20

Вместо эпилога

Правильное понимание поведения шимпанзе, складывающееся в результате наших многолетних исследований в Гомбе, поможет человеку узнать больше о самом себе. Но это не единственная причина, почему мы из года в год продолжаем свои кропотливые исследования. Нами движет огромный интерес, бесконечная любовь к шимпанзе и, помимо всего прочего, простое человеческое любопытство. Как будет Фифи, которую мы знали совсем крошкой, обращаться со своими детенышами? Доживет ли Фло до того момента, когда ей придется стать бабушкой, и как она будет относиться к своим внукам? Изменится ли поведение Флинта после того, как Фло умрет? Станет ли Фиган высшим по рангу самцом? Как читатель, заинтересованный сюжетом романа, с нетерпением ждет развязки, так и мы не можем бросить на полпути начатое нами исследование.

К сожалению, сейчас мы проводим в заповеднике гораздо меньше времени, чем раньше. В последние годы Хьюго занимался изучением африканских хищников, а я помогала ему, точно так же как все эти долгие годы он помогал мне. Новое исследование значительно обогатило наш опыт, расширило кругозор, позволило по-иному взглянуть на ставшие привычными факты из жизни шимпанзе.

Наше пребывание в Гомбе теперь осложнялось и по другой причине – из-за нашего сына, Хьюго-младшего, или Граба, как мы его прозвали. Я уже упоминала о случаях, когда шимпанзе охотились на маленьких детей. Чтобы избежать этой опасности, мы сажали Граба, когда он был совсем маленьким, в специальное сооружение, расположенное на территории лагеря. Это была хижина, накрытая сверху прочной металлической решеткой. Когда Рудольф, Хамфри или молодой Эверед со вздыбленной шерстью и плотно сжатыми губами подходили к ней и, заглядывая внутрь, начинали яростно трясти прутья, мы знали, что при случае обезьяны непременно схватили бы нашего сына. Но мы не винили их.

Выросшие в неволе шимпанзе быстро привыкают к человеческим детям и относятся к ним с той же терпимостью, что и к собственным детенышам. Шимпанзе Гомбе-Стрим, привыкшие к постоянному присутствию белокожей обезьяны и даже доверявшие ей, никак не связывали с ней появление белокожего детеныша. Для них это была лакомая добыча, а не мое дорогое дитя.

Когда сын немного подрос, мы построили ему более просторный домик-клетку на берегу озера, куда редко заглядывали шимпанзе. В большом, крытом травой домике было прохладно и спокойно. Если мы с Хьюго находились рядом, Граб выходил из домика, бегал по мягкому песчаному пляжу, купался в сверкающей воде озера. Но когда мы вслед за шимпанзе отправляемся в горы, Граб вместе с присматривающими за ним двумя африканцами старается держаться поближе к спасительному домику. Тем не менее наш мальчик очень любит заповедник и постоянно твердит всем, что это «лучшее место на земле». Мы с Хьюго придерживаемся того же мнения и в ближайшем будущем рассчитываем всерьез обосноваться там.

Несмотря на то что я подолгу отсутствую, работа научно-исследовательского центра идет своим чередом. Практиканты непрерывно ведут наблюдения за шимпанзе. Все они с огромным энтузиазмом относятся к своему делу, поэтому их записи отличаются точностью и живостью. Но лучше один раз увидеть, чем 100 раз услышать. Во время моих регулярных посещений заповедника мне всегда удается стать свидетелем какого-нибудь интересного события. Шимпанзе как будто бы знают о моем приезде и приберегают специально для меня всевозможные сюрпризы. Так заполняются пробелы, вписываются новые главы в нашу сагу о шимпанзе. Прежде чем закончить свой рассказ и проститься с читателем, я хочу рассказать несколько совсем свежих эпизодов из жизни наших хороших знакомых.

Вот, например, что стало с Олли и ее семейством. Примерно через год после того, как вспыхнула эпидемия полиомиелита, унесшая ее детеныша, старая Олли родила недоношенного мертвого младенца. Гилка вновь была лишена возможности понянчить брата или сестричку. Спустя шесть месяцев Олли исчезла, и нам в конце концов пришлось поверить в ее смерть. Семилетняя Гилка в одиночестве бродила по тем местам, где она совсем недавно путешествовала вместе с матерью.

Вскоре после смерти матери на носу у Гилки появилась странная опухоль. По-видимому, она была очень болезненной, так как Гилка всякий раз, когда кто-нибудь из детенышей подходил к ней поиграть, тотчас отстранялась и зажмуривала глаза. Со временем опухоль, вероятно, перестала причинять боль, но рост ее не прекратился. Через год после того, как мы впервые заметили признаки опухоли, Гилку было трудно узнать: все лицо ее деформировалось, нос разросся и превратился в гигантский шишкообразный выступ. Гилка совсем не могла дышать носом, к тому же на обеих щеках и над бровью появились новые едва заметные опухоли.

Когда мы с Хьюго после довольно долгого отсутствия приехали в Гомбе и увидели Гилку, нас охватил неподдельный ужас. Прежде одна из самых хорошеньких обезьянок с длинной шелковистой шерстью, бледным овальным личиком и острой белой бородкой, Гилка превратилась в уродливого и безобразного гнома. Мы были уверены, что у нее рак и что она скоро умрет.

Тем не менее мы показали фотографию Гилки нашим друзьям-медикам и после горячих споров решили выяснить природу опухоли. С помощью известных ветеринарных врачей Сью и Тони Харторн, профессора Дугласа Роя и доктора Брэдли Нельсона нам удалось, усыпив и обездвижив Гилку, взять кусочек опухоли на анализ. Исследования показали, что ее заболевание грибковой природы, и мы стали лечить Гилку антибиотиками. Несмотря на все неприятные процедуры, которые мы проделали с Гилкой, она не утратила доверия к людям и по-прежнему позволяет нашим практикантам следовать за ней по лесу.

Все мы горячо верим, что Гилка поправится. Во-первых, потому, что любим ее, а во-вторых, потому, что она и Эверед – это одна из немногих оставшихся в живых родственных пар, за которой мы следим на протяжении очень долгого времени. Пока была жива мать, братец и сестрица не слишком заботились друг о друге. Но после ее смерти Эверед и Гилка подружились. Теперь они частенько бродят вдвоем по лесу, подолгу занимаются взаимным туалетом, тогда как остальные молодые самцы редко обыскивают Гилку.

Трудно предположить, как долго продлится эта дружба. Пепе и Мифф после смерти своей матери тоже сначала сблизились, но потом их дружба пошла на убыль. К сожалению, Пепе умер приблизительно через год после Мерлина, и Мифф осталась единственной продолжательницей рода Марины. Примерно в одиннадцатилетнем возрасте Мифф родила дочь. Мы были поражены, как ловко новоиспеченная мамаша обращалась с младенцем. Все молодые самки, за поведением которых мы до этого наблюдали, по крайней мере в течение первых дней после рождения потомства испытывали чувство замешательства и растерянности. Мифф восприняла появление новорожденной как нечто само собой разумеющееся. Она уделяла дочурке примерно столько же внимания, сколько старая и опытная Фло – своему последнему отпрыску, Флейм. Единственное объяснение столь спокойному отношению Мифф к своему первенцу можно было приписать опыту, который она приобрела, воспитывая осиротевшего брата.

Как уже упоминалось в предыдущих главах, мы всегда подозревали, что в основе тесной дружбы между взрослыми самцами лежат родственные отношения. Вот почему особый интерес для нас представляли взаимоотношения между двумя старшими сыновьями Фло – Фабеном и Фиганом. В детстве оба брата часто играли вместе, хотя Фабен по праву старшего нередко вел себя грубо и агрессивно. К 13 годам, достигнув статуса взрослого самца, он почти совсем перестал общаться с младшим братом. Это заставило нас с Хьюго усомниться в верности наших предположений.

Фабен был прекрасно сложен и обладал мощной мускулатурой. Перейдя в разряд взрослых самцов, он начал устраивать настолько впечатляющее демонстрирование силы, что к исходу первого же года занял достойное место в доминантной иерархии сообщества.

Но в результате разразившейся в это время в заповеднике эпидемии полиомиелита Фабен стал калекой: его правая рука, от плеча до кончиков пальцев, была парализована. Фиган, занимавший прежде подчиненное положение по отношению к своему старшему брату, со свойственными ему наблюдательностью и хитроумием немедленно заметил перемену в его поведении и решил воспользоваться ситуацией, чтобы упрочить свое положение. В первые дни после появления Фабена с поврежденной рукой Фиган как будто не замечал старшего брата, но потом начал намеренно запугивать его.

Как-то раз я наблюдала такую сцену. Фабен сидел на ветке и обыскивал себя. Увидев его, Фиган медленно подошел к дереву, вскарабкался наверх и начал раскачивать ветки, запугивая брата. Поначалу Фабен совсем не обращал внимания на угрозы младшего брата, но, когда Фиган принялся изо всех сил трясти дерево, Фабен в страхе закричал: он еще не научился управляться одной рукой и, потеряв равновесие, полетел вниз. Подобная сцена повторилась еще дважды в ближайшие дни, и Фабен сделал наконец необходимые выводы: его отношение к младшему брату резко изменилось. При встрече Фабен теперь первым приветствовал Фигана и подбегал к нему, повизгивая и низко склонившись в знак покорности. Фиган же удостаивал его ответным прикосновением и гладил по голове.

Но Фигану ненадолго удалось сохранить свою власть над братом. Фабен с самого начала настойчиво приспосабливался к новому состоянию. Через некоторое время он научился передвигаться, выпрямившись во весь рост, как человек. Постепенно Фабен настолько овладел новым способом передвижения, что мог без труда поспевать за взрослыми самцами и сопровождать их на довольно большие расстояния. Больная рука теперь не мешала ему и не волочилась плетью по траве. Фабен мог даже раскачиваться и перепрыгивать с ветки на ветку, хотя, конечно, не так ловко, как раньше. Понемногу Фабен стал снова демонстрировать свою силу. Фиган быстро заметил улучшение физического состояния брата и старался держаться подальше от него. Спустя некоторое время трудно было поверить, глядя на братьев, что еще совсем недавно Фиган брал верх над Фабеном.

Но вот и сам Фиган достиг статуса взрослого самца, и мы стали замечать растущую привязанность между двумя братьями. Теперь они часто бродили вместе и проводили в обществе друг друга долгие часы, занимаясь взаимным обыскиванием. Наши прежние догадки находили новое подтверждение – может быть, именно так начиналась дружба между Дэвидом Седобородым и Голиафом, Майком и Джей-Би, Мистером Макгрегором и Хамфри, та дружба, которая заставляла самцов спешить на помощь друг другу в трудные минуты. Будущее покажет, правы ли мы в своих предположениях, а пока нам остается только наблюдать и ждать.

Примерно в это же время значительно ухудшились отношения между Фиганом и Эвередом, который был, как мы помним, на год старше Фигана: молодые самцы часто устраивали шумные демонстрирования, чтобы запугать друг друга. До настоящих драк дело, однако, почти никогда не доходило. Мне припоминается лишь одно столкновение подобного рода. Как-то раз Эверед появился в лагере и, заметив Фигана и Фабена, тотчас распушил шерсть и двинулся к ним. Фиган торопливо подбежал к брату, обнял его и лишь тогда повернулся в сторону Эвереда. Потом оба брата, издавая громкие лающие звуки «ваа», быстро прогнали агрессора с лагерной лужайки. Эверед, визжа, бросился в лес и укрылся на высоком дереве. Братья вернулись в лагерь и принялись расхаживать по поляне, по очереди демонстрируя свою силу: они размахивали ветками, таскали их за собой, стучали по земле ногами, сопровождая все действия ухающими звуками. Лишь один раз с той стороны, где укрылся Эверед, послышалась серия сдавленных уханий.

Прошло около получаса… Эверед осторожно слез с дерева и приблизился к лужайке. Однако ему пришлось немедленно ретироваться, так как сначала Фабен, а потом и Фиган тотчас бросились за ним. На этот раз они тоже взобрались на дерево и уселись метрах в пяти от своей жертвы, тяжело дыша и распушив шерсть. Никто не издавал ни звука, но губы Эвереда были оттянуты назад, обнажая зубы в испуганном оскале.

Наконец братья стали медленно приближаться к Эвереду. Тот, негромко похрюкивая, отодвинулся на несколько метров и уселся на самом конце ветки, напряженно следя за малейшим движением своих преследователей. Все трое замерли, как бы готовясь к решающей битве.

Потом с громким лаем «ваа» братья кинулись на Эвереда, но тот, визжа и крича, успел перепрыгнуть на соседнее дерево. Фабен и Фиган – вслед за ним. Погоня продолжалась недолго, вскоре Фигану удалось схватить Эвереда. Оба самца вцепились друг в друга, но тут на помощь брату подоспел Фабен и тоже вступил в драку.

Надо было видеть, как трое молодых самцов в сцепившемся визжащем клубке все-таки ухитрялись перепрыгивать с ветки на ветку. Тем временем на дерево взобрался Флинт и принялся издавать по-детски писклявые лающие «ваа», на всякий случай держась подальше от дерущихся самцов. Старушка Фло тоже подбежала к дереву, начала барабанить по лианам и раскачивать их, угрожающе лая хриплым старческим голосом.

Вдруг Фиган и Эверед, не разжимая цепких объятий, упали вниз и, пролетев метров 10, врезались в густой кустарник. Фабен тотчас прыгнул вслед за ними. Эверед, громко вопя, помчался в лес. Все семейство пустилось вдогонку. Потом, отказавшись от преследования, Фабен и Фиган начали по очереди устрашать соперника, колотя ногами и пронзительно ухая. Из лесу доносились вопли и стоны Эвереда.

Фигану здорово досталось во время схватки: он поранил руку, содрал кожу на пальцах, потерял много шерсти. У Эвереда от угла рта через всю щеку шла рваная рана, которая, как мы думали, навсегда изуродует лицо этого шимпанзе. Но вскоре от шрама не осталось и следа.

Шло время, и мы стали замечать некоторые изменения в общественном статусе отдельных самцов. Хамфри, предполагаемый младший брат старого Макгрегора, вскоре после его смерти превратился в очень крупного самца. Его агрессивность возросла прямо пропорционально размерам. К 1968 году все самки и подрастающие самцы испытывали благоговейный страх перед ним. Присоединяющиеся к группе обезьяны подбегали сначала к Хамфри, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение, а уже потом приветствовали Майка. В следующем году Хамфри занимал в стадной иерархии более высокое по рангу положение, чем Рудольф, Лики и Голиаф, но, как и прежде, подчинялся Майку.

Фиган больше других боялся Хамфри и в то же время с удивительным равнодушием относился к Майку. Стоило Майку начать демонстрирование силы, как все тотчас разбегались в разные стороны – все, кроме Фигана. Он совершенно невозмутимо продолжал сидеть на своем месте, повернувшись к Майку спиной и не обращая на него ни малейшего внимания. Вожака, по-видимому, беспокоило поведение молодого самца – все чаще и чаще в присутствии Фигана Майк устраивал демонстрирование своей мощи с явной целью запугать выскочку, но, как правило, все попытки заканчивались неудачей. Как-то раз Майк начал раскачивать ветку, на которой спиной к нему сидел Фиган, тот даже не шелохнулся и не повернул головы в сторону агрессора. Интересно, что Майк ни разу за все время не осмелился по-настоящему атаковать Фигана.

Однажды внимание Фигана привлекла молодая самка, за которой ухаживал Майк, и он позволил себе приблизиться к ней. Вожак немедленно отреагировал угрозой младшему по рангу – принялся раскачивать ветки дерева. В ответ Фиган с такой силой стал трясти дерево, что оба самца, не удержавшись, полетели вниз. Очутившись на земле, Майк, оскалив от испуга зубы, подбежал к Хамфри и обнял его, ища успокоения в физическом контакте с другим самцом.

Но очень скоро поведение Фигана изменилось: теперь и он в соответствии со своим рангом спешит убраться с дороги во время угроз Майка, первым приветствует его, выражая покорность и подчинение. Трудно сказать, что произошло между ними; очевидно, от наших глаз ускользнул какой-то инцидент, коренным образом повлиявший на поведение Фигана. Не успел Майк поставить на место одного зарвавшегося юнца, как тотчас его лидерство стал оспаривать другой молодой самец. Теперь Эверед точно так же, как прежде Фиган, полностью игнорирует угрозы и выпады Майка. Майк пока еще сохраняет статус высшего по рангу, но заметно нервничает, чувствуя постоянную угрозу со стороны молодых самцов. Он успокаивается только в присутствии одного из своих прежних подданных, например Рудольфа или Лики. Вообще в группе сложилась довольно странная ситуация: даже если Фиган или Эверед и заставят Майка уступить высшую ступень иерархической лестницы, то победителю едва ли удастся взобраться на нее самому, так как и тот и другой испытывают страх и почтение перед Хамфри. Вполне возможно, что в таком случае в группе вообще не будет вожака, то есть самца, который во всех ситуациях брал бы верх над остальными. Так или иначе, в ближайшем будущем мы окажемся свидетелями весьма любопытных событий.

Мы с Хьюго считаем, что со временем, может быть после Хамфри, Фиган непременно займет высшую ступень иерархической лестницы. Во-первых, Фиган гораздо умнее Эвереда, а во-вторых, он пользуется поддержкой своего многочисленного семейства. Близость Фабена всегда будет внушать ему то чувство уверенности, которое характеризовало отношения между Дэвидом Седобородым и Голиафом.

Сам Голиаф представляет собой теперь весьма жалкую фигуру. Первые четыре года после того, как лидерство перешло к Майку, Голиаф все еще занимал довольно высокое положение в стадной иерархии. Потом он заболел, что в значительной степени подорвало его общественный вес в группе. Однако рядом все еще был Дэвид Седобородый, который в случае необходимости всегда приходил ему на помощь. Но вот Голиаф лишился и этой поддержки – во время эпидемии гриппа Дэвид тяжело заболел и умер. После потери друга Голиаф стал одним из самых подчиненных самцов – теперь он уступал не только взрослым самцам, но и большинству подростков. Он проводил целые дни в одиночестве, лишь изредка присоединяясь к Рудольфу или Лики.

Скоро Голиафа не станет. Да и старая Фло доживает последние дни. Мы так привыкли к нашим друзьям, так много знаем о них, что воспринимаем смерть каждого из них как тяжелую утрату. Особенно горьким было ощущение потери, когда умер Дэвид Седобородый. Я многим обязана этому шимпанзе. Начало исследовательской работы и мои первые успехи были неразрывно связаны с Дэвидом. Он первым признал меня и первым разрешил близко подойти к нему, первым пришел в наш лагерь и первым взял банан из моих рук. Благодаря Дэвиду я впервые узнала, что шимпанзе едят мясо и употребляют орудия. Эти открытия повлекли за собой дальнейшее финансирование исследований в Гомбе, так что и основанием постоянного научного центра мы в какой-то степени были обязаны Дэвиду. Наконец, именно Дэвид впервые позволил странной белокожей обезьяне коснуться его.

Я уже писала о той ошибке, которую совершили мы с Хьюго, позволив Флинту дотрагиваться до нас и поощряя попытки Фифи и Фигана играть с нами. Мы ставили под сомнение не только достоверность дальнейших исследований, но и подвергали опасности тех людей, которые продолжают наши исследования в Гомбе-Стрим. Прошло уже несколько лет, а Флинт и Фиган все еще иногда затевают игру с нашими сотрудниками.

А вот о моих контактах с Дэвидом Седобородым я ни разу не пожалела. Этот контакт с диким существом, выросшим на свободе и никогда не знавшим плена, казался мне вершиной взаимоотношений между человеком и шимпанзе. В те далекие дни я часами бродила по лесу вслед за Дэвидом, смотрела, как он ест или отдыхает. Иногда, пробираясь сквозь лианы, я отставала от него. И тогда – я в этом почти уверена – Дэвид ждал, пока я выберусь из зарослей кустарника, как ждал бы он Голиафа и Уильяма: останавливался и садился, поглядывая в моем направлении; стоило мне появиться, как он тотчас вставал и шел дальше.

Однажды я сидела возле Дэвида на берегу маленького ручейка с прозрачной, кристально чистой водой. Заметив валявшийся на земле спелый ярко-красный орех, я подняла его и протянула Дэвиду. Он сначала отвернулся, но когда я пододвинула ладонь с лежащим на ней орехом ближе, взглянул на него, потом на меня, взял орех и одновременно мягко, но решительно сжал мою руку. Я боялась шевельнуться. Потом Дэвид выпустил руку, посмотрел на орех и уронил его на землю.

Не нужно было быть ученым, чтобы понять в тот момент значение этого жеста. Доверие к человеку – вот что выражало прикосновение его пальцев. Многовековой барьер, разделивший две родственные, но по-разному эволюционировавшие формы, был на несколько секунд сломлен.

Это была награда, о которой я не могла и мечтать.

Август 1987 г.

Я написала книгу «В тени человека» 17 лет назад. Сколько нового мы узнали о шимпанзе и их поведении за это время!

Большая часть персонажей, описанных в этой книге, сейчас пребывают в том счастливом краю, где нет недостатка в пище. Старый Эверед все еще бороздит лесистые склоны. Джиджи по-прежнему выставляет напоказ свой припухший зад, пока еще розовый, но уже слегка поистертый и поблекший за долгие годы жизни. Однако самцы, выстроившиеся в очередь позади нее и соревнующиеся за ее благосклонность, принадлежат к новому, молодому поколению. Нередко сыновья и дочери тех первых шимпанзе, которые когда-то стали моими друзьями, проявляют черты характера своих матерей и отцов. И когда Атлас демонстрирует в лесу свою силу, я всегда вспоминаю старого Хамфри. Гоблин временами выглядит в точности как Майк. А Фифи – множеством мелочей в движениях, позах и, самое главное, в поведении – живо напоминает Фло.

Старушка Фло прожила еще два года и стала самой старой, судя по ее внешнему виду, шимпанзе из всех, кого мы наблюдали в Гомбе. Флинт оставался полностью зависимым от нее до самой последней минуты. И не смог жить без нее. Фиган добился статуса альфа-самца в результате долгой и яростной борьбы, в которой его поддерживал брат Фабен. Сегодня Фифи сохраняет семейное наследие вместе с четырьмя своими отпрысками.

Неудачи преследовали Гилку вплоть до самой кончины: ее детеныши умирали один за другим, а сама она погибла от какой-то болезни, вызвавшей полное истощение – одна-одинешенька в целом мире, если не считать ее брата Эвереда. Однако Эверед дал жизнь немалому количеству детенышей, так что потомки старой Олли по-прежнему заселяют Гомбе.

Просматривать дневники – все равно что листать назад страницы истории. С 1970 года в Гомбе произошло так много удивительных и трагических событий, таких, о которых я и подумать не могла в первые годы своего исследования.

Я никогда не смогла бы представить, впервые познакомившись с шимпанзе, что самцы одной социальной группы способны предпринять серию жестоких нападений против представителей небольшого соседнего сообщества и что это приведет к гибели жертв агрессии, как самцов, так и самок. Или странное поведение одной взрослой самки, которая вместе с дочерью-подростком начала охотиться, убивать и поедать новорожденных детенышей других матерей в своем собственном сообществе.

Я никогда не смогла бы вообразить необычных взаимоотношений между Гоблином и Фиганом, которые позволили младшему самцу достичь вершины иерархического статуса, когда ему исполнилось всего 13 лет.

Но я не буду пересказывать здесь эту историю, так же как и бесчисленное количество других, воссоздающих сложную сеть социальной жизни шимпанзе. Все подробности зафиксированы мной, а также отрядом преданных танзанийских полевых помощников. Они лягут в основу следующей книги – продолжения настоящей. И я уже работаю над ней, прямо сейчас, когда пишу эти строки.