до размножения в воде. Тем менее вероятен сценарий, по которому водные приматы быстренько вернулись на сушу и за короткий срок потеряли множество водных адаптаций.

Но еще бóльшая проблема акватической гипотезы — игнорирование палеонтологических находок. Правда, и Харди, и Морган упоминают австралопитеков. Согласно Морган, австралопитек — это и есть прямой потомок водной обезьяны. В таком случае водные адаптации у австралопитека должны бросаться в глаза. В реальности строение этих гоминид говорит о недавнем древесном прошлом: пропорции тела, длинные руки, удлиненные изогнутые пальцы, более подвижный, чем у человека, большой палец стопы. А где длинные ноги, которые так нужны для плавания? Где «вытянутая обтекаемая форма» тела? Где выступающий «нос-колокол»? Коническая грудная клетка, крайне широкий таз, общее коренастое сложение — не так мы представляем себе идеального пловца.

Наконец, вопрос: нашел ли кто-нибудь останки самих гидропитеков? «Водная обезьяна» была хорошей попыткой заткнуть прореху в палеонтологической летописи образца середины XX века. Харди не дождался новых открытий — ученого не стало в 1985 году, но с тех пор брешь «схлопнулась». Рамапитек давно отправлен в отставку, зато описана целая группа ранних гоминид, предшествующих классическим австралопитекам — включая сахелантропа, жившего 7 млн лет назад, и более позднего ардипитека. Для последнего — непосредственного предка австралопитеков — известна значительная часть скелета. Но если Арди и любила воду, на ее строении это не отразилось никак. Типично древесный примат с некоторыми признаками прямохождения. Где же водные адаптации?

Я думаю, понятно, почему к гипотезе водной обезьяны — красивой, складной, остроумной — так прохладно относятся антропологи. Впрочем, «лайт-версия» акватической концепции нет-нет да и выползет на берег в каком-нибудь научном журнале. И недаром. Ведь как минимум один из доводов все-таки отрицать глупо: люди очень водолюбивы. Мы, конечно, не водные, но околоводные приматы. И, если жизнь наших предков проходила вблизи рек и озер, почему бы, спустившись с дерева, не поискать в воде чего-нибудь вкусненького? Хотя бы в качестве дополнения к основному меню. Так мыслят некоторые современные авторы, и мыслят разумно. Однако чем мягче вариант акватической гипотезы, тем меньше шансов, что эпизодические забеги в водоем каким-то образом связаны с исчезновением шерсти.

Отправить